***
Своего секретаря в таком состоянии Кощей видел впервые. Довольно высокоорганизованный лич, сделанный как-то шутки ради, нашел себе применение, разбирая корреспонденцию Его Темнейшества, как он называл бессмертного некроманта, жить-то хотелось, даже так. Но получив красный шар от гоблинов, что было уже странным, лич не удержался и взглянул внутрь. — Кощей, — проговорило не самое живое существо. — Ты должен это увидеть! — Очеловечился ты у меня, — вздохнул скучающий некромант, вскрывая шар. — Это не шутка… — лич был готов уже и сам лететь и всех убивать. — Да я уж вижу, — Кощей смотрел на двоих истощенных детей. Память мальчика, пошедшего на испытание и обретшего себя там, где гибли люди. Просто представив, что покинутому всеми мальчишке понадобилось оказаться в далеком году для того, чтобы обрести, Кощей почувствовал ярость, а уж результат проверки медленно привел его в бешенство. Мальчик его крови и девочка, неизвестно чьей, но кого-то очень знакомого. Истощенные дети, в глазах которых полыхала давняя война. — Позови-ка Марьюшку, — попросил пытавшийся взять себя в руки Кощей. — А то я сейчас… — Звал, милый? — поинтересовалась немедленно появившаяся любимая. — Что стряслось? — Не могу вспомнить, — признался некромант. — Посмотри-ка на девочку. — Макошь! — воскликнула женщина, только увидев детей. — Кто посмел?! — Мальчишка платил цену, а вот девочка… — протянул Кощей. — Мы немедленно идем к ним! — взбесить его любимую было трудно, но, видимо, Марья узнала девочку, поэтому Кощей только кивнул секретарю. Спустя несколько долгих минут, одетые в защитные одежды, двое бессмертных покинули стоявший на высокой горе черный страшный замок. Взяв Марью за руку, Кощей шагнул прямо в Лондон, на моментально опустевшую Косую Аллею. Его тут, может, и не знали, но давящая сила бессмертного некроманта дала понять британцам, что от одетого в черное нужно держаться подальше. Шагнув к ступеням банка, Кощей только ухмылялся. Судя по всему, британцы доигрались, просто подумав о том, чтобы тронуть его кровь. О том, кем была девочка, он не думал, а Марья явно волновалась, как будто шла на встречу с кем-то близким. Гоблины играть в игры не стали, сразу же проводив бессмертных к двоим, лежавшим в защищенном помещении. Девочка спала, тихо всхлипывая, а ее мальчик охранял сон своей, судя по всему, невесты. По крайней мере, так показалось Кощею. Приглядевшись к ребенку своей крови, некромант разглядел свет целительства, что означало — мальчик сумел кому-то спасти жизнь после того, как ожил в своем новом теле. Вот это уже было серьезно. — Здравствуйте, — первым поздоровался мальчик, безотчетно прикрывая девочку. — Здравствуй, дитя моей крови, — ответил ему Кощей. — Как звать-то тебя? — Григорий Нефедов, — ответил ему Гриша, разглядывая гостя. Лицо его не выражало ничего, и некромант знал, что это значит. — А это Маша Пивоварова. — Здрасти, — открывшая глаза при звуках своего имени, Маша посмотрела на Марью. Внезапно глаза ее расширились: — Мама Зина? Но ты же умерла! — Ты знала Зинаиду, — медленно произнесла Марья. — И она стала тебе мамой… — Вы не она, — поняла девочка, поникнув. — Мама Зина просто не проснулась, ее на Охтинское кладбище увезли. — Правнучкина ветвь, — объяснила Кощею Марья. — Но и девица сама по себе наша. — Что же… Собирайтесь домой, — кивнул некромант. Если бы у Гриши и Маши были бы эмоции, они бы визжали от счастья. Но мальчик просто встал, помогая встать и девочке, остановленный жестом Марьи. Женщина, не отрываясь, смотрела на тонкие, как спички, ноги Маши, медленно закипая. — Коша, я хочу знать, кто это сделал, — деланно-спокойно произнесла она. — Даже голову принесу, — пообещал Кощей. — Давай соберем детей домой, а я после вернусь. Поблагодарив гоблинов в своей манере, то есть отсыпав золота, четверо исчезли из Магической Британии, через мгновенье оказавшись в замке Кощеевом. Гришу держал на руках некромант, а Машу — Марья, но уложили их обоих в одну постель. Женщина уселась рядом с детьми, а Кощей приказал немедленно доставить целителя из старых. Нужен был именно тот, кто умел справляться с «ленинградской болезнью». Кроме борьбы людей, была и борьба магов, а город был осажден и магами тоже, поэтому целители были… Целители, понимавшие, что именно нужно делать. — Витя? — удивился Гриша, узнав однокурсника. Тот подался вперед, вглядываясь в лицо мальчика. — Я Гришка! Гришка Нефедов! Помнишь девятую? — Ничего себе, — пожилой целитель просто сел, где стоял. — А мы вас всех тогда похоронили… — Меня в детскую перевели, все равно никого не осталось, — объяснил Гришка. — Возьмешься ли? — поинтересовался Кощей. — Это лишний вопрос, Кощей, — вздохнул узнанный мальчиком целитель. — Гришка — наш, он стольких спас даже в смертное время… А девочка? — Она только что оттуда, Вить, — тихо проговорил Гришка. — И месяца не прошло. — Твою же… — не сдержался целитель, очень хорошо понявший, что это значит. — Тогда лечи, а мне надо отлучиться, — бессмертный некромант был в ярости. Разговор он услышал и понял, отчего желание сделать Британские острова пустынными только росло. — Гриша, а где мы? — тихо спросила Маша. — Мы дома, — ответил ей мальчик, а понявший, о чем спрашивает девочка, доктор Витя, показал ей проекцию огромного города. — Живет наш город, — произнес он. — Вот встанете на ноги и погуляете еще по нему. — Живет… — прошептали оба ребенка. Им предстояло долгое лечение и восстановление. Но самое главное и Гриша, и Маша знали — они снова не одни. И это было самым, пожалуй, важным. Марья решила остаться с детьми, отлично понимая, что любимый найдет всех виновных. Женщина улыбалась тянущейся к ней девочке и сдерживавшемуся мальчику, которому тоже нужно было тепло. Блокадные дети спустя полвека лежали в постели черного некромантского замка.Часть 10
5 апреля 2023 г. в 20:05
Вспомнив, как ему было трудно вначале, Гарри укутывал Гермиону в одеяло, согревал своим телом. Холод той зимы все не отпускал ни его, ни девочку, поэтому тщательно дозируя еду и ставший бесценным хлеб, Гермиону медленно выводили из того состояния, в котором она замерла. Конечно, до победы над дистрофией еще было далеко, но подвижки уже были.
— Скажи, Нежноглаза, — попросил Гарри, — а что с Дадли?
— Как тебе сказать, детеныш… — женщина помолчала. — Дадли и есть Гарри Поттер. Дурсли были Лили и Джеймсом, изменившими внешность.
— Не понял, — признался мальчик, впервые благодарный укрывшей все чувства подушке. — А я кто?
— А ты… — Нежноглаза тоже порадовалась тому, что дети безэмоциональные. — Ты Кощеевич, происходишь из рода русского некроманта. Тебя принес Дамблдор, когда они разыграли этот спектакль с защитой матери.
— Вот как… — задумчиво проговорил Гарри. — Тогда понятно, почему Ленинград. Если это была цена. Тогда получается, что и прошлый я не был Поттером. Но почему у Гермионы тоже Ленинград?
— Девочка была украдена теми, кого она считала своими родителями, — ответила гоблинша.
— И что они хотели с ней сделать? — насторожился мальчик, понимая, что не все здесь просто.
— Продать, — камнем упало слово.
Жуткое слово, если подумать. Получалось, что украли Гермиону тоже у русских. Переставшая уже заикаться девочка смотрела в потолок. Теперь она многое понимала: и почему чужая женщина стала родней родителей, и почему Гермиона вообще оказалась там. Блокада…
— Я не хочу зваться Гермионой, — наконец сказала девочка. — Мама Зина назвала меня Машей, вот пусть так и будет, Машка Пивоварова. Она стала мне настоящей мамой. А ты, доктор Нефедов?
— Гришка я, — хмыкнул мальчик. — Григорий Нефедов.
— Вот и будем зваться так, — твердо произнесла… Маша. — Маша и Гриша. А англичане пусть идут.
— Дети… — вздохнула Нежноглаза. — Вы же хотите… домой?
— Хотим, — кивнул Гришка. — Еще как хотим. Ленинград стал нам родным, да и страна…
До зубовного скрежета хотелось пройти по Невскому, на котором наверняка уже нет надписей об опасности при артобстреле, постоять у мостов, прислониться к «Авроре», посмотреть, уцелел ли его дом. Гермионе, ставшей Машей, хотелось снова войти в квартиру мамы Зины, будто хранившей память о женщине, ставшей мамой совсем прежде незнакомой ей девочке. Просто увидев потерянного ребенка, эта волшебная женщина не прошла мимо, а помогла… Да, еще не было самого страшного времени, но для англичан такой поступок был почти невозможным, Маша это знала твердо.
Нежноглаза видела, как дети рвутся туда, где прошли их самые страшные дни и… не понимала этого. Для гоблинской женщины было естественным бежать от опасности, от того места, где сделали плохо, а эти необыкновенные дети мыслили совсем иначе. Нежноглаза присела рядом с Машей и Гришей, просто, чтобы понять.
— Почему вы стремитесь туда? — тихо спросила она.
— Знаешь, Нежноглаза, это трудно объяснить, — вздохнул попытавшийся улыбнуться мальчик. — Но я попробую. Когда-то давно я был Гарри Поттером, мою историю ты знаешь, там был и василиск, и дементоры на третьем курсе, и полная предательств жизнь.
— Ты попросил Покровителя о втором шансе, согласившись на цену, — кивнула ему гоблинша.
— Знаешь, в Ленинграде я узнал, что такое семья, — как-то очень мечтательно продолжил Гриша. — Нежные руки мамы, дающие уверенность — отца. И брат, конечно же. Я никогда этого не знал, а тут целых четверть века счастья.
— Но потом же ты их потерял? — Нежноглаза понимала, о чем говорил детеныш. Он потерял родных, но был уже взрослым, а не годовалым никому не нужным ребенком.
— Я потерял родных, это так, — кивнул мальчик. — Но у меня оставалась родная страна, родной город и люди вокруг. Да, люди зверели от голода, убивая даже детей, но каждую минуту рядом со мной были товарищи. Поэтому я не был один.
— Если бы не Гриша, я и не выжила бы, — подала голос Маша. — Но, когда я стояла на разбомбленной улице, не зная, куда идти, меня взяла с собой просто прохожая. Знаешь, Нежноглаза, обыкновенная женщина стала мне более мамой, чем все Грейнджеры. Я только потом узнала, что она подсовывала мне свой хлеб! Нежноглаза! Там хлеб означал жизнь! Его было очень мало, и она… она…
— Тише, тише… — прижал Гришка девочку к себе. — Это трудно понять, но там — наш город и наши люди. Пусть прошло полвека, но мы верим, нас не бросят. Это наш город!
Хотя голос мальчика по-прежнему не содержал эмоций, но гоблинша поразилась — сколько гордости было в нем. Нежноглаза пыталась представить гоблина, добровольно подкладывающего золото в карман кому-то, и не смогла. Она начала понимать, о чем говорил этот детеныш — им обоим действительно будет лучше в том месте, которое оба считают домом. А это значило — надо писать Кощею. Как русский отреагирует на такое письмо, Нежноглаза даже не подозревала. Но полюбив этих детей, она просто не могла поступить иначе.
А Гришка рассказывал Маше, как оно было до войны, стараясь все поточнее вспомнить, девочка же слушала, закрыв глаза. Она очень старательно пыталась представить на месте льда зеленые деревья, и у нее получалось. А в тишине звучал метроном, без которого оба спали очень плохо. Почти не спали, потому что очень страшно было. Потом Гриша начал читать стихи Ольги Берггольц. Именно те, что поднимали на борьбу голосом Ленинградского радио. И Маша подхватывала. И звучали на два голоса то усталые, то злые, то яростные строфы. Как будто легче на душе становилось от этих строк.
— А помнишь, когда я была еще дурной, ты мне рассказывал? — тихо спросила девочка. — Ведь если бы не ты…
— Помню, хорошая моя, все помню, — вздохнул Гриша.
Разговаривать они предпочитали по-русски, полностью отвергая Британию и все, что с ней связано. Двое детей очень хотели домой. Туда, где такие знакомые и родные люди. Люди, которые их не предавали даже в самое страшное время. В отличие от британцев.
— Вот поставим тебя на ноги, — погладил приникшую к нему Машу Гриша. — И гори они все огнем.
— Главное, чтобы не разлучили, — вздохнула девочка, устало закрывая глаза.
— Не разлучат, — уверенно произнес искренне в это веривший мальчик.
В далекую Россию улетала весточка о двоих переживших очень страшное время детях, а Нежноглаза просто плакала, слушая спокойные голоса, в которых сквозила то ярость, а то нежность…