Ha-ve

Дазай еле находит Мичизу в толпе опьяненных подростков и покупает у него два косяка. Он сам не знает, как согласился на этот шаг, но Фёдор так убедительно говорил, что Дазай правда поверил в то, что после какого-то разговора под аффектом они с Чуей станут лучшими друзьями. Дазай рыскает по гаражу, обходит каждый сантиметр и вынюхивает каждый угол, но Чуи нигде нет. Он расстраивается, думает, что сосед уже свалил в общежитие. Громкая музыка давит на виски, нестерпимая жара и запах алкоголя превращают все мысли в кашу. Тусовки это почти всегда отвратительно людно, пошло, душно, но Дазай ходит, потому что на них какого-то черта всегда прется Чуя. И каждый раз изрядно напившись, Дазай думает подойти и сказать о своем желании подружиться, а, если Чуя пошлет, то всегда можно сослаться на алкоголь, но каждый раз он боится. Сколько бы не выпил, сколько бы не скурил, голова Дазая не пустеет настолько, чтобы можно было совсем не отдавать отчет своим действиям. Сквозь толпу парень протискивается ко второму выходу и вдыхает полной грудью свежий воздух. Однако, он чувствует отчетливый запах травы, такое ни с чем не спутать. В округе ни одного фонаря лишь луна за облаками и тлеющий огонёк у лавки под раскидистым деревом. Дазай открывает телефон и фонариком светит прямо в сторону скамьи. — Блять, Дазай, — ворчит Чуя, закрываясь от света руками. На его футболке куча пепла, а обычно идеально уложенные волосы, собраны в хаотичный, неаккуратный хвост, — Так и знал, что это ты поднасрёшь. Дазай почему-то улыбается и не спешит выключать фонарик. Вокруг Чуи куча окурков сигарет, но в руках он держит определенно косяк. Выходит, что и накуривать не пришлось. Чуя, как всегда, сделал всю работу за него. После всклика «выруби это» Дазай возвращает телефон в карман и садится на лавку. Он мельком глядит на соседа и бесшумно вздыхает, не понимая, зарождающееся в собственной груди чувство довольства и даже какой-то радости. — Ты укурился? — чисто риторически, из-за «вежливости» спрашивает Дазай. Чуя цокает и хмурится. Его раздражает то, что сосед окружает его со всех сторон: он крутится в мыслях, а теперь и рядом. Чую раздражает собственная мнительность, бесконечная доброта и вера в других людей, потому что последние два часа после кучи опрокинутых стопок у него в мыслях лишь одно «может, Дазай не такой уж и плохой?». И каждый раз Чуя одергивает себя, вспоминает сколько раз Дазай доводил его практически до истерик и ненадолго успокаивается. А также Чуя бесится сам на себя за то, что еще утром он хотел буквально убить Дазая, и вчера, и позавчера, а под вечер на него снизошло какое-то озарение. — Ты умеешь не бесить? — обреченно кидает он, туша косяк о подлокотник лавки и выкидывая окурок куда-то далеко. Зачем Дазай появился здесь именно сейчас. Он и без того не выходит из мыслей с самого утра, да, что уж там, Дазай в мыслях Чуи почти всегда. Просто в основном эти мысли негативные, но сегодня правда был какой-то действительно особенный день - изредка в голове всплывал образ соседа, и на ум не приходили оскорбления. Чуя маялся весь вечер, жался то к одной компании, то к другой. Он не мог найти себе места и никогда бы не подумал, что ощутит умиротворение и спокойствие именно на задворках с Дазаем. Будто все так и должно быть. Чуя пил весь вечер до головной боли, потому что с ним все ещё сессия, Куникида, сестра и бестолковый сосед, но хуже того, с ним вместе под ручку везде расхаживает жгучее желание помириться с соседом. И это желание почти невыносимо, потому что никак не может ужиться с невообразимой гордостью, взыгравшей в Чуе. Парень знает, что Дазай не так плох, ведь Дазай только и делает, что намеренно показывает Чуе насколько он вредный. Но, как же Чуя может так унизиться, протянуть руку снова и показать этими самым свою слабость, показать, что он не выдерживает жизни в вечных склоках. Парень не может раскрыть, что он мягкий и чувствительный и готов позабыть о всем дерьме, даже если Дазай и так об этом знает. Дазай вертит в кармане хрупкие самокрутки и искоса смотрит на рыжие локоны, спадающие вниз. Он понимает, что Чуя нетрезв и, скорее всего, даже не запомнит этого разговора, поэтому в нем просыпается отвага. — Ты правда съедешь? Дазай набирается смелости и озвучивает то, что так его тревожит вслух. Если Чуя съедет, то парень не то чтобы будет скучать, но хорошего соседа ему определенно будет не хватать. Да и он привык к нему. Чуя неоднозначно жмет плечами. Он сам понятия не имеет стоит ли тратить деньги на квартиру, если можно просто постараться и совсем чуть-чуть наладить отношения с Дазаем для нормального существования. — Не знаю, наверное, — его голос напоминает вязкую тягучую карамель, он растягивает гласные и даже три слова умудряется произнести с большими паузами. — А что такое? Чуя спрашивает без издевки или насмешки, он не способен на это в данном состоянии, он под аффектом и может говорить только то, что думает. Именно по этой причине Чуя никогда особо не пьет на тусовках, ведь после пары рюмок начинается целая исповедь, и парень рассказывает, что платье Юан на самом деле уродское, а шутки Тачихары несмешные. Дазай тыкает пальцем в ребро Чуи и тот никак не реагирует. Значит, рассудок парня окончательно затуманен. — Я тоже не хочу больше ссориться, — на грани слышимости произносит Дазай, почти вцепляясь руками в дощечку лавки, — Давай больше не будем? Чуя взъерошивает волосы и резко откидывается на спинку скамейки. По затылку бьет резкая, молоточная, боль, он кривится. — Тогда мне нет смысла уезжать, — хмыкает парень. Дазай скромно улыбается и жмет плечами. И Чуя замечает в этой улыбке, на которую обратил внимание совершенно случайно, что-то настолько живое и чистое, несвойственное привычному вредному соседу, что на секунду вводит в ступор. — И хорошо, — всё ещё мягко продолжает говорить Дазай, будто он специально включил режим самого заботливого и милого в мире парня. Чуя не дает обрадоваться до конца и сразу же перебивает: — И перестань быть мудаком. — Я не… — глаза Дазая расширяются, он невинно хлопает ресницами, но Чуя смотрит не на него, а уже сквозь, потому что уверен, что эти ангельские чары действительно могут на него подействовать, особенно если Дазай делает это ненамеренно. — Дазай, ты мудак, это бессмысленно отрицать, — еле выговаривает парень, — Но ты можешь им не быть даже лучше, чем быть, то есть, у тебя хорошо получается быть немудаком, потому перестань быть мудаком. После своей пламенной речи, Чуя закрывает лицо руками и возвращается в сгорбившуюся позу креветки. Дазай смотрит на эти мучения и встает с лавочки, подавая руку. — Пойдем. Чуя несколько секунд пялится на протянутую ладонь и с усмешкой хватается за неё. Дазай первым протянул руку. И что-то отдаленно похожее на тепло и довольство оседает тонким слоем у Дазая в груди, потому что, даже если это все не по-настоящему, и даже если Чуя ни слова не вспомнит завтра об их разговоре, главное, что Дазай, ведя парня по лестнице к комнате снова чувствует практически радость. Пусть это спокойствие и счастье будут ложными, но они хотя бы возникают; и Дазай действительно, укладывая Чую спать, улыбается. Утром первым делом с губ Чуи срывается охрипшее «я никуда не иду». Мозг ещё не активирован, глаза не открыты, и парень даже не знает в комнате ли Дазай и сколько времени, но почему-то решает необходимым озвучить первую пришедшую в голову мысль вслух. Второй мыслью, неозвученной, было то, что Дазай просто умница, потому что Чуя помнит, как он затаскивал его вчера в общагу и обольстительно рассыпался перед комендой в комплиментах для того, чтобы она не обращала внимания на полумертвого Чую. А еще Чуя, к своему стыду помнит, как раз двадцать бормотал перед сном, что Дазай мудак, пока тот не давал ему уснуть на полу и ласково-терпеливо убеждал в том, что на кровати будет удобнее. Дазай, несмотря на то, что уже встал чуть раньше будильника, после этих слов тоже никуда не идёт. Он думает, что остаться здесь чуть более приятно, нежели идти к сборищу неотес, которые будут сидеть в показушных черных очках и, прикладывая к голове бутылку холодной воды, обсуждать вчерашнюю тусовку. Спать хочется, но Дазай взвинчен и сам из-за этого раздражается. Он не в курсе помнит ли Чуя их вчерашний разговор и, хуже того, он понятия не имеет, что сосед думает на этот счёт. С одной стороны, если Чуя забыл, то все просто пойдет своим чередом без какого-либо развития, что тоже приемлемо; но с другой, если он все же помнит, то это было бы хорошо, потому что Дазай твёрдо уверен в том, что Чуя идеальная кандидатура на роль друга, которого Дазай не может отыскать уже второй год. Фёдор, конечно, ещё неплох, вот если бы не прятался в панцире и чуть больше говорил, то был бы почти идеальным. После Одасаку все кажутся полнейшими ничтожествами, а Чуя буквально…хорош. Дазаю кажется, он умеет дружить. Парень накрывается одеялом с головой, чтобы прекратить нескончаемый поток мыслей, отворачивается к стене и сам себе приказывает спать, иначе он будет просто пялиться в стену и прожигать размышлениями свой мозг. Спустя полчаса Дазай засыпает. А просыпается от живительного запаха рамена. — Я убью за рамен, — скулит во сне Дазай поворачиваясь к комнате. Стол оккупирован Чуей, и парень не рассчитывал на пробуждение соседа в ближайший час, потому что точно не намерен делиться. Запах лапши разносится, кажется, по всему этажу. Чуя откликается на копашение в стороне и осматривает довольное лицо Дазая. Подозрительно довольное для надменного мудака, который, вроде как, принёс вчера Чуе свои очень завуалированные извинения и выразил желание помириться. Чуя был уверен, что Дазай с утра будет делать вид, будто и не было вчера никакого разговора, а затем станет говорить либо глупости, либо гадости, но он ошибся. — Чего лыбишься? Дазай щурится и ему, наверное, впервые в жизни приходится делать выбор так быстро. Он думает, что сторониться Чуи и делать вид неприступной крепости просто абсурд, учитывая то, что он почти кожей ощущает желание подружиться с этой низкой душкой. — Я просто вспомнил, что мы тут с тобой друзья и… Дазаю очень хочется добавить, «а у друзей принято делиться, но Чуя перебивает. — Нет, — с ноткой обреченности произносит парень. Чуя чувствует острую необходимость поделиться с соседом своим необъятным опытом общения с другими людьми. Он отрывается от лапши и деловито поворачивается на стуле к Дазаю. — Слушай, — у Чуи нет желания наезжать или ограждать соседа от себя, ему просто непонятно: шутит Дазай или действительно считает их друзьями. — Дружба - вещь непростая и за один вечер стать друзьями просто невозможно, потому что прежде всего это время и события, через которые вы прошли, понимаешь? Дазай смотрит на Чую, словно на преподавателя по философии и чуть хмурится, но затем широко улыбается. — Просто знаешь, звать кого-то «приятелем» или говорить «ну, мы пока еще не друзья, но через месяцок-другой станем ими..» как-то не круто, — он на пару секунд замолкает, и Чуя уже хочет воспользоваться этой паузой, но Дазай возобновляет свой монолог, — И вообще-то, мы с тобой через многое прошли. Чуя фыркает и вскидывает брови от такого неожиданного заявления. Он не может припомнить, чтобы их с соседом связывало что-то необычное. Весь скептицизм Чуи рассеивает уверенный взгляд Дазая. — Например, как мы умоляли коменду, чтобы она нас не выселяла из-за того, что мы подрались на кухне и поразбивали там почти всю посуду? А потом ещё убирались полдня? Я считаю, это нас сблизило, — парень смотрит выразительно, и лицо его расплывается в небольшой улыбке при таких теплых воспоминаниях, — Или, например, как мы убегали от полиции, потому что ты украл тридцать две жвачки? Чуя закрывает лицо руками, чтобы подавить вырывающийся наружу смех при взгляде на воодушевленного Дазая. У него даже нет желания спорить и ругаться в сотый раз на парня за то, что это он подкинул те самые жвачки. — И напоследок вспомню то, как мы сводили Рюноске и Ацуши, тоже довольно впечатляюще. Чуя слышал о том, что плохие воспоминания очень часто вылетают из головы и забываются, чтобы не травмировать психику, но, видимо, он - исключительный человек, потому что как раз таки помнит именно дерьмо, через которое он прошел с Дазаем. Вечные перепалки, ссоры из-за пустяков, драки почти на смерть; а вот хорошее как-то и позабылось. Возможно, потому что его было не так и много. Чуя поднимает голову и очень вовремя, потому что перед глазами возникает тонкое предплечье, настойчиво тянущееся к палочкам, утопающим в лапше. — Дазай! — прикрикивает парень и бьет по бинтованной руке. Сосед группируется, но затем машет руками и возмущается: — Но она же остынет! Я забочусь! Забота ведь главное в дружбе. Чуя вздыхает глубоко и пытается не ударить эту лыбящуюся мордашку. — Мы не…Хорошо. Хорошо. Если Дазаю настолько нравится это слово, то пусть будет так. Друзья.