Как Пруссию чуть не поженили, или Всё прошло.

Пруссия, то есть Фриц Байльшмидт, с яркими, как языки пламени, волосами, высокий и худощавый, затянутый в светло-синий узкий мундир, в бархатных штанах и шёлковых чулках, рассеянно поглядывал по сторонам, от всей души желая, что бы его мучения наконец закончились. В 13 лет Фриц стал старостой хора капеллы Королевского военного училища, чем доставил немалый повод для гордости и себе, и своим родителем. Теперь он поверх мундира носил чёрный плащ с золочёной каймой и вышитым тевтонским крестом на уровне груди. Но Фриц, несмотря на это, невзирая даже на свою безупречную успеваемость, всё же не был вполне доволен собой, он всё ждал от жизни чего-то большего. С тех пор, как в семилетнем возрасте Фрица отдали в училище, в его жизни многое изменилось. Теперь у него не было особой привязанности к дому, и пышные интерьеры их родового замка казались ему почти чужими, когда во время каникул он посещал родительское жилище. За это время казарма стала для него родным домом, а самыми близкими людьми – немногочисленные друзья, такие же, как и он, светло-синие воспитанники. Среди них Фриц проявлял особую симпатию к троим: Мекленбургу ( Стэргардту), отличавшемуся особым бесстрашием и решимостью, смуглому, несколько замкнутому в себе, ловкому Бранденбургу и рассудительному, осторожному, лично преданному ему всей своей душой, хотя и немного простоватому Брауншвейгу. Вот кто был настоящей его семьёй. Фриц выглядел значительно старше своих лет, по характеру он отличался сдержанностью, некоторой сумрачностью, даже суровостью. Соблюдая строгий режим своего закрытого учебного заведения, Фриц привык скрывать собственные чувства. Он считал себя выше всяких бурных их проявлений. В училище утро начиналось с сигнала, производимого с помощью трубы и барабана, умывания холодной водой, что, как считалось, неплохо укрепляло здоровье воспитанников, и с чем Фриц был абсолютно согласен, сам обливаясь по утрам холодной водой без всякого принуждения, построения на плацу и т. д. Далее ученики строевым шагом расходились по классам. И всё в этой жизни было упорядоченно, подчинено единой системе, и никакой сложности для Фрица не представляло. Поэтому он чувствовал себя немного не на своём месте, когда во время каникул гостил в родительском доме, вдали от великого Берлина, где всё было проникнуто железным союзом армии и религии. Религия для Фрица была прежде всего совокупностью раз и навсегда установленных незыблемых предписаний и обрядов, Библия же воспринималась им почти совершенно так же, как и армейский устав, без всяких отличий, и юный Байльшмидт не позволял себе никаких сомнений или отклонений от того пути, который он избрал для себя, и было неважно, по каким причинам был сделан этот выбор. Но хотя состояние, в котором находился Фриц в родовом замке Байльшмидтов, и не казалось ему особенно естественным, ничего неприятного в его нахождении там, где прошло его раннее детство, он для себя не замечал, хотя и морщился от некоторой легкомысленности и напоминаний о своих былых детских увлечениях и вкусах, что было отражено в убранстве его комнаты, которая когда-то служила, да и теперь оставалась детской. В этой детской он теперь и сидел, полный унылой скуки, и от нечего делать теребил в руках свою треугольную форменную шляпу, машинально рассматривая давно знакомые предметы мебели и прочие аксессуары. На стене над высоким клавесином из красного дерева висел портрет в массивной чёрной раме, кисти неизвестного художника, изображавший известного композитора Иоганна Себастьяна Баха, в другом углу было прикреплено резное чёрное распятие. Стены в комнате были частично просто побелены известью, а частично обтянуты простым холстом. Слева от Фрица стоял большой комод, в котором хранились его игрушки. На полочках были расставлены оловянные и фарфоровые солдатики, пушечки, макеты кораблей и фортификационных сооружений. Рядом с комодом находилась старая облезлая деревянная лошадка-качалка, ужасно скрипевшая при каждом прикосновении к ней. Теперь на стуле между комодом и клавесином сидела богато и пышно одетая девочка, чьё лицо было набелено и нарумянено совершенно, как у взрослой дамы. Это была Элиза Мадьяри, дочь одного крупного венгерского землевладельца, гостившего теперь у своих родственников в поместье неподалёку. Девочка положила на верхнюю крышку клавесина несколько коробочек и свёртков, которые она принесла с собой. Похоже, что она испытывала схожие чувства, что и Фриц в данное время, хотя, по всей видимости, в гораздо меньшей степени. Она скучала, но назвать её огорчённой было нельзя. За окном был ясный морозный день, дорожки занесло прошедшим вчера снегопадом, и оттуда, снаружи, доносился однообразный успокаивающий звук от соприкосновения лопаты с мёрзлой поверхностью посыпанной гравием дорожки. Это работал Карл, старый слуга Байльшмидтов. Не сразу Фриц понял коварный план взрослых, оставшись наедине с Элизой. Когда до него, наконец, дошло, каковыми были их намерения, он ощутил почти физическую боль от того, что его никому на этой земле не было дела до его подлинных потребностей. Vater und Mutter решили познакомить Фрица с Элизой потому, что хотели обручить его с ней, и если всё пройдёт как следует, даже объявить их помолвку, после чего эта маленькая заносчивая венгерка будет официально считаться его невестой. « Ну, уж этому не бывать»! – думал Фридрих со злобой. Детей представили друг другу, а потом оставили вдвоём в комнате, что бы они могли познакомиться поближе, и присутствие взрослых не стесняло бы их. « Будь с ней нежнее», – напомнил ему отец, покидая детскую. Легко сказать! Фриц за время обучения в училище уже успел позабыть, что такое нежность, и терпеть не мог всякой сентиментальности, которой бывают так подвержены девчонки. Ясно, что устраивая будущее Фрица, его родители, как и родители Элизы, заботились прежде всего о своей собственной выгоде, о расширении своих поместий и об объединении капиталов, но только не о том, что было действительно нужно его душе. « Guten Tag, герр Фридрих»! – обратилась к нему Элиза. « Guten Tag, барышня», – как можно учтиво ответил Фриц на её приветствие. После этого в абсолютном молчании прошло немало минут, прежде чем Элиза вновь заговорила. Холодная испарина покрыла лоб Фрица. Он был вообще на удивление смелым, не боялся ни пауков, ни крыс, ни даже акул, а уж о тиграх со львами и говорить не приходилось, но тут впервые самообладание было готово покинуть его. Но Фриц был бы не Фрицем, если бы позволил ему это сделать, он скомандовал самообладанию: « Стоп»! Врага надо было знать и уважать, только так можно было с честью выйти из затруднительной ситуации. Элиза встала и подошла к клавесину: « Разрешите, герр Фридрих»? Фриц лишь кивнул с подчёркнутым безразличием. Элиза открыла крышку и начала одним мизинчиком наигрывать мелодию следующей песенки: «Ach, du lieber Augustin, Augustin, Augustin, Ach, du lieber Augustin, Alles ist hin»! ( Ах, мой милый Августин, Августин, Августин, Ах, мой милый Августин, Всё прошло, всё)! « Знаете, герр Фридрих, музыка мне всегда помогает сосредоточиться… Неправда ли, сегодня особенно прекрасная погода, правда холодновато, но это ничего. Мне всегда приятно здесь, я так люблю вашу страну! Мороз и солнце, прямо как в России… Скажите, герр Фридрих, вам приходилось бывать в России, скажем в Петербурге»? – спросила юная барышня, чьи золотистые волосы озаряло неверное зимнее солнце. Воспоминание о времени, проведённом в Петербурге, заставило Фрица сильно понервничать. Он плотно сжал губы и, дождавшись, когда раздражение пройдёт, ответил холодным тоном: « Да, барышня». « Как ужасно она говорит по-немецки, – подумал Фриц, – а всё-таки корчит из себя истинную дочь Германии, до которой ей далеко, как кролику до зайца. Надо же! « Я так люблю вашу страну». Хорошо ещё, что не « я вас люблю»! « Вам не хочется говорить о России? Почему же? Петербург, говорят, великолепен. Его называют северной Венецией или даже Пальмирой. Расскажите поподробнее, сделайте милость. Когда вы имели честь посетить этот удивительный город? Как вы там оказались? Мне всё интересно», – щебетала, как сорока, Элиза. Луч солнца попал Фрицу в глаза, и он прищурился. « Да будет вам известно, фрейлейн Эльза, что я оказался там вместе с хористами нашего училища, часть которых я в настоящее время возглавляю. Это было в прошлом году, мы давали концерт для Русского императорского двора». « Вы были приглашены ко двору? Это замечательно. Скажите, герр Фридрих, а императрицу вы видели»? – спросила Элиза. « Да», – отвечал Фриц. « И какое на ней было платье»? – поинтересовалась маленькая Мадьяри. Вообще-то, тогда Фрицу было не до того, во что была одета русская царица. Его более занимал князь Григорий и Иван, паж светлейшего, большой озорник и любитель позабавиться, примерно одних с Фрицем лет, который… У Фрица обычно перехватывало дух, когда он вдруг вспоминал это, ему хотелось бы вовсе, даже в мыслях не касаться этого. Даже в его суровой прусской душе появлялась тоска по утраченной чистоте и детской невинности. Слёзы так и наворачивались на глаза, и, что бы отвлечься, он сухо обронил: « Светло-кремовое». « Надо же, какое совпадение, – обрадовалась Элиза, – так и быть, покажу вам одну вещь», – добавила она таинственно и указала на самую большую из коробок. У Фрица возникло непроизвольное любопытство, он подождал, когда девочка раскрыла коробку и извлекла из огромного вороха обёрточной бумаги её содержимое. К великому разочарованию Фрица это оказалась всего-навсего большая дорогая кукла с фарфоровым лицом и стеклянными зелёными глазами. « Её зовут Софи, герр Фридрих, – сообщила Элиза, – моя мама выписала её специально для меня из Парижа, и она, как вы могли, заметить, одета по самой последней парижской моде, естественно, учитывая то время, которое заняла пересылка. Выходит, мода не особенно изменилась, в ней по-прежнему те же кремовые платья, что и год назад. Это очень хорошо, а то иногда не успеваешь обзавестись новым туалетом, как он тут же выходит из моды. Просто безобразие какое-то. Я уже в таком возрасте, что мне пора позаботиться и о приданном. Дождусь, когда будет готово моё платье для конфирмации, а затем можно уже прямо заказывать свадебное. Как вы находите, герр Фридрих, я выгляжу достаточно стройной? Это платье меня не полнит»? « Вы выглядите в нём просто очаровательно, майн фик», – поспешил заверить Фриц. « И всё же мне иногда кажется, что моя фигура не совсем идеальна. Ну, ничего. Новый жёсткий корсет из китового уса и пара накладок из конского волоса сделают своё дело, я уверена. Приятно чувствовать себя красавицей, герр Фридрих, особенно перед вами. Если не будешь красавицей, то не будет и шансов найти богатого и достойного жениха, как говорит моя матушка. Думаю, с этих пор мы будем встречаться чаще, герр Фридрих. Вы такой интересный собеседник», – кокетливо предположила Элиза. « Не люблю откровенной лести. Собеседник для юных барышень из меня никакой, я всего лишь грубый неотёсанный солдат, хотя пока только будущий, но уже грубый и в достаточной мере неотёсанный. Вам будет скучно со мной». « Я смогу хорошенько отшлифовать ваши манеры. Я вас так отшлифую, вы и себя не узнаете, вот увидите», – заявила Элиза. « Этого ещё не хватало, – подумал Фриц, – если так увлекаться всяческим оттачиванием, можно так затупить, к примеру, стальной клинок, что он потом уже никуда не будет годиться». « Когда мы будем помолвлены, и я стану вашей невестой, я обязательно этим займусь»! – продолжала она. « Постойте-ка. Невестой?! Это как-то неожиданно. Кто вам это сказал»? – изумился Фриц. « Ваши и мои родители», – отвечала недоумевающая от изменившегося тона Фрица Элиза. « Так вот для чего было всё это свидание! Нет уж, извините, но быть женихом для вас я не могу», – отозвался Фриц. « Почему же? Вы такой бесстрашный, такой сильный, я чувствую, что вы сможете меня защитить»… « Послушайте, Элиза, у нас с вами разные интересы, и мы… Ведь мы ещё пока», – замялся Фриц. « Не взрослые? – закончила за Фрица фразу Элиза, – но так никто и не говорит о свадьбе, надо дождаться конфирмации, затем – совершеннолетия. Пока только помолвка, я на ней не настаиваю, но для отца это отличная возможность укрепить здесь свои позиции». « Думаю, ему здесь негде будет укрепляться. Наш род не так уж и богат, поместья частично заложены, а те, что остались, уже не приносят того, что должны. Наш замок – уже старый, в нём не так уютно. Здесь даже привидение есть», – возражал Фриц. « Как интересно! Привидение? Вы его видели»? – оживилась Элиза. « Нет. Я редко здесь бываю. Но иногда, говорят, по замку кто-то бродит, гремит цепями», – уточнил Фриц. « Что за скверная привычка у этих привидений: доставать неизвестно откуда цепи, что бы потом греметь ими, пугая людей. Только я привидений не боюсь. Это совершенно естественно, что бы в старом замке обитало привидение, можете не извиняться», – произнесла Элиза. « Кроме того, здесь живут пауки и крысы», – Фриц пустил в ход тяжёлую артиллерию. « Крысы»?! – содрогнулась девочка. « Да. Очень большие», – отвечал Фриц. « Откуда вы знаете? Ведь вы мне сказали, что редко здесь бываете», – недоверчиво спросила Элиза. « Благодаря одному случаю. На мой прошлый день рождения испекли праздничный пирог. Настоящую крепость из марципана и всего прочего со стенами, башенками, пушечной батареей и даже часовыми. Его оставили на ночь в кухне, а на утро, к большому огорчения для меня, обнаружилось, что его большая часть погрызена крысами и мышами», – промолвил Фриц. « Не говорите больше о крысах. Они такие противные»! – возмутилась Элиза. Затем она показала Фрицу свои вышитые работы, долго объясняла, где какой узор, и не слишком ли легкомысленно выглядят розовые лепестки у ромашек, образующих узор на манжетах нового платья её куклы. После чего она вновь принялась наигрывать на клавесине песенку про Августина: « Всё прошло, всё»! « Скорей бы уже всё это, в самом деле, прошло, – начал терять терпение Фриц, – она начинает уже чувствовать себя здесь хозяйкой». « Какой ваш любимый композитор»? – вдруг спросила она. Это было так неожиданно для юного Фрица, потому что музыка была тем немногим, что было для него не безразлично в этом мире, и эта тема его настолько увлекала, что он уже забывал о том, что стремился казаться для других равнодушным и неприступным. С другой стороны, этот вопрос был в известной мере странным, ведь достаточно было поднять глаза, что бы найти на него ответ. « Бах, – ответил Фриц, – его фуги настолько проникнуты духом героического и возвышенного, что достаточно одного аккорда, что бы почувствовать истинного гения». « Бах – велик, не спорю, но мне нравится более мягкий и уютный Гендель. Его последняя опера « Аптекарь» просто замечательна». « Какое невежество! « Аптекаря» написал Гайдн, а не Гендель, а она, похоже, не видит между ними никакой разницы», – проворчал про себя Фриц и пробормотал крепкое замысловатое ругательство, которое обычно стыдятся произнести воспитанные люди и какое обычно выцарапывается некоторыми из товарищей Фрица на школьных партах, хотя за это им и грозит серьёзное наказание, но иногда и для них всё обходится благополучно. « А « Ифигения в Авлиде» Глюка просто божественна»! Тут Фриц с ней полностью согласился. « Скажите, а что у вас там, в училище, изучают, кроме музыки»? – задала вопрос Элиза. « Разные науки, – отвечал Фриц почти автоматически, с нескрываемой усталостью в голосе, – философию, военное дело, латинский язык, географию, математику, остальное, – как обычно, танцы, фехтование»… « Вот как», – сказала Элиза. « Ну да, вам же не понять. С вами, наверно, занимается домашний учитель», – усмехнулся Фриц. « Действительно, меня посещает гувернёр, герр Фридрих», – призналась Элиза Мадьяри. « Наверно, вечно кашляющий, хромоногий старикашка»? – ехидно заметил Фриц. « Как вам не стыдно говорить такое! Надо иметь уважение к старшим. Кроме того, он вовсе не старик, а довольно молодой человек приятной наружности, хорошего телосложения», – возмутилась Элиза. « Вопиющая безнравственность, – подумал Фриц, – и куда только смотрят её родители»? « Позвольте спросить вас, барышня, как вы думаете, ваш отец сможет помочь деньгами моим родителям, если они того попросят, ведь между ними, как и между нами, надо полагать, дружеские отношения»? – Фриц решил использовать один из последних аргументов, что бы хоть как-то прекратить это безумие. « Видите ли, герр Фридрих, – принялась лукавить Элиза, – давайте не будем об этом, моя семья находится не в лучшем материальном положении, чем ваша. Мы такие, прошу прощения за откровенность, бедные». « Бедные, бедные, а кукол из Парижа заказывают»! – подумал Фриц со злобой. « И ещё, фрейлейн Элиза, один вопрос. Ваши родители действительно считают, что мы с вами составим идеальную партию»? « Отец говорил о чём-то подобном», – отозвалась Элиза. « Разве вам, такой красавице, ваш батюшка не может подыскать другого не менее благородного жениха, чем я»? – усомнился Фриц. « Вообще-то отец говорил что-то об австрийском баронете Родерихе Эдельштайне, только я его ни разу ещё не видела», – промолвила Элиза, и её щечки слегка порозовели. « Рекомендую вам познакомиться с ним поближе», – предложил Фриц. « Правда? Вы так считаете? Что ж, хорошо, чем больше друзей, тем лучше. Ну-с, мне пора идти, до свидания, герр Фридрих», – засобиралась венгерская красавица. « Честь имею, барышня Элиза», – почти по-взрослому ответил Фриц. После того, как он проводил её до двери в гостиную, он вздохнул с облегчением. « Как она тебе? Что ты о ней думаешь»? – спросил вошедший в комнату отец Фрица, в строгом чёрном сюртуке и в густо напудренном парике, державший за руку его мать в белом накрахмаленном чепце. « Признаюсь вам, папенька, я ещё в таком возрасте, в котором, как полагаю, ещё рано об этом задумываться. Я ещё так молод», – начал Фриц. « Моему отцу, твоему дедушке, было столько же, сколько тебе сейчас, когда он обручился с твоей бабушкой, а ей было всего одиннадцать лет. Так что тебе ещё повезло, что Элиза – твоя ровесница», – заметила мать. « Маменька и папенька, семейная жизнь не для меня. Я подумал и решил целиком отдать всего себя служению отечеству». « Это похвально, – согласился отец, – но одно другому не мешает». « Боюсь, она слишком легкомысленна для меня», – ответил Фриц. « Вероятно, ты полагаешь, что надо брать в жёны истинную германку, кого-нибудь поближе, из своего круга, верно? Когда ты снова приедешь к нам на каникулы, я постараюсь познакомить тебя с Луизой, дочерью майора фон Берга. Его замок в нескольких милях от нашего. Думаю, она тебе понравится, она очень скромная и благовоспитанная девочка, почти девушка, особенно преуспевшая в рукоделии и приготовлении пищи. Она готовит замечательные пирожки, они придутся тебе по вкусу, вот увидишь». « Не знаю, дорогой отец, мне надо подумать», – отвечает Фриц. « Конечно, подумай, сынок», – говорит отец и чуть-чуть дотрагивается до его головы. Даже сейчас для Фрица он такой чужой и далёкий. Фриц сидит у окна и следит за медленно удаляющимся среди ослепительно белых равнин чёрным возком, запряжённым вороной четвёркой. « Если мне удастся создать свою собственную империю, в ней точно не найдётся места всяким девчонкам, что бы не говорил о браке господин философ Кант», – думает он. Он радуется вновь обретённой свободе, но его радость не полная, ведь в следующем году всё может повториться. И тогда он будет готов искать спасения от новой кандидатки в невесты хоть на краю света.