***
— Блять, сиги кончились... — Семенюк обречённо смотрит в пустую пачку, держа между пальцами последнюю сигарету, а после обращается к Алексею — У тебя есть деньги? — Мне б для начала со своей оставшейся стипендией дожить до конца декабря... — Я отдам в конце этой недели, обещаю. — Не выдумывай. Когда последний раз ты отдавал мне долг? — строго отвечает Губанов, от чего Володя мнется в раздумьях над ответом. — Я отдам чуть позже... — он прекрасно понимает, что "чуть позже", растянется еще на следующий две тысячи второй год, но другого ответа лучше не находит, ведь все израсходовал в прошлые разы, когда одногруппник задавал тот же вопрос о долге. — Пойдём домой, Вов, пойдём домой. Все равно ни у кого из нас денег нет. Подожди до пятницы, а там посмотрим, может я у кого-нибудь спрошу о деньгах. — худощавая рука ложится на чужое плечо, сжимает тонкие фаланги на спортивном олимпосе, большим пальцем совершая приятные поглаживающие, но едва заметные движения. — Спасибо. А домой я не спешу, все равно меня там никто не ждёт. Если ты вдруг замёрз, то иди, я тебя не держу — Вова припадает губами к бумажному фильтру, набирает в легкие табачного дыма и по прошествии нескольких секунд блаженно выдыхает серое облако. — Окей, тогда мне не в тягость посидеть с тобой ещё часик. Настаёт тишина, во время которой Володя тихонько докуривает, периодически постукивая пальцем по сигарете, а Лёша скучающе смотрит на свои ботинки. — Бросал бы ты курить — Губанов все-таки поворачивает голову к другу, глядя на него. — А ещё че скажешь? — Владимир же с лёгкой насмешкой в глазах смотрит на того в ответ — Я полгода пытался, а потом хуй забил. Это очень трудно. — Тогда может и начинать не стоило? — Я не сдержался. — честно признался Вова, опуская голову. Окурок полетел на землю, а затем тут же потух в грязи, и даже затоптать его стало лишним. — Твоё курение до добра не доведёт. — Алексей всегда, сколько дружил с Володей, с презрением относился к его вредным привычкам. Особенно остро реагировал на то, когда вместо табака тот мог курить даже травку, которая иногда лежала и сушилась на батарее под кухонным подоконником. Алкоголь тоже входил в список, но он не являлся частым пунктом. Хотя пьяным Лёша друга заставал не один раз. — Угомонись, всё, я докурил. Нет больше сигарет. Вова цыкает, поднимая голову и глядя на совершенно однотонное, затянутое тучами серое небо, с которого на лоб вдруг упала крупная капля дождя. Дождя сегодня не ожидал никто, а тем более Володя, который вчера вечером не слушал синоптиков по радиоле. — Ты ни разу сегодня о дожде не заикался — опускает голову обратно, глядя на друга. — Ты думаешь, я каждый вечер слушаю проклятое радио? — ответом возмущается Алексей. — Ох, ладно. Пойдем в подъезд. В подъезде было чуть теплее, друзья даже не обратили внимания на спящего на первом этаже у почтовых ящиков бездомного, а поднялись на несколько этажей выше, где как раз на лестничной клетке более-менее нормально светила лампа. Как раз в этом подъезде и на этом этаже жил Илья. У того квартира была приведена в более порядочный вид, поэтому находиться там было одно удовольствие, хоть она и была такая же тесная и диван занимал большую часть комнаты. Была бы воля Володи, он бы напросился к однокурснику перекантоваться пару месяцев. — Давай постучим Илье? Может быть, он впустит нас пятнадцать минут погреться. — Стучи — Губанов отвлекает внимание от открытого электрического щитка и подходит к двери после того, как Вова несколько раз стучит. Раздается приглушенное "Иду!", затем повороты замка и входную дверь открывает хозяин квартиры, что довольно улыбается, глядя на двое пришедших друзей. — Здорово, вы тут откуда? — затем Коряков делает несколько шагов назад, давая гостям пройти в небольшую прихожую — только дверь закрывайте. — Мы ходили до станции, вот на обратном пути решили зайти к тебе — улыбается Лёша, разувается, снимает с себя куртку и встает рядом с Ильёй в ожидании ещё одного, что возился со шнурками. А сам Илья и не против принимать гостей, те ходили к нему редко, и будни вместе с выходными он проживал точно так же, как тот Вова. Хотя в плохом настроении каждый день он не пребывал. Всегда искал в простых вещах что-то ценное и жил в своё удовольствие, распивая пиво и скуривая по пачке сигарет в два дня. — Прекрасно, чай будете? — Да, было бы неплохо — отвечает Володя, только что разобравшийся со шнурками. Вечер в компании Корякова превращался в сплошную комедию, естественно в хорошем смысле: парень постоянно травил всё новые и новые шутки, которые мало кто понимал, но когда автор анекдотов рассказывал их суть, заливались смехом и улыбались. И потому Семенюк не беспокоился о проведении последующих трёх часов. — Под дождь не попали? — решил вдруг спросить Илья, когда выглянул на улицу в окно. — Мы рядом сидели, поэтому не особо. — первым делом Семенюк предпочёл затянуться сигаретой, пока грелся чайник, и стоя у подоконника, сбрасывал лишний пепел в пепельницу в процессе курения. — Тогда, если замёрзли, сейчас согреетесь, зелёный чай просто отличный, вчера купил... А по возвращении в родную квартиру вновь накатила знакомая тоска и ужасное уныние, с которым справиться парень ну никак не мог. О психологе он задумывался лишь раз, но узнав цены сеансов, отбросил прочь идею визита к специалисту. Да и мысли о депрессии Вова тоже всегда отрицал, спихивая всё на осеннюю хандру, которая продолжалась вот уже около полугода. Краем глаза глянув на часы, что показывали ровно десять вечера, Владимир разделся, пройдя в комнату, упал на незаправленную с самого утра кровать прямо носом в подушку. Сигареты купить удалось, Илья занял немного денег, сказав, что Вова может отдать долг, когда ему будет удобно и будет возможность. Но Вова понимает, что это случится не скоро. Поднимается с кровати, вспомнив про полную пачку и идёт на кухню, где на подоконнике стоит пепельница. Он всегда курил только на кухне, и обычно делал это неаккуратно, от чего деревянный подоконник в некоторых местах был прожжённый. Да, из-за своей же неосторожности ему приходилось неоднократно тушить небольшие пожары. Но даже не подозревая о том, к чему могут привести небольшие пожары, и что лучше всего было бы курить на балконе.31 декабря, 2001 год, 22: 37.
Лёша как раз возвращается с киоска, где на недавно полученную стипендию купил несколько фейерверков, чтобы поджечь их во дворе после двенадцати. Проходя мимо хрущёвки, он не мог не заметить суету, толпу людей, машину скорой помощи и пожарных. Поднимая голову выше, Губанов приходит в ужас: окно на третьем этаже, что, если ему не изменяла память, было Вовы, буквально пылало огнём. Горячие языки пламени пытаются вылезти из деревянной оконной рамы,ярко освещают часть двора. Та толпа людей, по всей видимости состоящая из соседей, что жили рядом с горящей квартирой, с таким же ужасом смотрят вверх за работой пожарных. Чем ближе к огню приближался Лёша, тем труднее становилось дышать. Подойдя совсем близко к пожарной машине, он точно убеждается в том, что окно Вовы. Тело вдруг хватает озноб, ещё сильнее, чем от жаркого воздуха рядом с домом. Бегая от одного человека к другому Алексей расспрашивает о друге, но те в ответ лишь мотают головами, и говорят, что тот, видимо, уже не жилец. От таких слов парень даже приходит в ярость, и повышает тон в разговоре. — Его нет уже десять минут, я не думаю, что он вообще оттуда выйдет. — отвечает пьяница из того же подъезда, живущий этажом ниже. — Что вы... Он мог надышаться угарным газом и потерять сознание! Откуда вы можете знать?! — Губанов, вне себя от бешенства делает шаг вперёд в желании хорошенько втащить мужику за слова. — Он прав, но парень и в правду мог потерять сознание, и почему-то его не могут найти уже минут десять. Тем более это хрущёвка... — робко говорит рядом стоящая в халате женщина. Лёша яростно отмахивается от пары, подходя ближе и глядя в дверной проём подъезда. Но по прошествии ещё минут десяти, когда пламя поутихло, парень вдруг потерял всякую надежду, а после сам не заметил, как по щеке скатилась слеза. Спешно утерев её рукавом свитера он продолжил без какого либо интереса глядеть в дверь, всё же немного надеясь на то, что сейчас там появится Вова. И в правду: через минуту после этого на улицу вышел пожарный, ведя под руку парня, что из-за специальной рабочей формы рядом с ним выглядел намного меньше. Тот еле перебирал ногами и обессиленно рухнул на край багажника, только дойдя до кареты скорой помощи. Радости не было предела: Губанов, словно идиот пялится на друга, стоя в десяти метрах от него, пока перед носом парня водят бутылочкой нашатырного спирта, стараясь привести в чувство. Но слава Богу, удушье угарным газом в случае Вовы не стало смертельным: уже через десять минут он мог спокойно и ровно дышать, закутавшись в плед. Алексею разрешили подойти ближе и поговорить с другом. Садясь рядом с Володей на край багажника, он обратил внимание на документы, которые тот постоянно теребил в руках. — Вова, — Лёша кладёт руку Семенюку на плечо,после чего тот замирает и поворачивает голову к нему — Я так рад, что ты жив. — А я нет — кое-как выдавливает из себя Владимир, прикусывая нижнюю губу и шмыгая носом — кухня сгорела вместе с комнатой, Лёша, пожалуйста, ущипни меня посильней. Скажи, что это очередной осознанный кошмарный сон. — У Вовы хорошо получалось сдерживать слёзы, но ужасная, вызывающая глухую ноющую боль в душе у Губанова дрожь в голосе выдавала то, что парень вот-вот не выдержит, и прямо здесь и сейчас разрыдается в голос. Но прежде чем он бы это сделал, чужие руки обхватывают шею, грудную клетку, прижимая к себе поближе так, чтобы он мог уткнуться в плечо и спрятать лицо от других нежелательных взглядов. Пальцы сжимаются крепче, не собираясь отпускать родное тело в ближайшую минуту. От Володи до сих пор исходит жар, кожа настолько разгорячённая, что прикасаться к ней не хочется, но Лёша прекрасно игнорирует всё это. Лёша чувствует, как начинает часто и объёмно подниматься эта же грудная клетка, ведь Вова не мог больше сдерживать накопившихся эмоций, и издав глухой всхлип, что ушёл в чужой рукав свитера, он затихает, после чего Губанов снова ощущает более интенсивное рыдающее дыхание. Он отстраняется от друга, смотрит в заплаканные глаза. Лицо напротив видно плохо из-за освещения, но свет от огня, что ещё не потух, освещает некоторые рельефы. То, как часто, прерывисто и истерически дышит семенюк, раскрыв рот и не в силах вдыхать и выдыхать носом. Рука перемещается со спины парня на его лоб, убирая волосы с глаз, от чего Володя стыдливо отворачивает голову в темную сторону и утыкается уже во второе плечо, крепко-накрепко обнимая друга. Пальцы так же крепко цепляются за ткань вязанного свитера, сжимаются и не отпускают. — Ч-ш-ш... Успокаивайся потихоньку. Наревёшься ещё у меня дома. — успокаивает парня Лёша, чуть ли не шепча в его ухо и рукой поглаживая чужую спину.23:49
У Лёши так же гораздо комфортнее, как и у Ильи. Хоть он и не часто прибирается, зато живёт в просторной квартире. Это то, о чём всегда мечтал Семенюк. В чём он вышел из горящей квартиры, в том и сидит сейчас на табуретке у подоконника в главном зале. Как он только дошёл в тапочках, шортах и футболке, не окоченев. Зато сейчас сидит и греется у горячей батареи, покуривая сигарету. А сиги, кстати, остались в кармане этих шорт, и ни разу не помялись и не испортились. Лёша крутится, словно белка в колесе: он хочет успеть быстро накрыть стол во время новогоднего обращения президента, а остаётся считанных десять минут. Володя докуривает сигарету, встаёт с табуретки, и наклоняясь к открытому настежь окну, тушит окурок о железный водоотлив, после этого бросает его за окно, садится обратно, поворачиваясь к комнате. — Ты как? — Губанов ставит две тарелки и бокалы, что являются заключительной частью накрытия стола и подходит к Володе. — Как ты думаешь, Лёш? — Вова поднимает голову, обречённым взглядом смотрит на друга. И шмыгает носом: видимо до сих пор не отошёл от истерики — Что мама скажет? Хотя постой. Она ничего и не скажет, потому что телефон сгорел вместе со злоебучей квартирой! — Давай не снова, Вов. На днях можно будет позвонить ей по телефонной будке. А через неделю обратимся в МЧС. Знаешь, говорят: как новый год встретишь, так его и проведёшь? — Да знаю, знаю — Володя лишь отмахивается, недовольно цыкая — Кстати, извини за бабскую хуйню. Я разрыдался, как последняя сука, мне не стоило. — Успокойся и не бери в голову. Ты говоришь так, будто ты не человек, и не можешь плакать. — Да мне стыдно — Вова прикрыл лицо рукой, опуская глаза в пол и прокручивая тот момент в голове. — Извини, я, возможно, надавлю на больное, — Алексей подходит ближе и садится рядом на подоконник — из-за чего случился пожар? — Да я в зале закимарил минуток на десять, откуда я могу знать?.. Хотя до этого я оставлял на краю пепельницы сигарету. — Владимир снова начал припоминать, что было два часа назад, когда совершенно уставший он приехал домой от родителей, куда ездил с самого утра, и где помогал матери готовить, оставил недокуренную сигарету на подоконнике в кухне, предварительно потушив, и отправился в зал смотреть телевизор. Самым распространённым вариантом он считал, что виной всему был ветер, дувший из открытого настежь окна. Он и поспособствовал воспламенению тлеющей сигареты, что привело к таким масштабным последствиям. — А я тебе говорил, что курение до добра не доводит. — Твои шутки сейчас не к месту. Семенюк встаёт с табуретки, кладёт плед, в который был укутан, на неё, и садится за стол на мягкий диван. Спина облокачивается на такую же его мягкую спинку, что помогает успокоиться. Разговорившись с Лёшей, Вова не услышал боя курантов, доносящихся от телевизора. Они пропустили речь президента. Но ведь это не первый новый год, который они встретят вместе? Слегка дрожащая до сих пор от шока рука поднимает бокал, и слегка бьётся о чужое стекло, затем оба опрокидывают в себя по шампанскому. Только сейчас Семенюк сдержанно тянет уголки губ, не в силах унимать счастливой улыбки. — Кажется, это мой самый лучший Новый год, не считая сгоревшей квартиры. — признаётся Вова. — Это первый Новый год, который мы встречаем вместе — подмечает Губанов. Володя не мог закрыть глаза на сгоревшую однушку, но если всё-таки закрутить болт на проблему, и в эту ночь жить настоящим, то он стал самым счастливым, по его меркам, человеком. На протяжении трёх лет мечтая о том, чтобы провести с лучшим другом больше времени, Семенюк жил от утра и до вечера, проживая каждый день без какого либо удовольствия. Сейчас же открылась прекрасная возможность целю ночь уделить разговорам с Лёшей. Это радовало так, что Владимир мог бы обрести нирвану и быть на седьмом небе от счастья. Теперь он точно не один, и он прекрасно это ощущал.21 мая, 2002 год, 13:21
— Эх-х, вот через годик накоплю, наконец, на хорошую двушку, и съеду от тебя. — парень щурится от яркого света, закидывает руки за голову и рассматривает крупные листья винограда сверху, через которые пробиваются лучи жаркого солнца. — И я снова останусь один... — а друг цыкает, и поднимая голову глядит туда же вверх. — Да ладно, приезжать к тебе буду, — изо рта, где находилась сигарета, вышел клуб дыма, от чего вдруг стало невыносимо жарко, и вынимая сигарету изо рта, Семенюк тут же затушил её. — Теперь у меня триггер на высокую температуру, понимаешь? В ответ Алексей лишь посмеивается, прикрывая рот рукой. — Понимаю. А к сессии ты готовишься? — Конечно. Вроде чувствую себя более-менее после осенней хандры. — Осенней хандры? — Да, осенней хандры. С октября по декабрь я жил прямо от выходных до выходных, вообще ничё делать не хотел. Сейчас от всего этого отошёл. — И этому даже нет причины? — Алексей сползает пятой точкой на самый край деревянной скамейки, смотря на друга. — Представь себе. Я бы мог спихнуть всё на депрессию, но, как ты мог наблюдать, всё было не так запущено, я даже каждый день ходил в институт. Лёша снова смеётся, готовится что-то сказать. Он давно этого не говорил, уже около полугода, но настало время повториться, ведь терпеть он этого не может: — Хандру ты преодолел, а как же курение? — дурацкая улыбочка не сползает с лица Алексея, и он пристально смотрит на вошедшего на несколько секунд в ступор Владимира. — Да пошёл ты нахуй, ёбаный чёрт — ругается в ответ Володя, в то же время так же улыбаясь от его слов. — Пора бы, конечно. Снова наступает тишина в диалоге, после чего Губанов поворачивается к другу, медленно и аккуратно. — Можно тебя поцеловать? — Что? — недоумевает Вова, думая, что, вероятно, ослышался. Но когда чувствует на своих губах чужие, что аккуратно дотронулись до желаемого, он убедился в правдивости слов. Но и против особо он не был, лишь по окончанию улыбается довольно, не смея даже поцеловать в ответ. И оба даже задумываться не хотят, что ждёт их будущее, ведь никто даже не сознался в своих настоящих чувствах, и, возможно, поцелуй этот так и останется поверхностным, и ни на что не влияющим фактором в развитии отношений.