heal the storm

Джетт всегда знала, что жизнь несправедлива к ней, но ей казалось, что после присоединения к протоколу она сможет все изменить. Восстановить справедливость. Бок о бок с ней сражались такие же борцы, и Джетт верила, что вместе у них все получится. Другие агенты стали для нее новой семьей — кто-то в меньшей степени, кто-то в большей, как Феникс или Рейз с Киллджой, и Джетт наконец-то вновь почувствовала себя счастливой. Наверно, ей стоило заранее подготовиться к тому, что во всем хорошем в ее жизни всегда есть подвох. Сейдж была старше Джетт, причем намного. В ее теле уже давно не было подростковой угловатости и резкости, лишь мягкость черт и элегантность движений, она была очень ответственной и умиротворенной, что так сильно отличалось от привычной безбашенности и неуравновешенности Джетт, Сейдж была мудрой и рассудительной, но несмотря на это, никогда не смотрела на Джетт как на ребенка. Да, Джетт пришлось рано повзрослеть, но то же самое сделали все агенты, а ее легкомысленность и импульсивность выделяла ее среди остальных. Джетт напрашивалась почти в каждую миссию. Ей нравился адреналин и азарт, захватывающий ее во время сражений, где-то играла свою роль жажда мести. Джетт уже потеряла все, что у нее было — не к чему медлить и быть аккуратной. Неожиданность и неуловимость были ее визитной карточкой и главным козырем — враги всегда впадали в ступор, когда она внезапно нападала на них, казалось, из ниоткуда, а их пули почти никогда не попадали. Она показывала хорошие результаты, Бримстоун часто хвалил ее, а команда уважала, даже несмотря на ее молодость. Даже если противникам удавалось задеть ее, команда всегда успевала вступить в бой, пока враги отвлеклись на нее. Джетт не особо волновалась за свою жизнь, оттого еще приятнее было чувствовать волнение и заботу Сейдж, к которой ее отправляли для исцеления. Иногда к Джетт даже приходили шальные мысли подставиться под пули намеренно, но она не собиралась становиться легкой целью для врагов — это было ниже ее достоинства. Тем более в случае слишком глупой ошибки Бримстоун может перестать идти у нее на поводу и отправлять на задания чаще, чем это требуется. Сейдж переживала за ее жизнь больше, чем она сама. Когда они отправлялись на миссии вместе, Сейдж не позволяла ей бездумно рваться на вражескую команду в одиночку, и Джетт никогда с ней не спорила. Как она могла ослушаться, видя беспокойство в ее карих глазах? Сейдж любила заглядывать ей прямо в глаза, поддерживая зрительный контакт, и как бы Джетт не старалась не придавать этому значения, у нее не получилось. Эти долгие, словно пронизывающие насквозь, взгляды стали чем-то личным, важным для Джетт, и несмотря на то, что она не могла с точностью сказать, какие эмоции написаны на лице Сейдж в этот момент (как она могла оторваться от ее глаз?), она была уверена, что они что-то значат и для нее тоже. Разве стала бы она так на нее смотреть, если бы испытывала к ней неприязнь? В этом не было никакого смысла. Даже несмотря на то, что Сейдж всегда отводила взгляд первая. Джетт буквально сделала Сейдж центром своей жизни. Едва ли это было намеренно, но Джетт с первого взгляда на новую знакомую знала, что она особенная. Все в Сейдж было идеально, причем настолько, что в других людях Джетт наверняка нашла бы это раздражающим. С Сейдж все было по-другому: ее хотелось узнать лучше, хотелось проводить с ней время, хотелось слышать ее мелодичный голос и любоваться улыбкой. Она заставляла Джетт чувствовать себя нужной и значимой просто своим вниманием и похвалой, на которую она не скупилась после каждой миссии. Сейдж была не только идеальной сама по себе, но еще и идеально подходила самой Джетт. По крайней мере, ей так казалось. Разумеется, у них было не очень много общего. Они выросли в разных условиях и разных культурах, Сейдж была значительно старше и имела совершенно противоположный Джетт характер и убеждения, да даже их интересы и вкусы были разными! Сначала Джетт переживала, что из-за этого никогда не сможет сблизится с ней, но Сейдж была открыта всему новому и с удовольствием рассказывала о себе и расспрашивала Джетт, внимательно слушая все, что она говорила. У Сейдж была привычка постоянно смотреть глаза в глаза собеседнику, и если раньше Джетт предпочитала отводить взгляд и смущалась, то вскоре приноровилась, и теперь чувствовала себя с Сейдж комфортнее, чем с кем-либо. Когда они разговаривали, диалог шел свободно и легко, когда молчали — тишина была умиротворяющей и комфортной, а руки Сейдж всегда были теплыми, когда она заботливо проводила руками по коже Джетт, проверяя, хорошо ли зажили раны. Объятия Сейдж пахли цветами, а ладонь Джетт идеально ложилась в ее ладонь, когда они пожимали руки. Сейдж была всем, о чем когда-либо могла мечтать Джетт, и зависимость от нее и общения с ней уже ощущалась почти естественной. Джетт никогда не была эмпатом. Эмоции и переживания других людей давались ей тяжело, даже несмотря на то, что она любила находиться в компаниях и раньше часто была окружена людьми. Джетт сама была резкой и прямолинейной и не любила, когда люди отличались от нее. С Сейдж это правило, разумеется, не работало. Джетт научилась считывать ее эмоции, и жизнь стала легче и сложнее одновременно. Легче, потому что теперь ей не нужно было гадать, что чувствует любимая, и сложнее, потому что теперь ее эмоции напрямую влияли на эмоции Джетт. Не важно, что она чувствовала — и радость, и печаль, и едва сдерживаемая злость и раздражение, и даже усталость мгновенно переводились и на Джетт тоже, а Сейдж была настоящим трудоголиком, тем более незаменимым в команде, поэтому довольно часто бывала на грани истощения. Джетт помогала, как могла, но ее усилия едва ли помогали Сейдж избавиться от физической усталости. Да, она уверяла, что благодаря Джетт, которая скрашивала ее будни своим неисправимым оптимизмом и энергией, ей становилось намного лучше, но Джетт все равно видела ее уставшие глаза и синяки под ними. Сейдж всегда была дружелюбна и добра к ней, и Джетт верила, что это было искренне — Сейдж просто не была из тех людей, что будут лицемерить. Да, она была вежлива со всеми, но хорошо умела выстраивать свои границы. С некоторыми из агентов она держалась довольно отстраненно и говорила прохладно, а после долгих месяцев наблюдения за ее мимикой Джетт уже мастерски умела определять ее настроение и отношение к происходящему. Единственное, что всегда озадачивало и напрягало Джетт — это отношение Сейдж к Рейне. Оно определенно не было холодным, но и дружеским его тоже не назвать — что-то неуловимое менялось в выражении лица Сейдж, когда она пересекалась с Рейной. Джетт была прирожденной дуэлянткой, и за все время ее пребывания в протоколе никто ни разу не просил ее перестроиться и сменить роль. Для разведки, добычи информации и слежки были другие агенты, и Джетт никогда особо не интересовалась их навыками и способностями. Ее интерес распространялся только на Сейдж, о которой она в целом стремилась узнать как можно больше, и других дуэлянтов, чьи секреты могли помочь ей совершенствоваться. На практике это не особо работало, ибо каждый из дуэлянтов был настолько индивидуален, что тактики, например, Феникса, никак ей не помогали. На Рейну Джетт даже не засматривалась — у нее не было секретов, она просто шла напролом, и ее способности лишь помогали ей в этом, да и характер Рейны не располагал к контакту. Джетт не боялась ее, не испытывала неприязни — ее мотивы были вполне понятны, она не могла осуждать ее за желание спасти сестренку, но они никогда не были близки. Рейна была одна из немногих, кто часто делал акцент на возрасте Джетт, и ее это невероятно выводила из себя, хотя Рейна, вероятно, не подразумевала ничего плохого. Однако теперь все изменилось. Чем больше Джетт наблюдала за отношениями Сейдж и Рейны, тем сильнее убеждалась в том, что они что-то скрывают. На людях они никак не показывали своей привязанности друг к другу, но Джетт видела, как поздними вечерами они наведывались в комнаты друг друга, и обменивались нежными взглядами, когда думали, что никто их не видит. Джетт ни разу не заметила за ними физический проявлений привязанности и у нее не было никаких доказательств, что между ними и правда было что-то серьезное, а не простая дружба, которую они почему-то решили скрывать, но интуиция подсказывала, что здесь что-то не так, а Джетт привыкла полагаться на свою интуицию. Конечно, она могла притвориться, что ничего не видела и ничего не знает, и просто продолжить жить в том ритме жизни, который ее устраивал — рваться на все миссии, периодически получая ранения, заглядывать к Сейдж по поводу и без, проводя с ней вечера за бессмысленными, но такими важными для нее, разговорами, но Джетт просто не могла оставить все как есть. Она чувствовала, что эти переглядки и ночные походы никак не могут означать дружбу. Да, сама Джетт часто тайком прокрадывалась в комнату к Фениксу по ночам, но Сейдж и Рейна ведь уже давно не подростки, вряд ли они тоже устраивали ночевки с играми на приставке и просмотром ужастиков. — Ты уверена? — с сомнением спросил ее Феникс, когда Джетт поделилась с ним своими подозрениями. Это была уже отчаянная мера, не входившая в первоначальные планы Джетт, потому что она понимала, что за свою помощь Феникс потребует как минимум объяснений. — Я ни разу не замечал за ними ничего странного. — Ты просто не смотрел, — разумеется, Феникс ничего не знал. Он побаивался Рейну, после того, как она устроила ему взбучку за высказывания о ее возрасте, а к Сейдж относился хорошо, но не общался с ней без надобности. К тому же, за время их дружбы Джетт уже усвоила, что он был не очень внимателен к деталям и плохо понимал намеки. — Не смотрел, — подтвердил Феникс. — Я даже не понимаю, почему тебе это важно. Ты же понимаешь, как со стороны остальных будут выглядеть мои расспросы? Джетт прекрасно осознавала, что остальные агенты отнесутся к интересу к Сейдж подозрительно. Не то чтобы им было запрещено делиться информацией друг о друге, но ее всегда узнавали лично, а слухов в протоколе почти не существовало. У всех здесь были свои секреты, и никто не гнался за чужими в ущерб себе. Наверняка Сейдж узнает, что ей кто-то интересовался, и если это будет Джетт, то она разрушит все, что было между ними. — Поэтому я и не могу сделать это самой. Ну же, разве ты не хочешь помочь своей лучшей подруге? — Джетт сложила руки в умоляющем жесте. Она не могла предложить Фениксу взамен ничего, кроме информации, и оставалось надеяться лишь на его милость и альтруизм. — Тем более, это может заставить Йору ревновать… — Последнее, чего я хочу, так это чтобы он думал, что я запал на женщину, — Феникс нахмурился, и Джетт мысленно дала себе по лбу. Лучше бы она молчала! — Да ладно, все вокруг знают, что ты по мальчикам, — попыталась сгладить ситуацию Джетт. Она почти не врала, потому что об ориентации Феникса не знал разве что сам Йору. Она обязательно окажет ответную услугу Фениксу в любовных делах, если он захочет, и он это знает. Джетт было немного жаль его, потому что отказ Йору был, наверно, единственным его страхом. Все это заставило Джетт задуматься: а так ли сильно она хочет знать правду? По своему опыту она уже давно усвоила, что правда бывает жестокой, но все равно всегда старалась добраться до истины. Сложившаяся ситуация не была похожа ни на одну, происходившую с ней ранее, и если Джетт все же права в своих выводах и Сейдж и Рейна состоят в отношениях, то подтверждение этой теории просто уничтожит ее морально. Возможно, было что-то нездоровое в том, как Джетт гналась за ответами, прекрасная зная, что они ранят ее, но она просто не могла по-другому. Она не может отступить сейчас. — Джетт, — Феникс заговорил мягче и усадил ее к себе на кровать, приобнимая за плечо. — Я помогу тебе. Ты сама не своя в последнее время, даже я это заметил, но обещай, что расскажешь, зачем тебе это. — Обещаю, — Джетт уткнулась в плечо Феникса, облегченно вздыхая. Не то чтобы она сомневалась в своем друге, но она не могла не волноваться. Тем более, Феникс редко бывал серьезен, скрывая переживания за напускным самолюбованием и юмором, поэтому Джетт была вдвойне тронута. — Но если я пострадаю в процессе разведки, вся вина на тебе, — Феникс потрепал ее по голове, за что мгновенно получил удар в плечо. Недолго он оставался серьезным, но Джетт любила его за это — она сама была такой же скрытной и не привыкла открываться кому-то полностью. Разумеется, за редкими исключениями. — И я запрещаю тебе забирать мою куртку. — Не думаю, что твой труп будет против, — Джетт деловито поправила воротник куртки Феникса, делая вид, что присматривается к ней. — Еще как будет! — Феникс отпихнул ее руки и вскочил с кровати, закатывая глаза в ответ на ее смех. Следующие несколько дней она почти не виделась с Фениксом. Он взялся за ее просьбу серьезно, поэтому постоянно где-то пропадал. Джетт сомневалась, что он пошел самостоятельно следить за Сейдж, чтобы избежать неловких расспросов, скорее отирался рядом с кем-то, кто мог что-то знать, пытаясь подлизаться. Чтобы не известись от волнения, Джетт напросилась на очередную миссию, но она впервые закончилась провалом для нее. Да, они победили, но явно не ее усилиями — она была настолько невнимательна и несобранна, что Вайпер, которая руководила их вылазкой, агрессивно оттолкнула ее в сторону и сказала не лезть, раз она не готова. Остальные участники команды ничего не сказали, но Джетт чувствовала, что все они согласны. Приоритетом протокола было достижение цели, и если кто-то из агентов не был готов сделать все ради этого, стоило отойти и не мешать, поэтому все агенты научились так или иначе откладывать свои переживания на второй план. Джетт считала, что тоже так может. Видимо, она ошибалась. Феникс пришел спустя три дня, и на его лице смешалось удивление, привычная усмешка и легкий налет подозрительности. Результаты импровизированного расследования были неутешительными: Рейна и Сейдж правда состоят в отношениях, но знают об этом единицы, причем рассказывать напрямую все отказались, так что Феникс сначала переполошил Бримстоуна вопросами, а потом благодаря камерам Сайфера подслушал его разговор с Сейдж, где Брим отчитывал целительницу за недостаточную бдительность. — Теперь я должен объяснения еще и Сайферу, — Феникс почесал затылок, явно раздумывая, насколько рационально будет врать в этой ситуации. Джетт не ответила, старательно сдерживая слезы и отворачиваясь от Феникса. Тот сразу заметил резкую смену настроения и забеспокоился, засыпая ее тревожными расспросами, но Джетт как будто не слышала его. Все ее страшные теории получили подтверждение, и что-то внутри нее разрушилось. Джетт изначально не питала больших надежд на отношения с Сейдж, но узнать, что теперь у нее нет шансов, да и ее, считай, променяли на… Рейну. О, как резко мнение Джетт о ней переменилось! Нейтральное отношение с долей неприязни мгновенно превратилось с жгучую ненависть, подписываемую нерациональной ревностью. Сейдж никогда не принадлежала ей, но теперь, казалось, все то личное, что было между ними, было растоптано. Джетт не могла винить ни Сейдж, ни Рейну, но где-то внутри уже сформировалась мысль о том, что ее предали. Джетт любила Сейдж так сильно, что теперь ничего вокруг не существовало, и ей казалось, что вся ее жизнь разрушена и больше не имеет смысла. Какая борьба за справедливость, если в итоге никакой справедливости к ней нет? Смысл бороться, если от нее в итоге ничего не зависит: насильно мил не будешь. Феникс хлопотал вокруг нее какое-то время, а потом уложил в кровать и тихо вышел, оставив ее в одиночестве пустой спальни. На следующий день Джетт не нашла в себе сил выйти даже поесть, а когда к ней пришла Сейдж с подносом еды, Джетт просто расплакалась, и от всех утешений со стороны возлюбленной реагировала крайне болезненно. Сейдж ушла, крайне обеспокоенная, только после того, как убедилась, что у Джетт нет никаких физических повреждений, и эта забота и волнение за ее состояние ранили только сильнее. Может, все их общение изначально было пропитано фальшью, а Джетт не замечала этого, затуманенная своими чувствами? Следующий день прошел как в тумане, а за ним незаметно пролетела неделя, месяц… Джетт плохо ориентировалась во времени, когда лежала на кровати целыми днями. Иногда заходили другие агенты, все, кроме Рейны, чаще всего наведывался Феникс. Он рассказывал ей последние новости, шутил, старательно делал вид, что ничего не произошло, и Джетт казалось, что каждый раз он ожидал, что она пошутить в ответ. Но она молчала, даже почти не улыбалась. С каждым разом Феникс уходил из ее комнаты все более мрачным, а вскоре и его визиты сократились. Джетт не винила Феникса — она понимала, что ее молчание и упадничество не приносят ему никакого удовольствия. Он честно пытался, но дружба — вещь обоюдная. В первое время Джетт в основном плакала и спала, иногда пила любимую газировку, которую оставляла на ее тумбочке Неон, но почти ничего не ела. Голод почему-то так и не наступил, зато спустя несколько недель Джетт заметила, как слабеют ее мышцы. Когда она просыпалась посреди ночи, не зная, куда себя деть от горечи, разрывающей ее изнутри, Джетт тренировалась прямо на полу маленькой спальни, пока перед глазами не начинало темнеть. Один раз она отключилась прямо на полу, а на утро ее обнаружила Вайпер с засохшей струйкой крови над губой. Разумеется, она подняла жуткую тревогу, и с того дня Джетт пришлось впихивать в себя еду. Сейдж больше не появлялась, и как бы Джетт ни старалась не думать об этом, каждый день мысли все равно возвращались к ней. Она не знала, что оказалось больнее — видеть ее, зная, что она с Рейной, или не видеть вообще. Когда даже Феникс перестал заглядывать к ней в комнату, внезапно объявилась Рейна. Джетт метала кинжалы в стену, направляя их ветром и размышляя, что было бы неплохо просто проткнуть ими свою голову, когда к ней, не постучавшись, зашла Рейна. Разговор с ней был недолгим, но напряженным. Рейна разгадала ее маленький секрет, и теперь была просто в ярости. Она никогда не прощала чужой слабости — ее противники расплачивались за нее своими жизнями, а союзники. видимо, тоже, потому что после ядовитых слов и обвинений Рейна сообщила ей, что в протоколе встал вопрос по поводу ее исключения. Лежа в кровати и тратя продовольственные запасы, Джетт ничего не отдавала протоколу взамен, и вся жалость, которая была проявлена к ней раньше, уже испарилась. Людям надоело вытаскивать ее со дна, а поскольку все агенты были связаны в первую очередь деловыми отношениями, ее решили просто оставить там. Пригрозив, что придушит ее голыми руками, если ее кожи коснется хоть один кинжал, Рейна удалилась, хлопнув за собой дверью, а Джетт как будто очнулась ото сна. Исключение из протокола ставило ее жизнь под серьезную угрозу, лишая ее защиты и оставляя наедине со всем миром, разыскивающим ее как преступницу, а Джетт не хотела всю свою жизнь слоняться по подворотням, кинжалами убивая крыс или потоками ветра воруя еду с полок магазина. Джетт пришлось самостоятельно взять себя за шкирку и основательно встряхнуть, и уже на следующее утро она явилась на кухню, вызвав своим появлением изрядный переполох. Феникс светился от восторга, когда она наконец вернулась к себе прежней, но даже поддерживая дружескую беседу с натянутой улыбкой, где-то внутри нее самой что-то продолжало рушиться, постепенно утаскивая ее в бездну, как бы она не сопротивлялась. Миссии больше не приносили удовольствия. Не было адреналина, не было той легкости и радость победы, а череда убийств выполнялась уже машинально. Джетт все так же выпрыгивала вперед, не закрывая собой товарищей, вовсе нет, просто самонадеянно подставлялась под вражеский обстрел, но всегда выходила победительницей. Не то чтобы теперь это имело для нее какой-то смысл, но Джетт просто не умела по-другому. Единственное, что теперь искренне нравилось Джетт — забирать у Рейны убийства. Конечно, не все, ей ведь нужно было поддерживать жизнь своей сестренки, и это было ее приоритетом, что означало, что сокращение полученных душ потихоньку ослабляет Рейну. У Джетт получалось далеко не всегда, ведь Рейна была старше и опытнее, а когда она распалялась, то превращалась в машину доя убийств, которую было невозможно остановить, но когда на общих миссиях Рейна получала на парочку душ меньше, Джетт позволяла себе легкую усмешку, направленную именно Рейне. Джетт не боялась ее, и не уважала тем более, наверно, она была единственной из команды, кто в открытую бросал ей вызов. Разумеется, Бримстоун узнал об этом, и вскоре Джетт перестали отправлять в одни миссии с Рейной, только в случае крайней необходимости. Благо, дуэлянтов в протоколе хватало. Может, это было и к лучшему, но теперь то единственное занятие, что приносило Джетт эгоистичное, злостное удовольствие, пропало, и топливо мести, которое подчитывало ее силы все это время, израсходовалось. Теперь Джетт видела свою жизнь под совершенно другим углом — череда смертей, не приводящих почти ни к какому результату, но это было ее обязательством, ее работой. Джетт старалась избегать Сейдж. Иногда это рвение доходило до такой степени, что она пренебрегала своими ранами, бинтуя их самостоятельно, и было все равно на то, что Сейдж смогла бы их исцелить за минуту. Физическая боль помогала забыться только если была настолько резкой, что помимо нее не оставалось ничего. Как бы она не старалась, невозможно было избегать целительницу вечно. Смотреть в ее глаза и видеть в них ужас и отражение своей же боли было настолько ошеломляюще тяжело, что Джетт пришлось отвернуться, размазывая подступившие слезы по щекам. Сейдж старалась разговорить ее, пыталась обнять и приласкать, на любое ее касание словно обжигало, заставляя тело Джетт мгновенно деревенеть под ее руками. Разумеется, Сейдж тоже чувствовала это. Казалось, страдания были бесконечны. Боль, боль, боль, застилающая разум и притупляющая все хорошее, что еще сохранилось в Джетт. Все вокруг напоминало о Сейдж, было пропитано ее запахом и воспоминаниями, и даже если она физически не находилась рядом с Джетт, ее тень словно всегда была тут, прямо за спиной, такая близкая и далекая одновременно. Сколько бы Джетт не пыталась дотянуться до нее, Сейдж всегда ускользала, улыбаясь мягко и по-доброму, немного устало, но искренне, как это было раньше. Джетт оставалось лишь учиться жить с этим, с ее безмолвным присутствием рядом, с этими воспоминаниями. Ей часто хотелось кричать. Схватиться за голову, осесть на пол и кричать, пока не пропадет голос, пока из горла не начнет вырываться болезненный кашель. Но она не могла кричать. Ее всегда могли услышать, она редко бывала одна. Теперь все считали себя обязанными быть рядом с ней, спрашивать, как ее состояние и не хочет ли она чего-нибудь. Джетт ценила заботу, но лучше бы у нее было бы хоть какое-то личное пространство. Каждый день Джетт находилась словно на грани. Все вокруг раздражали, даже Феникс, поэтому она отдалялась ото всех, с кем раньше общались. Феникс злился, остальные обижались на ее грубость и холод, но Джетт было все равно. Та короткая встряска, которую устроил визит Рейны, вернула ее к существованию на какое-то время, но тот режим жизни, который она вела все это время, не имел смысла без Сейдж. Месть и злость были хорошим источником энергии, но были чреваты тем, что она была либо в ярости на всех вокруг, либо чувствовала вину за свое поведение до этого. Ее питание испортилось, потому что больше не было аппетита, со сном тоже начались проблемы, а изнурительные тренировки нередко доводили до настолько сильного физического истощения, что ее заставляли идти к Сейдж, и весь цикл начинался по новой. Она всегда чувствовала себя уставшей и слабой физически и морально, даже несмотря на ежедневные физические нагрузки. Однажды ее состояние все же отразилось на миссии. Она как обычно вырвалась вперед, оставив команду позади, и парила в воздухе, бегло осматривая окрестности. Когда она наконец нашла базу противников, у нее было 10 секунд и по одному кинжалу на каждого, и действовать нужно было быстро, пока ее не обнаружили и не набросились всей командой. Первые 2 умерли мгновенно, не вызвав в ней вообще никаких эмоций, но на третьем… рука дрогнула. Она промахнулась, и по траектории кинжала чудом выживший противник сразу понял, где она находится. И все втроем моментально открыли огонь. Джетт зависла на несколько секунд, все еще не до конца веря в поражение. Ветер был ее стихией, а точность — вторым именем. Она никогда не промахивалась. Но все когда-то происходит впервые. У нее была секунда, но этого было достаточно, чтобы отступить — бросить смок и метнуться назад, исчезая из поля зрения противника. У Джетт не было времени размышлять, но она приняла решение моментально, просто зависнув в воздухе. Она решила отпустить. Первое, что Джетт слышит, придя в сознание — низкий, недовольный голос Рейны. Она не повышает голоса, но ее злость, даже старательно сдерживаемую, невозможно не услышать. Рейна всегда была темпераментной и вспыльчивой, но, по мнению Джетт, она просто никогда не пыталась научиться вести себя спокойнее, а никто и не указывал на ее недостатки — в протоколе Рейн либо боялись, либо уважали. Это место точно не могло быть раем — в нем Рейне точно не место. А жаль, Джетт ведь не сделала ничего плохого, не считаю пару сотен убийств… Но ведь во благо всего мира! — Если она так жаждет смерти, то просто позволь ей умереть, — жестко говорит Рейна, и Джетт узнает знакомую фразу. Раньше она никогда бы не подумала, что она будет посвящена ей самой. Джетт хочется съзвить, поставить Рейну на место — с чего вдруг она решила, что имеет право решать кому жить, а кому умирать? У нее даже нет способностей воскрешения, все, что она привносит в мир — разрушения и смерть. Как и весь протокол, конечно, но они хотя бы борются за справедливость, пытаются остановить захватчиков, не получая удовольствия от чужого горя. Рейна же питается смертями. — Зьянья, я не могу так, — голос Сейдж надломанный, и тихое имя, сорвавшееся с ее губ, заставляет Джетт вспомнить, почему она бросилась под пули в последней миссии. По правила протокола настоящие имена были запрещены, но ничего не мешало агентам называть друг друга как они хотят, пока никто не слышит. Это всегда было знаком настоящей близости, и хоть Джетт и знала настоящее имя Сейдж, она никогда не произносила его вслух. Сейдж тоже никогда не называла ее Сону — она всегда была для нее Джетт. Теперь все встало на свои места. Джетт умерла, но не оказалась в раю или в аду и даже не была погребена под землю, чтобы постепенно разлагаться. Сейдж вернула ее к жизни, и черт бы побрал ее воскрешающие способности. Едва ли Джетт забыла о них, она не забыла ни о чем, связанном с Сейдж, но в тот момент она просто надеялась, что милосердие возлюбленной позволит ей просто уйти на покой. Джетт не сомневалась, что убитый горем Феникс расскажет все, что она ему доверила, так что оставалось лишь уповать на милость целительницы. Как оказалось, Рейна в этом плане была более понимающей. — Я не смогу жить с грузом этой вины, — Джетт не может видеть Сейдж с закрытыми глазами, но она может представить ее сейчас: разбитая и уставшая еще больше, чем обычно. Джетт никогда не стала бы причинять ей боль намеренно, она бы не стала умирать, если бы считала, что Сейдж не оправится с ее потерей. У нее были другие друзья, у нее был протокол и цель, у нее была сила, которую она искренне любила, у нее была Рейна… — Не твоя вина, что девчонка с горя рванула под пули из-за первой влюбленности. Это слабый поступок, в котором виновата лишь она. Ты даже не знала об этом! — Рейна злится, но ее гнев направлен не на Сейдж. В ней нет ни капли сострадания, но Джетт понимает ее. Рейна сломана, но не сломлена, и даже спустя все преграды на ее пути, она все еще живет — яростно и с размахом. Трудности сделали ее сильнее и ей не было дела ни на кого, кроме ее близких. Так же отчаянно, как она изо дня в день пыталась спасти свою сестру, она старалась оберегать Сейдж. Конечно, в своей жесткой, немного грубой манере, но даже Джетт могла слышать заботу в ее голосе. — Да, но могла бы и догадаться, — Джетт чувствует, как Сейдж легко касается ее ладони, но тут же отдергивает руку. — И не называй ее слабой, она так молода, и на ее долю уже выпало слишком много испытаний. Любовь сурова, тебе ли это не знать. — Ах, любовь, — Джетт не видит этого, но почти уверена, что Рейна закатила глаза. Тем не менее, ее тон заметно смягчился. — Конечно, я знаю, каково это. Любовь толкает на подвиги и не дает опустить руки, а не наоборот. — Твоя любовь взаимна, — тяжело вздыхает Сейдж, и Джетт напрягается в ожидании ответа, но Рейна молчит. — Не будь так строга к бедной девочке. «Бедная девочка», «слишком молода», Джетт больше не хочет слушать и слышать все это. Сейдж никогда не воспринимала ее всерьез, и теперь это мнение только укрепилось. Для нее Джетт была скорее любознательной и милой младшей сестрой, у нее никогда даже не было шанса, Даже если бы Рейны не существовало. Попытка самоубийства сделала только хуже — попытка спастись обернулась еще большим кошмаром, и теперь она никуда из него не денется.