Часть 1
23 марта 2023 г. в 17:56
Я перед тобой робею как мальчишка, но страшнее в разы то, что ты об этом прекрасно знаешь. Ты видишь. От твоих красивых глаз ничего не скроется, я взгляд твой на себе ловлю чаще, чем кидаю в ответ. Просто ты можешь позволить себе чуть больше. Самоцензура была, есть и будет, но ты бы никогда не позволил чему-то ограничивать тебя в наблюдении. Смотришь жадно, как будто ослепнуть в следующую секунду боишься, а потому стараешься запомнить каждый миллиметр. Почему же только на меня? Хотя, если быть честным самим с собой, мне не то, чтобы интересно это. Просто… Ты привык отдавать, а я — брать, но берёшь пока только ты. Это не равноценный обмен, Влад. Что же ты можешь предложить взамен? Слава — любовница, проходящая и уходящая, когда ей вздумается, но с тобой она крутится постоянно, и во мне чёрным пламенем полыхает зависть. И зависть эту ты тоже подмечаешь, разочарованно поджимая губы и горько усмехаясь. Наблюдаешь снова. В этом ведь и работа твоя заключается — наблюдать, улавливать, запоминать, комбинировать, переделывать, воспроизводить. Я восхищаюсь твоей программой вслух, мы сидим за одним столиком, на нас смотрят люди. Не так заинтересованно как пару лет назад, но смотрят. Ты называешь это «обезьянничеством», я — талантом. Ты смеёшься весело и заразительно, я говорю о том, что Алла Пугачёва тайно расхваливала мне тебя.
— Ты всё врёшь! Этого не могло произойти!
— Почему это? — я подношу стакан с водой к губам и делаю всего один глоток, внимательно глядя на тебя.
— Я вижу по твоим глазам, — разочарованно тянешь ты. — Я не верю тебе.
— Как скажешь, — я пожимаю плечами.
В твоём кабинете пахнет чаем, мороженым, моими сигаретами и честностью. Сейчас мне как никогда хочется сбежать туда и я стараюсь всем видом тебе это показать. Ну же, Влад, давай уйдём отсюда, из этого богом забытого места, мне надоело петь тебе дифирамбы и слушать, как это делают другие. Лицемерие и лесть — это потрясающе, это искусство, но мне хотелось бы не этого. В конечном итоге я не выдерживаю и наклоняюсь к тебе, шепча на ухо предложение, от которого ты никогда не можешь отказаться. Ты смотришь на меня с неподдельным искренним удивлением, но я вижу, как внутри твоих изумительных глаз загорается страсть. Я нужен тебе. Едва ли меньше, чем ты нужен мне.
Я покидаю это место раньше тебя, чтобы никто ненароком ничего не заподозрил. Я иду по останкинским коридорам, с каждым шагом ощущая, как приближается моя духовная погибель. Там, где возникает любовь, нет дела до нравственности. Особенно такая любовь. Вдох-выдох, вдох-выдох. Я робею, словно в первый раз. Лелея твой образ в своей голове, я опасаюсь прикасаться к нему наяву. Но ты приходишь быстрее, чем я ожидал, догоняя меня на нужном этаже. Я спиной ощущаю прикосновение твоей тёплой ладони. Мы оба знаем, кто сегодня проиграл.
За окном уже несколько долгих минут садится солнце. Темнота заполняет кабинет. Каждый беззвучный шаг ощущается всем телом. Во всём, что существует в этом отвратительном, грязном и сером мире есть своя доля эстетики. Эстетика — это полностью обнажённый я, стоящий на коленях. С завязанными черной атласной лентой глазами, со сцепленными в замок ладонями за спиной. Эстетика — это моя бледная кожа в свете фонарей за окном кабинета. Ты решил не включать свет сегодня. Эстетика — это, безусловно, моё и твоё желание.
Ты в этом искусстве определённо истинный эстет.
Я задыхаюсь в собственном порывистом вздохе.
— Что ты хочешь сегодня? Сейчас?
Я обнажён полностью, поэтому вздрагиваю от внезапного тепла руки, коснувшейся плеча. Она давит несильно, заставляет повернуться, что я и делаю, переставляя колени на полу. Ладонь давит, заставляя остановиться, но в следующий момент тянет вперёд. Я интуитивно догадываюсь, что ты от меня хочешь, потому что ты не издаёшь ни звука, и двигаюсь вперёд, как оказалось, ближе к тебе. Моё правое колено касается носка твоей туфли. Левым я не чувствую второй туфли. О, господь… Я задыхаюсь, когда твоя вторая нога поднимается вверх по моей ноге — невесомо, и от того более интимно. Она замирает на середине бедра, не дойдя до паха. Я выдыхаю почти разочарованно. Это всё манит и пугает одновременно, а томительное ожидание (не)известного делает такую пытку гораздо изощрённее. Нога опускается обратно на пол.
Я повторяю заданный раннее вопрос: «Что ты хочешь сейчас?» С придыханием, с неуспокаиваемым предвкушением в голосе. И тогда ты начинаешь говорить.
— Я хочу, чтобы сегодня ты не видел меня, моё удовольствие, только чувствовал, — ты едва осязаемо касаешься кончиками пальцев чуть дальше моего виска, там, где атласная лента легла на кожу.
Твои глаза, их скрывает от меня эта черная преграда в виде ленты, а мне так хочется посмотреть в них. Они затягивают в пучину зла и пороков, ненависти и любви. Невозможно смотреть в них долго, невозможно терпеть, когда они смотрят на меня, сквозь меня, в меня. Они никогда не смотрят на меня так, как смотрят на остальных. Это причиняет если не боль, то дискомфорт точно, а в нём есть своё определённое стеснение. «Я не хочу чтобы ты на меня пялился с таким обожанием, они всё понимают» или «Посмотри на меня так ещё, только лишь на меня».
Ты всё так же невесомо ведёшь руку вниз, к губам. Я приоткрываю рот и обхватываю им большой палец, обвожу языком. Медленно. Смыкаю губы, слегка втягивая палец, слыша твоё сбившееся дыхание. Через пару минут я обхвачу губами твой член, но сейчас ты позволишь мне только это. Через пару часов мы оденемся и спустимся к этим скучным и лживым людям, и ни один из них даже подумать не сможет об истинной причине нашего отсутствия. Через пару дней ты скажешь мне, что всё это было в последний раз, но мы оба знаем, Владик, что это ложь. Я — твоё наваждение, и ты не сможешь отпустить меня до самой смерти. Я — лакомый кусочек, я — наслаждение, я — любовь. Ты знаешь, что это так, но боишься себе в этом признаться. В общем-то, мне всё равно, что творится у тебя в голове, пока ты держишь меня за волосы, вверх-вниз. Я провожу языком по твоему члену, в слепую, наугад, но, видимо, так, как нужно, потому что слышу твой стон. Я не могу использовать руки, это наше сегодняшнее правило, поэтому мне сложнее. Когда я глубоко насаживаюсь ртом, ты прерывисто вздыхаешь, а когда обвожу языком головку, крупно вздрагиваешь. Каково это — смотреть на меня жадно, видеть, как я, с руками, сомкнутыми в замок за спиной, с завязанными глазами, делаю тебе минет в твоём собственном кабинете? Вот здесь, на коленях, покорно и эротично. Каково это, Влад?
Солнце уже опустилось за горизонт, завтра у нас Взгляд. Саша Любимов на студии спросит, куда мы сегодня пропали, если мы не вернёмся в ближайшее время. Но мы не вернёмся, ты не отпустишь меня, а контролировать себя ты так и не научился.
Когда ты получаешь своё наслаждение, а потом наши губы соприкасаются, я чувствую то, что не чувствовал ни с кем до этого. Стяни же с меня эту черную атласную ленту, я хочу тонуть в твоих глазах. Ты получил то, что тебе было нужно, но я — нет.
— Я люблю тебя, — шепчешь ты мне, и я замираю, и всё замирает. Тишина становится такой звенящей, что хочется кричать.
Я никогда не признаюсь тебе в том же, и ты это понимаешь. Поэтому ты гладишь меня по волосам, и стягиваешь эту повязку, целуешь снова, нежнее и медленнее, а я поднимаюсь с колен и отвечаю тебе взаимностью. Ты понимаешь, что я чувствую. От твоих глаз ничего не скроется. Но едва ли у меня хватит духу произнести этот приговор вслух. Я перед тобой робею, как мальчишка, но страшнее в разы то, что ты об этом прекрасно знаешь.