Addicted to you

На смертных он всегда смотрел с презрением, никогда не понимал, зачем брат то и дело шляется в Мидгард — что ему, асгардских шлюх мало? Но когда он познал, насколько сладка полная, абсолютная власть, которая позволяет делать всё что угодно, с этими слабыми, безвольными существами — о, он не смог отказаться от этого особого удовольствия… И глядя в пронзительно-голубые глаза сильного воина, который готов был исполнить любое его желание, он решил, что вторым же приказом испытает на нём свою власть в постели. Тем более что недавно он ознакомился с некоторыми человеческими… пристрастиями. Ему нравилось, как смотрел на него смертный пёс. То с жадностью, желая заполучить себе и в себя, то с мольбой, прося остановить пытку, то с жаркой ненавистью… К себе или к своему Богу? Понять было сложно. Локи проводит кончиками пальцев по его позвоночнику. Слишком резкий контраст горячего и холодного — и Клинт стонет, изгибаясь, чтобы уйти от прикосновения. За что и получает сильный шлепок, чуть повыше промежности. Локи разводит его ягодицы, наслаждаясь их упругостью — ни один из асгардских лагерных мальчишек никогда не имел тела воина. Бартон вновь дергается, приходя в себя, но пошевелиться попросту не в силах. — Радуйся: я решил проявить к тебе милость, — усмехается Локи. — Ты сам выберешь, как я начну с тобой развлекаться. Локи хватает смертного за подбородок, поворачивает его лицо в сторону — и перед ним открывается великолепный вид на разложенные по кровати игрушки: от примитивного вибратора до какой-то особо изощрённой плётки с узелками. Бартон и сам не может понять, как их раньше не заметил… впрочем, сознавал ли он себя раньше?.. А может, все эти предметы там появились только что?.. — Не выберешь сам — выберу я, —Локи тем временем теряет терпение. — И тогда пеняй на себя. Клинт молчит, закусив губу. Сейчас он — впервые за долгое, действительно долгое время — в более-менее адекватном состоянии. Но ему от этого не легче — так бы всё воспринималось через призму обожания… Он смотрит, осторожно касается пальцами безобидного на вид тонкого металлического штырька, проводит по всей длине, вздрагивает, когда понимает, для чего тот нужен, и отдёргивает руку. Переводит взгляд на плети, потом на вибраторы — один больше другого — выбирает самый маленький, немногим крупнее ладони. И отдает в руки Локи. Неожиданно спину обжигает резким, болезненным ударом. Клинт почти кричит. — Неправильный выбор! Локи усмехается. — Впрочем… никто не говорил, что мы не можем сделать его правильным, — Локи подмигивает, и Клинт с ужасом видит, что вибратор в его руке увеличивается и покрывается какими-то жуткими на вид шипами. Локи хохочет, брезгливо отбрасывает изуродованную игрушку — и снова раздаётся свист рассекаемого воздуха. — Разве так — удар! — ты должен — удар! — смотреть — удар! — на своего — удар! — Повелителя?! Плеть отлетает в сторону, Локи наклоняется и проводит языком по струйке крови, сбегающей по позвоночнику. Скалится — и Бартон, глядя через плечо на его испачканные красным губы, думает, что не выйдет отсюда живым. А еще думает — как же горячо, невыносимо жарко истерзанной спине. Жарко — но не больно. Боль словно резко исключили из ощущений, — и вот за это богу уже можно и спасибо сказать. Впрочем, Локи явно этого и ожидает. Глаза его бесстрастно смотрят на Клинта, и он кажется таким отстранённым, как будто находится совсем не здесь, не в душной комнате с провинившимся слугой на постели, полной игрушек. Локи выставляет одну ногу вперёд, касается ею коленей Бартона, и Клинт внезапно понимает его желание. Смотрит с минуту в глаза богу, а потом, не отводя взора, переворачивается, склоняется и осторожно касается губами ступни. И вдруг, неожиданно даже для себя, проводит по ней языком, лаская. Локи искушённо улыбается и треплет его по волосам. — Хороший слуга, — хрипло шепчет он. А потом внезапно вздёргивает его голову — так, что слезы брызжут из глаз — и шепчет: — Но пока ещё недостаточно хороший! Отпускает его, отстраняется — а Бартон невольно тянется за ним, ловит каждое слово и движение. Да, от его послушания сейчас зависит его жизнь… но, может, и не только? — Устрой зрелище для своего бога, — Локи устраивается поудобнее. — Покажи, как ты можешь его развлечь. Возможностей у тебя много… Локи косится в сторону игрушек, и Клинт непроизвольно смотрит туда же. Он чувствует, как сладкая поволока дурмана вновь затягивает голову, но это не магия, совсем нет. Клинт переводит взгляд на бога и улыбается, тряхнув головой. Чего может ожидать Локи? Сопротивления? Игнорирования? Послушания? В любом случае, он хочет заставить Клинта взять — добровольно — одну из игрушек. Но ведь он сказал устроить зрелище. Развлечь. Удивить. Бартон ухмыляется, якобы тянется к какой-то замысловатой загогулине, но потом резко перемещается ближе к Локи. Хватает его за подбородок, ловит взгляд — и целует, сразу же отдавая главную роль, целует, подставляясь, и закрывает глаза. Даже если его сейчас убьют, такой протест того стоил. Локи отпихивает его от себя одним мощным толчком, Клинт отлетает на другую сторону постели. Он слегка приподымает голову, щурясь, и облизывает губы. Локи непроизвольно повторяет его жест. Словно опомнившись, он щелкает пальцами, и Клинта приковывает к кровати невидимой тяжестью. Больше Локи не говорит ничего, только смотрит внимательно и остро, словно придумывая наказание за дерзкий проступок. Его колючий взгляд проходится по всему телу Клинта, с головы до пят — и всё тот же непонятный дурман заставляет сведённые мышцы расслабиться, словно бы растечься по простыням. Вот он, Клинт Бартон, лучший лучник Мидгарда — весь перед тобой; что хочешь, то и делай. По-прежнему молча Локи подхватывает что-то с кровати — Клинт не видит, что — зато прекрасно чувствует. Больно-странно-непривычно-холодно-жарко-жарко-мало-мало-мало… — Чужая дерзость мне по душе, — наконец размыкает губы Локи. — Ты заслужил свою долю удовольствия. Только, знаешь ли, такой рот нужно использовать по-другому. И ухмыляется, всё так же, сводя с ума. Клинт пытается стонать, но рот его зажимает крепкая ладонь. Локи наклоняется над ним, не отводя руки, и смотрит, чего-то ожидая. Вновь. Как экзамен, только по какому предмету?.. Бартон не знает. Быть честным, ему все равно, чего там хочет Локи — его волнуют еще и свои желания, порывы, которые едва удается сдерживать. Он хочет облизнуть губы, но забывает про ладонь, и смачно проводит языком по мозолистым подушечкам. Локи почти незаметно дергается — и теперь уже Клинт лижет руку намеренно, это наполняет сознание странной, дикой похотью, он обхватывает губами один палец, слегка посасывает, и Локи, кажется, не осознает своих действий — он вталкивает чуть ли не всю горсть в рот Клинта, гладит язык, тянется чуть дальше и проводит по небу… Бартон гортанно стонет, и этого Локи стерпеть уже не в силах. — Ты всё-таки нарвался, Сокол, — восхищенно произносит он, дёргая рукой шнуровку на штанах. Он запускает руку Клинту в волосы и тянет его на себя, вниз, возит его лицом по члену и заставляет коснуться губами головки. Потом подаётся вперед, насаживаясь резко, не дав Клинту даже возможности вздохнуть. Больно. От мгновенного спазма перехватывает горло. Локи приподымает его — опять за волосы — и вновь толкается внутрь, прикусив губу. Глаза у Бартона слезятся. Зато Локи, конечно, наслаждается на полную катушку. Когда Бартону удаётся проморгаться от слёз, да ещё и кое-как отвлечься от внутренней пульсации, которая, кажется, всё усиливается и усиливается, прошибая потом и рождая мурашки по всей коже — он видит, как Локи закатывает глаза, как тяжело вздымается его грудь, как он непроизвольно облизывает губы… От такого можно и забыть про неудобства. Бартон по-прежнему не может двинуть ни рукой, ни ногой — зато может улучить момент и лизнуть головку, заставив Локи остановиться на мгновение. А Бартону только того и надо: теперь он сам двигает головой, сосёт, лижет, отстраняется — и начинает всё сначала. Даже под страхом смерти он не смог бы сказать, что заводит его больше — настырная игрушка внутри или лицо полностью отдавшегося своему наслаждению бога. — Послушный… — хрипло проговаривает Локи и громко стонет, и стон этот — как поощрение Клинту. Только для него. Бартон осознаёт это и берёт член ещё глубже, желая снова добиться этого самого возбуждающего звука, какой ему только доводилось слышать… Глотку саднит, и сильно, Бартон кашляет, но не отстраняется, пуская чуть дальше. Локи мягко ерошит его волосы, уже не тянет, и тяжело дышит, и улыбается, прикрыв глаза. Потом все же отстраняет Клинта, смотрит ему в лицо и проводит подушечками пальцев по припухшим губам. — Что еще ты умеешь, Сокол?.. — и Бартон вновь тянется к нему, сам, но Локи отстраняет его со смехом. — Покажи мне себя, и получишь мою благодарность, — рука вновь зарывается в ежик волос. Последние остатки стыда испаряются, как пузырьки в бокале шампанского, и Бартон взглядом показывает — да, готов показать, хочу заслужить благодарность! Локи кивает, и теперь Клинт чувствует, что может самостоятельно двигаться, владеет своим телом, хотя все равно где-то поблизости ощущается чужая власть, беспощадная и жестокая. И эту власть надо умилостивить… Клинт обшаривает взглядом кровать — да, вот и любрикант, то, что ему нужно. Берет его, откидывается на спину, щедро смазывает большие пальцы обеих рук — и, не вынимая из себя игрушки, начинает растягивать, раскрывается, показывает своему богу, как ждет его, как жадно пульсирует у него все внутри… И по взгляду бога понятно — ему нравится то, что он видит. Клинт щурится, увидев ничем не скрытое вожделение на его лице, откидывает голову назад и сгибает ноги в коленях, давая лучший доступ — себе, и лучший вид — Локи. Это уже почти неприятно, но, кажется, оно того стоит — и Бартон раскрывает себя еще сильнее, чувствуя, как краска заливает лицо. Впускает пальцы чуть глубже, дышит чаще, вновь изгибается, желая еще глубже, еще чаще, еще сильнее… Больше. Локи смотрит зачарованно, он наслаждается этим, а потом резко отдергивает обе его руки. Бартон недовольно стонет, но Локи это не волнует, совершенно. Он медленно, сумасшедше медленно касается горячим языком конца игрушки. Клинт кричит. Локи ненадолго отрывается от своего занятия: — Мне нравится, как ты кричишь. Не останавливайся… И Бартон не то что не останавливается — с каждым новым движением, с каждой новой лаской он кричит все громче и громче, пока голос его не срывается на хрип. Тогда Локи резко выдергивает из него игрушку, и Бартон мучительно вздрагивает, потому что по всему телу проходит новый спазм болезненного удовольствия — какой уже за эту ночь?.. — Думаешь, больше уже не можешь? О, как же ты заблуждаешься, смертный… — Не надо… — едва получается выдохнуть у Клинта, он обессилен, выжат и готов буквально умолять о пощаде. — Не надо, Локи… П-пожалуйста. Не надо. Я… Я не могу больше, — голос опять срывается, и Бартон, щурясь, всматривается в Локи. Глаза того сумасшедше блестят. — Кто с-сказал, — и вновь шипящие нотки в его голосе, — что твое мнение меня как-то волнует?! — и сильный удар по ягодице. Клинт силится успокоить дыхание. Получается с трудом. Локи вновь улыбается — нехорошо улыбается — и тянется к Бартону. Вытащив из кучки игрушек плотную ленту, он завязывает глаза Клинту, погружая в темноту. Один его сосок неожиданно накрывает горячий рот, и Бартон задыхается, улыбаясь — почти безумно. А потом на второй падает обжигающая капля, стягивая кожу, и Клинт чуть ли не всхлипывает. Ощущения усилены стократ. Такая же капля падает на плечо… в ямку между ключицами… на живот… на солнечное сплетение… Капли падают то чаще, то реже, безо всякой системы, и каждый раз Клинт вздрагивает и тихо стонет. Он не может предугадать, что с ним сделают в следующую секунду — и это так страшно-сладостно, что не хочется, чтобы это прекратилось. Бартон изгибается, подается бедрами вверх, стремясь потереться обо что-то, дойти наконец уже до разрядки — но… — Э-э, нет. До удовольствия тебе еще сегодня оч-чень далеко, — почти ласково раздается над ухом. От таких перепадов настроения Бартона ведет не хуже, чем от самой жаркой страсти. Он уже мог бы кончить — но его член крепко сжимают, а потом аккуратно перетягивают… наверное, эрекционным кольцом. Бартон жмурится под плотной повязкой — эта ночь воистину бесконечна — и невольно облизывает губы. А в следующую секунду их касается уже чужой язык, болезненно прикусывают чужие зубы. — Моё, моё… весь мой! — горячечно выдыхают в глубину рта. — Твой, — отвечает Клинт, — твой… — не то, чтобы он думает так, именно так. Но сейчас он в это действительно верит. У Бартона практически нет сил на то, чтобы отвечать, и Локи быстро отстраняется, наверняка любуясь. Клинт сглатывает и вновь изгибается, добровольно предлагая себя. Локи смеется, оглаживая его соски. Он теребит их, лижет, прикусывает, и это почти что больно, но странно желанно. Только дурман в голове пульсирует, не давая впасть в окончательное забвение. К соску — истерзанному и заласканному — прикасается нечто холодное, острое, стальное — игла, осознает Клинт — и срывающимся голосом хрипит от боли, когда она протыкает сосок насквозь. — Наслаждайся, Сокол, — даже без зрения Бартон чувствует эту сумасшедшую улыбку. Локи не спешит вынимать иглу — только изредка касается самой вершины соска, посылая все новые и новые болезненные спазмы по телу. Бартон тихо стонет: мучительные ощущения уже знакомо переплавляются в возбуждение, которое с каждой секундой играет все новыми и новыми оттенками. Наконец, игла выходит, ее место занимает что-то тяжелое, металлическое, чужой язык проходится кругом соска — собирает капли крови, понимает Бартон. У него в памяти всплывает испачканные алым губы Локи — и он, сам того не понимая, зеркалит безумную улыбку своего Бога. — Я знал, что тебе понравится, — горячее дыхание тает на груди, оставляя после себя легкую испарину. — И, что самое лучшее — тебе никогда это не снять. Я позаботился. Локи щёлкает кончиком ногтя по пирсингу, и Клинт выгибается дугой: новым ощущением его прошибает насквозь, от головы до пят. Ощущением принадлежности… ощущением… нужности?.. Боль странно тянущая и пульсирующая, к такой вполне можно приспособиться — но даже агент уровня Бартона не может сделать это сразу же. Вместо этого он пытается ухмыльнуться. — Если, — тяжелое дыхание, — отрезать сосок, — скопированная безумная улыбка словно приросла к губам, — то можно и снять. Когда он улыбается, боль утихает. Эффект плацебо. Усмехнувшись, Локи проводит пальцами по его животу и царапает пресс. Потом тянется чуть выше, с силой сжимая его сосок — и Клинт только воет, так это неприятно. А потом сразу же чувствует мягкое и теплое вокруг него — Локи, очевидно, накрывает ртом, вылизывает, унимая неприятное чувство — и невольно стонет, подаваясь навстречу. Локи смеется. И снова берет иглу. На этот раз Бартон сдерживает себя: намертво сцепляет зубы, не издает ни звука, когда и второй сосок подвергается той же пытке. Локи словно бы в задумчивости поглаживает его по груди: — Так если ты не ценишь подарки своего бога… может, лишить тебя их сразу? Локи дергает за пирсинг с такой силой, что, кажется, еще чуть-чуть — и выдернет. Выдержка Бартона слетает, слезы невольно брызжут из глаз, он хрипло орет, невольно мотая головой — а Локи только того и надо. — Ну, нет так нет… вот, даже ты способен сделать правильный выбор. Главное — знать, на что надавить. Шлёпнув Бартона, как какого-то непослушного мальчишку, Локи, судя по ощущениям, за чем-то тянется. Бартон уже не в силах даже задуматься — за чем. Локи склоняется прямо над ним, дышит ему в лицо — и вдруг резким движением срывает повязку, заставляя зажмуриться от казавшегося раньше таким неярким света свечи. Клинт промаргивается и переводит взгляд на Локи. Тот кажется очень довольным, смотрит ему в глаза — зеленые, не голубые, отмечает Сокол, — и мягко целует. Не кусает губы и не пытается показать свою власть, а просто — целует, не отрывая взгляда. А потом подхватывает его под бёдра — и подается вперед. Клинт не чувствует боли, внутри всё уже растянуто более чем достаточно, но все же прикрывает глаза и сладко улыбается. Такой резкий переход от невыносимой боли к невыносимому же удовольствию сводит с ума. Локи двигается быстро, грубо, рвано, но это — именно то, что нужно сейчас, чего хочет измученное тело. Член уже болит из-за кольца, и вскоре боль усиливается, соски вновь начинают гореть. Каждый толчок отдается в них ноющим ощущением, сродни зуду — вот только от него не хочется избавляться, наоборот, ему хочется отдаться с головой. И тогда Локи, хитро улыбнувшись, наклоняется — и тянет зубами за одну сережку. У Клинта внезапно прорезается голос, потому что терпеть становится невыносимо. — Хватит… уже… издеваться! Локи только ухмыляется, чуть меняет угол — и Бартона выгибает, он извивается, пытаясь то ли податься вперед, то ли отползти. Такие ощущения выше человеческих сил. Локи склоняется — и контрастно ласково, по сравнению с грубыми толчками, стирает струйку крови, потекшую из уголка губ Клинта. Прокусил — и не заметил… да и немудрено. — Не указывай мне, — но произносит это Локи с улыбкой, он не злится. Наоборот, он чуть ли не смеется над Бартоном. — Попроси — и я дам тебе желаемое, Сокол, но просить ты должен так, — языком Локи проходится по все еще кровоточащей губе, — чтобы это было искренне. Бартон прикрывает глаза, ведет бедрами и насаживается на член, сам, глубоко, подмахивая так сильно, как только может. Но все равно — мало. — Пожалуйста… — шепчет он в губы Локи, не открывая глаз, — пожалуйста, — и сознание вновь заволакивает отступившим было дурманом. — Мой бог… Локи лишь кусает губы Бартона, подается вперед — и кончает, чуть ли не всем телом заваливаясь на него. В последний момент удерживается, приподнимается на руках… — Живи, Сокол. Заслужил. И глаза обоих загораются голубым.