***
Первый поход Рейгена Аратаки в глубокий темный лес, который расположен за территорией, где он начал потихоньку закладывать фундамент хижины, носит чисто исследовательский характер. Он наносит на карту ручьи и реки, отмечает плодородную почву и обильность полезных трав для употребления, отмечает опасные зоны и находит мертвые или высыхающие деревья, которые он может срубить и использовать для своего дома. Он не плотник по профессии, но почти тридцать лет кочевья и непостоянства, пребывание в разных городках и селах, сделали его достаточно искусным в самых разных профессиях. Он научился всему, начиная от рыбалки до владения различными видами оружия, и поэтому с математическими способностями, которые лишь немного позабылись от неиспользования, он ступил в переходную зону леса, где лес прорывает луга, и выделить ровно ровный участок земли, чтобы окончательно превратить его в постоянное место жительства. Он полагает, что с его достаточной настойчивостью создание опалубки будет несложным, принимая во внимание его тонкие руки, совсем недавно приспособленные к гончарному делу. Скоро его слабые мышцы станут сильнее после достаточного количества взмахов топора, упорного использования рубанка, и он будет вознагражден за свои усилия домом. Глупо романтизировать такое понятие, но дом всегда был для него чуждым понятием, даже в те моменты, когда он страстно желал его. Сентиментальность, связанная с поиском места для себя, подталкивает его вперед. Есть также вопрос о недавнем преследовании его как ведьмы и впоследствии — необходимости исчезнуть в лесу, который считается всеми зловещим, и остаться там, чтобы избежать распространения слухов, любопытных глаз и жителей деревни с вилами и факелами. Оправданы ли опасения? Нет, конечно нет, ведьмы исторически были в худшем случае нейтральными и проявляли очень доброжелательный и натуралистический подход к большинству аспектов своей жизни, и на самом деле их следует рассматривать как полезных, больше похожих на лекакрей, чем на демонов. Рейген ведьма? Ну да. «Величайшая ведьма всех времен», — мог бы добавить он, если вы готовы участвовать в его бизнесе ведьмы. А если нет, то вместо этого у него есть множество прикрытий, с которыми вы можете иметь дело, в последнем из которых он был торговцем керамогранитом. Как это привело к тому, что его преследуют за колдовство? Возможно, его поймали на параллельной продажей зелий за его гончарным прилавком. Это уже не имеет значения. Важно то, что он в безопасности, теперь, благодаря его собственной сообразительности и помощи молодого колдуна-эспера — Шигео, с которым он столкнулся во время своего пребывания в городе, тот пообещал прийти и помочь Рейгену построить его дом. У мальчика есть брат, Рицу, который тоже может помочь, но он не любит Рейгена, да и сам Рейген не может не ответить взаимностью. В настоящее время Рейген остался тут, в лесу, один, так как пока Моб и Рицу не могут присоединиться к нему. И поэтому, ему придется самому оценить, что может предложить эта чаща леса и почему многие люди его избегают. По слухам, в этом лесу обитает чудовище, но никто никогда не видел его, а те, кто утверждает, что видели, либо не рассказывают Рейгену, как оно выглядит, либо дают ему крайне разные описания данного существа. Если Рейген сам не столкнется с этим, он будет считать слухи «несуществующими» и займет территорию. Не то, чтобы непонятные существа в принципе не существовали, он видел дракона на вершине водопада, мирно глядящего вниз на защищаемую им долину, и Рейгену приходилось выгонять саламандр (это маленькие огнестойкие родственники дракона, а не милые слизистые амфибии) из бочек с зерном за амбаром, где он когда-то работал волонтером. Такие существа для него — не новинка, так же как и сверхъестественное, но философия Рейгена заключается в том, чтобы адаптироваться к любым возможным ситуациям, иначе его постоянно будет преследовать страх. Может быть, лес — проклятое место, область, где граница между жизнью и загробным миром становится тонкой и размытой, или может быть, в его глубинах действительно скрывается что-то огромное и страшное. Но такие явления редки, и никто не может согласиться с тем, что именно происходит там, он склоняется к значительно более вероятной версии, что все это психосоматика, суеверие, переплетенное с неграмотностью и незнанием о том, «как вещи обстоят». Скорее всего, это медведи, волки или лисы. Наличие тяжелых шагов и глухих рычаний объясняли бы о присутствии медведей в данной области, волки — постоянные завывания и наблюдение за вами, лисы — крики и писки в ночи. Если глубже копнуть в размышления, то это могут быть грифоны, но они обычно обитают дальше на юге, или, может быть, пара Северных Лесных драконов — вид бескрылых драконов, размером с лошадь, которые могут претендовать на мили и мили леса в одиночку и еще дальше в спаренных парах. Это было бы более правдоподобно для Рейгена, чем, скажем, такие существа как они или дракон-червь вирм. Один из его более отзывчивых клиентов, тихо разговаривая с ним, широко раскрыв глаза, предположил со всей серьезностью что это гидра. У Рейгена не хватило духу сказать ему, что гидры живут на западе, у теплых, песчаных побережий. Помня об этом, он выходит во влажную темноту леса, и мох мягко хлюпает под его сапогами. Он поправляет шляпу на голове, широкие поля отбрасывают тень на его лицо, и плотно натягивает перчатки. Он не боится того, что там может скрываться. Если только это не крупный таракан. Это совсем другое дело. Его посетила мысль, что лес подобен океану. С каждым шагом становится все темнее и холоднее, и неведомые существа взывают в фальшивую ночь. Рейген вытаскивает шарф из своей сумки и наматывает его на шею, а затем колеблется, прежде чем отстегнуть фонарь от пояса и наложить слабое заклинание зажигания на масляной фитиль внутри. Мох здесь чужеродного сине-зеленого цвета, а густые потоки слизи неоново-желтого и синего цветов стекают по стволам деревьев и блестят в тусклом свете его фонаря. Воздух влажный, и дыхание Рейгена конденсируется в тумане над мягкой фланелью его шарфа. Что-то карабкается по дереву высоко наверху, и его глаза ненадолго сияют, прежде чем исчезают все его следы. Рейген какое-то время наблюдает за местом где только что было существо, а затем продолжает свой путь. Он не боится темноты или большинства вещей, которые скрываются внутри. Никогда не было страха. Если бы вам удалось разыскать мать Рейгена, она рассказала бы вам о том, как он бродит и сует свой нос куда не следует, невзирая на любые последствия, которые могут его постичь. Она называла это упрямством, безрассудством, безответственностью, но ей так и не удалось помешать его поискам знаний — он просто научился не попадаться ей на глаза. Туман покалывает его щеки и начинает пропитывать одежду влагой, когда он углубляется в чащу. Пергаментная карта, которую он принес с собой, теперь мягкая и нежная от влаги, рвется под кончиком его пера. Он вздыхает и убирает ее за пазуху, решив вместо этого создать в руке шар света (это слабое заклинание — заклинания иллюминации или освещения для него все еще в процессе освоения), зафиксировав его поудобнее, он цепляет масляной фонарь на пояс и продолжает исследовать. Заходя немного дальше в глубины, Рейген может видеть разнообразные разноцветные грибы усеивающие пейзаж, некоторые из них светятся вдалеке бледно-голубым биолюминисцентным светом. Другой гриб, что вызывает беспокойство, врос в позвоночник явно мертвой лягушки и ведет ее тело через мутный поток воды. Лягушка-зомби сначала останавливается, а затем продолжает двигаться в том же направлении, но на этот раз по широкой петле. Рейген держит свой светящийся шар, чтобы увидеть, чего она избегает. — Хорошая мысль, — бормочет он лягушке, наблюдая, как покачивается шляпка гриба на спине, мертвая жабка неуклюже выбирается из воды и ползет по подлеску. Очевидно, даже грибы знают об опасностях, присущих волшебным кругам. Рейген некоторое время следует за потоком, пока звук бегущей воды не становится громче. Кажется, что он исходит из пещеры перед ним. Вход в пещеру темнее темноты, оттуда дует прохладный поток воздуха и слышится эхо всплесков, которые отдаются звоном в лесу. За исключением этого, жуткая атмосфера леса исчезла — ни жуков, ни сов, ни озорной болтовни духов или феечек. Мертвая тишина, кроме пещеры. Рейген не делает шаг вперед. Он знает, как природа говорит ему повернуть назад. Так он и делает.***
Второй поход Рейгена в лес намного ближе к дому, и на этот раз он прихватил с собой топор. Недалеко от его будущего места обитания есть мертвое дерево, которое он использует для тренировок. Рейген давно не ощущал веса такого инструмента в своих худощавых руках ремесленника, делает несколько пробных взмахов по дереву, чтобы его тело привыкло к равновесию, весу, то, как его руки замахиваются и прочно вонзают лезвие топора в дерево. Он работает с мышцами, которых он не помнит, напрягает середину спины, но чувствует себя хорошо, освежающее, и после добрых получаса тренировки он оставляет топор, застрявший в мертвом стволе, и направляется обратно в свою временную палатку за водой, его волосы мокрые от пота и челка неприятно прилипает ко ко лбу, идя Рейген чувствует как капли пота катятся градом по обнаженной коже спины, что немного щекочет. Тем не менее, он замедляет свой ход и останавливается прямо перед тем, как достигает своей маленькой поляны где расположен фундамент его дома, и оборачивается. На него обращен взгляд, хоть и неясно, откуда он исходит. Рейген вызывающее смотрит в ту сторону откдуа он чувствует исходящий взгляд. Он ничего не говорит, ведь он умнее, чем просто откликнуться, но он следит за тем, чтобы тот, кто смотрит на него, знал, что он знает о его присутствии. Это не пугает и не нервирует его, но Рейген чувствует небольшую застенчивость, поэтому быстро продолжает свой путь к палатке. Он не может надевать повязку на грудь, выполняя такую тяжелую работу, но он слишком сильно потеет, чтобы носить рубашку, что оставляет мало места для фантазии относительно его груди. Если то, что наблюдает за ним, обладает разумом, то это может создать неловкую ситуацию. Но также вполне возможно, что это просто какое-то животное, и Рейген чувствовал бы себя глупо, жертвуя собственным комфортом по пустякам. Итак, его грудь остается свободной, бледной и слегка покрытой веснушками. Она блестит от пота, небольшой размер делает ее вполне комфортной для того, чтобы можно было ее не перевязывать. В некоторые дни Рейген обнаруживает, что ему даже очень нравится оставлять грудь оголенной, особенно теперь, когда его эликсиры возымели ожидаемый эффект, сделав его грудь более плоской. Он подходит к палатке и проскальзывает внутрь за бурдюком и горстью ягод, чтобы восстановить силы перед предстоящей рубкой. Но ощущение того, что за ним наблюдают, не исчезает, и кажется только усиливается, когда он снова выходит из палатки и подтягивается. От этого волосы на затылке встают дыбом, а по позвоночнику бегут мурашки. Он чувствует себя окруженным, окруженным со всех сторон чем-то или кем-то. Это отвлекает. Он побрел обратно в лес и достает свой топор с назойливым чувством раздражения. Сегодня он получит пиломатериалы, независимо от того, сколько глаз будет смотреть на него и что они будут думать о нем. Лес может пялиться на него сколько угодно, ему нужно построить дом. Напряжение нарастает с каждым взмахом, с каждым громким щелчком по деревьям. Одно дерево падает с грохотом, ветки ломаются и трещат, и Рейген чувствует как его шею снова покалывает, прежде чем немедленно перейти к следующему. Существо в лесу изучает его, он может это сказать, он чувствует как глаза скользят по его телу, когда он двигается, знает, что если оно разумно, ему вероятно нравится то, что он видит. Он не может позволить себе замедлить свое продвижение из-за подглядывающего лесного духа, дом должен быть готов до первых заморозков. Его конечности превратились в желе к тому времени, когда он решает закончить рубку. Спина горит, плечи налились свинцом. Деревья лежат там, где их срубили, а позже у Моба будет задача — помочь ему переместить срубленные деревья. Грудная клетка Рейгена тяжело поднимается и опускается, пока он ходит, пытаясь дать воздуху остыть кожу и стряхивая дрожь с рук. Тем не менее, в его спину по прежнему впился чужой взгляд, и он поворачивается лицом к тому направлению, откуда это чувство исходит сильнее всего. Лес смотрит в ответ, ожидая… чего? Рейген какое-то время смотрит в темноту, а затем подносит руку, чтобы нанести легкий шлепок себе по обеим грудям, просто чтобы посмотреть, что произойдет. Видимо, это смутило зверька в лесу, потому что ощущение слежки тут же испаряется и дикая природа снова начинает болтать как ни в чем не бывало. Кажется, что-то в лесу влюблено в него или, по крайней мере, любит его грудь, и Рейген не совсем понимает, что он при этом чувствует. Если оно останется на расстоянии и будет доброжелательным, он может с этим смириться. Или, если оно будет подходить ближе, то пусть оно будет соседом для него. Любопытство Рейгена, безусловно, возбуждено, он не может солгать об этом. Рэйген, несомненно, заинтересован, он не может отрицать этого – но он впервые пребывает в такой ситуации. Возможно, Моб сможет дать ему больше информации, когда он придет.***
— В лесу очень сильное присутствие, шишоу, — это первое, что Моб говорит ему по прибытии, указывая в глубину леса. — Разве вы не чувствовали это? — Да, — вздыхает Рейген, предлагая Мобу чаю. — Оно наблюдало за мной. Я надеялся, что ты сможешь лучше понять, что это такое. Моб прижимает чашку с травяным чаем к груди глядя на деревья, пока Рицу управляет тележкой, которую они привезли с собой. — Не могу сказать точно, но оно обладает разумом. Как человек. Пока вроде проявляет нейтральность, но в то же время оно настороженно. Рейген смотрит на лес, морщась. Да, тогда он определенно устроил шоу на днях. — Хм. Что, по-твоему, мне делать? Отменить всю эту операцию и найти какой-нибудь другой лес с привидениями, чтобы спрятаться в нем? Моб выглядит задумчивым, обычный пустой взгляд сменяется острым любопытством. — Ну… нет, — говорит он после паузы. — Я не думаю, что он причинит вам вред, если конечно вы не собираетесь причинять ему вред. Попробуйте сделать подношение или попросить его, можете ли вы разделить землю. Это может быть какой-то лесной смотритель. Если вы подарите ему подарки и объясните свою ситуацию он может предоставить вам убежище. Вам просто нужно согласиться на любые условия, которые он установит. В конце концов, это его дом. — Мне сделать это прямо сейчас? Моб отпивает чай, задумчиво закрывая глаза. — Ритцу и я дадим тебе пространство, шишоу. Я чувствую, что лучше оставить это между тобой и этим. Рейген закатывает глаза. — Отлично, а если он меня съест? — ворчит он одним уголком рта. Моб слегка улыбается ему в ответ. — Ты счастливчик, шишоу. С тобой все будет в порядке. С этими словами Моб возвращается к тележке, создавая дистанцию между собой и существом в лесу и оставляя Рейгена в полном одиночестве вести переговоры с сущностью самого леса. Он вздыхает и берет себя в руки, ставит свой чай на пенек и начинает свое, третье по счету, путешествие в темноту. На этот раз кажется, что путешествие короче, но, может быть, его знакомство с ландшафтом увеличивается, или, может быть, он слишком погружен в мысли о том, как обратиться к этому существу в лесу, и он забывает считать свои шаги. Как бы то ни было, он останавливается в полумраке между неприметным лесом и зловещей глубиной и откашливается. — Прошу прощения, что не представился раньше, я не был уверен, насколько правдивы эти слухи, — начинает он, махая ладонью вокруг запястья. — А-а-а, я извиняюсь за, э-э. Инцидент с грудью несколько дней назад. Я прощупывал почву, если можно так сказать. Я — Рэйген Аратака, величайший ведьмак столетия, а мои товарищи там — мой ученик Моб и его брат Рицего. Они не будут здесь на постоянной основе, ведь у них есть своя жизнь. Но я ищу убежища. Жизнь ведьмы опасна, я уверен, вы можете себе это представить. Нет ответа. Но Рейген чувствует на себе взгляд, и это подстегивает его уверенность говорить дальше. — Я не собираюсь причинять никакого вреда, я просто хочу разделить с вами землю и использовать ее по мере необходимости. Я не буду жадничать и не буду знакомить широкую публику с вашим домом. Я счастлив принести вам дары или подношения в обмен на использование ресурсов вокруг меня… и, я полагаю, я готов принять любые условия, которые вы установите, — он вздыхает, снимает шляпу, ерошит свои волосы. — Если вы не хотите, чтобы я оставался здесь, я соберу вещи и уйду. К счастью, у меня еще нет дома, но я заранее извиняюсь за то, что срубил деревья, а потом просто оставил их. Если конечно вы действительно хотите, чтобы я ушел. Слышится сильный вздох и, наконец, из глубины раздается мягкий, низкий голос, грубый от неиспользования, словно пробуждающийся от долгого сна. — Останься, — бормочет он. Просьба. — Я так давно не видел никого, кто бы не боялся. Это приятно, что ты здесь. Рейген расслабляется, легко складывая руки на груди. — Хорошо. Каковы ваши условия? Пауза. Воздух наполнен мыслями существа, глубокие вдохи сотрясают влажный воздух. — Мне нужно все, что вы можете принести из внешнего мира. Новости, безделушки, одежду. Я просто… хочу наверстать упущенное. — Вы примите еду? — Да. Рейген улыбается и снова надевает шляпу на голову. — Я могу это сделать, — обещает он. — Ваше гостеприимство просто подарок судьбы. Спасибо. — А... и еще одна последняя просьба, — торопливо добавляет голос, когда Рейген поворачивается, чтобы уйти. — Не… не считай, что тебе это нужно, кхм. Прикрывайся, если занимаешься тяжелой работой. Щеки Рейгена заливаются жгучим жаром, шея тоже стремительно становится горячей, и он машет рукой, кашляя в другую. — Ч-что, вам нравится то, что вы видите? — Я извиняюсь, мое намерение — это... ваш комфорт. Я наблюдаю за вами, чтобы вы были в безопасности. Вот и все. Рейген сглатывает. Тепло в голосе заставляет его внутренности перевернуться, а грудь сжиматься. — Действительно? — он ловит себя на том, что дразнит, не в силах остановить следующие слова, которые вылетают из его рта. — С таким предисловием я почти подумал, что вы хотите, чтобы я вдобавок предложил свое тело. Голос втягивает воздух и, несколько натянуто, говорит просто: — Вы шутите. Рейген возится со своими перчатками, весело смеясь. — Конечно! Я, ах, ценю разрешение заниматься своими делами, как будто вас никогда не было рядом. — Д-да. Это… меня это не беспокоит. Можешь идти. — Могу я узнать ваше имя? — Еще нет. Рейген один раз кивает и улыбается деревьям. — Еще раз спасибо. Я пойду, — он поворачивается, чтобы уйти, и затем делает паузу, прежде чем достать из одного из карманов маленькое увеличительное стекло и положить его на камень. — У меня их много. Это мое первое подношение. Я скоро вернусь.***
И вот он. Стены его деревянной хижины низкие — еще не до конца достроены, когда он возвращается следующей ночью. В этот раз его подношением является разбитый жеод, который нашел по дороге в город (конечно же, он немного замаскировал свою внешность), чтобы закупиться едой и другими припасами, а также толстый кусок мяса от лучшей местной скотины, мяса, из части которого он приготовил себе похлебку. У него нет возможности узнать, что предпочитает существо, приготовленное или сырое, но он полагает, что это лучший вариант — свежайшее мясо, отрезанное от коровьей туши. Оно настолько свежо, что его руки окровавлены, когда он снимает его с разделочной бумаги и кладет на тот же камень — их невербальное соглашение о том, что это лесной алтарь, где Рейген перед этим оставлял мелкие подношения. На следующий день куска мяса не стало, на камне даже не осталось крови, и Рейген смеется. — Тебе понравилось, не так ли? — спрашивает он у большого дерева, которое стоит за алтарем. Дерево не отвечает, но он чувствует взгляд на себе. Той ночью он проснулся от ужасной какофонии, раздающегося снаружи, и выскочил из своей палатки, чтобы узнать, что происходит. Но к тому времени, как он успел выйти, никого не оказалось поблизости, за исключением тяжести взгляда его таинственного надзирателя и огромной кучи древесины, свежеуложенной рядом с полузавершенной хижиной. Деревья были срублены большими когтями, концы зазубренные и неровные. И этого материала не только достаточно, чтобы завершить строительство дома, да еще и останется на запас. Рейген уставился в изумлении на срубленные деревья, а затем смотрит в глубь леса. — Ты сделал это? — Тебе нужен дом. Я знаю самые лучшие и здоровые деревья. Теперь тебе не нужно подвергать себя опасности в поисках большего. — Я прекрасно могу позаботиться о себе. — Тогда считай, что присматривать за тобой — часть моих условий, — в голосе слышится строгость. — Это… это вежливость. Рейген жует внутреннюю сторону щеки и изучает груду древесины. — Спасибо, что принесли это мне, это… это очень полезно. Правда. Дерево не отвечает на его благодарность, но он чувствует самодовольство, витающее в воздухе.***
В лесу становится прохладнее, листья редких лиственных деревьев, которые растут среди вечнозеленых растений, окрашиваются в желтый, оранжевый и красный, а стены хижины становятся выше и выше, со временем появляется крыша, и стены новопостроенной хижины наполняются уютом и удобствами. Рейген продолжает оставлять свои подношения из мяса и безделушек, а взамен ему приносят дрова и свежие шкуры местной дичи, которые искусно отделенны от тушек животных — они служат Рейгену в качестве ковриков, одеял и материалов для одежды, его надзиратель посоветовал ему использовать шкуру животных для одежды, так как это наиболее эффективный способ защитить себя зимой. Это очаровывает и побуждает Рейгена постепенно оставлять свои подношения ближе к дому, как в попытках мельком увидеть своего защитника, так и в попытке избежать неуклонно пробирающуюся холодную осень и надвигающуюся зиму. Тем не менее, сущность в лесу продолжает скрываться, и много ночей Рейген обнаруживает, что его неуклонно приближающийся алтарь к дому пуст от всего, кроме пятен крови, а крик одинокого волка часто раздается в темноте неба глубоко в лесу. Так продолжается до первого снега в середине октября. Землю устилает тонкий покров снега, словно весь мир был покрыт сахарной пудрой, а луна ярко светит сквозь прорези густых облаков, созданных ветром. Рейген закутывается в один из дарованных ему меховых шкур, превратив ее в теплую накидку с капюшоном, и рвет пергамент, который был обернут вокруг его подношения для надзирателя. Мясо было куплено только сегодня утром, а затем немедленно охлаждено в магической морозильной камере Рейгена, так что оно осталось свежим и до сих пор пропитано кровью, кровью, которая теперь сочится по его пальцам и пачкает складки ладоней. Он осторожно прижимает сверток к себе и открывает заднюю дверь. Выходит и останавливается, чтобы поправить накидку, но почувствовав пристальный взгляд, поднимает глаза и замирает. Перед ним возвышается массивный зверь, неподвижный как статуя, отбрасывающая резкую тень на скудный снег под ним. Снег припудривает его кудрявую шерсть, и большая, сильная рука тянется к алтарю, широкие карие глаза, обрамленные густыми ресницами, осторожно смотрят на Рейгена. Рейген улыбается. — Значит, ты мой наблюдатель, хм? Похоже, я наконец-то тебя поймал. — зверь, человек-волк, имеет приличие выглядеть смущенным, поглядывая в сторону и прижимая уши к мускулистой шее. — Не знаю, почему ты так долго прятался, ты всего лишь собака. В собаках нет ничего страшного. Человек-волк вторит его речи грубым, самоуничижительным смехом. — Ну… прости меня за то, что я предположил, что ты испугаешься, — бормочет он мягким голосом. —Оборотней, как правило, ненавидят и на них охотятся. — Ведьм тоже, — замечает Рейген, — я полагаю, ты не думал, что я буду сочувствовать. Человек-волк поджимает хвост и садится на снег, редкий лунный свет освещает его тяжелое дыхание. — Никогда не помешает быть слишком осторожным. Ты не знаешь, через что я прошел. — Ты также не знаешь, через что я прошел, но мы оба можем согласиться, что мы здесь жертвы. Ты наконец скажешь мне свое имя? Я умираю от желания узнать, кто защищает меня, большой мальчик. Человек-волк корчит при этом смешное лицо, широко раскрыв глаза и навострив уши. Его хвост виляет из стороны в сторону позади него, и Рейген самодовольно отмечает этот ответ. — Э-э, Серизава Кацуя, — бормочет он. Рейген ухмыляется ему и вытягивает руки с мясом на раскрытых ладонях. — Иди сюда, Кацуя. Серизава подходит и наклоняется, чтобы понюхать мясо, все еще колеблясь, глядя на Рейгена, как будто спрашивая разрешения. Как хороший мальчик. Рейген ловит себя на том, что он чувствует себя довольным еще больше. — Можешь есть. Серизава осторожно берет мясо у него из рук, запрокидывая голову, чтобы проглотить целиком, прежде чем оборотень трясущимися лапами осторожно обхватывает дрожащие запястья Рейгена, которые все еще раскрыты в жесте предложения, в попытке успокоить их. Он снова смотрит на Рейгена из-под бровей, а затем слизывает свежую кровь с его кожи длинным горячим языком, ловким и сильным следуя каждому изгибу рук Рейгена. Рейген дрожит. Это как если бы он был набожным священником, и теперь его бог наконец явился ему и при этом начал восхвалять его, а не наоборот. Обладает ли Рейген властью над Серизавой, которой раньше он не замечал? Является ли это частью плана Серизавы по сохранению их договоренности? Если это так, то почему он так нежно очищает руки Рейгена от крови, вызывая чувство служения? Или, может быть, он уже служил Рейгену в виде подношения различных припасов и обеспечения защиты для блондина? Или, может быть, его одолевает собачий инстинкт, и голод заставляет его вылизать все до последней капли. Возможно... возможно, Рейген слишком долго был один, слишком долго не был в обществе, которое не презирало его, и слишком много думал обо всем, кроме своих потребностей и желаний. Он также был тем, кто в первую очередь ослепил Серизаву — боже, он что, запутался? Он здесь единственный странный? Серизава в последний раз облизывает вену, которая немного вздулась на внутренней стороне его запястья, медленно, но уверенно. Во рту у Рейгена пересохло, и он зажмурил глаза, чтобы прогнать своенравные мысли из головы. Это трудная задача. Дыхание и язык Серизавы ощущаются ожогом на фоне прохлады сентябрьской ночи, а его пульс пульсирует по руке сквозь твердые подушечки лап. Серизава большой и, если не считать очевидных волчьих черт, сложен как смесь медведя и человека — толстые, сильные руки, мускулы нечетко выражены, но определенно присутствуют. Его мех вьется на голове там, где были бы волосы или грива, а на остальной части тела шерсть гладкая, махагоновая, завивается в мягкие волны. Шкура у него сейчас явно утеплена на зиму, утолщенная подшерстком для защиты от холода, ушки мягко округлены густым пушком. Руки и кисти выглядят как у человека, структура его ног смахивает как задние лапы у собаки, и оканчиваются огромными волчьими ступнями. И эти глаза… эти большие, круглые, темно-коричневые, иногда переливающиеся янтарем, глаза… Рейген возможно чувствует притяжение к нему. Это может превратиться в нечто глубокое, когда Серизава опускает руки и осторожно прижимает его к стене хижины, создавая напряженное пространство между ними. Выгибает шею, чтобы приблизить свою морду к голове Рейгена. — Рейген-сан, — шепчет он, как всегда вежливо, дыхание вырывается из его ноздрей и пасти, — могу… могу ли я изучить твой запах? До сих пор твой запах был слишком слабым, и я… я хотел бы лучше узнать тебя. Сердце Рейгена колотится в груди, и он широко раскрытыми глазами смотрит в лицо Серизаве. Это наверное выглядело как страх, потому что уши Серизавы прижимаются к его голове, и он отходит, создавая между ними болезненную дистанцию. — Извини, я тебя пугаю… — Это не так, — выпаливает Рейген, хватая его за руку. Серизава выглядит удивленным, хотя и настороженным, а Рейген сглатывает и отпускает. — Я… если тебе от этого станет легче общаться со мной, я хочу, чтобы ты делал то, что тебе нужно. Я не боюсь. Я не боялся. Я люблю собак. — Я не собака. Я оборотень. Рейген фыркает и машет рукой, его щеки до одури пылают жаром на холодном воздухе. Вся прекрасная и интригующая напряженность, которая присутствовала мгновение назад, испаряется, и Рейген не делает ситуацию более подходящей для своих похотливых желаний. — Это как по-собачьи. Смотри, дело в том, что я не боюсь, обнюхай меня везде, если хочешь. Я просто… не ожидал, что ты так внезапно подберешься так близко. Вот и все. Серизава склоняет голову набок. — Я должен быть подальше? — Подойди так близко, как хочешь, —разочарование звучит в его голосе, но оно направлено только на него самого. Он внутренне корит самого себя за то что ведет странно, он просто делает то, что делают собаки, Серизава едва знает его, думает Рейген, это не должно быть сексуально. — Если тебе нужно меня понюхать, понюхай меня. Я никуда не уйду. Серизава смотрит скептически, но когда Рейген раскрывает объятия, приглашая его действовать, он снова прижимает его к стене и зарывается мордой прямо в волосы Рейгену. Рейген вздрагивает, и Серизава начинает тщательно его обнюхивать. Он перемещается от его волос к щеке Рейгена, а затем к шее, шерсть щекочет его и заставляет снова вздрогнуть, непроизвольно зажмурить глаза. Прикосновение нежное, осторожное, как будто Серизава беспокоится о том, чтобы не причинить ему вреда, а его нос холодный и мокрый. Должно быть что-то интригующее в запахе, исходящем от шеи Рейгена, потому что Серизава некоторое время усердно нюхает, а затем облизывает шею. Когда кулаки Рейгена сжимаются настолько сильно, что костяшки пальцев белеют, а коротко стриженные ногти больно впиваются в ладони, он смутно вспоминает, что случайно размазал там кровь, разворачивая мясо. Он чувствует зуд прямо в том месте, где его челюсть соединяется с горлом, именно там сейчас длинный язык Серизавы изящно скользит по мягкой плоти. Рейген чувствует слабость. Прошло уже довольно много времени, и, может быть ему нужен любовник, чтобы избавиться от этой сильной потребности. Однако он не может рисковать тем, чтобы другой человек сообщил всей округе о ведьме, и он еще не в достаточно хороших отношениях с Серизавой, чтобы сделать ему предложение о занятии чем-то большим. Поэтому что он кусает тыльную сторону ладони, чтобы заглушить любые смущающие звуки, и пытается выровнять дыхание и казаться нормальным. К счастью, или, можно сказать, ужасу, язык Серизавы быстро выполняет свою задачу, и он продолжает обнюхивать руки и грудь Рейгена, виляя хвостом. Затем он переходит к ногам Рейгена, избегая его промежности, что, как предполагает Рейген, спасает их обоих от сильного смущения, прежде чем Серизава вновь выпрямляться. — Спасибо, — мягко говорит он Рейгену, склонив голову и звуча значительно более расслабленно. — Ты пахнешь заслуживающим доверия. Рейген дуется, его щеки все еще горят. — Значит, после двух месяцев, когда я кормил тебя и делал так, как ты просил, ты все еще не доверял мне? Серизаве хватило наглости выглядеть слегка удивленным. — Как я уже сказал, большинство людей хотят моей смерти. Я не мог знать, что ты будешь добр ко мне безоговорочно. Ты доверял мне? Рейген открывает рот, чтобы возразить, но затем закрывает его, скрестив руки на груди. — Это не справедливо. — Ты сделал это, не так ли? — Разве я не должен был? — Я бы сказал, довольно глупо доверять бестелесному голосу в лесу. Рейген отчаянно размахивает рукой перед ним, запинаясь. — Слушай, я никак не мог узнать, был ли ты духом или кем-то еще, кто мог серьезно навредить мне, если я ослушаюсь! Я доверял тебе, потому что моя жизнь вполне могла оказаться на кону! Серизава просто напевает, выглядя довольным собой, а Рейген стонет. — Как ты вообще узнал что я в твоем лесу? — Я наблюдал за тобой с тех пор, когда ты впервые мельком зашел в лес, но я не сразу уловил что ты подумывал вернуться и остаться тут. — Я горжусь тем, что меня трудно читать. — И я выживаю, читая людей. Когда ты занимаешься этим столько же лет, сколько и я, ты учишься читать то, что скрыто, — Рейген усмехается и отводит взгляд, а Серизава смеется, мягко, тепло, и о боже, снова приходят эти мысли. — Кроме того. Похоже, ты не слишком старался скрывать свои мысли и намерения до того, как увидел меня. — Ты сказал мне притвориться, что тебя здесь нет! — Рейген пыхтит. — Я не могу тебе поверить. — Мм, — Серизава смотрит на руки Рейгена. — Спасибо за ваши постоянные подношения. Мясо очень хорошее. Трудно охотиться скрытно, когда ты такой большой, как я, и у меня мало выносливости в этой форме или в моей человеческой форме. Возмущение Рейгена растворяется, и он улыбается. — Тогда я буду продолжать кормить тебя. Ты можешь подойти к дому так близко, как тебе удобно. Серизава фыркает и прижимает голову к рукам Рейгена, урча глубоко в горле и потирается о ладони. Рейген понимает намек и гладит его, смеясь. Его мех густой и мягкий, а голова большая, возможно, такая же широкая, как собственная грудь Рейгена. Вытягивая шею, Рейген ловит виляние хвоста Серизавы. — Хороший мальчик, — бормочет Рейген, пытаясь говорить ровным голосом. — Хороший мальчик.***
Ночь за ночью Серизава задерживается все дольше у хижины, после того, как съедает свежее мясо из рук Рейгена. Он никогда не появляется днем, когда, по-видимому, находится в своей человеческой форме, предпочитая оставаться в тени и сохранять анонимность в облике волка. Рейген не ненавидит это, скорее он любит Серизаву и хотел бы узнать все его стороны, все его формы. Он хотел бы пригласить его к себе домой и накормить свежеприготовленной, домашней едой. Но ближе всего они находятся друг к другу, когда Серизава стоит у его порога посреди ночи, воет, когда небо достаточно чистое, чтобы увидеть луну, и застенчиво скулит, когда Рейгену требуется немного больше времени, чем обычно, чтобы приготовить мясо. У него ум человека, но ночью он пьянеет от дикости, опьянеет от дикой природы. И хотя его слова соответствуют уровню высокоинтеллектуального и мудрого человека, который укрылся от страха перед преследованием и чтобы защитить других от себя, его действия индетичны с животным. Рейгену кажется, что он приручает его, заманивает, заставляет пускать слюни к самому порогу своего дома, обучая его принимать тот факт, что еда может быть не приготовлена вовремя — концепция, которую Серизава, кажется, понимает своим человеческим мозгом, но упрямо отказывается признавать в своем волчьем мозгу, выглядя совершенно смущенным от своего же животного нетерпения. Его физическое поведение также озадачивает Рейгена, потому что он не уверен, где проходит грань между волчьим инстинктом и человеческим интересом (возможно, плотским). Серизава часто трется о него лицом в знак приветствия, это действие, которое Рейген позже обнаруживает, также успешно помечает его запахом. Серизава тает от ласк, словно ему никогда раньше не оказывали такой осязаемой и искренней привязанности. Он часто лижет Рейгена, в основном его руки, но иногда лоб или щеку. Он позволяет Рейгену гладить себя, поощряя это, почти умоляя об этом, неохотно стуча хвостом по земле, когда руки Рейгена зарываются в его шерсть. Он продолжает приносить Рейгену и свои собственные подарки, часто в уже знакомой форме дров или мехов, бережно разложенных на крыльце Рейгена или, если их доставили ночью, он осторожно передает из собственных рук в руки Рейгена. Но его присутствие само по себе тоже является подарком. С каждым последующим визитом он кажется все более нерешительным уйти, но так же не решается остаться, когда Рейген приглашает его. Может быть, Рейген развивает их дружбу слишком быстро? Возможно, Серизава ценит только еду и новости о внешнем мире, которые рассказывает ему Рейген, чувствуя себя обязанным отплачивать ему? Неужели он не доверяет ему до сих пор, теперь уже в глубокую темную ноябрьскую ночь, когда осень плавно переходит в суровую зиму? Или, может быть, Рейген слишком многого от него ожидает. Товарищество никогда не было частью сделки, не говоря уже о близости. Дружба, хрупкая, полна путаницей Рейгена относительно намерений в их отношениях (чисто платоническая? или есть ли на самом деле сексуальное напряжение, которое он видит в темном взгляде Серизавы и языке, благоговейно скользящем по его пальцам?), но все же дружба была замечательным бонусом, и он должен быть благодарен за то, что ему предоставлено столько, и оставить все как есть. Это не останавливает Рейгена от желания хотеть его, но это и не согревает холодную боль одиночества в тишине ночи после того, как его товарищ снова скользнул обратно в лес.***
Следующий подарок Серизава преподносит ему в холодных сумерках в середине декабрьского вечера, когда небо окрашено в розовые и фиолетовые тона на далеком горизонте, а винно-темная ночь окутывает последние остатки вечера и отбрасывает глубокие синие тени на искристый снег. Рейген в ужасе. Он забился в самый дальний угол своей хижины, задернул шторы, спрятался между книжной полкой и стеной, и в настоящее время пытается сохранять спокойствие и сжимает красиво выгравированую рукояту кинжала в одной трясущейся руке, а другая его ладонь покоится на мешочке с летучими зельями. Рядом с его домом бродит охотник за головами, с одним из которых Рейген имел несчастье столкнуться однажды — у него есть уродливый шрам на спине, спрятанный под рубашкой, а так же небольшой шрам на шее, который доказывает что за его головой охотятся. Или будет еще лучше, как однажды выразился охотник за головами, если Сакураю удастся заполучить его живое тело, чтобы горожане могли повязать его на деревянный крест и смотреть, как он горит. Сейчас он на крыльце, и Рейген слышит, как он точит меч, громкий звон точильного камня по кованому металлу. Он не высокомерный, просто уверенный в себе и терпеливый. Он знает, что Рейген здесь (как он его нашел?!) и терпеливо ждет момента, когда Рейген попытается убежать. Это пугает его до глубины души. Рейген сглатывает, меняет свою позицию, облокотившись об стену он чуть-чуть приподнимается на нетвердых ногах. Пол скрипит, и он замирает, звук заточки снаружи резко прекращается. — Бля, — это все, что он может прошептать себе под нос. — Блядь. Паника вскипает в его груди, как шипение в бутылке шампанского, он падает на задницу и зажмуривает глаза, но затем раздается крик и глубокое рычание. Серизава. Рейген хочет встать и посмотреть, в порядке ли Серизава, но его конечности словно желе, а сердце все еще колотится слишком быстро, чтобы мыслить здраво. Он может только сидеть и слушать, как рычание превращается в яростный лай, лай приближающегося к добыче волка, и какие-то звуки борьбы звучат в сгущающейся ночи. Рейген считает тиканье часов на стене напротив него. Потасовка начинается и заканчивается через тридцать две секунды, но кажется, что прошел час. Еще десять требуется, чтобы крыльцо заскрипело под тяжестью кого-то значительно крупнее человека, и еще семь секунд, когда дверь распахивается. Серизава наклоняет свою голову, чтобы пройти через дверной проем, а его лицо выглядит диким и обеспокоенным, что-то в широко раскрытых глазах смягчается, когда он смотрит на Рейгена. Наконец, когда Серизава делает полный шаг внутрь, Рейген чувствует, что может двигаться, и он вскакивает на ноги, на мгновение спотыкается на четвереньках, прежде чем броситься к Серизаве и крепко обнять его, руки рыщут по шерсти оборотня в поисках повреждений. — Я в порядке, — он отдаленно слышит, как Серизава говорит, — со мной все будет в порядке. Он не причинил мне вреда. Рейген отстраняется и обхватывает голову Серизавы руками. — Ты уверен? Если он причинил тебе боль из-за меня… — Он этого не сделал. А если и сделал, то не из-за тебя, — затем Серизава садится, закрывая за собой дверь. Он все еще на несколько дюймов выше Рейгена, сжимает потные ладони блондина. Рейген чувствует себя крохотным в его хватке, обе лапы могут с легкостью обхватить его талию, и колени Рейгена угрожают снова подогнуться. — Теперь, пожалуйста, будь со мной откровенен, — бормочет Серизава, — ты в порядке? Рейген тяжело кивает, хотя его сердце все еще стучит в грудной клетке, как испуганная птица в клетке. Он солгал, и где-то на задворках сознания он предполагает что это из-за того, что уязвимость никогда не приводила его к чему-то хорошему, и он до такой степени погряз в том чтобы скрывать уязвимость и другие чувства, что ему теперь сложно не лгать. Но Серизава знает его. Хоть он до сих пор он не видел дома Рейгена изнутри, но он знает руки Рейгена, его лицо, его глаза, интонацию его голоса, полноту его смеха, широту его личности. Серизава пристально следил за ним каждый день с середины лета, как без ведома Рейгена, так и с его ведома, наблюдал, как он двигается, как улыбается, как говорит правду и как лжет. И Рейген замечает это, нахмуренные брови Серизавы и его прижатые уши к голове. Все кричало в Серизаве о том, что он понимал — Рейген солгал. Он не указывает на это, но прижимает Рейгена к своей груди, и если даже Рейген вздрагивает и дрожит под его громоздким телом, ни один из них не признает этого. Остаток ночи прошел как в тумане. В основном они оказываются в постели Рейгена. Размеры тела Серизавы не позволяют уместиться даже на двухместном матрасе, так что его руки и лапы свисают, а каркас кровати жалобно скрипит под его весом. Оборотень не хотел уходить, а Рейген нуждался в том, чтобы он остался, не смотря на то что его кровать не была создана для кого-то вроде Серизавы, Рейген все равно уютно устраивается с ним. Разум Рейгена проясняется только тогда, когда он просыпается вместе с Серизавой около полудня следующего дня и обнаруживает, что Серизава намного меньше, но все же внушительных размеров, совершенно человеческий, глубоко спящий и полностью раздетый. Он оказывается более мягким, чем ожидалось, с немного пухлой фигурой, если выражаться конкретнее, и примерно такой же волосатый, каким Рейген ожидал увидеть его человеческий облик, с милыми кудрями, ниспадающими на его лоб и зажмуренные глаза. Его кожа теплая и контрастно загорелая на фоне бледной кожи Рейгена, и, конечно же, он все еще выглядит как волк. На макушке у него торчат волчьи уши, в приоткрытом рту виднеются острые зубы, а хвост неосознанно, вальяжно движется под одеялом. Сердце Рейгена пропускает несколько ударов. Конечно же, Серизава выглядит красиво и в обеих формах. У самого Рейгена чуть ли не текут слюнки при виде него, а в животе полыхает жар. Но он может пережить это, ему просто нужно перестать… смотреть… Левый глаз Серизавы медленно открывается, длинные ресницы сверкают в ярком солнечном свете, лучики солнца падают на его радужку и его землисто-коричневые глаза переливается со цветом яркой меди, а сердце Рейгена внезапно останавливается и ухкает в желудок. Его лицо, должно быть, выражало неловкость, потому что Серизава быстро приходит в себя и натягивает на себя одеяло. — Мне очень жаль, я не должен был… — Нет, нет, ты…— Что должен сказать Рейген? Любой из его вариантов кажется неуместным, с нотками заигрывания, тонко завуалированные с гостеприимством. — Я... совсем не против. Ты хорошо выглядишь. Ебать. Серизава выглядит таким же удивленным, как и Рейген, и открывает рот, чтобы ответить, но Рейген опирается на локти и молниеносно вскакивает с постели, размахивает руками, откашливаясь, чтобы восстановить подобие контроля над своими словами. — Я имею в виду, что это… я не видел твою человеческую форму, так что это неожиданно… — Нет, Аратака, не говори так, идиот! — но... в хорошем смысле, ты не выглядишь плохо или что-то в этом роде! — Еще хуже! — Ты… ты хочешь позавтракать? — Боже, придерживайся этого направления разговора, это уже получше звучит. — Ну-у или, я полагаю, это поздний завтрак, но в любом случае я бы хотел тебя накормить, так как мне это нравится. — Он опять превратил это в странный каламбур. Серизава слегка нахмурил брови, когда он, кажется как в замедленной съемке, пытается переварить бешеную болтовню Рейгена, прижав уши, рассеянно глядит на него. Он нелепо опирается на изножье кровати, удерживая весь свой вес на одной руке, а другую кладет на слишком вывернутое бедро. — Э-э… да, еда звучит хорошо, я… не самый лучший повар, поэтому я, э-э. Большую часть я просто охотился и ел животных…? Давненько я не ел нормальной еды. — Отлично! Я удивлю тебя чем-нибудь вкусненьким и сытным… — Можно… извини, я не хочу перебивать, — перебивает Серизава, потирая свой затылок, — можно мне сначала одежду? Рейген продолжает странно улыбаться ему в течение секунды, пока его лицо краснеет, вспоминая, что Серизава голый прямо под под этим одеялом, перед ним, а также Рейген упустил тот факт у него нет никакой одежды, которая подошла бы Серизаве. — Ах! Да! Э-э, моя одежда может быть недостаточно большой… но у меня есть заклинание изменения размера, так что это можно исправить, не волнуйся. Серизава кивает, расслабляясь настолько, что одеяло спадает с его груди и, о господи. Впервые в жизни Рейген был благодарен за то, что не родился с полностью сформированным членом, потому что он не хотел бы, чтобы Серизава видел, как он возбуждается от этого. В нынешнем виде его член — это та часть его собственного тела, на которую его мозг сейчас сосредоточился больше всего, оно опухает у него в штанах, и, боже, ему надо будет решить эту проблему позже. — Хорошо, спасибо, — искренне говорит Серизава, вздыхая. — Я заранее извиняюсь за тот момент, что в следующий раз если я забуду снять одежду, я могу разорвать ее, когда буду превращаться в оборотня. Помешанный на сексе разум Рейгена немедленно решает, что это чрезвычайно убедительная и наводящая на размышления концепция, прежде чем его мозг успевает догнать его мысли и вбить в разум Рейгена хоть немного здравого смысла. — О-о, ну, это не проблема. Я также могу наложить на них заклинание неразрушимости. Таким образом, когда они порвутся, они снова соберутся на земле. Я могу сделать то же самое с любой одеждой, которая у тебя может быть. Я не знаю, что у тебя есть в этой пещере, так что просто принеси мне то, что хочешь восстановить. Серизава выглядит смущенным. — А… ну. Это будет единственная одежда, которая у меня есть, — признается он, и его щеки и шея покрываются румянцем. — Я превращаюсь каждую ночь, и я никогда не знаю когда это произойдет, поэтому моя одежда портится. Так что... я просто остаюсь голым. Еще один удар ниже пояса. Рейген скрещивает ноги в лодыжках, пока стоит. — П-постоянно? Разве тебе не холодно?! — Ну, я не могу контролировать, когда я превращаюсь ночью, но я могу решить, быть ли пне волком днем или быть в человеческой форме, — признается Серизава с застенчивым смехом. — Обычно я так и делаю. Я решаю быть волком в течение дня, чтобы сохранять тепло и не превращаться ночью, и тогда я остаюсь человеком только на короткое время утром. Э-э, но, предполагаю, что я все равно всегда голый. Рейген кивает, слегка разочарованный этой информацией, а затем смущается от своего разочарования. — Ах. Что ж, это хорошаий способ. Но я все равно могу сделать тебе одежду, если хочешь...? Это вызывает улыбку, демонстрирующую острые клыки, и Рейген метушится, решая какую выбрать для него одежду. Они вместе завтракают, и Серизава, как оказывается, вполне хорошо помнит, как пользоваться столовыми приборами. Его манеры за столом действительно изысканны для человека, который, как выясняет Рейген, в одиночестве провел пятнадцать лет в лесу. И его одежда, после некоторой магической растяжки, прекрасно сидит на нем, но Рейген полагает, что его стиль не подходит оборотню. Серизава на самом деле не создан для оборок, легкого льна и брюк с высокой талией, в отличие от Рейгена. Ему нужно что-то более прочное, более подходящее к его широкой груди и волкоподобному внешнему виду. Но, по крайней мере, он одет, и это защищает Рейгена от искушения глазеть на его восхитительное тело. Серизава задерживается после, но ему нужно идти, потому что он беспокоится, что в лесу могут быть другие охотники, и хочет патрулировать, чтобы убедиться, что никто их не найдет, в частности, Рейгена. Он рассказывает об этом Рейгену, наклоняясь к нему в дверях. Собственные руки Рейгена живут сами по себе, липкие, ерзающие, потому что ему хочется прикоснуться, удержать его от ухода, даже если он понимает, почему Серизава должен идти. Из двоих плохо скрытое нервозное поведение было только у Рейгена, учитывая то, как пульсирует его промежность между ног. Чем быстрее Серизава уйдет, тем лучше они оба будут себя чувствовать, и тем скорее Рейген сможет взять дело в свои руки… Его мозг выдыхается. Теплая рука Серизавы лежит на его щеке и шее, и он говорит — на самом деле ничего, но у него есть выражение в глазах, та же самая интенсивность, из-за которой Рейген потерял бесчисленные часы сна, и, боже, может быть, ему это не приснилось. Рейген тает от прикосновения, и Серизава смотрит на его губы, наклоняется и… Серизава напрягается, крутит ушами и поворачивает голову, чтобы посмотреть на дверь. Рейген следует за его взглядом. Снаружи остановились Моб и Рицу, на этот раз на лошадях, оба были закутаны от холода. Моб пытается согреться махая руками, ничего не замечая, и Рицу плетется за ним, обхватив себя руками и сгорбившись. Это мило, забавно и очень раздражает, потому что вот-вот это должно было случиться (и даже если это не Рейген планировал подрочить позже), но сейчас Серизава отстраняется, отпускает его и машет рукой мальчикам, а Рейген так сильно хочет, но не может иметь этого… Это не вина Серизавы. Но одиночество все равно оседает в его сердце, как холодный снег, когда он смотрит, как он возвращается в лес, а мальчики присоединяются к нему внутри хижины для чаепития. Они остаются на три дня. Серизава лишь ненадолго останавливается в одну из таких ночей, чтобы сообщить об отсутствии нарушителей и взять кусок мяса в качестве оплаты. Перед уходом Рейген просит Моба скрыть хижину от посторонних на случай, если его охотник вернется.***
Серизаве требуется некоторое время, чтобы снова приблизиться, проходит несколько недель. Год заканчивается и начинается новый, а он все еще пропадает до января, и Рейгену это почти надоело. Неужели Моб так сильно его напугал? Неужели он думает, что Райген не хочет иметь с ним ничего общего после того, что было в дверях его дома? Рейген не может придумать ничего вразумительного, а Серизава не хочет с ним разговаривать об этом. Так что вместо свежего мясного подношения Рейген стоит на холоде, сложив руки и нахмурившись, глядя в лес. Серизаве требуется около получаса, чтобы появиться, а когда подходит, он сначала выглядит удивленным, а затем виноватым, подходя ближе, прижав уши к шее. — Рейген…? Рейген хочет рассердиться, но он полагает, что для этого нет особых оснований, а Серизава уже поджимает хвост и прижимается к земле по мере приближения, и его сердце сжимается, и поэтому он вздыхает. — Ты не часто заходил в последнее время, — говорит Рейген, и энергия, направленная на то, чтобы развить эту мысль, сделать ее более значительной проблемой, исчезает. — Ты заходил внутрь один раз. А потом снова дал мне свободу. Я что-то сделал? Моб что-то сделал? Серизава наклоняет голову, открывая рот, чтобы заговорить, прежде чем его глаза засияют от осознания, и он еще больше прижимается к земле. — О… я… Рейген, прости, — хнычет он, и Рейгену сразу же хочется простить его. В голосе Серизавы звучит искренность, а Рейген и так питает слабость к собакам. Но он дает ему закончить, ему любопытно, что он хочет сказать. — Я не избегал тебя. И не пытался. Я просто… Я очень беспокоился, что другие люди могут преследовать тебя. Я пытался убедиться, что в лесу никого нет. Я не хочу снова видеть тебя таким напуганным. Ох. Ох, Кацуя… — Ты никогда не боялся за все время, что я тебя знаю. Я думаю, что иногда ты действительно храбрее меня, Рейген. И я не… я не хочу, чтобы тебе пришлось пройти через это снова. Рейген берет его голову в свои руки и наклоняет ее, чтобы посмотреть в глаза. — Кацуя, Моб сделал дом невидимым для всех, кроме нас. Никто меня больше не найдет, — обещает он, потирая ухо Серизавы. — И даже если бы и нашли, я в большей безопасности, когда ты рядом со мной, чем когда ты патрулируешь лес. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. Серизава наблюдает за ним, снег оседает на его меху, дыхание вырывается тяжелыми вздохами. Звуки зимней тишины вокруг них на мгновение становятся слишком громкими, в ушах Рейгена гудит статический разряд от ударов падающих хлопьев о землю. — Ты хочешь, чтобы я был рядом? Рейген кивает, напрягая нервы, сглатывая от внезапной сухости в горле, от жжения холодной ночи. — Как можно ближе. Я не хочу отрывать тебя из твоего дома, но… Серизава навостряет уши и бросается на Рейгена, прижав его к задней стене хижины и облизывает рот Рейгена. Мозг Рейгена отключается, его живот скручивается, и он вцепляется руками в шерсть Серизавы, у него перехватывает дыхание, потому что это происходит, это происходит, о боже… — Это мой дом, Рейген, — рокочет Серизава, сжимая Рейгена в своих больших теплых лапах. — Здесь с тобой. — Его уши снова прижимаются, и он выглядит обеспокоенным. — Если… если только я не ошибаюсь…? Рейген пытается теснее прижаться к нему, начиная головокружительно смеяться, его кожа покрывается мурашками, а голова гудит от колкого возбуждения. — Ты прав, ты прав, — бормочет он, извиваясь. — Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты остался здесь со мной, я хочу, чтобы ты вошел внутрь и… боже, Кацуя, я так многого хочу… Серизава моргает, поднимая голову, а затем начинает вилять хвостом. — Ох. Ты хочешь… — Я хочу довести до конца свою шутку о том, что предлагаю тебе свое тело. Это прямота. Все, что он хотел сказать, было сказано, и Серизава кажется взволнованным, но в его глазах снова появилось напряжение, и Рейген больше не может выносить это, он знает, что Серизава сейчас на той же волне, что и он, и он отчаянно, отчаянно хочет, чтобы он был внутри него. Что-то, видимо, щелкнуло внутри Серизавы, потому что его уши встают торчком и он рычит, хватает Рейгена, и после множества рукоприкладств, языка и когтей, разрывающих одежду, они оказываются в доме на кровати Рейгена. Рубашка Рейгена разорвана, обнажая его сиськи, а штаны фактически разорваны, оставляя его щеголять голой промежностью. Одежда его не волнует. Он сможет починить ее позже своей магией. Сейчас это не важно. Серизава, при всей своей борьбе, деликатен с Рейгеном, нервно и почти нежно хватает его за ноги и раздвигает их, открывая твердый клитор и влажную киску теплому воздуху хижины. Его хвост беспорядочно виляет, и Рейген извивается в его руках, грудь тяжело вздымается. Он видит, как член Серизавы начинает высовываться из препуции, и у него текут слюнки. — Боже, Кацуя, пожалуйста, просто трахни меня уже, — пытается приказать он, но речь выходит разбитой и звучит плаксиво, а член Серизавы дергается, увеличиваясь еще больше. — Я не… я еще не полностью возбужден, — запинается Серизава, но притягивает Рейгена ближе к бедрам, и Рейген вскрикивает, цепляясь руками за простыни. Затем Серизава прижимается своей мокрой мордой к промежности Рейгена и после экспериментального фырканья — боже, это что-то с ним делает — облизывает его киску. Рейген выгибает спину и задыхается, уже слишком чувствительный. Неужели он действительно был так напряжен? Прошли годы… И Серизава действительно очень хорошо владеет своим языком, проникая глубоко в его дырочку, а затем облизывая клитор Рейгена и снова проникая в него. Он держит его неподвижно, положив одну лапу ему на грудь, а другой раздвигая ноги, большие клыки едва касаются живота Рейгена.. Это пугает. Он огромен, и его острые зубы находятся в нескольких дюймах от внутренностей Рейгена, мощные челюсти мощные челюсти раздвинуты над его промежностью, словно он может съесть его. И без предложения сырого мяса сегодня вечером, он вполне может стать жертвенным агнцем, которым будет питаться Рейген, чтобы держать зверя на расстоянии. И это заставляет Рейгена ерзать. — Кацуя, — выдыхает он, — боже, Кацуя, н-не так сильно, я пока не хочу кончать… ах… прошло уже много времени, и я не думаю, что смогу сделать это больше одного раза сегодня вечером… Серизава делает паузу, а затем лижет мягкий живот Рейгена поднимаясь к его груди, отрывая остатки ткани зубами и прижимает язык к одному соску. Рейген снова выгибает спину, увязая кулаками в одеялах. — Т-тебе они действительно понравились, да? — он дразнит. — Вот почему… мм… ты сказал мне не снимать рубашку, пока я работаю. Серизава урчит, осторожно смыкая челюсти вокруг соска, чтобы пососать, впиваясь зубами в его мягкий жир. Рейген сильно прикусывает губу и поднимет руку, чтобы ущипнуть себя за другой сосок. Лапы Серизавы легко обхватывают всю талию Рейгена, как будто он всего лишь маленькая веточка дерева, немного великоватая, ля одной руки, но достаточно маленькая, чтобы поместиться в двух с запасом. Ему нравится, каким маленьким он себя чувствует, каким слабым, уязвимым и легко одолеваемым. И все же Серизава любит его благоговейно, не прижимая к себе слишком крепко, не позволяя зубам проколоть кожу, исследуя его языком, как будто Рейген — не жертва, как будто Серизава — раскаявшийся грешник, а Рейген — его бог, его спаситель. Видит ли он его таким? Неужели он поставил его на столь высокий пьедестал? Он защищает Рейгена с самого первого дня, считает ли он Рейгена своим сюзереном, своим сокровищем, своим светом в темноте леса? Рейген хочет спросить, хочет точно знать, как именно Серизава любит его, хочет увидеть себя глазами Серизавы, хочет знать, действительно ли он так важен для него, как он мечтал всю свою жизнь, но слова ускользают от него, красноречие уступает возбуждению. Он хватает Серизаву за голову, смотрит ему в глаза и спрашивает уже хриплым голосом. — Как сильно ты меня любишь?? И Серизава, не находя слов, скулит и прижимает Рейгена к себе, прижимая его к мохнатой груди, тяжело дыша, словно пытаясь нпридумать ответ. — Я... достаточно чтобы никогда не уходить. — Он облизывает челюсть Рейгена. — Достаточно, чтобы никогда не хотеть, чтобы ты ушел. Облизывает уголок рта. — Д-достаточно того… что я хочу спариться с тобой. Серизава лижет его рот, горячий язык обхватывает язык Рейгена, вкус его самого остается в слюне Серизавы. Рейген стонет, упираясь бедрами в пустоту и запутывает руками в мехе Серизавы. Толстый язык Серизавы проникает ему в горло, и Рейген лишь немного задыхается — он принимал и не такое — наслаждаясь плотоядными клыками Серизавы всего в нескольких сантиметрах от его лица. Серизава высунул язык, чтобы отдышаться, а Рейген дергает его за ухо. — Кацуя, — выдыхает он, — ляг на спину. — Рейген… — Зови меня Аратака, — приказывает Рейген. Серизава сглатывает, прижав уши. — А-Аратака… что ты собираешься делать? Боже, его имя хорошо звучит в устах Серизавы. — Я хочу покататься на тебе. Серизава склоняет голову набок, даже когда он двигается, чтобы лечь. — Оседлаешь меня? — На тебе никогда не ездили верхом? — Я... я никогда... не занимался сексом… Рейген вдавливает его в матрас и усаживается на его широкий живот, маниакально ухмыляясь. Серизава — это свежее мясо, Серизава — священная земля, Серизава никогда не принадлежал никому, кроме Рейгена, да и Рейген, по большому счету, никогда не принадлежал никому, кроме Серидзавы. — Ты много знаешь для такого неопытного человека. Серизава закрывает лицо, и Рейген вздрагивает, когда кончик его огромного раскрасневшегося члена упирается ему в задницу.. — Я экспериментировал с собой, — простонал он, — и... многое из этого — инстинкт. Я чувствую запах твоего… э-э, твоего возбуждения? И это… внезапно заставляет меня понять, что делать. Все случаи, когда Рейген возбуждался в присутствии Серизавы, разом промелькнули в его голове, и желудок опустился. — Ты чувствуешь этот запах? Серизава кивает, уши прижаты, но хвост стучит. — Это… это как если бы… если бы я был обычным волком, а у другого волка была течка. Это пахнет необходимостью, гм, размножаться. Это щелкает переключателем в моем мозгу. Он использует очень звериные термины, и они очень сексуальны, но Рейген все еще зациклен на том, что и когда Серизава может чувствовать, поэтому он сжимает руки оборотня. — Значит, ты мог… ты уже знал, что ты меня привлекаешь? Серизава смотрит на него исподлобья, теперь настала его очередь съежиться. — Эм… может быть? Рейген закрывает лицо, внезапно застыв. — Боже мой. Мне так жаль, что ты знал, что я возбужден. Серизава хватает Рейгена за талию и придвигает его ближе к своему члену, так что он прижимается к заднице Рейгена. — Я просто подумал, что это случайность, — бормочет Серизава, — я тоже случайно возбуждаюсь… Рейгену хочется спорить, жаловаться, но восхитительный жар члена Серизавы позади него, предэякулята, стекающего с головки и размазывающего по его спине, заставляет слова замереть на языке. Он встает на трясущихся ногах и выпрямляется. Серизава крупнее всех, кого он когда-либо брал, но не настолько, чтобы его это отпугнуло. Рейген любит вызовы, и хотя у него уже много лет не было секса, он регулярно трахает себя. Он знает, потому что он уже делал это недавно со своей самой большой игрушкой, значит сможет взять Серизаву без лишних хлопот. Он опускается на головку, хмыкает, позволяя ей растягивать его. Серизава извивается, скулит, и Рейген медленно принимает егоего все больше, время от времени останавливаясь, чтобы приспособиться к постоянно увеличивающемуся обхвату. Наконец, после нескольких покачиваний и растяжений, Рейген вводит его в себя до упора, рот открывается в непроизвольном стоне. Его живот слегка вздувается из-за размера, и он надавливает на него рукой, заставляя Серизаву всхлипнуть. — Рей-Аратака, пожалуйста… У Рейгена нет времени дразнить его, он уже и так в опасной близости. Он упирается руками в живот Серизавы, толкается вверх, а затем снова опускается вниз, открыто стоная. Серизава тяжело дышит, высунув язык, и Рейген слышит, как за его спиной бьет хвост. — Мм-х, тебе это нравится, большой мальчик? Тебе нравится, как глубоко моя тугая дырочка может принять тебя? Серизава скулит, впиваясь когтями в края кровати. — Така… Рейген регулирует свой угол и начинает двигаться быстрее, издавая тихие звуки из себя, когда он снова и снова берет весь член Серизавы, чувствуя, как головка упирается в самые границы его стенок. Его киска издает такие влажные звуки при каждом толчке, смазанные его собственным слизью и слюной Серизавы. Господи. — Ты такой хороший мальчик, Цуя, — простонал Рейген, в быстром ритме опускаясь на него, вращая бедрами при каждом толчке. — Такой хороший щенок, только для меня. Ты так хорош для меня, ты так хорошо меня наполняешь. Я могу кончить прямо сейчас, Кацу. А-а- боже… Серизава извивается все сильнее, а затем хватает Рейгена за бедра и сильно вжимается в него, заставляя Рейгена вскрикнуть, и переворачивает их обоих, устраивая Рейгена на четвереньках на кровати. Рейген пытается прийти в себя и оглядывается на Серизаву, чтобы спросить, что тот делает, но Серизава одним резким толчком входит в него, наклоняется над ним и обхватывает руками его грудь. Рейген снова вскрикивает, а затем падает на бок, зарывшись лицом в сгиб руки. Серизава вдалбливается в него отбойным молотком, отчаянно трахает его, удовлетворяя его потребность в спаривании. Каждый толчок каким-то образом проникает глубже, растягивая шейку матки Рейгена, наполняя его киску все больше и больше, полнее, чем когда-либо, и Рейген обнаруживает, что плачет. — А-о-ох, Кацуяя… боже, боже, ты так хорош для меня, — бормочет он, икая в руку. — Сильнее, аа-ах… быстрее… о боже, о боже… Теперь сопротивление больше, и Серизава не бьет так глубоко, потому что что-то набухает у основания его члена, что-то горячее и твердое, что давит на задницу Рейгена. — Така, — выдыхает Серизава, — я… я собираюсь… я близок… Рейген хватается за простыни. — Дай мне все, что у тебя есть, большой мальчик, — бормочет он, — дай мне, пожалуйста. Серизава сжимает его крепче и начинает двигаться еще сильнее, чем раньше. Его движения прерывистые, пошатывающиеся, потому что он выдыхается, как и Рейген, который стонет от того, что его киску стимулируют со всех сторон, чрезмерно сперенапрягаясь от огромных размеров Серизавы. Затем, одним, двумя резкими толчками, Серизава рычит и толкается в Рейгена, набухание растягивает его вход до предела, прежде чем проникает внутрь и проталкивает головку члена Серизавы через шейку матки Рейгена. — Ох блять! — Рейген задыхается, когда он сильно кончает вокруг замка Серизавы, конечности отказываются, позволяя удовольствию намного перевесить дискомфорт от того, что Серизава так глубоко внутри него, когда он начинает накачивать лоно Рейгена спермой. Рейген тяжело разваливается на кровати, слишком измотанный, чтобы беспокоиться о том, что у него нет наготове противозачаточного средства. Кроме того, Серизава хотел спариться с ним, и ощущение того, как его живот распирает спермой Серизавы, слишком хорошо, чтобы отказать его партнеру в таком желании. Серизава задыхается и наклоняется, чтобы лизнуть Рейгена в щеку и спину. — Мы еще немного побудем в таком состоянии, — дрожащим голосом предупреждает он, — потребуется время, чтобы эрекция спала. Рейген вяло кивает. — Все в порядке. Серизава осторожно перекладывает их двоих так, чтобы они лежали на боку на кровати, и он потянулся, чтобы почувствовать небольшой бугорок, который его сперма сделала внутри Рейгена. Ощущения приятные — от резкого растяжения кожа Рейгена зудит, а руки Серизавы хорошо массируют ее. Они засыпают вместе во второй раз. И на этот раз Рейген знает, что Серизава останется.