***
Чимин лежит, продолжая смотреть в одну точку. В теле теплится приятная усталость, в голове же — долгожданная пустота, пока на фоне негромко продолжает играть что-то ему незнакомое, но он не возражает. Рука Юнги по-прежнему покоится на его талии, кончиками пальцев продолжая почти невесомо поглаживать, а теплое дыхание оседает на коже, когда тот носом зарывается в изгиб шеи. Было бы неплохо выбраться в душ, иначе так и заснуть вскоре можно, но менять что-либо совершенно не хочется. Чимин не прочь пролежать так с Юнги до утра или, может, сразу до обеда, утопая в тепле чужих объятий, а после утренних поцелуях. Но это всего лишь розовые мечты, и, к его несчастью, вскоре Мин ожидаемо начинает шевелиться, после чего, оставив мягкий поцелуй на виске, поднимается с кровати. По коже Чимина бежит неприятный холодок, несмотря на то, что его накрывают одеялом, а до ушей доносится шуршание одежды. Он не оборачивается, потому что и так знает, что Юнги собирается на балкон курить. Стоит в комнату пробраться запаху сигаретного дыма, Чимин все же приподнимается на кровати, усаживаясь. Бездумно обводит комнату взглядом, останавливаясь на рюкзаках с их сменной одеждой и прочей нужной мелочью, после чего встает. С его губ слетает тихий стон, когда он потягивается, ощущая приятное давление в мышцах, а затем, подхватив свое любимое, на несколько размеров больше нужного, худи, натягивает его на себя и движется вслед на балкон. Приятная прохлада позднего вечера окутывает Чимина с ног до головы, вынуждая немного поежиться несмотря на летнее время года, а глядя на Юнги перед собой, который вообще в одной свободной футболке и белье, становится ещё прохладнее. Пак сперва застывает в самом проеме, даже не допуская мысли, что его могли не заметить — с такими то габаритами балкона — но все равно наблюдает. Виды перед ними не то чтобы особой красотой наделены, но отдаленные огни ночного города все же добавляют красок даже не самому примечательному району. Тем не менее, любуется Чимин не этим. — Тебе не холодно-то? — с улыбкой интересуется Чимин и слышит смешок. — На улице почти середина июня, это ты любитель кофт круглогодично. Буквально один шаг, и Чимин уже соприкасается плечами с Юнги. Сигарета у того дотлевает, волосы немного спутались, лицо расслаблено, а в глазах отражается каждый огонек. Чимин вдруг жалеет о том, что не взял с собой телефон, дабы запечатлеть этот вид на камеру и хранить в галерее, но в памяти он непременно останется. — Тоже правда. Дай и мне одну, — кивает в сторону пачки сигарет. Юнги оставляет в пепельнице окурок, и смотрит на Чимина с прищуром и легкой улыбкой. — Ты ведь ярый нелюбитель, — однако за пачкой тянется. — Захотелось, — просто пожимает плечами и в итоге наблюдает за тем, как ему передают сигарету, а после, стоит зажать ту меж губ, помогают прикурить зажигалкой. — Это вредно, знаешь ли, — звучит вдруг почти недовольно, когда он делает первую затяжку. — Поздравляю, ты стал тем самым типом курильщиков, что всем говорит не курить, ведь это очень плохо, — закатывает глаза, но уголки губ неизменно тянутся вверх, когда до слуха добирается любимый тихий смех. Вновь затянувшись, Пак чувствует, как ему не плечо опускается голова, а на талию ладонь, отчего немного застывает, выдыхая дым немногим позже нужного. — Ты такой хороший, Чимин-а, — вдруг негромко звучит из уст Юнги, и Чимин действительно теряется. Потому что Мин человек не слишком многословный, а говорить подобное друг другу у них в целом не есть принятым, как и обсуждать их отношения лишний раз, отчего Пак хорошо думает, прежде чем говорить что-либо, дабы не прозвучало неправильно. Он пытается взглянуть на Юнги, насколько это возможно в их положении, и понимает, что тот вдруг выглядит таким же растерянным. Лицо будто бы пытается спрятать где-то за его плечом, а от привычной уверенности и след простыл. За те девять месяцев, которые они знакомы, Чимин видел Юнги в таком состоянии всего несколько раз. Зачастую он уверен в своих действиях и словах, а если и ошибается, то не принимает близко к сердцу. Сейчас же кажется, будто Мин совершенно ни в чем не уверен. Впервые, когда Пак застал его ещё более разбитым, было в их первую встречу в баре. Мин тогда на редкость серьезно поругался со своей девушкой, отчего захотел выпить, а улыбчивый бармен показался хорошим собеседником. Чимину было невпервой слушать чужие проблемы, но этот парень показался другим. Возможно потому, что, если не считать печали в голосе и на дне глаз, был очень красивым, а, возможно потому, что душу изливал не слишком навязчиво, наоборот, будто очень желая с кем-то поговорить о том, как он сам себя не понимает, но боясь, что отвергнут. У Чимина была в ту ночь легкая смена и отвергать кого-то совсем не хотелось. Незнакомец с красивыми глазами стал заглядывать в бар чаще: пил немного, но говорить любил. Чуть позже Пак узнал, что единственный хороший друг Юнги на тот момент был в длительном отъезде, а разговоры по телефону они не любили, так что перспектива обзавестись ещё одним приятелем в том же городе звучала заманчиво. Чимин не возражал, наоборот, охотно шел на контакт, первым и предложив, наконец, обменяться номерами и встретиться вне его работы. Юнги показался приятным человеком, а также обладателем чего-то ненавязчиво-завлекающего, что не видно снаружи, но ощущаешь при общении. Это подкупало и манило, общаться хотелось чаще, а узнавать о нем ещё больше. Теперь Чимин знает его мнение на счет спорных вещей, предпочитаемую музыку и еду, почему тот ненавидит не понедельники, а именно среды, какие страны хочет посетить и что из дома он не выходит без наушников; о позабытых мечтах, что были с ним пол его жизни, и как сильно он порой тоскует по тому огоньку в собственной душе, о лучшем друге, с которым его свела однажды нелепая ситуация в метро, и родителях, с которыми, по рассказам, он общается редко. А также ему хорошо известно про Хаюн, которая является первой любовью Юнги, и с которой он встречается почти три года, правда последний из них был напряженным, полный расхождений во мнениях и ссор. Однако тот никогда не высказывался о ней плохо, наоборот, если и заходила речь, то говорил только хорошее да с улыбкой на лице. По началу это вызывало добрую улыбку и у Чимина, мол, забавно ведь наблюдать за влюбленным человеком, оттого и сам порой интересовался как у Хаюн дела. Уже позже, в определенный момент ему просто хотелось чтобы Юнги замолчал и больше никогда не вспоминал её имени при нем, тем самым напоминая о том, что Мин в отношениях. Осознав, что он стал относиться к Юнги гораздо трепетнее, чем просто к другу, это стало последним, о чем он хотел слышать. Однако, по неизвестным Чимину причинам, тот и сам со временем практически перестал упоминать её, насторожив этим, но не то чтобы Пак собирался жаловаться. Второй раз слабость Юнги Чимин застал четыре месяца назад. Тот завалился к нему домой поздно вечером без предупреждений, но с бутылкой виски, будучи уже и так выпившим, но вполне соображающим. Он не хотел много объясняться, но все же пришлось признаться, что они с Хаюн снова сильно поругались и его разрывают неоднозначные чувства, потому он здесь. От вопроса почему не у Хосока — того самого друга, который на этот раз точно дома — Чимин тактично удержался, Юнги же — мысленно поблагодарил, понимая, что не смог бы ответить, а почему — тем более. В тот вечер Чимин приготовил вкусный ужин, поев в приятном одиночестве и за просмотром нового выпуска любимого шоу, прибрался немного в квартире и сменил постельное белье, прежде чем отправился принимать ванную. Лежа в тепловой воде и вслушиваясь в расслабляющую музыку на фоне, он лишь предвкушал то несравнимое чувство, когда он чистым ляжет в свежую, приятно пахнущую постель и заснет пораньше. Он не ожидал, что ему придется спешно открывать входную дверь и встречать настойчивого гостя, не успев даже полностью обтереться. Тем более не ожидал, что они благополучно разделят на двоих бутылку виски, а затуманенное алкоголем сознание оголит все потаенные желания и без того разнеженного особенной атмосферой долгих душевных разговоров Чимина. Возможно, все могло обойтись и сейчас быть иначе, не потянись он тогда к губам Юнги, в глубине души движимый, вероятно, глупой эгоистичный надежной на то, что, раз так все вдруг плохо в чужих отношениях, значит можно. Когда Юнги начал целовать его в ответ, да ещё и со всем энтузиазмом, Чимин успел задуматься о том, кто из них двоих сейчас поступает наиболее мерзко по отношению друг к другу и Хаюн, но и эти мысли покинули голову, когда его повалили на диван, нависая сверху и целуя ещё настойчивее, а потом и вовсе потянули в спальню, сминая чистые простыни совсем не так, как Чимин представлял в своих планах на вечер. Осознание содеянного обоим пришло уже на утро. Чимину хотелось стереть самого себя с лица этой Земли, дабы только перестать чувствовать отвращение к себе. Гадкий страх за то, что Юнги может разозлиться и вычеркнуть его из своей жизни смешался с мыслями о том, что, быть может, так будет лучше для них обоих, а вина на себя противоречила со знанием того, что, в глубине души он не жалеет ни об одном касании. Однако Юнги не кричал и не злился на Чимина, лишь убедился, что все произошло по обоюдному согласию и он никак не навредил тому, после чего все равно извинялся. Внутри же у Юнги разрушалось все к чертям; вина перед Хаюн росла в геометрической прогрессии, а что говорить и как теперь той в глаза смотреть вообще не представлялось. Искать оправдание себе он даже не думал, ведь его и быть не может, но расставаться в планы Юнги тоже не входило. Он не готов к таким переменам, когда ещё можно что-то исправить между ними. Можно ведь?.. А сказав правду, вероятнее всего, последует только такой исход. Хаюн не простит и правильно сделает, Мин бы на её месте так же поступил, да только вот… он не на её месте. Хаюн не простит, но Юнги, помирившись с ней, продолжал поступать подло. Встречался с Чимином-другом у того дома или где бы то ещё не было, и реже с Чимином-любовником в номере отеля с двумя двойками на двери, подобным разделением, вероятно, пытаясь успокоить их обоих, приглушив мысль о том, что измена — вещь куда глубже одного секса, и предал впервые он не в их с Хаюн ссору, а ещё когда свою душу открыл нараспашку и по уровню эмоциональной близости определил друга на одну ступень с девушкой. Совместное времяпровождение с Хаюн ощущалось все более пустым и безвкусным, будто их из прошлого подменили, оставив лишь незнакомцев в обличиях тех, кого любили и кем дорожили. Чимин же… мысли о нем отзывались теплыми искрами в душе. Пак Чимин был таким хорошим. Чимин ничего не отвечает, но ладонь на чужое плечо все же перемещает, похлопывая и сжимая. Он тоже считает Юнги хорошим. Самым лучшим. Даже если тот подонок, играющий с чувствами людей, пока и в своих разобраться не может.***
Юнги закрывает входную дверь на ключ, снимает обувь и куртку, после чего направляется в ванную, даже не включая свет с целью не тревожить сонное сознание. На часах шесть утра, и пусть Хаюн вряд-ли вернется от подруги раньше полудня минимум, он все же пришел домой как можно раньше. Переодевшись в домашнюю одежду, Мин подумывает отправиться досыпать в спальню, однако, только зайдя в комнату, замирает. На застеленной кровати спит Хаюн, укрывшись пледом, но, — даже учитывая, что она не писала и не звонила ему сообщить о том, что планы поменялись, или хотя бы спросить где, черт возьми, её парень, пропадает — это не единственная неожиданность — возле кровати стоит чемодан и сумка, очевидно, не пустые. Он нервно сглатывает, чувствуя зарождающуюся тревогу, и подлетает к шкафу-купе, открывая, дабы убедиться в наличии только своих вещей. Он осматривает комнату, не замечая на полочках знакомых кремов, косметических средств и в том числе тех нескольких книг, что пришлись по душе даже такому далекому от литературы человеку, как Хаюн. Он неосознанно хлопает несколькими шкафчиками и Хаюн начинает шевелиться, вскоре разлепляя глаза. Та трет их недовольно и зевает, после чего негромко хмыкает, даже не смотря на Юнги: — С добрым утром, герой-любовник. Твой сон отменяется. — Какого черта, Хаюн? — оборачивается он к ней, подходя ближе. — Что происходит? Ладони вспотели, а сердце колотится чаще. Он сжимает кулаки, пытаясь хоть немного успокоить бьющую внутри панику, наблюдая, как девушка неспешно завязывает волосы в пучок, а после встает с кровати и направляется к нему. — Мы расстаемся, Юнги, — бросает та легко, а Мин, кажется, перестает дышать. — Я, наконец, созрела сказать это, — он смотрит ей в глаза и не видит там сомнения, как и прежней теплоты, что когда-то согревала изнутри. Юнги же, в свою очередь, не ловит себя на мыслях о том, что не согласен с чужими словами и должен сейчас все выяснить и решить, а лишь с пробудившимися мурашками по коже осознает, что та знает. Мин не успевает что-либо сказать, когда Хаюн уходит из комнаты. Он продолжает стоять на одном месте, чувствуя растекающуюся по венам неожиданно нахлынувшую вину со стыдом, и приходит в себя лишь когда слышит копошения со стороны кухни. Он плетется туда, наблюдая, как Хаюн заваривает себе кофе. Та ведет себя слишком спокойно и это почти пугает. — Давай поговорим, — удается ему выдавить из себя. — Конечно поговорим, — усмехается она, бросив короткий взгляд на Юнги, — драмы с хлопающими дверьми в этом доме не будет. Не уверена, что ты того заслуживаешь. Через пару мгновений Хаюн садится за стол с чашкой кофе в руках и взглядом указывает Юнги на стул напротив. Еле передвигая ногами, тот повторяет чужие действия, устремляя взгляд на девушку. Впервые за некоторое время он действительно всматривается в её лицо, отмечая немного уставший вид. Темные прядки пушистых волос выбиваются из пучка и лезут в глаза, от чего она привычным движением заправляет их за уши, открывая вид на изящные черты лица. Хаюн красивая. Очаровательная девушка, и раньше Мин регулярно напоминал ей об этом, искренне любуясь. А ещё чертовски умная, добрая и сильная, Юнги знал об этом, но, видимо, все же, недооценил или вообще обесценил, раз дошло все до подобного. — Где ты был? Почти сразу убежал после моего «ухода», — выделяет она последнее слово и Мин понимает как сильно облажался. Хаюн разводит руки в стороны, слабо улыбаясь и, видимо, забавляясь теми эмоциями, что неприкрыто отражаются на лице Юнги, и поясняет: — Да, я не была у подруги, просто надо было ведь удостовериться, что тебя дома не будет. — Я был с другом, — и ведь не лжет фактически. — Не Хосоком, но ты с ним виделась пару раз, — не то чтобы ему легко давались слова, но лгать больше смысла нет. Совесть, по всей видимости, пробуждается и вызывает желание быть честным хотя бы сейчас. Хаюн вскидывает брови. — Крепкая мужская дружба, значит. О как, — она отпивает немного кофе, не сводя глаз от Юнги. Тот уже выглядит даже немного жалко. — Ладно, черт с тобой, — вздыхает та. — Можно ходить вокруг да около ещё долго, но я достаточно все обдумала, чтобы не тратить на это время сейчас. Мы не любим друг друга больше и это нормально, такое случается, никто из нас друг другу вечность и не обещал, не так ли? — Юнги кивает, впитывая каждое слово. — Только вот есть между нами разница: когда я поняла, что чувства остывают, я принялась копаться в своей голове и сердце, чтобы прийти к этому решению осознанно, в то время как ты пошел глушить свои мысли с помощью кого-то другого. Я поняла это по тебе довольно быстро, так что даже как-то обидно, что ты думал будто я не замечу, но это уже неважно. Я хочу, чтобы мы, наконец, разошлись и сделали это без скандалов: ты больше не любишь меня, потому спишь с другими, и, к слову, скрываешь это довольно неудачно, а я не люблю тебя, потому не восприняла это так болезненно, как могла бы, останься для меня все прежним. Не то чтобы я не считаю тебя придурком, так, уж извини, сложно не думать, раз для тебя проще лечь в чужую постель или даже полюбить кого-то другого, чем соизволить выйти из иссекших себя отношений перед этим. Но, пусть прежней любви к тебе у меня и нет, настоящей неприязни я к тебе тоже не чувствую. Просто давай закончим это всё и разойдемся как взрослые люди. Понимаешь, о чем я? Юнги понимает. Понимает вдруг так много, что от этого голова начинает болеть. У него не хватает сил продолжать зрительный контакт, потому он прячет лицо в ладонях. Он придурок? Это слишком мягко сказано. Раньше все, конечно, было по-другому. Он посвящал себя отношениям с Хаюн, чувство ненасытности юностью и страсть были их верными спутниками, однако, как оказалось, не вечными. Даже если всему приходит конец, его нужно встречать с достоинством и чистой совестью, а не делать вид, будто ничего не происходит, надеясь, что тебя это как-то обойдет. Мин молчит некоторое время, теряясь в воспоминаниях и собирая себя в кучу. Его не торопят и он благодарен за это. — Да, — начинает он, вновь глядя в чужие глаза, — понимаю. И я прошу у тебя прощения, пусть и не сильно заслуживаю его. Просто я… — поджимает губы, ненадолго замолкая. Ладони по-прежнему неприятно липкие и холодные, но он правда старается подобрать нужные слова, — Окей, я понимаю, что с моей стороны прозвучит глупо, но мне бы хотелось, чтобы ты все же запомнила меня не в хуёвом свете. Ты восхитительный человек и партнер, у нас было много счастливых моментов и я благодарен тебе за них. Время от времени вспоминай лучше их, а не мой эгоизм, если я не слишком много сейчас прошу. Ты оказала определенное влияние на мою жизнь и лично я всегда буду помнить о тебе в лучшем свете. Я не был готов к переменам, потому отказывался смотреть правде в глаза, мне жаль, что я не так хорош в понимании своих чувств… Ты, Хаюн, заслуживаешь человека рядом получше меня. Прости, что не смог любить тебя сказочную вечность. Хаюн улыбается, и Юнги по-прежнему восхищается этим человеком. Он не знает, как вел бы себя не её месте. — Я не ненавижу тебя, окей? — вновь усмехается она. — Не думаю, что мы сможем остаться друзьями, но блокировать тебя во всех соцсетях и со всех номеров я не собираюсь, расслабься. — Спасибо. Она с важным видом допивает кофе и теперь Мин и сам немного улыбается. Чувство вины волшебным образом так быстро не исчезнет, он вообще не уверен, сможет ли освободиться от него, но чувствует себя лучше после их разговора. С Хаюн всегда можно было поговорить обо всем на свете, когда-то их общение укрепилось именно разговорами по душам… Юнги вызвался помочь спустить сумки и проводить, потому вскоре они уже с вещами стояли на улице в ожидании такси. Хаюн по-прежнему выглядит уставшей, но улыбается. На душе наконец-то легко от правильных действий, и пусть Мин пока не может похвастаться идентичными чувствами, он рад за неё. Такси скрывается из его поля зрения довольно быстро, увозя с собой три красочных года его жизни. В груди гадкое чувство не отпускает, но вместе с тем, где-то в глубине души, он чувствует некое облегчение: их с Хаюн история официально закончилась. На этом моменте их пути окончательно расходятся в разные стороны, и хотя отпускать прошлое всегда тяжело, Юнги знает, что так правильнее. Им давно было пора поговорить и прийти к этому решению вместе, но в их паре только одному удалось подойти к этому достаточно зрело. И раз уж время назад отмотать нельзя, чтобы поступить по-другому, Юнги предстоит научиться разбираться в собственных чувствах для лучшего будущего.***
«Какого чёрта ты игнорируешь мои сообщения и звонки? Я вижу, что ты их читаешь. Мин Юнги, если ты забыл, я всё ещё твой друг, и хотя бы на его правах могу заявить, что ты придурок. Так, блять, не делается. Когда что-то не так, люди об этом должны говорить, а не молчать и игнорировать проблему, как ты любишь. Я понимаю, что вы расстались, но твоё молчание заставляет переживать ещё больше. Не заставляй меня переступать через и без того жалкие остатки своего самодостоинства и заявляться к тебе под дверь, умоляя открыть её, чтобы я убедился, что ты, сука, хотя бы жив» Юнги в сотый раз перечитывает последнее отправленное Чимином сообщение и вновь затягивается, после туша остаток сигареты в переполненной за последние несколько дней пепельнице. Чимина вывести из себя довольно сложно, но сейчас тот явно зол. Он блокирует телефон, откидывая его на кровать и укладываясь на неё же следом. В воздухе рассеиваются последние струи горького дыма, которым и так пропиталась комната. В тот вечер он не сдержался и отправил в их чат короткое «мы с Хаюн расстались», после пропав на три дня. Ему не стоило так делать, раз к этим нескольким словам он не собирался прибавлять объяснений. Он знает, что давно не говорил Чимину ничего из того, что происходило между ними с Хаюн в последнее время, так что стоило предположить, что вероятнее всего тот будет переживать касательно того, как он воспринял такие перемены. И, на самом деле, это всё так абсурдно, смешно и жалко, что Юнги от самого себя мерзко. Какое право он имеет во всей этой ситуации считать жертвой себя, когда это он своей путаницей в голове заставил страдать двоих по-своему дорогих себе людей? Юнги нужно было о многом подумать. Если со своим ублюдским поведением по отношению к Хаюн он уже ничего не мог поделать, то вот на их отношения с Чимином он ещё мог повлиять. Это одновременно и радовало, и пугало своей ответственностью. «Я готов поговорить. Ты ведь сегодня не работаешь, насколько я помню. В шесть на нашем месте, идет?» В ответ Юнги получает тишину, но сообщение прочитано. Ему этого достаточно.***
Крыша многоэтажки, в которой живет Чимин, привычно пустует — на ней только он сам. Город с такой высоты выглядит особенно впечатляюще: его огни, пока ещё не такие яркие, неизменно приковывают взгляд, и Пак даже находит в них некоторое успокоение. На душе у Чимина, что удивляет, полное спокойствие. Сперва он волновался перед предстоящей встречей, но после пришел к внезапному смирению: что бы Юнги ему не сказал, хуже, чем сейчас, быть уже не может. Он слышит позади себя звук открывающихся дверей и шаги, но не вздрагивает ни на секунду. Вскоре Юнги стоит уже в шаге от него, но смотрит вовсе не на вечерний город. Чимин не находит в себе сил на сопротивление и также переводит взгляд, подмечая: Юнги выглядит уставшим. — Жив, как видишь, — говорит он и уголки его губ даже чуть приподнимаются в подобии улыбки. — От тебя несет куревом, — отвечает Чимин, недовольно морщась. Эта дурная привычка ему правда не дает покоя. Сам ей иногда поддается в чужом присутствии, но не понимает, зачем убивать себя изнутри этой дрянью на постоянной основе. — Не так, как обычно. — Уж как есть, прости. — Ты хотел поговорить, — напоминает он, вновь устремляя взгляд на город. Потоки ветра ворошат его волосы и пробираются под легкое худи. — Ты тоже, — отвечают ему, по-прежнему не сводя глаз, и Чимин вдруг чувствует вновь зародившуюся искру раздражения. — Ты собрался стрелки переводить? Юнги, ты игнорировал меня несколько дней, пока занимался то ли самобичеванием, то ли я не знаю чем, а теперь будешь идиота из себя строить? Я волновался за тебя! — Не стоило, — говорит он мягко, ступая ещё ближе, но в этот раз отводя взгляд, — я не любил её больше, как и она меня. Но осознание этого у меня проснулась поздновато. Чимин смотрит на него шокировано. Он не имел понятия о том, что происходило в отношениях Юнги и Хаюн уже довольно длительное время, и даже если по изменам можно было выстроить более-менее правдоподобную теорию, он не мог знать точно, а спрашивать и подавно не решался. — Тогда к чему был весь этот цирк с секретом в виде меня? — отмирает он, хмурясь на собственных словах. — Люди не любят друг друга, значит люди расходятся и идут на все четыре стороны. Юнги вздыхает, вновь поворачиваясь к нему лицом. — Это не так просто, как ты думаешь, Чимин. — Трахаться со своим другом, находясь в отношениях, какими бы они не были, оказалось проще? — усмехается он вовсе невесело. Юнги кажется, или у того глаза подозрительно заблестели? Мин нервно топчется на месте, поправляя волосы. — Чимин… Я знаю, что проебался, и, хочешь верь, хочешь не верь, но я корю себя за это, потому больше всего на свете не хочу видеть осуждение ещё и в твоих глазах. Хотя бы потому, что я не принуждал тебя ни к чему и ты не особо возражал ни в одну из наших ночей, не говоря уже о чем-то ещё. Чимин теряется в своих эмоциях. Его грудь тяжело вздымается, а челюсть плотно сжимается. Ему хочется сказать так много, но в то же время вырвать из себя и слова не получается. Он злится, ведь знает, что и сам не святой, но одновременно с тем демон на плече нашептывает о том, что это не его вина, раз Мин не смог разобраться со своими отношениями прежде, чем прийти к нему; потому что хочется обвинить Юнги в собственной боли, что обволакивает его глупое сердце, но оно же не может отпустить причину своего беспокойства; здравый смысл хочет послать его и отправить учиться разбираться в себе, но всё то же сердце норовит вырваться из груди прямо в чужие руки, мол, вон, забирай наконец и сделай с ним уже что-нибудь хорошее. У Мин Юнги всё ещё в глазах несколько миров переплетаются, он смотрит на людей немного отталкивающе, хотя это просто привычное выражение его лица, и у него всё те же позабытые мечты, дурацкие цветные гольфы и песни Лил Пипа на повторе. Чимин хочет, но по-прежнему не может отвести от него глаз. Хотя ему всё так же стоило бы. — О чем-то ещё? — уточняет он, выгибая бровь. Юнги смотрит с неким сожалением и ещё чем-то менее явным, но Чимин этого не понимает. — Ты мне дорог, Чимин. Не только как друг, — выдает он, чуть замявшись, в ответ ловя почти истерический смешок. Пак смотрит на него неверяще. — И мне бы хотелось верить, что у меня есть с тобой шанс. — Не успел выйти из прошлых отношений, как намереваешься вступить в новые? — в его голосе отчетливо слышится искреннее удивление, но вместе с тем — к сожалению Юнги — нечто подобное то ли осуждению, то ли неверию. Слишком много потрясений за раз для его обеспокоенной многими вещами души. — Не совсем так. Но ты ведь должен понимать, что мои чувства к тебе зародились раньше, чем я осознал это. — Это… — он замолкает, качая головой и отходя на пару шагов. — Это, блять, магическим образом не меняет всей ситуации. — Чимин… — пробует он, но его перебивают. — Что ты мне предлагаешь теперь? Любить тебя проще на расстоянии, зная, что у меня нет шанса, чем дать себе надежду, а потом разбиться об неё. Изменил раз — изменит ещё раз, слышал такое? И в новых отношениях тоже может. Лучше уж быть тем, с кем изменяют, а не кому изменяют. Ты ведь не можешь пообещать мне того, что в конце концов я не окажусь на месте Хаюн. Карма та ещё сука, знаешь ли. — Любить..? — цепляется Юнги за одно слово, как за спасательный круг, удивленно хлопая глазами. Неужели он настолько плох в человеческих чувствах? Как он мог не понять этого раньше… — Что? — вновь усмехается. — Удивлен? Теперь молчат оба. Никто не ожидал, что этот разговор приведет к тому, что есть сейчас. Чимин первым оседает на бетон, еще не успевший полностью остыть после жаркого дневного солнца, прижимается спиной к стене и устремляет взгляд в небо. На нём уже виднеется Луна, спеша заменить свое Солнце, а Чимин хочет просто не о чем не думать. Юнги вскоре оказывается рядом. Тишина явно затягивается. — Я обещаю, что буду работать над собой, — нарушает Юнги её первым. — Но, пожалуйста, не отворачивайся от меня. Не бросай меня и ты. Прости за то, что причинил тебе боль. Я… я не знал, что для тебя это всё имело столько значения… Его голос звучит почти жалобно, и Чимин мысленно ругает себя за то, что проигрывает в своей внутренней борьбе и поддается ему. Мин Юнги не плохой человек, просто со своими тараканами в голове, никто из нас не идеален, ведь так? Люди заслуживают на второй шанс, так ведь? Ему так сильно хочется в это верить, что от самого себя противно. Он ничего не отвечает и вместо этого обессилено опускает голову на чужое плечо, давая волю эмоциям: дорожка из слез стремительно скатывается по щеке, когда он прикрывает глаза, почувствовав, как его обнимают за плечи и зарываются носом в волосы. Чимин до боли закусывает губу, стараясь не издать ни звука, похожего на всхлип, и вновь улавливает запах сигарет, пропитавший одежду Юнги. — Я выкину твои чертовы сигареты нахуй, ты меня понял? — внезапно выдает он надломленным голосом, борясь с желанием то ли убежать отсюда, то ли зарыться в объятия сильнее. — Как скажешь, — отвечают ему подозрительно хрипло, следом притягивая в руках к себе ещё ближе. Чимин не находит сил на сопротивление. Снова.Прости, но этой ночью я влюбился.
Я не хотел в тебя влюбляться.
Ты выглядишь так, будто тоже влюбился.
Давай мы притворимся, будто влюблены?