Грехи отцов

– Ты никогда не был мне братом! Настоящим братом… тем, который поддержит и примет. Тем, который встанет на пути опасности или подставит гриву. Полные скорби слова вырываются с уст Скара, но взор его горит неумолимо, как пламя заката, как алчущий огонек ударившей молнии. Произнеся их, он ощущает пустоту… и покой. Когти сами собой взметаются в воздух и с сухим треском пронзают шкуру павшего брата. Истоптанный антилопами, деформированный, покрытый кровью и пылью брат вздрагивает будто живой, когда длинные черные когти возмездия всполахивают его царственный лик. Но он не жив отныне. Отныне ему суждено лишь стать звездой в необъятном ночном небе, которое Скар будет лицезреть ночь за ночью, восседая на месте брата, возлюбя его львиц, вспахивая своими амбициями его земли. Отныне да будет так. – Папа, папочка, – маленькое золотистое тельце ревет, укрывшись могучей отцовской лапой. – Ах, бедный мой Симба, – горестно вздыхает Скар, поворошив куцый рыжий хохолок юного льва. – Бедный Симба, ты повинен в смерти отца, и всегда будешь укорять себя за этот грех. Ты будешь просыпаться в кошмарах, будешь сгорать изнутри, гнить, будто тебя пожирает плесень осознания своей глупости… … Но ты никогда не узнаешь, каким был твой отец, – мысленно завершает свою эпитафию Скар. – Я не открою тебе всей правды, потому что правда облегчит твою боль, а я хочу, чтобы ты страдал, и страдал не в той же степени, что я, но во много большей, чтобы каждый день моих страданий в твоей никчемной жизни тянулся неделю, луну, чтобы не кончался, как не кончится брожение трепетных горьких мыслей в твоей скудоумной головушке. О, нет, милый Симба, я не расскажу тебе, каким был мой брат, – Скар облизывает пересохшие губы, ощущая, как хрустят на них частички песка, истоптанного тьмою антилопьих копыт. – Я покажу тебе, каким он был. В конце концов, дети часто платят за грехи отцов… Мысль щекочет низ его брюха, огненнокрылой птицей восставая внутри, и срывается с черных уст довольным хохотом, когда он, подмяв рыдающего юного принца, вонзает когти в его шею, не сильно, только для того, чтобы напугать. – Твой отец погиб из-за тебя, Симба, – скабрезится он, сверкая взором, нависая могучей тенью, опутывая испуганного львенка змеистыми космами иссиня-черной гривы. – Из-за тебя. – Дядя?! – глазки львенка открываются во всю невинную ширь, ворсистые ушки болезненно жмутся к затылку. Сквозь черные космы дядюшкиной гривы он на миг видит его сверкающий кол возмездия – алый, блестящий от смазки, неистово-заостренный. Вопрос застревает в пасти львенка, когда член дяди решительно вторгается в его узенький анал, раня, травмируя, будоража и царапая неизведанные глубины. Визг юного царевича сливается с хохотом гиен, бегающих за редкими медленными антилопами в пыльном каньоне. Скар ощущает непростительно-тесные, горячие и желанные потуги его девственной анальной плоти, осязает глубины мстительного соблазна, и вторгается все сильнее, все глубже, не слыша визга, стонов, рыков плененного, доставшегося как награда царевича. Сладкая истома внизу живота, клубящаяся в больших пушистых яйцах, достигающая апогея на кончике члена, пронзающего простату львенка, тем не менее, отзывается ноющей болью там, где он совсем не ожидал… прямо в сердце. Ведь он помнит, он слишком хорошо помнит ошибки юности. Душный страх и ревностную страсть первой любви. Первое и последнее прямое столкновение с царственным братом. – Ты точно хочешь этого? – властно вопрошает Муфаса, застыв крепкой золотой фигурой в обжигающих лучах полуденного солнца, испепеляющего кустарники и высокую траву. – Ты не оставляешь мне выбора, – Скар нервно ходит пред его ликом, клубя песок, ощущая рвение когтей, готовых к бою. – Ты сказал, что я никогда не добьюсь Сараби! – Верно, – молодому брату не хватает такта даже для сочувствия, он лишь улыбается с превосходством, небрежно поводит сильной лапой. – Я избрал ее своей будущей королевой. Почему бы тебе не выбрать другую львицу? Вон ту худышку, Зиру, например. – Я не хочу никого кроме той, кого люблю, – рычит Скар, стряхивая с разгневанной мордахи черную косму гривы. – Почему тебе всегда достается все самое лучшее? – Потому что я лучше, – небрежно фыркает брат, приосанясь, взрыхлив сухую землю когтищами, и травы вокруг них дрожат в полуденном мареве, будто взывая к бою. – Давай, попробуй доказать обратное. – Я докажу! – Скар бросается в бой, бросая эти слова на ходу, как ядовитую плеть. Они смыкаются клыками и когтями посреди пустынной арены, гулко и тяжело валятся в песок, огрызаясь, вырывая шерсть друг у друга. Игривый настрой Муфасы сменяется холодной сосредоточенностью природного убийцы, глаза уже не теплятся огоньком азарта, а сверкают льдом, когда он валит брата, пытаясь вонзить клыки в яремную вену или задушить его единым сильным укусом. Скар клубочится, бьется неистово, как кролик, понимающий, что хватка хищника смертельна, но умирать без сопротивления – трусливо. Он метается, царапая спину о мелкие камушки, отпихивает и отбивается от брата. – Ты никогда не умел идти на компромиссы, – Муфаса сплевывает кровь с губ, подбоченивается, играя крупными мускулами под золотистым мехом. – Не хочу питаться твоими объедками, – едко цедит Скар, покачиваясь от боли в худом теле, от стонущего рыхлого дыхания из утомленных легких. – Ты никогда меня не ценил. – Ложь! – Муфаса выпаливает это слово как приговор вместе с размашистым ударом когтистой лапы. Младший брат, не успев увернуться, на миг видит, как когти царственного льва затмевают солнца, а затем с выносящий дух из тела болью обрушиваются на его глазницу. Ослепленный, он едва находит силы устоять, смотрит на лужицу крови, бегущую от раненой морды на безразличный песок. – О, нет, – глухо вырывается с его губ, и он машинально трогает лапой зияющую рану на мордахе, понимает, что большой шрам рассекает его глазницу от брови до скулы. – Ты мразь! Скар бросается в отчаянную атаку, он хочет на миг позволить брату завладеть ситуацией, а затем опрокинуть его наземь и придушить сверху. Муфаса поддается на провокацию, он кидается сверху и напарывается крепким брюхом и тяжелыми яйцами в золотистом мешочке прямо на когти Скара, но тут же молниеносно взметается над ним, не позволяя вонзить когти и опрокинуть. – Хитрая гиена, – рычит он, обходя истекающего кровью брата. – Думал, сможешь обдурить меня этим детским приемчиком? Ноздри Скара щекочет плотоядный кислый дух их пота, обильно воспревшего под палящим полуденным солнцем равнодушной к чужим жизням саванны. – Сейчас ты познаешь мою настоящую силу, – по-змеиному шипит Муфаса, приближаясь, нарастая могучей тенью, и Скар бешено мотает кровоточащей мордахой, чтобы не потерять его из-виду. – Сейчас я покажу тебе настоящую боль! Он так резко бросается в атаку, что худой черногривый брат не успевает ответить – его вялое ветхое тело просто сносит этой неистовой яростной стихией. Рухнув на спину, он на миг видит перед собой сверкающую улыбку молодого брата, рыжие космы его гривы щекочут тонкий нос. – Доволен? – скудно хмыкает Муфаса, обрушивая тяжелые лапы на его мордаху. Тыщь. Тыщь. Тыщь. Тяжелые как оползневый камень удары выдирают дух из тела, кровь струится из носа, с порванных губ, из прорезанной длинным шрамом глазницы. Скар пытается сопротивляться, очень пытается, но все его силы уходят лишь на то, чтобы собрать новое дыхание, чтобы коснуться кончиком языка угасающей жизни, такой яркой и такой яростной под палящим светом пустынного солнца. – Бедный братец, – издевательский тон Муфасы щекочет разбитые уши. – Мы могли жить мирно. Ты мог смотреть, как я беру Сараби, а ты берешь Зиру или любую другую из милых тебе львиц. Но нет, ты хочешь во всем идти до конца. Сейчас я покажу тебе, к чему это приводит. Скар пытается пошевелиться, но все тело, от саднящих стоптанных лап до будто иссохших легких и до гудящей от боли мордахи сводит судорогой. Он только сплевывает кровь, нелепо заваливаясь на бок, пытается отползти. – Не уходи, братец, я ведь еще не закончил, – крепкий золотой лев нависает сверху, властно вздёргивая его мордаху за черную гриву, несколько мгновений любуется змейкой багряной крови, утекающей с его рассеченного глаза на песок. – Больше ты не будешь мне приречить, брат, – горячо шепчет Муфаса в его ухо. Нет. Пожалуйста. Только не это, – пронзает мечущиеся мысли Скара отчаянная мольба, но она тут же разбивается вдребезги вместе с его узкой анальной плотью, когда алчущий член брата погружается в его нутро, разрывая мягкую плоть без смазки. Он всегда испытывал возбуждение от поединков, – рассеянно понимает черногривый, безвольно покачиваясь в крепкой хватке братских лап. – Сейчас ты будешь моей львицей, – глухо басит будущий король, насаживая трепетную добычу на свой большой вязкий член. Скар гулко вскрикивает, когда давление внутри становится нестерпимым, и плоть его анального входа рвется, сдаваясь под непримиримым натиском толстого шипастого естества брата. Он ощущает себя так, будто переел, но это давление гораздо острее, опаснее, глубже – он нелепо дрыгает лапами, царапая песок, рычит сквозь кровоточащие клыки, а брат нависает сверху, как над львицей, совершая быстрые решительные толчки, травмирующие его поверженное нутро. – Это будет тебе урок, – порыкивает Муфаса между фрикциями, и его член вдалбливается в анальный коридор брата, заставляя того испытывать распирающую боль, пребывать пограничном состоянии жертвы между жизнью и смертью. – Ты… все равно… ничто… – рыдая, Скар процеживает эти слова с той же силой, с коей речная вода возрождается из белых камней, окаймляющих речное дно. – Может быть, – Муфаса полностью укладывается на его худую спину, пристроив тяжелые золотые яйца на копчике Скара, ласково лижет его прижатые уши. – Тебе ведь нравится, братец? – Пошел нахер, – Скар хочет добавить что-то еще, но сильная, пахнущая сухой землей и разнотравьем лапа Муфасы прижимается к его кровоточащим губам, а член брата ускоряет погружения, проникая всё глубже и сильнее, царапая шипами и вонзаясь в самые сокровенные пределы. Он неистово дергается в его мощной хватке, понимая, что никуда не сможет сбежать – подхвостье пульсирует болью, нервно дергаясь от поступающих резких выпадов, анальная плоть так тесно стянулась на члене брата, что начала рваться и кровоточить. Поверженный лев пытается разглядеть своего насильника, но это трудно сделать сквозь кровавую пелену застилающую взор – левый глаз полностью залип от спекшейся крови. Обычно львы кончают быстрее, но этот момент – особый, и Муфаса растягивает его как может. Он погружается в анал брата с неистовой силой, беспощадно и глубоко, ему хочется пронзить острым кончиком члена нечто такое, что делает Скара самим собой, его несгибаемую парадигму, его эгоистическую суть. Но природа неизбежно требует свое, и слишком подробно насладившись девственной плотью брата, он обильно кончает в его изорванное нутро, нависнув сверху не сдвигаемой тушей, горячо издевательски выдыхая ему в ухо. – Тебе нравится? Нравится то, к чему ты шел? – шепчет он, кусая брата за шею и гриву. – Ты хотел занять мое место. Но твое место – подо мной. – Пошел ты, – сквозь пелену крови, слез и болезненных спазмов под хвостом, выплевывает Скар. – Тебе никогда меня не сломить. Ты всегда будешь братом, который родился с силой, а я братом, который родился с умом. – Поглядим, – Муфаса широко ухмыляется, выдергивая член из распотрошённого нутра Скара, и кровь выбрызгивает вместе с семенем. – Ох, надеюсь, ты меня извинишь. Скар в немой боли выгибает спину дугой, но тут же ощущает сильную хватку брата, и тот бросает его спиной на песок и наседает сверху, сомкнув крепкую лапу на его беззащитных яйцах в рыжем мешочке. – Что скажешь, братец? Разорвать их или расплющить? А может откусить? Не надо, – острая мысль пронзает зудящий от множества болей разум Скара, но он слишком горд, чтобы озвучить её. – Твои меньше моих. А уж какие львята в них обитают, – Муфаса издевательски морщит нос, улыбается, сдавливая его мошонку сильнее. – Проще от них избавиться, чем позволить родить на свет нечто похожее на тебя. Скар заходится рыком, ощущая как длинные когти брата пронзают пушистый мешочек, но тут же выныривает из кокона своей боли, услышав сладко и горько знакомые голоса. – Муффи, ты что творишь?! – рычит мама, выпрыгивая из густых кустов. – Любимый! – Сараби в ужасе замирает, пролезая следом за ней. – Ох… привет, львицы, – Муфаса выпростовывает окровавленные когти, невольно сползает с поверженного, истерзанного, хнычущего брата. – Чего такие смурные? – Муффи… ты его мог убить, – в ужасе мурчит мама, подбегая к распластанному под его лапами Скару, ласково хватает черногривого за шею, трепетно лижет его окровавленный лик. – Ты совсем рассудка решился, сынок?! Что ты наделал. – Он сам хотел поединка, – Муфаса небрежно отмахивается, приближаясь к застывшей в сомнении Сараби. – Он хотел тебя так же, как и я. Как видишь, сегодня его будет вылизывать мама. А кто будет латать мне раны? – он будто случайно повернулся к эффектной молодой львице крупом, где алели три тонкие царапины от братских когтей. – Я тебя залатаю, – облизнулась львица, и с жалостью взглянула на Скара. – С ним же все будет хорошо? Кажется, он ослеп на один глаз… – Не бери в голову. Я просто его поцарапал, – Муфаса хозяйски шлепнул ее крепкие песчаные бедра, забрался двумя пальцами в нежную утробу под ее хвостом. – Идем, вылижи меня как следует, я устал. – Отпусти! – проскрежетал Скар, когда мама начала трепетно слизывать засохшую кровь с его глазницы. – Куда я тебя отпущу, – гневливо рявкнула львица, морщась от горького вкуса его ран. – Лежи смирно! – Он… он всё получает! – Скар дернулся под ее нежными лапами, начал плакать. – Почему ему всегда всё достается?! – Потому что он берет все, что ему угодно силой, – мудро промолвила львица, прижавшись лбом к его черной гриве. – Ты устроен по-другому. Ты возьмешь всё своим умом. – К чему любой ум, если его можно сломать?! – Скар всхлипнул и тут же охнул от боли, когда соленые слезы остро пронзили шрам на левой глазнице. – Кто знает, дитя мое, – скорбно вздохнула пожилая львица. – Я просто верю, что будет так. Ох, как же приятно, оказалось, вторгаться в девственную тесноту юного Симбы, ранить его простату кончиком члена, царапать его нежную плоть шипчиками в основании своего кола. Пока львенок рыдал и скулил, трепетно вскидываясь от боли под весом худого черногривого дядюшки, вокруг опускались пыльные облачка и стучали копытами последние немощные антилопы. – Тебе, конечно, не нравится это, – промурлыкал Скар, опустившись к ушку плачущего львенка, ласково укусил его, натягивая клыками. – Но такова львиная суть, милый Симба. Это то, чему меня научил твой отец. За ошибки приходится платить. И плата весьма велика. Вздрагивающий львенок вскинул мордочку и глухо завыл, когда дядюшка одним сильным махом вонзил свой окрепший жилистый член по самое основание в его тугую подхвостную плоть, разрывая ее тягучий девственный плен. – А-яй-яй! – коготки Симбы взрыхлили песок перед его мордочкой, мокрые от слез глазки зажмурились от песчаных крупиц. – Ааай! – Терпи, терпи, мой милый Симба, – лукаво шептал Скар в его светлое ушко, погружаясь глубже, до самых нутряных секретов, и ощущал, как племянник надрывается, обагряя кровью его алчущий член. – Это мое маленькое наказание. А настоящее ждут тебя впереди… Он неистово зарычал, осязая гурьбанистые воды подступившего оргазма, и его густое долгожданное семя стремительной волной протаранило нежные пределы непочатого коридора анальной плоти львенка. Симба бешено взвился в хватке его лап, вереща и царапаясь, но дядюшка стоически терпел эти маленькие любовные побои, оставляющие тонкие росчерки на его лапах, он терпел приятную щекотку коготком племянника, как терпел все эти серые годы в ожидании мести. И месть была сладкой, месть была тесной, горячей, обильной. Он держал трепетного львенка в насильных объятиях, заставляя впитывать кишками все густые волеизъявления своего члена, пропитывая его нутро собой, своим запахом, семенем, своим правом и властью. Ведь отныне да будет так. Отныне он – король, а брат его безжизненно взирает, как насилует сына тот, кого он однажды унизил. – Тебе нравится? – хмыкнул Скар, взирая в безжизненно-блестящий глаз распластанного рядом Муфасы, и рывком выпростал член из подхвостия Симбы. Львенок тонко завизжал и кинулся прочь, но, пройдя пару шагов, рухнул кровоточащей попой на землю. Скар навис над поверженным братом, приподнял его мертвую голову за роскошную рыжую гриву, направил невидящий взор брата на хнычущего от боли сына. – Ты ощущаешь последствия своих поступков? Последствия нетерпимости к компромиссам? Эту жизнь ты избрал, Муффи? – Папочка, – Симба хныкнул, поджимая хвостик к алому от крови аналу, отчаянно спрятал мордочку за лапу, пытаясь укрыться от творящегося кошмара. Скар ощутил странную вяжущую боль не только внизу, после вторжения в потомство брата, но и… в самом сердце. – Беги. Беги, и никогда не возвращайся, – глухо промолвил он, приподняв блестящую от слез мордочку Симбы когтистой дланью. – Беги, ведь ты знаешь, что ты – убил своего отца. Львенок, хлюпая носом, понесся прочь, врезаясь в колючие кустарники, заплетаясь в собственном хвосте. Скар смотрел, как осквернённый детеныш дает деру, и, что удивительно, не испытывал ничего, кроме зияющей пустоты в сердце, и легкости в яйцах. – Шрам? – из пыльной завесы выступила матриарх гиен Шензи. – Убить его? – Подожди, – процедил Скар, с разомлением вдохнув пыльный воздух долгожданной мести, и вдруг ощутил тревожное волнение за бедного, сломанного отцовскими грехами львенка. – Дай ему фору. В конце концов, пусть дети и платят за грехи отцов… Но он будет лучше брата. Хотя бы немного.