Апсайклинг

Это должен был быть идеальный, безупречный план. Учитывая его невеселое положение, обстоятельства не могли подстроиться удачней. Казалось, сама Сила определила, что именно сегодня, именно на этой наводке черная полоса наконец закончится, и он сможет хотя бы, — хотя бы! — заполучить долгожданную сыворотку и понадеяться, что вскоре покинет эту дрянную планету. Но уже заранее звеневшие в длинных лисьих ушах полукровки-амарана кредиты, которые он бы получил за голову какого-то неудачника, опрометчиво решившего сунуться прямо в соседнее с его убежищем поселение, стремительно обращаются в пыль, как только он ловит цель в поле зрения своих травянистых глаз. Потому что едва их взгляды встречаются: один — наемнический, твердый и пронзительный, несмотря на накопившуюся за столько дней усталость, а второй — непроницаемо-спокойный, не выражающий никакого испуга или опасности, только легкое облегчение узнавания, то на душе сразу же начинают скрестись лот-коты. Он знает этого неудачника. Заказанный для вида стакан гаморреанского грога так и остается стоять нетронутым, в то время как они оба, не сговариваясь, поднимаются из-за столиков по разным углам кантины и направляются к задней двери, ведущей в безлюдный переулок, сплющенный между нескольких соседних глухих стен. Высокий мужчина, закутанный в потрепанный серо-зеленый плащ, идет чуть впереди, и ушастый наемник не упускает ни одной поменявшейся за последние пять лет детали, пока зло пялится в его так нагло посмевшую заявиться сюда спину. Невыразительная накидка и капюшон, до этого натянутый на лоб, а теперь покоящийся на плечах, призваны скрыть его настоящую личность и позволить смешаться с толпой, — но, очевидно, недостаточно хорошо, так как кто-то из охотников все же умудрился выследить его аж до этих мест глубоко в Среднем Кольце. Короткие серебристые волосы лежат неровно, наверняка остриженные собственной непривычной рукой. Кроме того, его длинная дорога сюда явно выдалась не из легких, иначе бы он не кренился так явно на левый бок, изменяя прежней идеальной походке. «Бластерный ожог», — расчетливо прикидывает он, шагая след в след. «Или электропосохом задели» Ему почти становится его жалко. Почти. Потому что как только тот останавливается, прислонясь к обшарпанной грязной стене, и с тяжелым выдохом поворачивает голову, то тишину переулка взрезает задребезжавшая зеленая тетива энергетического лука. Он хочет, чтобы тот показал хоть какой-то страх. Если бы начал умолять о пощаде или торговаться за свою жалкую жизнь, если бы сделал хоть малейшую попытку убежать, то плазменный болт без сомнений уложил бы его на месте. Но выражение, появляющееся на изможденном, но все еще сохранившим прежнюю волевую гордость лице, сквозит лишь неприкрытым сожалением. Понимающим сожалением. «Я знаю, что ты не убьешь меня, Тигнари. Прости меня за это» И от этого острые звериные клыки оглушительно клацают, до тошноты не желая признавать победу чужой проницательности. Тетива вспыхивает ярче, натянутая до предела. Неоновая плазма натужно трещит и искрит, готовая соскочить прямо в открытую грудь. Спрятанные под плотными перчатками пальцы нервно сжимаются на изолирующей рукояти, в сомнениях перебирая по ней. Вдох. Выдох. Вдох. Губы напротив трогает извиняющаяся улыбка. Световой заряд с шипением срывается. Лук вибрирует от резкого перепада напряжения. Тигнари, только что осознанно выстреливший в упор в не враждебного ему человека, все же про себя умоляет, чтобы тот не оказался настолько идиотом, чтобы позволить себе получить обугленную дыру в груди. Он не перезарядил шоковый, это был именно смертельный боевой, и они оба это видели. Неужели за пять лет тот расчетливый мастер, которого он знал, действительно превратился в жалкого неудачника? Лис щурится, стараясь разглядеть за светом плазмы, двигается тот или нет. И когда уже начинает казаться, что он и вправду решил принять удар, другой зеленый всполох, длинно расчертив воздух, отбивает болт в сторону. Заряд затухает, ударившись о противоположную стену. Мужчина выпрямляется, сжимая в руке активированный световой меч. — Это невежливо, Тигнари, — с небольшим укором произносит он, отряхивая задымившийся рукав. — Заткнись! — рявкает наемник, чувствуя, как внутри закипает жгучая обида. — Проклятье… Заткнись, Хайтам! Он вскидывает энерголук снова. Вспышка, вспышка, вспышка. Больше ради того, чтобы выпустить пар, нежели для чего-то еще. Знает, что никакому охотничьему снаряжению не тягаться с оружием джедая. Световой меч легко обращает все болты в ничто, в то время как сам джедай мягко делает пару шагов вперед, больше не обращая внимания на трясущийся прицел чужого лука. Чем ближе он подходит, тем сильнее дрожат все еще натягивающие тетиву ладони, против воли постепенно ее отпуская. Когда расстояния между ними остается не больше вытянутой руки, лук уже беспомощно смотрит в пол. Зеленое лезвие подергивается рябью и тоже гаснет. Меч прячется в складках одежд, а на плечо ложится широкая ладонь. — Дай мне… дай мне хоть одну причину, по которой я не пристрелю тебя здесь и сейчас, не отнесу твою криффову башку в гильдию и не выручу за нее полмиллиона кредитов на серебряном блюдце с золотой каемочкой, — сквозь зубы цедит Тигнари, опустив голову в пол и сжимая плечи разряженного лука так, что тот едва не хрустит. Вместо ответа мужчина решительно преодолевает этот последний шаг и молча привлекает наемника к себе, обнимая, крепко прижимая к себе худую сгорбленную спину. Горячее дыхание ерошит темные волосы на макушке и короткую шерстку на ушах. Тигнари глухо ворчит, зарываясь лицом в помятую тунику. — Я тебя ненавижу, Хайтам, — окончательно сдавшись, всхлипывает он, уже не заботясь о том, что грубые слова никак не соответствовали отчаянно заскребшим рукам, пробравшимся за спину джедая в ответном объятии. — Я тебя так ненавижу, вонючий ты гандарк! Я думал, ты сдох. В ту ночь, в Храме… Они транслировали это по всей галактике… А ты объявляешься как ни в чем не бывало и думаешь, что я должен броситься к тебе на шею и рыдать от счастья! — Ты уже. Никогда не умел скрывать своих истинных чувств, — тихо дразнят ему в ухо. Теплый мозолистый палец проводит по щеке, стирая внезапно мокрую каплю. Крифф. Так он, оказывается, реально расплакался в убогие туники этого высокомерного всезнайки? Что ж, еще один пункт в копилку сегодняшних обманутых ожиданий. И так день складывается паршивей некуда. За их спинами, в единственном выходе из этой дюракритовой коробки, кто-то шумно проходит. Звенит выброшенная бутылка, голоса ругаются на общегале с сильным родианским акцентом. Они разжимают руки, оба. Тигнари в двух жестах показывает, где у него тут припаркован его пошарпанный спидер. — Я знаю, что не должен был приходить сюда, — Хайтам прижимается щекой к его виску, пока спидер набирает скорость, отдаляясь от освещенного города в окружающую завесу джунглей. — Ты и так сделал для Ордена больше, чем мы смогли бы отплатить. — Я не работал на Орден, — угрюмо бросает Тигнари. — Я не имею и никогда не имел ничего общего с джедаями. Я помогал только лично магистру Сайно и тебе. Услуга за услугу. — И все же ты здесь, скрываешься по подворотням от имперцев так же, как и я, — джедай дергает его равносильно невзрачный наряд за свободный рукав. — Что ты забыл на Ринго-Винде? Не самое подходящее убежище, учитывая, какую махину Император прямо сейчас отстраивает на орбите. — Поверь мне, если бы это было в моих силах, хвоста бы моего здесь не было. Уж точно не когда прямо над моей головой на обломках Конфедерации строятся новенькие межзвездные разрушители, готовые обращать прахом сотни обитаемых миров. — Твоя остановка вынужденная, — догадывается мужчина. — Я предполагал, что ты торчишь здесь не просто так. Тигнари долго молчит, вглядываясь в густые сумрачные заросли по обе стороны от дороги. Хайтам даже решает, что ответа так и не последует, и собирается отложить этот разговор на потом, но полукровка внезапно встряхивает ушами и коротко поясняет: — Коллеи. Ей нужно лекарство. — Коллеи? — голос джедая звучит удивленно. — Она все еще с тобой? — Я… я не смог ее оставить. Он крепче вцепляется в руль спидера. Решение взвалить на себя заботу о чужом ребенке, да еще и чувствительном к Силе, да еще в то время, когда по галактике по приказу Инквизитория толпами рыщут головорезы, готовые на что угодно ради истребления последних тлеющих угольков пепелища джедайского Ордена, следует называть или сумасшествием, или порывом глупейшего благородства. Тигнари не считает себя каким-то возвышенным и благородным, как эти показные святоши-джедаи, — все-таки, это он сам еще этим утром планировал хладнокровно отправить на казнь одного человека ради спасения другого, — но тем не менее, сумасшедшим он тоже не является. Услуга за услугу, как он и говорил. Он просто выполняет последнюю просьбу магистра Сайно заботиться о девчонке, дабы почтить его память, только и всего. По крайней мере, он хочет в это верить. Потому что иначе это будет значить, что он к ней привязался, — что неприемлемо для хорошего охотника за головами. — Она плохо переносит частые полеты. После того, как инквизиторы разрушили мой дом, мне пришлось долго прыгать с планеты на планету, чтобы от них уйти, и у нее обострилась болезнь горящей крови. Если бы ты не объявился, я бы выручил достаточно, чтобы купить ей сыворотку хадейры и убраться подальше от этого змеиного гнезда. — Вот как. Я не думал, что я помешал. И снова слух режет это противное джедайское сожаление. — Прекрати, — огрызается Тигнари. — Или засунь свою жалость в задницу банты, или давай я развернусь, и мы поедем в гильдию, чтобы заморозить тебя в карбонит и отправить на Корускант в подарочной упаковке. — Сострадание — не порок. В философии джедаев, способность сострадать — первая ступень к постижению истинной любви. — Но бесит меня до трясучки. — Ладно, я понял, — покладисто соглашается Хайтам. Он наклоняется ближе, практически касаясь уха губами, отчего по коже пробегают мурашки. — Тогда ты можешь взять мой звездолет, я скажу координаты. Это не так много, как моя голова, но все же какие-то деньги. — На твоем корабле трекер, умник. Возможно не один. Как, думаешь, я тебя отыскал? Гильдия отслеживала весь твой путь до Ринго-Винды, и можешь поблагодарить свою Силу, что первым, кто на тебя вышел, оказался именно я. — Надо же. А я было позволил себе надеяться, что это я тебя нашел, — горячивший ухо шепот становится еще проникновеннее. — Что «моя Сила», как ты выразился, отозвалась на мои просьбы и указала мне путь прямиком к тебе. — П-придержи эту мысль пока что, — внезапно-хрипло отвечает Тигнари и ударяет по тормозам, чем заставляет осмелевшие руки все же покорно убраться с его талии. Спидер круто разворачивается практически на месте и затем, надсадно хлопнув воздушной подушкой, замирает на краю прогалины. В центре расчищенной поляны стоит «Гандхарва», легкий кореллианский грузовой корабль серии YT, пересобранный и перекрашенный в несколько слоев так, что не разобрать не только каких-либо маркировок прежних владельцев, но и саму серию. То, что Хайтам легко определяет «Гандхарву» как кораблик типа Юта, объясняется исключительно тем, что именно они с Сайно и подарили Тигнари эту посудину после одной из своих успешный миссий. — Идем. Поздороваешься с Коллеи. Он тянет джедая за руку, не давая засмотреться на знакомые очертания корпуса и тем самым вновь задуматься о безвременной гибели товарища. Кадры с магистром Сайно, публично выступившим против Верховного Канцлера Азара, транслировали по всем голоэкранам. Как и их дуэль на верхушке корускантского небоскреба. Как и его падение с крыши в зияющую пропасть, в то время как обезображенный после схватки Азар назвал все обвинения вероломным предательством и объявил джедаев государственными преступниками. И еще много, много новостей о том, как горел некогда величественный столичный Храм Ордена; как новообращенная армия клонов добавляла все новые и новые имена к списку убитых мастеров, рыцарей и падаванов; как на месте поверженной Республики рождался кровожадный тиранический монстр Первой Галактической Империи. Хайтам поднимается следом за ним на борт, топая каблуками сапог по дюрасталевому настилу немного громче нужного. Тигнари прикладывает палец к губам, провожая его по отзывающимся гулким эхом коридору. Коллеи, когда-то давно несправедливо исключенный из Ордена юнлинг из-за подозрения в якобы сильном влиянии на нее Темной Стороны, лежит клубочком на прилаженном в углу кабины крошечном диванчике. Она не просыпается, когда они подходят, только морщится в полудреме, подгребая к себе плотнее остроухую тряпичную куклу. Джедай опускается перед диваном на колени, осторожно проводя раскрытой ладонью над ее лицом, будто убирает невидимую паутинку. Сила внутри Коллеи мятется, так и не наученная смирению из-за незаконченных тренировок, пульсирует тревожным жаром. Хайтам выравнивает свой отпечаток Силы с ее, и в бушующей сумбурности он явственно ощущает недавно перенесенный приступ лихорадки. Редкая неизлечимая болезнь крови, которой невезучая малышка страдала еще с детства, и правда сильно обострилась. Для Круга Целителей это не было бы проблемой, но все джедаи-целители во главе с мастером Кандакией погибли, защищая юнлингов в Храме. Он до сих пор не может свыкнуться с мыслью, что от огромного процветающего Ордена больше не осталось совершенно ничего. — Мой звездолет, Тигнари- — Если он еще там, деактивируем трекеры и разберем его на части, — торопится заверить Тигнари, понимая его мысль с полуслова. — Так мы сможем сбыть его быстрее. Он останавливается рядом, складывая руки на груди, и немного смущенно отводит взгляд. — Гхм-м… Спасибо, Хайтам. Я… рад, что мы нашли друг друга. — Дай мне немного времени, и я попробую облегчить симптомы с помощью Силы. Я не целитель, конечно, но кое-чему научился. Прежде чем наемник успевает что-то возразить, джедай уже складывает ноги в позу лотоса, собираясь медитировать. Тигнари фыркает. Хочет презрительно, чтобы показать, что не особо верит в эти фокусы, но звук получается мягким и даже с ноткой надежды. В конце концов, если это поможет Коллеи, какая разница — сыворотка или непонятная джедайская магия? Оставив Хайтама наедине с его медитацией, он уходит в каюту, чтобы раскатать в углу запасной матрас. Если они продадут шаттл, ему придется остаться и попутешествовать с ними, и скорее всего довольно надолго. Впрочем, наемник не находит в себе сил возразить неожиданному осознанию. Он ненавидит Хайтама, но не за то, что он здесь сейчас, а за то, что его не было на борту «Гандхарвы» все предыдущие пять лет. За то, что он заставил его беззвучно глотать слезы бессилия в темном углу грязного бара, пока на рябящем голографическом экране над стойкой император Азар прятал в мантию изрешеченное разрядами молний лицо и самодовольно объявлял о том, что все предатели-джедаи были уничтожены. — Снова улетаешь, — Тигнари недовольно кривит губы, сидя на коленях Хайтама, не спеша допивающего арканианское молоко. — Такова воля Силы, — задумчиво отзывается джедай, поглаживая его за ухом. — Хотя… Скорее такова воля гранд-мастера. И Сената. Он поднимает подбородок, словно прислушиваясь к чему-то в тишине их Юты, затем делает еще глоток из граненой рюмки. — Сила, в общем-то, не против, чтобы я остался. Сила, мой дорогой друг, в отличие от классических постулатов покойного Одана-Урра, на самом деле так же любопытна к проявлению нерациональных чувств, как любой разумный, подсмотревший чужое соитие в незакрытом освежителе. — Типичный корусканти, — Тигнари закатывает глаза. — Все вы болтаете чушь, носите чушь, и пьете, — он тянет рюмку на себя, допивая остатки. — Тоже какую-то приторную чушь. — Арканианское сладкое молоко — дорогой ликер, уникальный для своей родной планеты. Достался мне от одного знакомого сенатора. Такого ты не найдешь в простой кантине. — И не надо. Стану я еще уподобляться пустым аристократам! Свои изыски можешь оставить при себе. — Как пожелаешь. — Нунья башка, — хмыкает он. — Так ты останешься или нет? — Не могу. Ты сам понимаешь. Тигнари понуро вздыхает: понимает, да. Это ему можно слоняться по всей галактике куда и когда он хочет. У джедаев же есть Орден, Сенат, обязанности и не совсем здоровые понятия о моральном долге, о которых ему так и зудит устроить с ним очередной спор. И еще война. Вооруженное противостояние Республики и сепарировавшейся от нее Конфедерации, где джедаи, при всей своей миротворческой политике, оказались на положении подневольных солдат. Амаран разглядывает пепельно-серые нахмуренные брови напротив, и думает, что такой, как Хайтам, должен был давно об этом догадаться. Хайтам наблюдает за ним в ответ, покачивая пустой рюмкой. Тигнари честно не знает, что происходит в его голове, но полагает, что тот тоже догадывается о его догадках, потому что в следующий момент он вздыхает и наклоняется в короткий поцелуй. — Как только война закончится, я уйду из Ордена, — обещает ему ласковый шепот. — И тогда… Тогда Сила укажет нам новый путь. — Если ты так говоришь. — Говорю, — серьезно кивает Хайтам. — И сделаю. И даже магистр Сайно меня не остановит. Они целуются еще, и теперь сахарный ликер на губах уже не кажется Тигнари таким уж противным. Он цепляется за широкие кожаные табарды, поудобнее разворачиваясь на бедрах, и прогибает спину под огладившей позвоночник крепкой ладонью. — Ха. Ну тогда ты знаешь, где найти «Гандхарву», корусканти. — Для охотника за головами ты довольно недогадлив, — усмехается тот в ответ. — Так уверенно зовешь меня корусканти, а я ведь даже не человек. Джедай заводит руку за голову и тянет прочь блестящий ободок своего складного визора. Круглые бляшки, закрывающие уши, падают на шею, во всей красе позволяя рассмотреть вытянутые, заостренные раковины. — Семья моей матери — сефи. Я такой же полукровка, как и ты. Тигнари не может устоять перед тем, чтобы аккуратно защемить необычный острый кончик зубами, получая от Хайтама несдержанный вздох и предупреждающее потягивание за собственный звериный хвост. Удовлетворенный, он выпрямляется и скалит игривую ухмылку. — Ты забавней, чем я думал, джедай. Покажешь мне, какие еще секреты ты хранишь в этих одеждах? Когда дверь в каюту отъезжает с тихим щелчком автоматического замка, Тигнари как раз отставляет на пол открытую бутылку арканианского молока. На импровизированном подносе из крышки сепаратистского разведдроида, — когда-то приспособленный им под хозяйственные нужды трофей Сайно, — стоят два полных стакана. — В прошлый раз ты назвал это безвкусным изыском столичной аристократии, — замечает Хайтам. — Прошлый раз был пять лет назад. Тигнари поднимает ликер в воздух, ожидая, что тот притянет его к себе с помощью своих способностей, — но джедай садится рядом на матрас, и забирает из рук в руки. На мгновение пальцы соприкасаются, и Тигнари ощущает пробежавшую искру потребности их переплести. Не переплетает только из-за того, что мешается стакан. — Отвык, — поясняет Хайтам, отрешенно смотря в пустоту дальнего угла. — Инквизиторы могут чувствовать колебания Силы. Наверное, учитель был бы рад увидеть, что я наконец внял его упрекам, что не стоит использовать Силу по бытовым пустякам. — Наверное, — соглашается он, хотя не знает ни его учителя, ни зачем у джедаев вообще существовали такие глупые правила. — Многое изменилось. — Это да. — Но некоторые вещи остались, — Хайтам бросает на него долгий взгляд сквозь полуприкрытые ресницы. — «Гандхарва» все такая же. И Коллеи все так же любит спать в кабине пилота. И ты… все еще охотник за головами. Хотя и разливаешь дорогой алкоголь вместо пыльного сока. — Это тоже подарок, и все так же от знакомого сенатора, — улыбается Тигнари уголком губ. — Тот рыцарь-блондинчик, с которым ты как-то был в напарниках… Он хорошо спрятался в своем золотом гнезде. Кажется, сотрудничает под прикрытием с какими-то повстанцами. — Так значит, Кавех жив? Это приятные новости. Наемник кивает, подносит стакан повыше. Сладкое молоко теплой вязкой жижей перекатывается на языке и растекается по горлу, сгущая в мозгу легкий приятный туман. Почти как выменянный на заднем дворе кантины у глитнутого торгаша порошок-гиглдаст, только стоит как крыло звездолета. Но зато не вызывает наркотической зависимости. Нет, все-таки, иногда богачам действительно неплохо жилось. Какое-то время они сидят в тишине, с невольным трепетом прислушиваясь к дыханию и шорохам друг друга. Спустя столько времени ощущать живое присутствие близко-близко к себе было непривычно, но приятно. Затем Хайтам глубоко вздыхает и придвигается вплотную, кладя голову ему на плечо. — Всего пять лет… Но кажется, что совсем другая жизнь. Знаешь, я тоже решил, что потерял тебя навсегда. Когда нашел твой дом на Амаре пустым и разрушенным. Тогда чувство одиночества стало настолько сильным, что я даже начал слышать голоса. — Голоса? — Предсмертные крики знакомых, — горько улыбается тот. — В первый год имперской чистки Сила переживала постоянную агонию, и любые попытки медитировать сквозь такое количество смертей были сродни мазохизму. А мое расшатанное состояние сделало меня еще восприимчивей. — И как ты- — Сейчас все успокоилось. Сейчас… сейчас у Силы просто не осталось сил кричать, прости мне мой ужасный подбор слов. Я в этом не так хорош. — Хайтам… Тигнари не задумывается об этом, но его рука уже сама окольцовывает поникшие плечи, ладонью нежно зарываясь в серебряные пряди на макушке. — Я сказал, что я тебя ненавижу… — дрожащим в подступающей влажности раскаяния голосом произносит он. — И я не осуждаю тебя за это. Я это заслужил. Если бы я не так страшился перемен, то я бы сказал тебе нужные слова еще тогда, и мы бы справились со всем этим вместе. А в итоге, вот моя карма и случилась. Хайтам приподнимается на одной руке, заглядывая ему в глаза. Два пальца джедая касаются бледной щеки, бережно проводят по скуле, чуть заметно притягивают его лицо поближе. — Какие слова? — затаив дыхание, спрашивает Тигнари, с трудом заставляя хвост лежать на месте, а не яростно возить по полу в нетерпении. — В ту ночь я выбирал между «возьми меня с собой», «я найду тебе место в Храме» и «я люблю тебя», — признается Хайтам. — Но так и не нашел смелости произнести что-то большее, чем твое имя. — Ох. Хах, ну… Теперь с местом в Храме будет сложновато, — амаран нервно кусает губы, нарочно не сосредотачиваясь на части про «люблю», иначе, — он чувствует это, — он точно не сможет больше притворяться равнодушным. — Справедливо. Думаю, все те варианты так или иначе остались в прошлой жизни. В нашей реальности я бы сказал это совсем по-другому. — Например? — уши взлетают торчком. Джедай прячет улыбку в глотке ликера, — если бы Тигнари не был так сосредоточен на том, что собирался услышать, то наверняка бы пошутил, что для храбрости, — и снова касается рукой его лица. На этот раз большой палец задерживается в уголке рта и вкрадчиво съезжает на подбородок. Губы приоткрываются чисто инстинктивно, как раз достаточно, чтобы получить по-новому мягкий, робкий поцелуй. Полный совсем других чувств, нежели прежнее азартное нахальство, в котором одному нравилось соблазнять переступить джедайский кодекс, а второму — ставить под сомнение свои понятия об этом кодексе. В нем больше нет ни намека на их прежнюю будто бы странно-неловко затянувшуюся игру. Только всепоглощающая искренность и серьезность невысказанных обещаний. — Например, могли бы мы… Попробовать все сначала?