Погибель

Чонсон открыл глаза резко, словно кто-то разбудил его толчком. "Где Чонвон?" - было его первой мыслью. Чонвона рядом не было, и на мгновение Чонсона сковала паника, но она так же быстро схлынула. Он лежал, смотря в каменный потолок, пытаясь вспомнить, какой сейчас день, где его вещи и что вообще происходит. Сознание непривычно ясное, не затуманенное чужой волей, ощущалось странно и уже не привычно. Чонвон не появился и через час, за который Чонсон так ничего и не смог сложить в своей голове. Он помнил только лес, сырую от росы траву и каменный свод пещеры, а потом лишь Чонвон, Чонвон, Чонвон, сладкие и туманные, бесконечные часы с ним, его смех, красивые глаза и мягкость светлой кожи под своими пальцами, жар его тонкого тела и страсть, которая кажется пропитала Чонсона насквозь. Чонсон встал и долго, бездумно бродил по темным узким коридорам подземелья, обтирал стены плечами, словно пьяный и больной, распугивал шепчущиеся тени по углам, и не знал, куда он идёт и зачем. Впервые за долгое время, не направляемый никем, слышащий только себя, он просто хотел найти Чонвона. Когда за очередным поворотом Чонсон увидел свет необычный для глаз, привыкших к мрачному освещению заколдованных свечей, ноги сами понесли его туда. В конце коридора был тупик, и большой оконный проём, выходящий на улицу. Чонвон стоял, обнимая себя руками, ссутулившись, и Чонсон видел его таким впервые. Перед ними простирался обрыв, а далеко впереди озеро. Ветер качал верхушки елей, шелестел, перешептывался с криками птиц. Стоял белый день, пасмурный и тусклый, словно отражение настроения хозяина этого места, но это был день. Чонсон так давно не видел света, что на какое-то время даже почувствовал себя ослеплённым. Острые плечи Чонвона ледяные даже сквозь шёлк его одежд, когда Чонсон обнимает его. Ветер вьётся рядом с проёмом, треплет длинную чёлку Чонвона, но хмур он наверняка не поэтому. - Ты замёрз, почему ты тут стоишь? Пойдём обратно в спальню. - Тебя ищут. Ты должен уйти. Чонсон напрягся, не понимая смысла его слов. - Я сказал, что останусь с тобой. Ты ведь сам заставил меня это обещать. - Уходи. Я не могу тебя больше удерживать, - Чонвон повел плечами, словно пытаясь выбраться из чужих рук, и Чонсон разомкнул объятья. - Поэтому ты снял свой гипноз? – он нахмурился, чувствуя раздражение, и впервые за долгое время это были его эмоции и его чувства, Чонсон больше не чувствовал на себе чужих чар. Только любовь к Чонвону, жаркая и сильная, навязанная горячими прикосновениями и внушаемая чужой волей бесконечными часами, поселившаяся в каждой клетке его тела, в каждом уголке души, никуда не делась, это была всё ещё его любовь. Чонвон закрыл глаза, уголки его губ были опущены, он сильнее обнял себя руками, но ничего не ответил. Весь его мрачный вид, вся его вдруг оказавшаяся маленькой и хрупкой рядом с Чонсоном фигура, даже его молчание – всё говорило о том, что он не хочет, чтобы Чонсон ушёл. Чонсон развернул его к себе, несопротивляющегося и вялого, обхватил его лицо тёплыми ладонями, погладил острые скулы. - Чонвон. Я не хочу уходить. И не потому, что обещал тебе остаться. Потому что сам хочу остаться с тобой. Вымученная, кривая улыбка растянула дрожащие губы Чонвона. - Тебя будут искать. И найдут. Вся твоя жизнь там, твоя семья, друзья, всё, что ты любишь. - Я люблю тебя, - перебил он, прижимаясь поцелуем к чужим губам, но Чонвон отвернулся и вырвался из его рук. - Ты не понимаешь. Мне не нужна твоя любовь. Я живу уже очень долго, а ты смертный. Рано или поздно ты всё равно покинешь меня. Вся твоя жизнь, Чонсон, какой бы долгой она не была – для меня лишь миг. Уходи лучше сейчас. - Ты ведь управляешь временем, - хватается за эту мысль Чонсон, всё ещё не веря, что его просто прогоняют. - Я могу заставить твоё время идти медленнее, но твою жизнь продлить не в моей власти. Чонвон смотрит на него своими большими глазами, и Джею совсем не нравится, каким безжизненным он выглядит, словно древняя каменная статуя. - Я должен идти сейчас? Ты даже не разрешишь мне побыть с тобой ещё немного? – он несмело касается чужой мягкой щеки, и Чонвон хватается за его руку, прижимаясь к ней лицом. - Уходи, - шепчет он едва слышно, как будто сам не хочет произносить эти слова. Чонсон тянет его к себе, жмётся к губам, целует жадно и страстно, пока Чонвон позволяет и отвечает. - Я вернусь к тебе, обещаю, - шепчет он запальчиво, покрывая всё маленькое лицо Чонвона лихорадочными поцелуями. - Не вернёшься, - Чонвон ласково гладит его по плечам и волосам, льнёт к нему ближе, обнимает как в последний раз. – Ты забудешь меня, как только уйдёшь отсюда. - Я не забуду, никогда тебя не забуду. Я вернусь, слышишь, обязательно вернусь! – он смотрит в красивые глаза Чонвона твёрдо и решительно, уверенный в своих словах как ни в чём другом в жизни уверен не был. Чонвон снова улыбается, прикрывает глаза, длинные ресницы дрожат и мокнут. - Уходи, Чонсон, - последний поцелуй Чонвона отдаёт горечью полыни, ледяной озёрной водой и холодом каменных стен его обители, но для Чонсона это самый сладкий поцелуй, - И никогда не возвращайся. "Я вернусь," - повторяет мысленно Чонсон, зная, что Чонвон всё ещё слышит все его мысли. Всё те же два слуги-охранника, кот и волк, ведут его лишь им одним известными путями. Впервые за всё это время Чонсон молится всем богам, просит всех духов, вот бы заплутать здесь, запутаться в поворотах, потеряться в узких каменных коридорах, похожих один на другой, и никогда больше не видеть белого света. Он понимает, что сейчас он готов на эту жертву, которая больше не кажется такой страшной. "Человек уходит!" "Бедный человек!" "Хозяин прогнал человека!" "Человек надоел хозяину?" Гул и шёпот клубится по углам, отскакивает от мрачных стен, таких же холодных, как стеклянные глаза Чонвона, которые он прятал, пока Чонсон пытался заглянуть в них в последний раз. Хочется закрыть уши, зажмуриться, не слышать этого. Хочется верить, что это лишь дурной, глупый, бессмысленный сон, что Чонсон просто перепил вина накануне, забылся в пьяном мареве, и вот-вот проснётся в объятиях Чонвона. "Я к тебе вернусь, Чонвон! Я ведь обещал, что ты больше не будешь одиноким." Двое ведут его всё дальше, молчаливые и безразличные к чужим метаниям, пока Чонсон монотонно твердит про себя обещания. Он повторяет про себя слова, словно молитву, даже когда глаза ослепляет холодный дневной свет, так давно не виденный им, а свежий воздух болезненно наполняет лёгкие. "Я обязательно вернусь. Я вернусь и останусь с тобой, потому что я обещал. Я не забуду." - твердит себе Чонсон, пробираясь через болотные заросли, туда, куда ведут его ноги, туда, куда его заставляет идти чужая воля. "Я не забуду. Не забуду." - повторяет он про себя как заклинание, не видя ничего от злых слёз перед глазами. Он идёт долго, и усталость вдруг накатывает на него тяжёлой лавиной, но он продолжает идти вперёд, тащит сам себя, неизвестно сколько времени, пока чужой оклик не раздаётся где-то совсем рядом, вспугивая стаю птиц, которые с криком взмывают к небу. - Чонсон! – к нему сквозь кусты пробирается Хисын. – Слава богу! Где ты был?! Мы искали тебя всю ночь, боже! - Что?.. Хисын сжимает его в медвежьих объятьях, продолжая задавать вопросы. - Почему не отвечал на звонки? Где твой телефон? Потерял? Тэхён-ши, позвони мистеру Бану! Джей нашёлся! – кричит он назад, пока ошеломлённый Чонсон смотрит на него во все глаза. - Слава богу, что ты вернулся к лагерю! Где ты был? - Я… не знаю? – Чонсон растерянно оборачивается на заросли, из которых вышел, как будто там кто-то может ему ответить, - Я заблудился, а потом… Не помню. - У тебя наверное шок! Пошли скорее назад. Слава богу, что ты в порядке, - тараторил Хисын, ведя Чонсона через деревья. Чонсон в последний раз оглянулся на заросли, из которых только что вышел и нахмурился от непонятного чувства, которое, в прочем, почти сразу отступило, сменяясь облегчением. - Да, - согласился он, - я в порядке.