О смутных видениях

Нужно прятаться. Так глубоко, как только возможно. Никто о ней не должен узнать, раз ее никому не представили. На нее только смотрели с осуждением, да перешептывались о ней за спиной. Когда она только встретила Генриха, то думала, что проживает самый сладкий в мире сон. Приезжий доктор был таким… не таким. В нем была строгость и ученость, но не было холодности, присущей доктору Вагнер. Он был нежен и обходителен, но не до степени помешательства, как несчастный Зибель. Генрих настолько отличался от всего привычного Маргарите окружения, что скорее напоминал ей сказочного принца. Того, который обязательно победит чудовище, что не выпускает ее наружу, и защитит от бед, невзгод и сплетен. Потом же он подарил ей то, о чем она и мечтать не могла. Прекрасный цветок, который обязательно распустится. Нужно только подождать – девять или десять месяцев. О, это было бы самое чудесное создание. Пускай Маргарита его и не видела, но уже знала, что ничего прекрасней не может появиться. В конце концов, разве может быть несовершенным то, что было даром от ее принца? Конечно нет. Они будут так счастливы вместе. А потом он исчез. Поклявшись в любви, но даже не позвав под венец. Почему он оставил ее одну, такую хрупкую и беззащитную? Почему она так и осталась за стеной и не выбралась наружу? Почему-почему-почему?! Оставшись в темноте, Маргарита оставила и надежду. Если люди отвернулись от нее, то она станет искать утешения у покровительницы небесной. “Маргарита. Несчастное, заблудшее дитя.” Разве святые смотрят обычно с таким холодом? “Ради таких высоких чувств ты готова так низко пасть.” Голос пречистой девы сочится ядом, а фигура будто окутана фиолетовой дымкой. Во взгляде мелькает мрачное торжество, но лишь на миг – святая смотрит на съежившуюся девушку почти что с сочувствием. “Как жаль, что он не оценит твоей жертвы.” Нет, этого не может быть. Неважно, что говорят другие люди. О, как они были жестоки в своих сплетнях! Говорили, что Генрих лишь вскружил голову богатой дурочке, что исследования его – сплошное шарлатанство. Что на самом деле он не тот, за кого выдает себя, и каждое его слово – ложь. Что он… “Ты хочешь узнать, на кого он смотрит?” На ясном лице святой промелькнула хитрая улыбка, когда она оказалась за спиной Маргариты и накрыла ее голову и ее мысли непроницаемым, приторно-сладким туманом. Вскоре в темноте показался лучик света, больше похожий на неровный пламень лампы. Стоило присмотреться, как оказалось, что это он и есть – можно было разглядеть небольшой кабинет, в котором все стены были увешаны непонятными чертежами и схемами до такой степени, что не было видно, собственно, стен. На столе же стояли же многочисленные колбы, пузырьки… а за столом сидел такой знакомый силуэт. Генрих!.. Она хотела позвать его, но не смогла произнести ни звука. Как будто она была под водой, а голос ее забрала себе злая ведьма. Она хотела протянуть к нему руки и случайно увидела. Фигура, склонившаяся над Генрихом, почти что растворялась в темноте. Единственное, что можно было разобрать – это тонкие длинные руки да нескладные угловатые очертания. Можно было подумать, что она сейчас схватит Генриха и утянет за собой, в непроглядную темноту. Нет! Генрих, обернись! “Генрих, обернись,” – слышится тягучий шепот. Тонкие пальцы скользят по шее, обхватывают подбородок. Темная фигура будто бы льнет к человеку. И, что самое ужасное, человек не выказывает и капли возражения. Даже напротив, он, кажется сам подставляется под эти пальцы с довольным вздохом. Почему ты это делаешь, Генрих? Это так жестоко! “... так жестоко,” – сбивчивый голос ее как будто передразнивает. Из-за того, что он не громче шепота, не особо и понятно, кому голос принадлежит. Но почему Генрих его слушает? Тонкие руки скользят ниже, и с губ Генриха слетает сдавленный стон. Звучит так запретно, так постыдно. Темнота вторит ему и как будто полностью отдает себя в его власть. Невыносимо. Ужасно. Она не хочет на это смотреть. “Смотри… а-ах!” – самым ужасным было то, что на месте той темноты хотела быть Маргарита. Это с ней Генрих должен так томно вздыхать, это ее руку он должен удержать на своей груди! Но прекрасный принц смотрел совсем не на нее. Неожиданно раздался громкий, судорожный стук в дверь. Генрих и окружающая его темнота исчезли, как морок. За дверью послышался взволнованный голос Зибеля. – Госпожа Маргарита! Ваш брат едет сюда! Я-я не знаю, как он нашел нас, но он скоро будет! Зибель. Он всегда так суетится. Такой нескладный, угловатый… эти слова острыми ножницами прошлись по разуму Маргариты. И вдруг она стала вспоминать. Помешанность Зибеля на ней всегда казалась больно уж боязливой. Все, что от него можно было ожидать, это робко брошенный в окно букет цветов. Маргарита все это время не понимала, что же мешало ему подойти и объясниться. Но теперь все вставало на свои места. С Генрихом Зибель общался куда свободнее. С Генрихом он часто что-то обсуждал, но всегда неловко замолкал, стоило Маргарите появиться рядом. Он от меня что-то скрывает. Именно Зибель взял на себя обязательство общаться с миром от лица Маргариты. Будь это ее лечащий врач, ее семья или ее настойчивый брат. И именно он сейчас говорил о приезде брата, хоть и знал, насколько Маргарита не желает его видеть. Он наверняка что-то задумал. Хоть Зибель и выглядел неловким и безобидным, Маргариту этим он провести не мог. Она ведь прекрасно знала, в какой метели исчез ее прежний врач. Как знать, кто следующий попадет в такую метель. Они все хотят меня погубить! Что ж, пускай. Маргарите было больно – но тем, кто посягнет на ее принца или его прекрасный цветок, будет больнее. Она всего лишь хотела любить и быть любимой, и ни в коем случае не позволит отнять у нее и это. Она будет собой, и неважно, какой ценой ей это достанется. “Вот и славно. Ну же, Маргарита, давай не будем заставлять гостей ждать. Мы же не хотим, чтобы они повредили наш дом.” На руках Девы Марии сидело маленькое тельце без головы. Из-под пурпурного головного покрова выбивались седые локоны, но на лице не было и намека на старость. Напротив, красиво нарисованное лицо будто бы широко улыбнулось.