Целовать твои холодные губы.

Хенкин снова появился в его жизни с недавней тусовкой. Алкоголь, наркотики, секс и разврат — мечта торчка мазохиста, но Кису эта мысль мало волновала. По его мнению, участвуя в таких мероприятиях он возвышался или протягивал руку помощи. Вообще его эго было раздуто до невозможности, он на полном серьёзе думал, что выше всех этих придурков, которые убивают жизнь, он считал себя неким подобием Бога, типа он есть, он рядом, он смотрит, просто ему насрать. А вот на взгляд, который просачивался сквозь толпу, предметы и мебель — не насрать. Кто этот чудила, который сверлит взглядом. На наркоту наебал? Телке его присунул? Послал в угаре? В целом рядом стоящая и что-то щебечущая девушка интерес не привлекала, так что он направился к нему. К Боре. Откуда он знает, как его зовут? Виделись, но забыл? Странно ведь имена он запоминал куда хуже лиц. — Хенк? — смотрит в упор, со стороны кажется, что с неодолимой уверенностью, но лишь смотря в глаза видишь в них сплошные вопросы. — Пошли, ты в дерьмо, — откуда у него есть право решать в каком он состоянии, да и даже если так, куда они пойдут? Странное ощущение по-прежнему трепыхалось в его груди, этого смутного знакомого он как бы знал и не знал одновременно. Что-то вроде смотреть на одного из близнецов и вроде знаешь кто это — лицо одно, а вот что-то не так, совсем не он это. Неважно, Киса повинуется. Ухватился длинными пальцами за рукав толстовки как за последнюю надежду, единственный выход, единый правильный путь. Он идет за парнем машинально – не разбирая пути. И за все время его одолевает куча вопросов и сомнений: Зачем этот Хенк если он просто идёт рядом? Руку не подал, когда Киса заносило. Дверь не открыл, а просто стоял сзади и ждал пока он попадет по кнопкам. Когда приебались гопники Борис и слова не сказал, стоял рядом пока Ваня защищался. В итоге фингал под глазом утром точно будет. А этому вообще ничего не досталось, наверное, так даже лучше. Блин и лицо знакомое, напоминает кого-то, мента районного что ли. Да, у них определенно есть общие черты лица. Руки где-то видел, даже больше — эти руки его точно касались. Шум моря. Прибой. 5:37. Где? При каких обстоятельствах? И когда? Киса был не тактильным от слова совсем, а именно его руки точно знали все подробности Ваниного тела, наверное, даже он сам себя так не знал. Может они спали на одной из вечеринок? Вряд ли, для такой детальной информации одного угашенного перепихона будет явно мало. И хоть не знал откуда, но то, что между Хенковских лопаток есть рубцовый шрам, он помнил наверняка, с дерева тот упал в детстве. А про его детство Кислов откуда знает? Рассвет. Курит. Наблюдает. — Ключи есть? — блять выбил из потока мыслей, теперь Киса не знал о чем думал ранее. — Да, сейчас, — подъезд родной если можно так сказать. Он тут целовался, с кем целовался? На лестнице они курили, не открывая окна, соседке не нравилось, с кем курил?А у этой двери его обнимали сильные руки. Руки – владелец которых был Хенк. И ругалась соседка на них с Хенком, и целовались они с Хенком, и обнимал его у входной двери все тот же Хенк. Он Грустный. Прощается. Обнимает. И тут сквозь густоту тишины и мыслей: — Кис, я скучал, — и Кислова обнимают до синевы холодные руки. Нежно блуждают — ищут выход. Поцелуи покрывают лицо. Ваня тоже скучал, за всем скучал и скучает. Поворачиваться на пятках и целует уже в губы, нежно и медленно, они не спешат. Холодные руки спускаться на поясницу, прижимая ближе. Они куда-то идут. Падение и мягкая кровать под ним. Хенк продолжает целовать, холодные губы изучаю все по новой. Одной рукой поднимает свитер, а другой гладит по голове. Мокрые дорожки покрывают торс переходя ниже. Бугор в штанах. Ваню резко переворачивают, стягивая штаны. Поясница повторяет историю торса. На нем нету белья. — Я буду нежно, — Киса думает, что тот мог и не говорить, по-другому все равно не умеет. Хенк обхватывает руками ляжки массируя. Одной скользит до соска другой проводит между ягодиц. Плюет. Водит вокруг, а затем толкает одну фалангу пальца внутрь, затем вторую третью и на трёх пальцах останавливаться. — Давай, — по щекам кататься не слезы, а алмазы, минимум пять карат. — Есть гандон? — спрашивает Боря. — Только я, — и смеётся а Хенк смотрит упёрто, но тоже улыбается. — Да ладно, не обессудь. Нету, много времени прошло, — смотрит, наверное, самым любящим взглядом, в самое сердце, прямым рейсом. — Ничего если я без него? — Валяй, только ускорься ради бога. Тот слушается, проникая внутрь. Мышцы, пульсирующие вокруг члена снося все мысли волной возбуждения, ничего не остаётся. Стоны нарастают вместе с толчками и вскоре вся комната заполнилась вязкой любовью. Киса комкает простынь мыча себе что-то под нос. Единственная выжившая мысль после цунами это: вот он — дом, вот он — рай. Разрядка приходит даже не фатально быстро что несомненно радует Кислова. Хенкин кончает и валится рядом. Просит прощения. Выстрел. Кровь. Кисе грустно, но он будет стараться его забыть снова, только чтобы Боря пришёл еще раз.