Дживс и съедающая ревность

— Дживс! — Войдя в вустеровскую берлогу, я заулыбался. — Поставь еще один прибор к ланчу, я привел нового приятеля на этот вечер! Дживс материализовался рядом с нами, сгреб шляпы и трости и определил их по назначенным местам. — Очень хорошо, сэр. — Анджело, старый хрыч, заходи же. Дживс даст нам смочить чем-нибудь глотки, когда ты устроишься на этом чудном диване. Я подплыл к пианино и размял пальцы. Днем ранее я встретил молодого Анджело Мариани в «Трутнях»; он был гостем Уфи Проссера, новичка в Лондоне, и, поскольку Бертрам — общительная птица, которая знает все нужные места и знакомых людей, Уфи спросил, не буду ли я приятелем и оруженосцем этого парня в вопросе передвижения на метро. Прошло всего мгновение, прежде чем в моей руке появился серебряный бокал с отличным бренди и содовой; Анджело уже потягивал свой. — Это просто восхитительно, Берти, старина, — сказал он. На его лице была широкая, теплая улыбка, когда он потягивал нектар амброзии. Должен сказать, эта пташка была действительно шикарна: темные глаза, не менее темные волосы, смугло-оливковый оттенок кожи, напоминающий о бризах Средиземного моря, и идеальный набор белых зубов, скорее напоминающих нитку жемчуга тети Агаты. Я признался себе, что нахожу его довольно эстетичным, несмотря на то, что в доме есть мое собственное темноглазое и темноволосое совершенство. Взяв предложенный Дживсом бокал и поблагодарив его, я сделал глоток и поставил бокал на пианино, прежде чем начать наигрывать «Минни-бездельницу». Анджело сразу же подхватил со мной это «хи-де-хи-де-хи». Дживс же, не питавший особого пристрастия к хи-де-хи-де-хинью, отправился на кухню, чтобы приступить к подготовке вечернего ужина. Прошло совсем немного времени, прежде чем Анджело, сидевший рядом со мной на банкетке, добавил еще пару рук к джазу, который я играл. Мне всегда нравилось, когда Дживс вот так присоединялся ко мне, однако Анджело был действительно первоклассным игроком. Он точно знал, куда вести мелодию, так что когда мы начали импровизировать, от нашего смеха задрожали стропила. После пары рюмок он слегка прислонялся ко мне всякий раз, когда наши пальцы оказывались в непосредственной близости на клавиатуре. Послышался звук, словно на отдаленном склоне холма кашлянула пожилая овца, и Дживс объявил об ужине. Когда мы сидели перед его по-королевски сервированным столом, я подметил, что позвоночник моего камердинера было немного больше прямее, чем обычно. Беседа шла то о том, то сём, начиная с сокрушений по поводу тетушек и девиц и заканчивая поездками, которые мы совершали по соленым глубинам морей. Я описал несколько путешествий, в которых было слишком много приключений, в которые мы с Дживсом отправились, опустив, что обычно они проходили по инициативе Дживса. В конце концов, они мне очень нравились после того, как меня выставляли за бесценок из лондонской квартиры, чуть не сорвав мои ногти, которыми я оставлял следы на дверном косяке. Конечно, я всегда получал такое же удовольствие от путешествий, как и Дживс. Будучи итальянцем по убеждениям, Анджело проводил много времени, наклоняясь, или сидя рядом, или дружески обнимая стройные плечи Вустера. Я не сильно возражал против этого. В конце концов, Бертрам — дружелюбный хозяин, и нужно сделать так, чтобы гость чувствовал себя как дома, до тех пор, пока он не попросит у вас взаймы, не попросит что-нибудь ущипнуть или случайно не обручит вас со своей невестой. Дживс провел вечер, паря и мерцая по квартире по своему обыкновению, хотя сегодня вечером в его выражении надутой лягушки было что-то особенно чучельное. По мере того, как ночь подходила к концу, от моего слуги всё больше веяло холодом, как от айсберга. Анджело рассказывал мне о прелестях Флоренции — города, а не моей бывшей невесты, конечно, — с его искусством, кухней, сверкающим солнцем и средневековой архитектурой. Это звучало как место, которое Дживс бы просто обожал. Когда Анджело попросил меня навестить его, я сказал ему, что позволю этой идее осесть в вустеровской луковице. Возможно, я бы приберег это для того времени, когда Дживс чувствовал себя не в своей тарелке в столице и нуждался в смене климата, поскольку викинговская жилка в его крови иногда приводила к недовольству даже лондонским метрополитеном, чего я никогда не понимал. Полагаю, это одна из его загадок. Пока ночь летела галопом, я заметил, что выражение таксидермированной амфибии уступило место взгляду, обычно предназначенному для алых кушаков или особенно пестрых галстуков. Будучи неуверенным в происхождении такого в.т.а., я, наконец, выпихнул Анджело за дверь чуть позже полуночи. Он запечатлел пару поцелуев на румяных щеках, как это делают итальянские парни, и сказал мне жизнерадостное «Чао, белло!» и сказал, что встретится со мной завтра вечером на шоу, о котором упоминал Бинго Литтл в «Трутнях». — Итак, — сказал я, поворачиваясь к моему безмолвному камердинеру, — что тебя так сбило с толку, старина? Этим вечером я не заметил ни одной оплошности в одежде ни у себя, ни у юного Анджело. — Не могу сказать, сэр, — пробормотал он, едва глядя мне в глаза. Это было произнесено самым огорченным из огорченных тонов. Это меня слегка встревожило. Вопреки тому, что публикуется в моих рассказах, Дживс редко обращается ко мне «сэр», когда мы одни, предпочитая уместное и более интимное «Берти», особенно когда мы прижимаемся друг к другу в постели без одежды; я сам использую более привычные термины для обращения в подобных ситуациях. Я понимаю, что это может вас шокировать, но, видите ли, мы с Дживсом необычайно любим друг друга. На самом деле нельзя произносить название этой привязанности публично, но это самый дружеский вид любви. — Чушь собачья, Реджи. Ты обращаешься ко мне «сэр», а это всегда свидетельствует о явном неодобрении, витающем в этом доме. Что тебя беспокоит? Его взгляд на долю секунды метнулся к двери, затем снова ко мне. — Это не имеет никакого значения. Сейчас мне уже лучше. — Меня снедают сомнения по этому поводу. Дживс приподнял подбородок и одну бровь на долю градуса. — Как скажете. — Теперь он не сэркал и не берткал. Это вызывало беспокойство. Что случилось-то? Я покачал головой и взял его за руку. — Идём в постель, старина, — сказал я. — Необходимо немного отоспаться, чтобы завтра вечером я был в лучшей форме на шоу с Анджело. Довольно очаровательная пташка, не так ли? Глаза Дживса закрылись, а губы слегка сжались. — Как скажете. Это «как скажете» прозвучало хрипло и быстро, и меня это тревожило. Именно тогда я наткнулся на нечто, что заставило моё сердце ускориться. — Редж, — спросил я, — ты… я хочу сказать, ты что, ревнуешь к юному Анджело? Его рука сжалась в моей. — Он был с вами слишком фамильярен, — процедил Дживс. Я склонил вустеровский котелок, ведя Дживса в спальню. — Он итальянец, старина. Насколько я понимаю, они весьма склонны к этому. — Он флиртовал с вами совершенно недопустимо. — Чепуха. Он просто был дружелюбен, только и всего! Дживс остановился, когда мы подошли к двери спальни. — Он назвал вас красавчиком, — сказал он мягко, в его голосе звучала легкая безнадежность. — Что? Когда? — Когда пожелал вам спокойной ночи. — Ты имеешь в виду, что это было не просто веселое «пока-пока»? Он покачал головой: — Нет, сэр. — Но, что… Реджи, я даже понятия не имел об этом, — в этом разговоре было слишком много «сэров», чтобы меня утешить. — Вы ничего не сделали, чтобы отбить у него охоту вешаться на вас. На самом деле, вы, казалось, были им весьма увлечены, сэр. — Но послушай! — Я выпрямился во весь свой — если не совсем дживсовский — рост. — Ты считаешь, что я флиртовал в ответ? Потому что на самом деле, старина, это совсем не спортивное поведение! Ты же знаешь, что ты для меня единственный парень. — Он необычайно красивый молодой человек, — протянул Дживс. — И я вполне осознаю, что вас привлекают мужчины с темными волосами и глазами. — Что ж, последнее было вполне правдой, учитывая, что Дживс полностью соответствовал этому описанию. — Постой-ка, — отрезал я. — Смотреть на лихого парня — это совершенно не то же самое, что желать затащить его в постель и делать с ним незаконные и аморальные вещи, и это также не то же самое, что вопить от желания провести с ним остаток своей жизни! Я отпустил руку Дживса и со всем должным энтузиазмом вцепился в его лацканы, притягивая его к себе для очень крепкого поцелуя. Он был не готов к сближению и слегка пошатнулся, из-за чего ему пришлось обхватить меня руками, чтобы не споткнуться, однако это только усилило эффект поцелуя, когда я прикоснулся губами и языком к его губам. После нескольких минут этого блаженства я вынырнул подышать свежим воздухом. — На свете нет никого, кого я предпочел бы тебе, Реджи, каким бы чертовски симпатичным он ни был. Я бы подумал, что после того, как ты провел последние пять лет, прижимаясь ко мне в постели каждую ночь — за исключением визитов и каникул, конечно, — это должно было быть очевидно. Нам придется добавить рыбы в твоей рацион, старина. Все еще слегка запыханный, он сглотнул и прошептал: — Иногда… Мне жаль, Берти. Иногда очень трудно не беспокоиться о том, что ты можешь передумать, особенно когда я сталкиваюсь с джентльменом, внешность которого тебе явно нравится и который равен тебе по богатству и статусу, — он нежно прислонился своим лбом к моему. — Я знаю, что ты любишь меня, и обычно вполне уверен в твоем отношении ко мне, но время от времени я боюсь, что ревность дает о себе знать. Иногда я беспокоюсь, что могу стать для тебя всего лишь удобством. Что ж, должен сказать, это потрясло вустеровскую головешку. — Реджи, — прошептал я, беря в ладони его красивое лицо, — если бы ты был удобен, ты был бы девицей, а я был бы женат на тебе, и наша жизнь были бы значительно проще. Этому, однако, никогда не суждено сбыться, и я предпочитаю тебя таким, какой ты есть, со всей твоей мужественностью и совершенно восхитительным отклонением от нормы. Тот факт, что тебе не хватает бушеля¹ благородства, скрывающегося в кустах твоих предков, и что у тебя не так много денег, как у меня, для меня не имеет ни малейшего значения, потому что ты самый блестящий, талантливый, находчивый парень, которого я когда-либо встречал. То, что ты еще и самый красивый негодяй на планете, тоже не повредит. Тебе не о чем беспокоиться; никто не сможет отобрать у тебя приз, когда дело дойдет до того, чтобы сделать этого Вустера самой счастливой пташкой на свете. Я поцеловал его снова, довольно пылко, одновременно подталкивая к кровати. Когда я толкнул своего мужчину на кровать, в словах было не так уж много смысла. Видите ли, наши рты были заняты другим, и Дживс никогда бы не заговорил с полным ртом моего языка. Это было бы невежливо. Одежда разлетелась по комнате, как убегающие кролики, разбросанные голодной лисой, и через несколько мгновений мы оказались в страстных объятиях друг друга. Упомянутые с.о. включали в себя руки, ноги, губы, пальцы рук и, вполне вероятно, пальцы ног, хотя, признаюсь, я не уделял особого внимания незначительным деталям. Некоторые частички этого паззла оказались восхитительно твердыми и горячими, прижатыми друг к другу совершенно приятельским образом, когда я заверил моего Дживса в его централизованном расположении в сердце Вустера и других регионах тела. Мгновение спустя я обнаружил, что лежу на спине, а на мне очень большой Дживс. Он протянул руку между нами и взял мой твердый член в кулак, сжимая и поглаживая совершенно удовлетворяющим образом, и я позволил вустеровской голове упасть обратно на подушку с восхищенным стоном. — О, да, — вздохнул я, ловя его напряженный взгляд, когда удовольствие закипело внутри меня. Я запустил пальцы в его мягкие, черные волосы. — Скажи мне, что ты мой, — потребовал он, его голос был грубым и возбужденным, когда он покачивался у моего бедра. Я мог чувствовать его твердый жар, медленно толкающийся в меня, снова и снова, влажный на кончике и скользкий на моей коже. От него пахло мускусом и теплом, и голод в нем накатывал на меня волнами. Не было ничего лучше, чем иметь возможность чувствовать, как сильно он хотел меня. Я обхватил ногой его бедро и притянул его ближе. — Я твой, Реджи, — прошептал я, мой собственный голос был хриплым и несколько надтреснутым от всего, что я чувствовал. — Весь я, всегда, твой. Он застонал, резко и низко, и наше положение немного изменилось. Мгновение спустя его длинный, толстый член скользнул в меня, медленно, гладко и прекрасно. Я немного поерзал и расставил ноги так, чтобы он мог входить в меня каждым дюймом своего тела, испуская громкий стон сильного удовольствия, когда он входил в меня все глубже и глубже. — О, Боже, — выругался я, задыхаясь и страстно желая большего от него. — О, Редж! Его бедра прижались ко мне, и я ахнул, почувствовав, как его яйца мягко двигаются по моим ягодицам; я был наполнен им, и я мог чувствовать биение пульса через его член, когда Дживс медленно двигался внутри меня. Мгновение спустя его бедра слегка покачнулись вбок, что заставило его член изогнуться внутри меня и вызвать во мне шок абсолютного экстаза. Я дрожал в его объятиях, крича и задыхаясь, когда он держал меня изо всех сил; у меня не осталось достаточно мозгов даже для того, чтобы думать, не говоря уже о том, чтобы формулировать слова, потому что все это казалось таким совершенно невыносимым. Каждый нерв в моем теле танцевал. — Мой, — прорычал он, все еще двигаясь, воспламеняя меня бездыханной страстью. — О, Берти, мой Берти. — Он застонал и втянул губами кожу на моей шее, в то время как его бедра толкались и изгибались, сильнее и интенсивнее с каждым мгновением. Послышался еще один вздох, и он выдавил: — Ты мне нужен. — В его голосе звучало отчаяние, и когда он снова прошептал «мой Берти», это было наполовину рыдание. — Боже, Реджи, да. — Было так чертовски трудно говорить. Я нуждался в нем так же сильно, как и он во мне, и я потянул его за волосы, притягивая к себе в яростном поцелуе, от которого он кончил жестко и быстро, содрогаясь во мне и крича мне в рот. Затаив дыхание и сам находясь на грани, я протянул руку между нами и взял свой член в руки, сделав несколько грубых рывков, от которых я прижался к Реджинальду, совершенно ошеломленный, когда почувствовал, как он пульсирует во мне. Мы все еще были напряженны и сплетены воедино, тяжело дыша, когда наши тела сотрясались от отчаянного потока нашей страсти. Наконец, как только напряжение спало, мы постепенно расслабились, пока не оказались лежащими вместе, затаив дыхание. Мой любимый Дживс был тяжелым и безвольным в моих объятиях. Он медленно повернул голову, его глаза были полузакрыты, когда он пристально посмотрел на меня. — Я люблю тебя, Берти, — прошептал он; когда он поцеловал меня, я ощутил, как сильно у нас пересохло во рту. — Ты знаешь, что я твой, старина, — сказал я, мой голос был немного хриплым от всех этих чертовски возбужденных криков, которые я натворил. — Для этого Вустера никогда не могло быть никого другого. Он улыбнулся. — Ты абсолютно незаменим, — пробормотал Дживс. — Как я мог когда-либо подумать, что ты бросишь меня? — Его пальцы прошлись по моей щеке, мягкие и благоговейные. — Так же, как я мог бы иногда беспокоиться о том, что ты меня бросишь, — сказал я. — Я должен был научиться доверять тебе, Редж, что ты вернешься ко мне. Его глаза слегка сузились. — Мне жаль, что я когда-либо давал тебе повод сомневаться во мне. Я покачал головой: — Ты здесь, не так ли? — Я улыбнулся. — Так и есть, — согласился он и снова поцеловал меня.