Жди меня, и я вернусь.

Зима, холод, печаль и война. Да, те самые долгие дни мук блокадного Ленинграда. Еды совсем нет, немецкие войска окружили город буквально со всех сторон, а люди живут в подвалах в полном голоде и надежде на победу. Но была в этих муках и своя красота, блеск жизни. Пусть холод окутал твоё тело, пусть голод овладел тобой, пусть ты окружён и в любой момент может начаться перестрелка, существует то, что даёт этому городу жизнь. Музыка и стихи. Великий музыкант, вокалист и писатель Фёдор Достоевский, с необычайно восхитительным и острым слухом и таким же умом. Он сочиняет и пишет песни в родном городе вместе со своим товарищем Николаем Гоголем. Для чего, а точнее для кого он пишет свои произведения?... Он и сам не понимает, но то произведение, которое он нашёл в обломках старого дома открыло второе дыхание и одновременно заткнуло его, от чего начинаешь задыхаться. – Осаму... Где же ты... – донёсся измученный, но сладкий голос музыканта, сжимающего в своей ладони тетрадные листы. Осаму Дазай – дорогой друг-вокалист Фёдора и Николая, ушедший без всяких предупреждений на фронт, чтоб защищать страну, из-за чего друзья были ужасно подавлены. Через несколько месяцев они узнали, куда он ушёл. Разведывательная рота, недалеко отсюда, это всё, что они о нём знают. – Небось опять вспомнил про него? Очнись ты уже, тебе пришла повестка. Его уже нет.– в ответ на шёпот брюнета раздался более высокий по тембру голос. Николай как всегда вовремя. Его руки постоянно в кожаных перчатках, никто и не знает почему, они же совсем не греют! Но когда Гоголь садится за старый рояль – всё становится понятно. Длинные, бледные и тонкие пальцы изящно бегают по клавишам, издавая звуки льющейся как ручей мелодии. Пианист дорожит своими руками, они – его слава и жизнь. – Клевета, Николай. Он не может. – на перерез ответил брюнет, чьи волосы заплетены в аккуратный хвост на затылке. – Будто ты не знаешь своего дорогого друга. – Не начинай. Эта роковая новость не может быть пустым звуком, в любой лжи есть доля правды – он мёртв. – заявляет блондин с длинной косой, облокачиваясь на дверной проем, ведущий в огромный и просторный зал, который, увы, уже давно разбит. Одни руины на зрительных местах, но сцена не тронута. Стоит рояль и несколько стульев, всё как надо. Откуда же? – Мириться с этим? Чушь! Ты сам мне твердил никогда не опускать руки, а в итоге сам же уверяешь меня в смерти своего лучшего друга?! – Признаюсь, было ужасно тошно это осознавать, но правда взяла верх. Медицина не даст соврать, тело не найдено, а весть о гибели имеется. – размышляет Гоголь, опустив голову вниз и прикрыв глаза. – Просто поверь в то, что он жив, и это окажется правдой. – произнёс музыкант, глядя на товарища. – Сила слова в этой жестокой войне ничего не решит. Но это твоя воля. – он понял его с полуслова и, стянув свои изящные перчатки и кладя их на крышку музыкального инструмента, пианист садится за него. – Быстро узнал моё желание. – хмыкнул Фёдор, разглядывая бумажки. – По силе твоего голоса можно узнать, чего ты хочешь. – Хах, забавно, такого факта я о себе не знал. – Считай мои слова полезными, ха-ха. Я – свободный музыкант, не желающий ввязываться во весь ужас нашего прекрасного и яростного мира. Жажда свободы – это то, чем я живу, и музыка заставляет окунаться меня в этот рай. – тянет Николай, подбирая нужную тональность для игры произведения, чьи ноты уже стоят на пюпитре – Достоевский позаботился. – Если ты скажешь, что это очередная чушь – будь по твоему. Смысл моей свободы и жизни – моё пение и его жизнь. – подметил Фёдор, склоняясь над роялем. – Оживи его душу своим пением, и его душа обретёт свободу. Мёртвый солдат, мой дорогой Осаму Дазай... – сладко сказал Гоголь, начиная наигрывать мелодию композиции, а Достоевский приготовился к пению. – Решил спеть в ля миноре? Не сложновато? – Начнём с чистого листа. Музыкальный проигрыш, шаг, вдох, выдох, шаг и поехали.

”Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Жёлтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.„

Небольшая пауза. Зал залит восхитительным и беспрерывным пением Фёдора, эта энергетика питает его до самых узких щелей. Достоевский облокачивается одной рукой на рояль, захватывая воздух в лёгкие, а Николай идёт на крещендо, выделяя главные аккорды.

”Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.„

Скрипы не крепкого пола и высокие ноты второй октавы придают краски этому выступлению. Душу разрывает ужасная грусть и тоска, как можно сочинять такие шедевры? Способность писателей никому и никогда не была понятна. Дверь в театр захлопнулась с ужасным треском. «Метель? Опять? Не слишком ли часто..» – промелькнула мысль в голове Николая. Никакая это не метель. Шинель, сапоги, винтовка на плече и фуражка с звездой вместо привычного шлема. Солдат? В такое время и здесь? Нет, не простой солдат... Осаму. Его янтарно-шоколадные глаза мерцают во мраке зала, и лишь небольшой лучик света пытается пробраться в помещение. Словно кошка, переступая с плахи на плаху, разведчик подкрадывается всё ближе к роялю. Музыканты совсем вошли во вкус, Николай усиливает крещендо почти вдалбливая клавиши в инструмент, не отрывая взгляда от нот. Фёдор напрягся и после небольшого проигрыша его соло зазвучало вновь.

”Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора...„

Достоевский уж было хотел начать новую строку, как неожиданно для всех позади зазвучал чуть выше и звонче голоса Федора шёпот, постепенно переходящий в песню. В отличии от Достоевского, который поёт в драматическом теноре, Дазай изливает свой голос в теноре-альтино, обладающим светлым тембром и звонкими нотами. Шатен стоял буквально в четырёх метрах от инструмента, но его голос грех не узнать, и эту композицию разведчик тоже прекрасно знает, так почему же не спеть её дуэтом? Подключаясь в самый нужный и самый сложный момент, Дазай выпустил свой талант наружу, который так давно не слышали его друзья.

”Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души...

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.„

Сердце ушло в пятки, а глаза готовы вылететь из глазниц, Фёдор застыл на месте, словно статуя, даже не дыша. Его перебил не какой-то прохожий, а тот, кого назвали покойником... Это уму непостижимо! Неужели Всевышний и правда всё слышит и видит? Этот голос, звук и тембр – им обладает только один человек, знакомый музыканту. Достоевский разворачивает корпус резко и неожиданно, ровно на сто восемьдесят градусов, и... О чудо! Перед ним и вправду Осаму, живой... Но.. Как же?... А то письмо из их госпиталя? Тело же не найдено? Как они доказали, что он мёртв? Может, это всё фантазия, простирающаяся наружу, и тоскующие сердце. «– Я этого не предугадал... Может быть, это и вправду мои галлюцинации.» – на секунду промелькнуло в сознании брюнета. Раз так, значит поём дуэтом. Николай широко распахнул глаза, глупо моргая ресницами и уставившись в одну точку. Этот тембр очень ему знаком и весел, руки сами берут ноты, блондин их даже не контролирует и сам того не зная снова идёт на крещендо, давая начало к следующей фазе этого "концерта".

”Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: - Повезло.„

Начинает Осаму, подходя всё ближе и ближе, словно тень плавая в глазах друзей, а голос идёт выше и выше.

”Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасал меня.„

Всё тише и тише, медленно угасая, спускается солдат, и подходя совсем близко к спокойному с виду Достоевскому, но это далеко не так. В его груди взорвалась настоящая бомба и осколки от неё заполняют пустоту в душе.

”Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой,-

Просто ты умеешь ждать,

Как... никто... другой...„

Лучезарная улыбка с лёгкими ямочками на щеках и растворяющийся на фоне истерический тихий смех счастья Гоголя. А в глазах плывёт и плывёт, последние строки звучали душераздирающие, что сам Фёдор чуть ли не потерял контроль над собой. – Ты... – тихо шепчет брюнет, стараясь подобрать слова, но не вяжется, не клеится... – Тише... Я с тобой, мой дорогой Федя... – разведчик приложил указательный палец к губам и улыбнулся ещё ярче и больнее. Почему больнее?... Да от того, что если оглядеть его забинтованное с ног до головы тело и небольшие шрамы на лице, хочется ослепнуть, лишь бы этого не видеть. – Я не верю... Это честно ты? Но как же... Ты же... – замешкался сам Фёдор, невозможно подобрать слов, он не настоящий, подделка! Нет, не может быть. – Мёртв. Да, это так. Просто прости и отпусти. – холодно ответил на слова брюнета Осаму, а улыбка не уходит с лица. Николай подскакивает с места, подбегая к друзьям, жадно заглатывая воздух. – Я СЛЫШАЛ ТВОИ ШАГИ! ТЫ ЖИВ, ОСАМУ, ТЫ ЖИВ! – восклицает блондин, еле сдерживая слёзы, выступающие на глазах. Осаму вздохнул и посмотрел на друзей. – Вы не можете с этим смириться, слишком сложно для вас двоих, я это знаю. Как бы не было тошно и больно, но от выстрела в голову на допросе умирают почти сразу. – раскрыл карты мертвец, явившийся в сознании. – Свою свободу я уже обрёл, обретите и вы своей музыкой. Я уже не вернусь домой. Фёдор не смеет двинуться, мир рушится на глазах, когда ты слетаешь с катушек. – Мы ждали тебя и верили. Прими и ты наши извинения. – Вам не за что просить у меня прощения, вы спасли меня от вечных мук. Пусть я и не вернусь назад, я всегда буду с вами, поймите как есть, и мой голос будет идти с вами до конца. Гоголь не может придти в себя, хватаясь за голову, чуть ли не выдирая волосы, но мягкий свет золотистого оттенка, освещающий комнату, дал силы поднять взор. «– Свобода – это дыхание, обретающее совершенство, когда ты свободен от всех границ этого мира, когда ты в полной тишине и в полном спокойствии. Прощайте.» – это были его последние слова, слова, открывшие мне глаза в этот мир. «– Прости меня, Осаму... Я ведь так и не успел сказать, как сильно тебя люблю.» Федя. Клякса в конце тетрадного листа, и сгоревший край от свечи. «–Мы прошли эту войну, но перенести твою потерю мы не смогли.» Коля Гоголь. Я – Фёдор Михайлович Достоевский и мой товарищ Николай Васильевич Гоголь, благодарим тебя, Осаму Дазай, за прекрасное время, проведённое с тобой в момент счастья, когда ты был с нами. Или нет, не так, ты всегда был, есть и будешь с нами, пока огонь в твоём сердце освещает этот мир для нас.