Стакан

Несмотря на обширную географию перемещений, в этой стране Гилмор оказался впервые. И нельзя сказать, чтобы он рвался сюда и в этот раз, но дело есть дело. Можно, было бы, конечно, прилететь из Лондона непосредственно на космодром. В любой другой цивилизованной стране. Но в Советском Союзе их с Мейсоном в первую очередь затащили в столицу. И устроили культурную программу. Роджеровский «Тюк Афганистан» за давностью лет был подзабыт, и к Флойдам относились с тем уважением, с которым получалось. Получалось по-разному, но самое главное — самим Флойдам не всегда удавалось определить, где заканчивается уважение и начинается скрытое издевательство. Сначала им показали Кремль, потом, с затаенной гордостью людей, никогда не видевших Нью-Йорка, проспект Калинина. Не заметив на лицах иностранных гостей должного восхищения, кто-то из сопровождающих предложил приобщиться к современной культуре в местном понимании и заглянуть в театр. Один, небольшой. Тут, неподалеку. Пообщаться. Только о чем с ними собирались общаться русские, которых Дэвид понимал исключительно потому, что в свое время наловчился понимать даже арабов? Но, дабы сохранить дружеские отношения, они согласились. Театр действительно был недалеко, так что они прошлись пешком. Ник с интересом рассматривал проезжающие мимо машины, Дэвид даже забеспокоился, не попытается ли он прикупить себе тут что-нибудь в коллекцию. Сам он по сторонам смотрел с опаской. Просто так. Что медведей на улице нет, ему еще в аэропорту объяснили. Но ведь осторожность лишней не бывает? Театр ничем не отличался от соседних зданий, а служебный вход, обнаружившийся в ближайшей подворотне, вызвал острый приступ ностальгии по старым временам и лондонскому андерграунду. Тут этого андерграунда — хоть попой кушай: от странных плакатов на стенах, до, собственно, расположения театра. По невыясненным причинам он находился в полуподвале, а служебные помещения вызывали ассоциации скорее с критским лабиринтом, чем с храмом Мельпомены. Мейсон, до этого бодро допрашивающий сопровождающего, притих. Тоже, видимо, молодость вспомнил. — Театр нового типа, — представил помещение гид. — Экспериментальный. Загадочные пятна на стенах вызывали неприятные мысли о том, что эксперименты тут ставили над людьми. Конечно, ради искусства. — Успешно? — О, да! А это, позвольте представить, наша постановочная часть, — гид распахнул одну из дверей, на которую неизвестный шутник приколотил картинку с черепом и молнией. Гилмор смотрел на постановочную часть. Постановочная часть, в количестве девяти человек, смотрела на Гилмора. Выражение некоторых лиц намекало, что его тут узнали и без представлений. И что он несколько не тот член Пинк Флойда, которого тут были бы рады видеть. Тем не менее, гид представил сначала их, а потом местных. К Нику они, кстати, отнеслись значительно радушней. А две девушки, чью профессиональную принадлежность гид затруднился определить, даже широко ему улыбнулись. Ник улыбнулся в ответ, правда, больше нервно, чем искренне. Им предложили стулья. Гилмор, наученный гостиницей, садился на свой осторожно. Стул скрипнул, но выдержал. Гилмор облегченно выдохнул. Некоторое время все молчали, видимо, обдумывая вопросы. Первым решился осветитель Петр. — Чаю? — и, не дожидаясь ответа, обратился к одной из девушек. — Аня, сообрази. Гилмор повернулся к гиду. — В советском театре принято вести беседу за чаем, — немного смущаясь, объяснил тот. Гилмор это смущение заметил, но не сразу понял, чем оно вызвано. — У нас в Англии тоже так бывает, — ответил он. — Хотя иногда используется пиво. — Или что-то крепче, — добавил Ник. — Очень стимулирует воображение. — О, для воображения мы тоже используем что-нибудь крепче чая, — оживился один из монтировщиков. — Все, — мрачно дополнил звукоинженер. — Особенно те, кому это не нужно. Гилмор сочувственно покивал. С воображением у тех, кому оно не нужно, он был знаком не понаслышке. Вернулась девушка Аня, с несколькими стаканами чая, жизнерадостно позвякивающими в подстаканниках. Тут и стало понятным смущение гида. Этот стакан, понял Дэвид, ему не забыть уже никогда. В самых страшных кошмарах он теперь будет составлять компанию Уотерсу. Уотерс и стакан, о да. Это был обычный, весьма распространенный в этой местности стакан о семнадцати гранях. Гилмор уже видел подобные в гостинице. Но там они не создавали впечатления побывавшей в употреблении закуски. Тут же кто-то явно пытался попробовать стакан на вкус и нимало в том преуспел. Причем как стакан, так и подстаканник, который никто не пытался не то, что протереть, но даже обмахнуть. Гилмор приподнял стакан, поднеся поближе к глазам. Словно по годичным кольцам дерева, по этому стакану можно было определить, сколько раз из него пили чай. Если, конечно, из него пили только чай. Не исключено, что это стекло действительно имело вкус - казалось, что осадок начал проникать в стенки. Ближе к донышку кольца пропадали за единой мутной пеленой. Дэвид бы не удивился, если бы номинальный и фактический объемы этой, с позволения сказать, емкости не совпали, такова была толщина исторического слоя. Краем глаза он заметил, что постановочная часть смотрит на него, затаив дыхание. И как-то совсем не по-доброму. В их глазах явно читалось — ты говорил, что хиппи? Докажи. Молясь всем известным и неизвестным богам, Гилмор поднес стакан ко рту и сделал маленький и очень осторожный глоток. Постановочная часть, не дождавшись воплей, выдохнула. — Интересный у вас чай, — Дэвид, наконец, нашел наиболее подходящее и максимально корректное определение выпитой жидкости. — У нас такого нет. Ник поперхнулся. — Надеюсь, и не будет. Дальнейший разговор уже не записался в памяти Гилмора, слишком ярок и неизбывен оказался образ стакана. Что именно это было — издевка над иностранцем, над ним лично, или просто тест на мужика — он так и не понял. Но стакан запомнил и дал себе зарок — в Советском Союзе чай не пить.