Восходит злая луна…
Елена Шварц
Вертись, вертись, мое колесо, прядись, прядись, шерстяная нить… В Южном племени воды не пряли нити, не ткали полотна. Там шили одежду из выделанных шкур, сшивая их тонкой жилой. Глупая песенка привязалась в тюрьме. Одна из охранниц (смена раз в четыре дня) любила ее напевать. Она не была самой злой, могла даже пошутить, посмеяться. Там не говорили — тюрьма. Говорили — рабочий лагерь. Они не заключенные — они работники. Каждый день нужно было работать: выходить и сражаться против покорителей огня. А иногда им командовали биться друг против друга. Она быстро поняла: их тюремщики готовились покорять Север, поэтому учились сражаться с покорителями воды, изучали приемы и тактики боя. Их пленили и увезли на другой край земли, так далеко от дома, что от этого болело сердце. Но будто этого было мало, каждый день их жизни служил тому, чтобы приближать победу врага. Увеличивать его мощь, его силу, его знания. Лучше было умереть. Некоторые пытались, но за этим следили. За попытку одного наказывали других. Враги уже знали, как сильны связи между людьми в их племени, так что она знала, умереть бы ей не дали. Но она и не хотела умирать. Она хотела жить. Хотела мести. Шли дни и ночи, луна множество раз сменила облик, прежде чем к ней пришло решение. Сначала она почувствовала его в зове луны. Затем в своих венах. Затем — в маленьком сердце пробегавшей по камере крысы. И лишь затем — в токе крови той милой тюремщицы. …Отдавай мне душу, мой гость, мою, а не хочешь если — бери себе… Вот она и забрала. Тюремщица умерла, а она сумела сбежать. Она осталась жить и прожила бесчисленные годы. Они побелили ее волосы, согнули спину. Песенка осталась с той поры с ней, а еще шрамы от ожогов по всему телу. Кто знал, что они окажутся такими стойкими? Но она не против шрамов. Они хранят память. А для чего ей жить, если не ради памяти? И мести. Но годы идут, она стареет с каждым прожитым днем… Что станет с этой памятью дальше? Кому она сможет ее передать?***
Они не должны были задерживаться в той провинции. Время поджимало, день затмения все приближался, и стоило бы уже двинуться в сторону столицы. Но на этот раз в задержке был виноват не кто иной как… Сокка. Друзья могли бы его дразнить хоть тысячу лет, припоминая все тирады про благоразумие и серьезность, а также приверженность четкому расписанию, из-за которой он, по словам Тоф, здорово попортил всем нервы. Да, они могли бы его дразнить, но не делали этого. После событий той ночи еще долго никому не хотелось смеяться. Как всегда в новом месте, они постарались запастись свежими слухами. И тут же узнали, что в деревне и окрестностях пропадали люди. Таинственным, непостижимым образом! У Катары сразу же заблестели глаза, но Сокка, едва заметив, ясно дал ей понять — это работа для него. Для сыщика. Для воина. Для мастера меча и человека острого ума, по оценке Пиандао. Мнение Пиандао что-то значит, верно? Судьба привела их сюда не просто так. Сокка разгадает эту загадку. А затем они вновь будут следовать четкому расписанию. И первым делом, конечно, надо было понять, не замешана ли здесь старушка, у которой они остановились. Все инстинкты Сокки просто кричали ему, что старая дама, державшая таверну и гостиницу, ведет себя подозрительно. Но он уже знал (изучив кое-какие свитки в университетской библиотеке Ба Синг Се), что чаще всего преступники выглядят совершенно обыкновенно — так, что никому и в голову не придет их подозревать. А может, она отвлекает внимание на себя и покрывает настоящих преступников? Во всяком случае, не мешает разузнать, что скрывается в ее доме, полном пустых комнат с таинственно скрипящими дверями… Разумеется, когда старушка куда-то ушла, он должен был этим воспользоваться. Хотя бы чтобы узнать, что она прячет в том огромном шкафу…***
Эту девочку к порогу Хамы привела сама судьба. Ах, какая же девочка была юная — но уже достигшая такого мастерства! Хама смотрела ей в лицо словно в зеркало — отбрось года, седину, верни выцветшим глазам прежний яркий цвет, и они стали бы похожи как сестры. Дочери одного племени, встретившиеся на чужбине. Вот только за душой у девочки не было того, что было у Хамы. Не было темной тайны — ключа к силе. Но он скоро появится. Хаме было ее немного жаль — она знала, с этой силой живется нелегко. Но знание нужно передать. А в этих юных синих глазах она видела достаточно силы и стойкости. Девочка выдержит. Хама выдержала когда-то и куда худшее.***
Катара с замиранием сердца смотрела на простой предмет в морщинистых сухих ладонях Хамы. Маленький, истертый от времени костяной гребень. Сокка нашел его в шкафу, вбив себе в голову, что там скрывается какая-то тайна. А там был всего лишь гребень, оставшийся от далекой юности Хамы на Южном полюсе. Тонкие, изящные линии узора были все еще хорошо различимы. Катара узнала бы этот узор и наощупь — у нее был почти такой же гребешок, тоже память о доме. Счастье и волнение переполняли Катару — на чужбине, в самом сердце Страны огня она встретила соплеменницу! Больше того — покорительницу воды! Она никогда не встречала раньше покорительниц из своего племени. И только сейчас поняла, что всегда была одинока. Одна на свете, последняя, несущая наследие многих веков и многих мастеров, которое ей было не с кем разделить. А сейчас, в свете скупой улыбки Хамы, одиночество таяло. Катара надеялась, что и Хама перестала чувствовать себя одинокой. Старая женщина коротко рассказала, что ей пришлось пережить — плен, побег, лишения… От этого все внутри уже словно сжималось в холодной склизкий ком. А о скольких ужасных событиях старая покорительница умолчала? Но теперь-то все будет хорошо. Потому что они вместе. Вместе можно справиться с тем, с чем в одиночку не сможешь. Когда Хама предложила научить ее тому, что помнила сама, Катара едва не запрыгала от радости. Научиться покорению воды Южного племени! Неужели это искусство не потеряно навеки! Она едва верила своему счастью. — Полная луна, — приговаривала Хама. — На полную луну мы становимся сильнее… Сегодня, девочка, ты узнаешь кое-что важное.***
Зуко, осторожно осматриваясь, подбирался к пещере. Не ушли ли оттуда уже все ее обитатели? Но едва он оказался у проема, как оттуда ринулся лейтенант Джи и едва не задушил Зуко в крепких объятиях. После приветствий и радостных восклицаний моряки расселись у костра, явно предвкушая вечер увлекательных историй. — Поведай же нам о своих похождениях, о великий Синий Дух! — со смешком попросил Кацу. Ну конечно, для них это уже не было тайной… Но истории подождут. Сейчас важнее другое. — Вам нужно срочно уходить отсюда. Скоро настанет день черного солнца! Моряки зашумели, когда услышали, что произойдет через несколько дней. — Что ж это получается? — проговорил Казан, скребя затылок. — Страна Огня будет захвачена? — Нет, — отрезал Джи. — Это значит, что нашей страной больше не будет править этот тиран Озай. — А кто тогда? — медлительный Казан еще не сообразил, но взоры остальных устремились на Зуко. Тот поспешно махнул рукой. — Дядя выйдет на свободу. Он как-нибудь, ну… в общем, он что-то придумает. Джи выразительно поднял брови, но Зуко предпочел это проигнорировать. Не хватало еще спорить о престолонаследии в такой момент! Он вернулся к тому, что его тревожило. — Вы можете пострадать во время затмения! Вы должны отсюда уйти, приготовьтесь! — А наши семьи? Как же наши родные? — воскликнуло разом несколько человек. — Мы же не можем их бросить. Зуко чуть не стукнул себя по лбу. Как же он не подумал!.. Джи поднял руку, призывая всех замолчать. — Мы предупредим родных. И в день затмения заберем их. Когда начнется неразбериха, захватим один из кораблей и уплывем. Все, вздохнув с облегчением, закивали. Зуко немного позавидовал им. Хорошо быть тем, за кого уже все решил кто-то старший и опытный… Ему же предстояло решать самому. — …Уходи с нами, парень, — начал Джи нерешительно. — Вернешься, когда все успокоится. Тебе опасно быть в столице в день затмения, ты ведь, знаешь, приметный. Ты станешь мишенью. И для своих, и для… них. Зуко молча смотрел в огонь. Потрескивание поленьев смешивалось с шумом набегающих волн. В словах Джи была правда. Возможно, так и надо было поступить. Но тогда бы он бросил на милость судьбы всех жителей города. А это недостойно. Аватар покончит с войной, а он — с жестоким правлением Хозяина огня. И мишенью не станет. Когда это Синий Дух был мишенью? — Нет, — покачал он наконец головой. — Не волнуйтесь за меня. У меня еще есть здесь дела.***
Зуко изо всех сил старался приложить заветы дяди к тому, что ему предстояло совершить. «Продумывай все наперед!», любил повторять дядя. Что ему надо знать наперед? Где найти Озая — вот что самое главное. И как его… оглушить? Обезвредить? Слово «убить» мелькнуло на краю сознания, и Зуко вздрогнул. Плевать, он что-нибудь сделает, чтобы Хозяин огня больше не смог никому навредить. Дядя был бы им недоволен. Он всегда стоял за точные и четкие планы. Но дядя по выбрал попасть в тюрьму, а решать предстояло Зуко. И он продумывал свои планы насколько мог. Его осенило — он ведь не знает, где обычно проводит теперь время Озай, кроме тронного зала и личных покоев. Вот с чего он начнет — проберется ко дворцу и узнает все повседневные маршруты. А затем придумает план. …Духи, будь они прокляты, опять жестоко шутили над ним. То ли он забыл за три года изгнания расположение покоев, то ли перепутал окна, то ли здесь в самом деле что-то поменялось — но когда он подобрался к открытому окну на последнем этаже восточного крыла и заглянул в него, то увидел, что покои отца эта комната вовсе не напоминает… Просторная спальня показалась ему пустой, наполненной лишь гулкой тишиной. Тише, чем мышь, он шагнул с карниза на широкий подоконник, всматриваясь через тонкую ткань занавеси в полутьму… И замер, перестав дышать. Из плотной тени к окну резко обернулся человек. И это был не Озай. Это была его сестра, принцесса Азула. Прошло несколько невыносимо долгих мгновений, прежде чем она заговорила.***
Азула не знала, верить ли ей своим глазам — или рассудку? Брат смотрел на нее из-за полупрозрачной завесы тонкого, с золотой нитью шелка. Брат? Или призрак? Лицо его казалось размытым, неясным, словно сквозь него чуть просвечивал лунный свет. Но ведь на самом деле он покоится на дне моря, на расстоянии всего лишь дневного перехода отсюда. Сердце заныло и сбилось с ритма. — Зачем ты пришел? — прошептала она. Горло мгновенно пересохло. Призрак ничего не ответил. — Хочешь что-то сказать? Он продолжал молчать. — Это зловещее предзнаменование? — она попыталась насмешкой заглушить страх, бояться — это слишком жалко! — Как в старых пьесах — призрак является злодею, чтобы вызвать раскаяние? Чушь. Я в это не верю. Тишина. Азула замолчала. Глупо говорить, если тебе не отвечают. Глупо говорить с призраком. — Тебя же здесь нет, правда? — она все же не смогла удержаться от еще одного вопроса. Призрак смотрел на нее, не отводя глаз. Вот уж точно сцена из пьесы. Как в тех вышибающих слезу представлениях, что любила их мать. Теперь горло засаднило от обиды и злости. Вот что! Раз ей это только кажется и никого тут на самом деле нет, то почему бы, хоть раз в жизни, не сказать ему, что она думает? Что давным-давно жжет ее изнутри, как огонь жжет необученного покорителя. Слова сорвались сами, прежде чем она успела передумать. — Знаешь что? Тебя всегда любили больше! А почему? Просто потому что ты первый. Тебя любили просто так, а мне вечно надо было чего-то добиваться. Становиться лучшей во всем! И это несправедливо! Призрак был неподвижен, как каменное изваяние. Легкий ночной бриз чуть шевелил тонкую ткань. Азуле стало горько. Перед кем она тут распинается? И зачем? Ничего уже не исправить. — Ты ведь умер. Ты утонул. На самом деле тебя здесь нет, и только поэтому я могу с тобой говорить? Да? Призрака едва можно было различить за тонким колышащимся шелком. Кажется, он кивнул. В два прыжка она подскочила к окну и отдернула ткань. За ней никого не было. Азула выглянула в окно, посмотрела вниз, на темную траву, высокие кроны деревьев королевского парка. Никого. Она захлопнула окно, задернула занавес и легла в кровать, где ей уже которую ночь подряд предстояло ворочаться до рассвета с боку на бок, словно на твердых камнях. Что с ней происходит? Она слышит голоса и видит призраков. И ей некому об этом рассказать.***
Он не стал больше никого разыскивать, а скорей повернул по крышам назад. Что-то едкое и горькое жгло изнутри, заставляло идти, бежать, делать хоть что-то. Он даже не особенно скрывался и, может, был бы рад, если б наткнулся на стражников и выпустил на волю парные мечи. Но он никого не встретил. Вернувшись в пещеру, Зуко под недоуменными взглядами моряков нашарил в сундуке, где держали всякую всячину, початую бутылку огненного рома. И прежде чем Джи успел запротестовать, осушил ее в несколько глотков. Дальнейшее он помнил плохо. Алкоголь быстро ударил в голову, на какое-то время стало легко. Кажется, он смеялся, может, даже пел на пару с Тадао. Потом он не помнил, что было дальше. Когда он пришел в себя, то оказался уже на берегу, на прибрежном песке, и его выворачивало наизнанку. Почему-то рядом был лейтенант Джи. Он придержал Зуко за плечо, а потом дал флягу с водой. — Запомни, каково тебе сейчас, и не повторяй больше, — сухо сказал он и ушел. Зуко долго сидел на камнях, бесцельно глядя в море. Предрассветный холод прогонял хмель, заставляя осознать все, что случилось ночью, с болезненной четкостью. Азула говорила, что он утонул. Но он жив. А тонула, кажется, она. Боролась с беспощадными волнами долгие годы. А он ничем не мог ей помочь. Ни тогда, ни сейчас.***
Пока они дошли до леса и ступили под его своды, уже совсем стемнело. Катара волновалась за команду, которую оставила в гостинице. У Сокки был такой вид, словно он в любой миг мог сорваться с места и помчаться расследовать преступления. Но они ведь ушли ненадолго? Уж наверное за пару часов даже Сокка не успеет ничего ужасного натворить. В конце концов, ей тоже нужно учиться! Луна, яркая, как новенькая монетка, показалась над кромками темных деревьев. Слабый ветерок шуршал листьями, подавали голос ночные птицы. Куда же они идут? Не иначе, к полному сил чудодейственному источнику, который навещают порой сами духи… Но Хама остановилась на краю поляны, усеянной огненными маками. Катаре уже встречались в Стране огня такие цветы. Ярко-красные при свете солнца, сейчас они казались почти черными. — Слышишь? — спросила Хама, до того молчавшая всю дорогу. — Лес полон жизни. Катара кивнула, прислушиваясь к пересвисту сплюшко-ящерок. В траве стрекотали сверчки. И тут Хама сделала широко повела рукой, сжав кулак и слегка вывернув кисть. Катара машинально отмечала движения — почему-то они казались знакомыми, хоть раньше она не встречала их в покорении. Поле огненных маков отозвалось. По нему пролегла широкая серая полоса, цветы мгновенно и бесшумно выцвели до серых сухих стебельков, пыль осела на землю. А между руками Хамы зазмеилась, переливаясь в лунных лучах, широкая лента воды. — Видела? — Что… что вы сделали? Как? — Катара знала, что у Хамы воды с собой не было! Хама позволила себе усмешку. — Лес полон жизни, а жизнь — это вода. Вода везде. Если у тебя нет с собой воды, ты все равно сможешь защититься и выжить — если знаешь как. Вода всегда вокруг нас. В растениях… — В каплях дождя, — кивнула Катара. Кажется, она начала понимать. — Например. Правда, дождь идет не каждый день. Но есть то, что рядом почти всегда. Знаешь, что это? Катара завороженно помотала головой. Хама, не отвечая, сделала шаг к краю поля, постояла, прислушиваясь. Из гущи ярких, живых цветов на серую полосу выскочил зверек — кажется, маленькая барсукомышь. Тут же руки Хамы пришли в движение, словно что-то закручивая, подтягивая к себе, а потом — обрывая. Зверек пискнул. Застыл, повалился на бок — и больше не шевелился. Катара, как прикованная, смотрела на него, несомненно, мертвого, и не понимала. — Покорение крови, — ответила Хама на незаданный вопрос. — Кровь течет в каждом живом существе. В его жилах, в его сердце. Если ты можешь покорить воду, то можешь покорить и кровь. Можешь заставить ее двигаться. Или остановиться. Если кровь остановится, сердце замрет. Вот и все. Она помолчала, затем, ковыляя, подошла к убитому зверьку, нагнулась и сунула того в поясную сумку. — Видела, что я сделала? Сможешь повторить? Катаре стало не по себе. Сокка тоже убивал животных, когда охотился — они бы не прокормились иначе — но вот так, находясь на расстоянии, одним движением руки… В этом было что-то неправильное. Невозможно было не думать, что на месте зверька мог оказаться и кто-то другой. — Повторить с цветами? — духи, как нерешительно звучал ее голос… — Хочешь, начни с них. Начни… значит, потом Хама захочет, чтобы Катара продолжила… — Нет, — она больше не думала ни секунды. — Нет, нет и нет! Я не стану этому учиться. Вы использовали покорение крови, чтобы убивать! Хама хмыкнула. — А разве ты никогда не убивала покорением воды? Покорение крови ничем особенным не отличается. Просто это быстрее. А порой и милосерднее. — Это страшно! Ответный взгляд Хамы был полон пренебрежения. — Страшно? Ты не знаешь, девочка, о чем говоришь. Несколько засохших цветков — это не страшно. Детеныш барсукомыши, которого можно приготовить и съесть — не страшно. Страшно — когда ты перестаешь быть собой. Когда изо дня в день тебя мучают жаждой и потом, принудив потерять счет времени, дают воду на дне чашки — а ты, вместо того, чтобы сотворить ледяной кинжал и перерезать горло охранникам, просто льешь воду себе в глотку, не успев опомниться… Вот это страшно. Запомни хорошенько. Она замолчала, потом продолжила тише, словно размышляя вслух. — Они знали, как заставить людей делать то, что им нужно. Но они не знали о том, о чем узнала я. Кровь есть у каждого. Покоряешь воду — покоряешь кровь. Узнала я, а теперь узнала и ты. — Вы убили охранников? Когда сбежали? — Катара вдруг поняла это ясно. — Одну, — отмахнулась Хама. — Потом жалела, что всего одну. Но тогда я умела слишком мало. После научилась. А ты узнаешь все сразу. — Нет! Я не хочу! Я не буду этому учиться! Хама обернулась, взгляд ее из задумчивого стал жестким. — Будешь. Это твой долг перед нашим народом и перед всеми погибшими из Южного племени воды. — Нет! — вспыхнула Катара. — Нет — это значит нет. Я сама решу, что мне делать! Глаза Хамы зажглись яростным огнем. Кажется, к ним даже вернулась прежняя синева. Кто знает, что произошло бы дальше, но тут из кустов позади выскочили, задыхаясь от бега, Сокка и Аанг. — Катара, беги! — крикнул Аанг. — Катара, сюда, скорее! Мы узнали, что это она! — выпалил Сокка, хватаясь за рукоять меча. — Она преступница! Хама словно совсем не удивилась. — Обвиняешь меня, мальчик? — насмешливо каркнула она. — В чем же? — Вы похищали людей! Держали их на привязи в пещере, словно животных! — Я всего лишь отплатила им тем же, что сама получила от них. Знаешь, сколько я провела в цепях? Это со мной обращались как с животным! Но своих животных хозяин может и беречь, и жалеть — а меня никто не жалел! — Вас пленили воины Хозяина огня! Причем здесь жители этой деревни? Почему вы сводите счеты с ними? — Все они одинаковы, — она равнодушно пожала плечами. — Один не лучше другого. — Они не виноваты! — Ты так считаешь? — она щелкнула пальцами, и оба, и Аанг, и Сокка, застыли разом в неловких позах. — Ты, наверное, умный мальчик, раз нашел мою пещеру. Расспрашивал, поди, всю округу? — она сделала небольшое движение кистью, и Сокка дернул подбородком вниз-вверх, как кукла из Страны земли, которую кукольники дёргают за тонкие ниточки. — Что вы делаете? — закричала Катара. — Отпустите их! — И в тот же миг она почувствовала, что голос ее не слушается, а следом — и руки, и ноги. Не обращая больше на Катару внимания, Хама продолжила: — А раз ты расспрашивал, то не узнал ли ты и кое-что еще? Мало ли, вдруг кто-то обмолвился, что один из пропавших, Кин, бил свою жену? А богатей Шоджи обманом выгнал своих соседей и присвоил себе их участок? А Норио выдал дочку за старика — только лишь ради наследства? — Нельзя, — прохрипел Сокка через силу, — нельзя восстанавливать справедливость вот так!.. — Нельзя, — легко согласилась Хама. — Да только нет в мире никакой справедливости. И не было никогда. Хама щелкнула пальцами, и Сокка уже больше ничего не мог сказать, только бешено вращал глазами. Лицо Аанга застыло, словно маска, и побелело. Теперь Хама вновь обернулась к Катаре. — Смотри внимательно. Ее руки двигались, то ломано, то плавно. Катара, не силах пошевелить ни пальцем, следила, пытаясь поймать ритм. Что же делает эта безумная старуха?! Сокка и Аанг, дергаясь, как неживые, шагнули друг к другу. Сокка вытащил меч из ножен. Аанг двинулся ближе. О духи, ему вот-вот перерубят шею! Или же Сокка заколется мечом сам, так тот бешено им размахивал! Нет! Старуха отвлеклась — надо этим пользоваться. Кажется, руки снова начали слушаться Катару. Она помнила все движения Хамы, как если бы заучивала их годами. По полю маков пролегла ещё одна серая полоса, в руках Катары вздыбился водяной хлыст. Она швырнула его наперерез Сокке и выбила меч из его руки. Хама лишь ухмыльнулась, продолжая сплетать невидимый узор. Руки Сокки и Аанга поднялись вверх — теперь старуха пыталась их задушить, их же собственными руками! О нет! Где же Тоф? Она бы закатала старую негодяйку в землю по горло. Но Катара была одна. Ей не на кого рассчитывать, она должна победить! Вперёд! Она швырнула воду, как плеть, в лицо Хаме. Та легко уклонилась — мальчишки смогли отнять руки от шеи, но Хама тут же восстановила контроль, заставив их замереть на месте Удар! Хама развернулась к Катаре, взмахом руки иссушила ближайшее дерево и потоком воды сбила Катару с ног. По велению Хамы Сокка и Аанг вновь стали двигаться друг к другу — неверными шагами, шатаясь, стараясь освободиться. Но не было сомнений, что их ждет в итоге. Удерживая их в своей власти, Хама краем глаза взглянула на Катару. — Ты знаешь, что делать, — шепнула она еле слышно. Нет! Во имя всех духов, нет! Катара пыталась нападать, снова и снова. Она сбивала Хаму с ног, падала сама и вновь вставала — но не могла победить. Ее силы были на исходе, несмотря на полную луну, а Хама, казалось, не устала. Ее усмешка продолжала говорить о том, чего она хочет. И Катара сдалась. Ее руки сами поняли, что им делать, а она будто смотрела со стороны. Вверх, вниз, перехватить… Нащупать ток крови в старых, изнуренных годами и несчастьями венах. Двигаться вместе с кровью, убаюкать силу — а потом взять и подчинить! И заставить делать то, что нужно Катаре! Руки Хамы дрогнули. Затем опустились. Нет, она не поддавалась, она сопротивлялась изо всех сил. Она не хотела, чтобы искусство покорения крови далось Катаре легко. Катара почувствовала сердце Хамы. Слабое, невероятно уставшее сердце. Как Хама ещё жила с таким? Его было бы так легко остановить. Взять в сеть покорения, покачать тихонько — а потом сжать со всей силы! Сжать ещё сильнее! Хама, упав на колени, выдохнула: — Все правильно делаешь… И Катара пришла в себя. Разжала, распутала свою сеть, сковала руки Хамы за спиной невидимыми оковами. Хватит. Этого хватит. Катара не будет убивать. — Сюда! — донёсся крик. Из леса, со стороны деревни, спешили люди. Их вела Тоф.***
Хаму, в цепях, увозили на повозке. Она то смеялась тихим безумным смехом, то принималась невнятно бормотать. Катара не хотела этого видеть, но все равно смотрела, не в силах отвернуться. Перед тем как повозка скрылась за поворотом, Хама обернулась. На миг с ее лица исчезло всякое безумие. Исчезли злость, ненависть. Она улыбалась светло и ясно. И Катара содрогнулась, понимая, что ей без слов сказала Хама. «Я передала тебе наследие. Ты им владеешь, хочешь этого или нет». У Катары едва не подкосились ноги. Она прижала ладонь к сердцу, чувствуя, как тайна Хамы проникла в него, наполнив тьмой и горечью. Хочет Катара или нет — она теперь навсегда обречена нести страшное знание, которое передала ей Хама. И ей не с кем его разделить.