Объекты, отражённые в зеркале, ближе, чем кажутся.
Паоло Джордано. «Одиночество простых чисел»
Смотрю в зеркало, а в отражении вижу не себя, а тебя. Так и должно быть. Любящие становятся отражением друг друга. Я не могу без тебя и знаю, ты не можешь без меня. «Вместе навсегда». Повторяй за мной... Помогает.
Эльчин Сафарли. «...нет воспоминаний без тебя»
Он всегда был здесь, сколько вообще себя помнил. Безмолвно жил средь серебра и стекла, окружённый оправой с затейливым золочёным узором. Он всё ещё помнил, как родился на свет — яркая вспышка в бесформенном потоке сознания; в его незримой памяти хранилось воспоминание о том, как часть его, заточённая в раме, когда-то давно была изготовлена из плоти фруктового дерева, росшего в радости при королевском дворе. Эту прежнюю жизнь он почти уже и не помнил, знал только, что любил южный ветер, обдувавший поутру его листья, любил птиц, напевавших ему, избавлявших от вредных жуков, и был счастлив цвести под весенним солнцем с другими. Ему стукнуло сорок восемь вёсен и зим, его корни были крепкими, листья здоровыми, а плоды — сладкими-сладкими, таявшими во рту. Он цвёл, плодоносил, порождал молодые деревья — словом, был в наивысшем расцвете жизненных сил, когда король приказал срубить яблоню, дававшую самые лучшие семена и плоды. По поверью, бытовавшему во владениях короля, предметы, изготовленные из такого дерева, могли сделать своего владельца счастливым. Король очень любил свою единственную, драгоценную дочь и хотел, чтобы дерево вечно приносило ей радость. …И тогда он стал зеркалом — самым красивым в королевском дворце. Его поверхность была ровной, как длинные цепи равнин; серебрёной; спокойной и чистой, как воды горного озера. Деревянная рама — кусочек прежней души — окаймляла его, воедино связав его сущность. Дочь короля приходила к нему каждый день. Внимательно, с любопытством в аморфных глазах он изучал её, запоминал каждую клеточку кожи, малейший изгиб мягких линий, чтобы отразить её милые девичьи черты. Она была хороша. Ему нравилось быть частью её. Она вставала пред ним на обитый бархатом пуфик и подолгу смотрела в его зеркальную гладь, смешно кривляясь и строя ему весёлые рожицы. Он улыбался ей искренней бестелесной улыбкой и втайне радовался тому, что об этой её стороне мог знать только он. Она была подвижной, шустрой, непоседливой девочкой; часами могла бегать по дворцу и вернуться в свою комнату, к нему, только под вечер. Он слышал, как она часто, много смеялась; казалось, она вполне была счастлива и без него. Раньше он знал, он помнил её, теперь же всё было смутно; он не мог воспроизвести перед собой её лик. Её окружало бесчисленное множество жизней, созданий из крови и плоти, и ей не нужна была его эфемерная душа, спрятанная в зеркальном серебряном сердце. Но он любил её — так же, как король-отец, может быть, даже больше. Он отражал её каждый день с удовольствием, с трепетом, никогда не требуя взамен ничего. Потом что-то случилось, и её больше не стало. Было много криков и красного цвета вокруг… Не видел он и отца-короля, который очень любил свою драгоценную дочь и хотел, чтобы зеркало вечно приносило ей радость. Он пережил тот ужасный, первый в его жизни пожар, потому что кто-то из слуг вынес его тело из полыхающей комнаты. Кашляя от едкого дыма, он со странным, непривычным ему чувством тоски смотрел на то, что осталось от сада с деревьями, роскошных зданий, галерей и капелл. Дворец, который он знал, был разрушен. Он очень скучал по её дышавшему жизнью лицу. …Шли годы; его оболочка старела. Причудливый узор терял свою живость. Он понимал, что как прежде уже больше не будет — что-то неуловимо менялось вокруг. Он путешествовал — много: на лодках, потом на кораблях. Переезжал дальше и дальше с места на место. Побывав в нескольких странах, он надолго осел в незнакомом городе, в домике на морском берегу. Выбор был не его — большого хмурого человека, совершенно непохожего на доброго, мягкого отца-короля. Здесь было душно, влажно и солоно; он чувствовал себя плохо, новый климат не подходил ему, сильно вредил. Он возненавидел этого человека почти сразу же — тот совершенно не умел и не желал заботиться о нём. Его деревянные кости ныли в самые худшие дни; он часто чувствовал жар; он хрипел — горячно и немо, не в силах дотянуться наружу и хоть что-то сказать. И тогда он стал гротескно показывать худшие черты человека, искажал их, преувеличивал, размывал по краям. Каждый раз смотрясь в зеркало, человек видел в нём смурное, невероятно угрюмое, не по возрасту дряхлое обрюзгшее лицо. В конце концов он был передан кому-то другому. Он был в лихорадке, когда его привезли в новый дом. Здесь о нём позаботились: осмотрели оправу, подчистили узоры, углы, избавились от досаждавших личинок точильщиков, вылечили плесень и даже покрыли новым, приятно пахнущим лаком. Он вздохнул с облегчением, но эта радость длилась недолго: его выставили на всеобщее обозрение, грубо повесив на шершавой стене. Он входил в часть «коллекции», как узнал он потом. Коллекционер — тот, кому он принадлежал в эту пору. Он так и висел на стене, одинокий, неспособный заговорить с другими вещами. Он пытался, но по какой-то причине его по-прежнему не слышал никто. В мире вокруг были краски, движение. Цвета неустанно лились к нему из-за стен. Он с любопытством разглядывал подходившие толпы, каждый раз разные — ни одного одинакового, повторяющегося, увиденного раньше лица. Их было так много, а он был один, годами неподвижно взиравший на них с загрубелой, холодившей его спину поверхности. Лица, лица, лица — всё, что он должен был делать в те дни. Это утомляло. Он больше не хотел видеть их. Как давно он уже здесь находился? В него тыкали пальцем, ему смеялись в лицо. Кто-то восхищался, улыбался в восторге, но в основном все, полюбовавшись немного, мгновенно забывали о нём, безразлично двигаясь прочь. Ему уже было всё равно. Недавно окончилась его первая сотня лет. Ещё спустя два или три десятка смены сезонов от него отвернулись — бросили, списали в запас, потому что зеркало, не выдержав столько пёстрых человеческих взглядов, в один из дней треснуло, переполнившись отголосками чужих забот, боли, ненависти, горчивших душу обид и тревог. Он был полезен им, пока радовал глаз, но когда утратил свой шарм, люди отвергли его. Он с тоской вспоминал те счастливые времена, когда она вставала пред ним на обитый бархатом пуфик, и ему нравилось становиться частью её. После того, что с ней тогда стало, он не мог как прежде любить гниющих внутри отвратительных, из плоти, крови и скверны людей. …Минул десяток лет, полсотни лет, сотня. Жизнь всегда текла для него по-другому. Он слабо ощущал изменения времени, зато меньше, чем люди, был зависим от стрелок часов. После холодной стены и подвалов музея были другие люди, другие коллекции, полки и стены. Новые лица, которые он прежде не видел, помогли ему, восстановили стекло, но любви он больше ни к кому не питал — не после сырых трюмов кораблей и кишевших жуками гостиниц, бесчестных, некрасивых поступков людей и водоворота безобразных сцен между ними, развернувшихся перед его глазами не раз. Человек мог быть красив внешне, но омерзителен изнутри. Его немного тошнило каждый раз при одной только мысли об этом. Он хотел бы не видеть того, чем, словно в насмешку, окружила его теперь эта жизнь. Почему он не мог быть счастлив, как прежде? Его облик, несмотря на людские усилия, уже состарился так, как, наверное, весь этот мир. Как долго ему ещё жить в этом зеркале? Он даже не мог выбрать сам, как и когда ему закончить свой путь. Его очередной обладатель неотвратимо старел. Когда и этот владелец ушёл, он не чувствовал внутри себя пустоту. Наверное, то было к лучшему. Сколько он помнил, человек этот был одинок и никому, как и он сам, не нужен. После смерти старика дом пустовал ещё несколько лет, прежде чем в один день на пороге возникли новые гости. Он скептически осмотрел человека, вошедшего к нему на пыльный чердак. Женщина с длинными чёрными волосами. Красива, но с дочерью короля всё равно не сравнится. Его первая хозяйка была самой лучшей из них. Женщина пришла сюда за какой-то нужной ей вещью, но, заметив его, подошла к нему и протянула ладонь. Тихо вздохнула, сняв покрывало и осмотрев его оболочку. Затем крикнула неожиданно громко: — Вэш! Снизу в доме тут же послышался топот. Шаги стремительно близились к чердаку, и вскоре он услышал отчётливо: — Ты звала меня, Рэм? Над лестницей показалось детское личико, укрытое сверху копной пшеничных волос. Мальчик, пришедший сюда, улыбался, и внутри него на мгновение мелькнул интерес: будет ли он тоже подвижным, непоседливым, шустрым? — Помоги мне, пожалуйста, снести зеркало вниз. Мальчик — Вэш — торопливо подбежал к нему и, взглянув на стекло, помахал дружелюбно рукой. — Привет! Он уставился на мальчика в изумлении. Этот человек только что… поздоровался с ним? Впрочем, не стоило удивляться, учитывая возраст ребёнка. На вид новому гостю было лет шесть. — Вэш, ты снова разговариваешь с вещью, — покачала головой женщина по имени Рэм. — Что я тебе говорила? Божеств, духов и призраков не существует. Вэш насупился на её слова, но сразу же улыбнулся. — А я всё равно не перестану верить в них. Рэм деланно недовольно покачала вновь головой, но на её губах уже пробивалась улыбка. Она потрепала мальчика по волосам, и они, не сговариваясь, тут же принялись за работу. Так он снова оказался внизу, в знакомой некогда комнате. За время его отсутствия обстановка здесь изменилась: вокруг были игрушки, принадлежности для письма и маленькие стопки цветных жизнерадостных книжек. Прежние обои, потрёпанные временем, заменили на новые, и теперь со всех сторон его окружал приятно-персиковый рисунок стен. Когда женщина вышла из комнаты, ребёнок подбежал к нему, перебивая привычные мысли о прошлом. — Дух зеркала, ты ведь там? — заговорщически шепнул ему мальчик. Прямое обращение всё ещё поражало; он не был уверен, вправду ли чувствовал его маленький человек и о чём вообще думал, взывая к нему, но всё же решил подыграть, слегка хрустнув стеклом. Хруст был достаточно громким, чтобы человеческий слух мог услышать, но, вопреки его ожиданиям, ребёнок не испугался. — Я знал! Знал! — восторженно закричал Вэш и тут же прикрыл рот рукой, осекаясь. — Я знал, что ты существуешь, — уже более тихо добавил мальчик, поглядывая на дверь своей комнаты. Он молчал, потому что не знал, как должен ответить на это. Должен ли вообще? Весь этот диалог не имел для него особого смысла. — Я понимаю, тебе, наверное, сложно общаться со мной, но я не против, если ты будешь всё время молчать, — Вэш улыбнулся, опустившись рядом с ним на колени. Он всё же подумал о том, чтобы ещё раз хрустнуть стеклом, но побоялся, что зеркало треснет. Что тебе нужно? — спросил мысленно он. Человек его, разумеется, не услышал. Вэш долго молчал и просто смотрел на него, и, честно говоря, это начинало тревожить. Его последнему владельцу было плевать на него, тот владелец не смотрел в него днями, неделями, молча качаясь в кресле-качалке перед экраном той странной вещи… телевизора, кажется. В который раз он ощущал себя преданным. Он отвык от того, чтобы люди так пристально смотрели в него. Не смотри. Не смотри. Мальчик склонил голову набок, игнорируя его молчаливую просьбу. Он был расплывчат, бесформенен под поверхностью зеркала, но почему-то казалось, что сейчас этот мальчик смотрел ему прямо в глаза. Он отразил чужой образ, сделав его слегка беспокойнее, чем было в реальности. Это вышло неосознанно, но Вэш как-то заметил и удивлённо расширил глаза. — Прости. Я, наверное, слишком навязываюсь... Я постараюсь поменьше беспокоить тебя! Изображение вновь стало ровным, спокойным, незыбким. Вэш немедленно расплылся в улыбке, сощурившись до узких незатейливых щёлочек. — Меня зовут Вэш. Не знаю, есть ли у тебя имя, но если нет, ничего страшного, это не так уж и важно! Я могу дружить с тобой и без него. Ты ведь не против? Он подумал и, снова взглянув на мальчика, сделал образ перед собой более приветливым, мягким. — О, я рад, — Вэш облегчённо вздохнул. — Это правда здорово. Теперь у меня в друзьях будет дух! — Вэш радостно засмеялся под его пристальным взором. Он осматривал мальчика с чуть большим интересом, чем раньше, мысленно задавая вопрос: у тебя много друзей? Из недр дома раздался голос женщины, Рэм. — Сейчас! — ответил ей Вэш и виновато посмотрел на него. — Прости, пожалуйста, но мне надо идти. Я пообедаю и всё-всё тебе о себе расскажу. Надеюсь, ты ещё будешь тут, когда я снова вернусь в эту комнату. — Мальчик осторожно похлопал его по деревянной узорчатой раме и скрылся за дверью, помахав напоследок рукой. Он закрыл глаза и погрузился в себя, на некоторое время уходя от реальности. Его мысли были в смятении. Что за странный сегодня был день… У него появилось сразу двое владельцев, взрослый человек и ребёнок. Они казались ему чудаками, они отличались чем-то от многих встреченных им прежде людей. И если женщина Рэм, судя по всему, была сама по себе, то мальчику Вэшу явно нужен был слушатель… Что ж, он не был бы против. По крайней мере, этот человек его не раздражал. Он открыл глаза и стал дожидаться возвращения Вэша. Странная эмоция медленно поднималась внутри. Вэш вернулся скоро, с шумом ворвавшись в комнату — торопился. В руке Вэш держал коробку приятно пахнущих пончиков. — Я бы и тебе предложил, но я не уверен, можешь ли ты это скушать, — Вэш сел рядом с ним, ставя коробку на скрещенные ноги. Он отзеркалил Вэша, устроившись напротив покрытых шрамами ног. Откуда у тебя эти шрамы? — громко спросил он. Мальчик его не услышал. — Ты знаешь, на самом деле я боялся сюда переезжать. Это было очень далёкое место… Раньше мы с Рэм жили в крошечной, но такой уютной квартире, мне там очень нравилось, так что я не хотел никуда уезжать. — Вэш проглотил пончик и потянулся за следующим. Он внимательно слушал голос Вэша, всё так же молчá. — Но я зря боялся. Мне здесь тоже нравится! Это красивый дом, в котором ещё и духи живут… Здорово, правда же? Я скоро нарисую много-много рисунков, повешу их везде, где дотянусь и не дотянусь, и дом ещё красивее станет… Тебе ведь он нравится тоже? Он ничего не ответил, но слабо кивнул. Вэш принял его молчание за согласие. Сунув в рот новый пончик, Вэш блаженно вздохнул. Когда с едой было покончено, Вэш аккуратно убрал в сторону пустую коробку и, отряхнув руки, с улыбкой повернулся к нему. — Ну вот, я доел, давай теперь расскажу о себе… И Вэш поведал ему то, что считал для себя самым важным. Как родился семь лет назад, но не знал, когда именно — родителей не было, Вэша оставили летом на приютском крыльце. Как в три года получил свой первый велосипед, но подарил его ребятам в шесть, когда уходил. Как встретил Рэм и как она взяла к себе Вэша. Как Вэш радовался, когда впервые попал на перрон. Вэшу нравились поезда и серебристые самолёты; Вэш любил всех животных, но больше всё-таки насекомых и птиц; ещё любил пиццу, пончики и просыпаться утром пораньше, чтобы успеть сделать за день как можно больше всяческих дел. Он смотрел на мальчика и по привычке повторял то, что видел. На его глади чередовалось множество ярких эмоций, и постепенно, невольно, он начал их чувствовать сам. Это было волнующе непохоже на прочее. Мальчик был цветным и открытым, как одна из тех маленьких жизнерадостных книжек, лежавших возле них на полу. Он бы, конечно, не признал этого вслух, но ему понравилось увиденное сегодня лицо. Их разговор прервался на ужин, потом Вэш снова вернулся к нему. Он понял, что Вэш будет спать в этой же комнате. Это было не так, как с прошлым владельцем, и не как с позапрошлым. Он не хотел, да и давно уже не был близок с людьми. Но сейчас… Перед сном Вэш пожелал ему доброй ночи. Он не слышал этих слов уже слишком давно. Наверное, с тех самых пор, как она часами могла бегать по дворцу и вернуться в свою комнату, к нему, только под вечер. Он тихо стоял, прислонённый к стене, прислушиваясь к ровному чужому дыханию. Мальчик спал, по-детски забавно сопя, ритм размеренных вдохов-выдохов баюкал его. Успокаивал. Он устроился поудобнее в зеркале и закрыл устало глаза. Ему не снились сны, но он представил себя в королевском саду, обрамлённый ветвями под полуденным майским солнцем. Где-то внутри него, в нижнем левом углу, зашелестел уют, позабытый со временем. На короткий миг он поддался ему. Так знакомо. Интересно, Вэш мог бы... Спи. Просто спи. Не размышляй ни о чём. Этот человек, как и прочие, разобьёт тебе сердце. …Минул уже третий месяц, но он по-прежнему жил здесь. Дышал, наблюдал, расположившись в комнате у светлой стены. Никто не спешил его разочаровывать. Мальчик дважды в неделю очищал его тело от пыли, напевая вполголоса незатейливые бодрые песенки. Не то чтобы он внимательно слушал, просто случайно заметил, что текст в этих песнях был всегда разный, только мелодия та же, из чего сделал вывод, что Вэш их придумывал сам. Он понял, что Вэш ценил существующие в комнате вещи — по тому, как Вэш заботливо обращался с ними… и особенно с ним. Вэш складывал учебники в аккуратные стопки, одежду не разбрасывал — вешал на стул; карандаши после использования обязательно возвращались в коробочки, игрушки лежали в маленьком шкафчике, всегда на полке внизу. Он не знал, верил ли Вэш ещё в кого-нибудь, кроме него самого, но это бережное отношение к вещам ему нравилось. Нравилось и то, как во время уборки Вэш всегда подходил к нему прежде всего. Вэш приветственно улыбался ему, устраивая руку на раме. Легким движением проводил по поверхности зеркала тканью. Невесомо касался пальцами, смотря на себя, и расцветал вновь в улыбке, никогда не строя неприятные рожи, как это любили делать многие до. Протерев дерево, Вэш клал на него две тёплых ладони и критично осматривал, мягко удерживая в своих тёплых руках. Он всегда замирал, когда дело доходило до этого. Это выглядело так, словно Вэш его обнимал. Удовлетворившись результатом работы, мальчик кивал сам себе, неуловимо сияя, и отходил к другой вещи, чтобы начать протирать и её. Посмотри на меня. Ещё немного. Хотя бы чуть-чуть… Он провожал Вэша тоскливым взглядом, забывая о собственной гордости, но всё ещё помня о мерзкой сущности человека, который мог быть красив внешне и при этом уродлив внутри. Наверное, даже спустя столько лет он был всё ещё глуп, раз готов был принять первое и отринуть второе. Это разрывало и всё ещё жгло изнутри. Это были порывы минутной слабости, после которых он списывал всё на тоску по ней и отсутствие дружеских жестов и слов. Просто очень давно никто так хорошо не смотрел на него. Он прожил в одиночестве две сотни лет… Словно уловив направление его беспокойных, путанных мыслей, в начале весны Вэш привёл к себе в комнату ещё одного человека. Это было лицо, которое он не знал. Вэш опустил рюкзак и повернулся к лицу, сказав ему «Нико». Звучало знакомо… Кажется, Вэш это раньше упоминал. — Ты осмотрись тут пока, а я принесу пирог с кухни. Рэм его та-ак невероятно готовит! — Вэш улыбнулся, обнажая молочные зубы. На прошлой неделе у Вэша слева выпал резец. Он испугался, когда в тот день, повторив изображение Вэша, заметил дырку в том месте, где ещё вчера рос аккуратный маленький зуб. Рэм сказала, что это нормально и что зубы будут и дальше меняться на новые, более крепкие, пока Вэш продолжит расти. Он знал, как это чувствуется, когда отламывается частичка тебя, поэтому надеялся, что Вэшу хотя бы не было больно при этом. А Нико, должно быть, был Вэшу… друг? Он с завистью смотрел на нового мальчика из глубин, заметив, что улыбка у него была идеальная, ровная. Никаких дыр и корявостей. У него явно ничего не собиралось болеть. Нико покрутился вокруг себя и, заметив его, засверкал любопытно глазами. Подошёл, сел близко, опустившись на корточки, и бесцеремонно ткнул его пальцем в бок. — Ого, это твоё зеркало, Вэш? Ничего себе, какое большое… Выглядит круто, ну прям обалдеть. Убери от меня свои грязные лапы, велел мальчику он. Это было, мягко говоря, неприятно. Вэш вернулся в комнату и подошёл к ним, смеясь. — Ага, оно крутое. Но самое главное — волшебное. Он отзеркалил, как Нико скептически поднял правую бровь. — Оно что, умеет желания исполнять? — Нет, но… — Тогда оно не волшебное, — Нико скрестил руки на груди со знающим видом. — Ты ведь знаешь, что волшебные зеркала должны либо говорить, либо исполнять желания. — Моё зеркало этого не умеет, — вздохнул Вэш и тут же поправил себя, добавляя: — Пока что. Нико хмыкнул и опустил руку Вэшу на плечо. — Не знаю насчёт зеркала, но вот ты точно волшебный. Только что исполнил моё желание поесть. — Нико схватил кусок пирога с блюдца Вэша и выбежал из комнаты под возмущённое «эй!». Он невольно фыркнул, проводив взглядом бросившегося следом за мальчиком Вэша. Из дома ещё долго доносились звуки погони и смеха, после чего, наигравшись, оба ребёнка вернулись к нему. — Надо прописи делать, — отдышавшись, напомнил им Вэш. Нико довольно дожевал второй кусок пирога и кивнул. Когда Нико на секунду повернулся к нему, он со злорадством отразил все забытые крошки вокруг чужого ненасытного рта. Нико взглянул на себя, пожал безразлично плечами и потянулся к рюкзаку за тетрадью. Он недовольно вздохнул в ответ на эту реакцию, но с удовольствием отметил, что теперь Нико уже был не настолько красив, несмотря на свою ровную идеальную улыбку. Так он познакомился с одноклассником Вэша. В тот же день Вэш при нём назвал Нико «мой лучший друг». Он впервые подумал, что тоже хотел бы быть кем-то. Кем-то ещё… Тем, к кому можно будет как-нибудь обратиться, тем, кого можно будет как-то назвать. Вэш не стеснялся смеяться даже с беззубой улыбкой. Он гордился мужеством Вэша неделю, а потом в одно утро отразил во рту мальчика новый маленький зуб. Почему-то это заставило его чувствовать радость — как будто он был подрастающим человеком, и этот зуб появился у него самого. В их комнате с каждым днём становилось теплее — приближалось лето, и надежда всё глубже пускала ростки: может быть, в этот раз?.. может быть, с ним?.. Он уже решил, что не против остаться с Вэшем подольше. Он помнил, что Вэш тоже был человеком, как и те, кто уничтожил дворец, сад с деревьями, роскошные здания, галереи, капеллы, кто прятал его в сырых трюмах кораблей и кишевших жуками гостиницах, но… По крайней мере, до этого момента Вэш никогда не позволял себе пренебрегать им. В июле Вэшу исполнилось восемь. Он помнил, что мальчик не знал точной даты рождения; для людей это было важно — почему, он не мог понять до сих пор. В том, что оба не помнили, когда родились, они с Вэшем были очень похожи. Он считал, что родился в конце июля или, может, в один из первых дней августа — тоже летом, как Вэш, — но не мог сказать точно, когда. Для него это было неважно. Но он видел, как горели глаза Вэша, когда двадцать первого утром к ним в комнату зашла Рэм в странном, блестевшем на свету колпаке и подарила Вэшу игрушечную модель самолета. Он тоже был рад, ведь он помнил, как сильно мальчику нравилось всё, что было связано с небом. Вечером Рэм испекла Вэшу торт. Они праздновали вдвоём, без лишнего шума — Вэш сказал, что Нико пообещал прийти в гости завтра. После ужина Вэш вернулся в свою комнату и весь остаток дня возился с подарком. Наблюдать за сосредоточенностью на лице Вэша, внимательно изучавшего детали, было крайне приятно. Он жалел, что, кроме точного отражения в зеркале, не может больше ничего подарить. Ночью, перед тем как лечь спать, Вэш подошёл к нему и со скромной улыбкой поставил на пол у стены тарелку с аппетитным сладким кусочком. — Я буду рад, если ты попробуешь торт. Ради меня. Мне было бы очень приятно… — проговорил тихо Вэш, осторожно проводя по его раме ладонью. Он захотел ответить что-нибудь, но всё-таки промолчал. Зевнув, Вэш пожелал ему добрых снов и, не дождавшись ответа, босиком вернулся в постель. Утром следующего дня Вэш визжал от восторга, когда не обнаружил у зеркала оставленной ночью еды. Его позабавило выражение искренней радости на детском лице, так что он решил не рассказывать Вэшу о том, как чуть раньше в их комнату вошла Рэм и, с улыбкой покачав головой, унесла тарелку с десертом обратно. Если Вэш решил, что это был он… что ж, пусть так всё и будет. Это было его первое лето, проведённое вместе с Вэшем и Рэм. Осенью Вэш вновь пошёл в школу. Честно говоря, он не понимал, для чего вообще Вэшу приходится специально куда-то ходить, ведь Вэш мог узнать всё, что нужно, от Рэм… Из-за школы он виделся с Вэшем меньше. Мальчик чаще был занят, проводил много времени в школе, а после уроков — на улице с другими людьми, пока было тепло. И ещё этот Нико часто теперь приходил к ним… Не то чтобы он завидовал. У Нико тоже начали выпадать молочные зубы, так что улыбке Вэша снова не было равных. Эта мысль слегка согревала его в самые холодные октябрьские вечера. В тот же год, зимой, Нико привёл к ним ещё одного человека. Он пристально вглядывался в сутулую фигуру ребёнка, застенчиво сжимавшего пальцы Нико у двери. — Ливио, ты чего? Стесняешься, что ли? — хмыкнул вошедший к ним первым Нико, склонив голову вбок. Мальчик сильнее сжал пальцы, но, прикрыв глаза, шумно вздохнул и всё-таки отпустил руку Нико. — Молодец, горжусь моим младшим братом, — Нико одобрительно потрепал мальчика по голове. Ливио улыбнулся, неуверенно поднимая на Вэша глаза. Вэш засмеялся и, потянувшись к столу, предложил обоим гостям по пончику. — Меня зовут Вэш. Очень приятно познакомиться с тобой, Ливио! — Мне тоже, — смущённо пробормотал Ливио, вцепившись обеими руками в пончик. Чуть позже, когда Вэш и Нико сели делать уроки, заскучавший Ливио спрыгнул с дивана и подошёл к нему. — Здесь такое большущее зеркало, — произнёс с изумлением мальчик. Вэш, услышав это, повернулся на стуле и расплылся в улыбке, покусывая карандаш. — Ага. А ещё оно волшебное, хотя почти не умеет говорить. — Волшебное? — янтарные глаза Ливио округлились ещё больше. Где-то сзади Вэша раздался короткий смешок. — Он и мне это сказал, когда в первый раз затащил в гости, — подал голос Нико. — Вэш ещё и в русалок с привидениями верит, так что на твоём месте я бы не стал ему доверять. — Эй! — Вэш шутливо ткнул в Нико карандашом. — Ты вообще у меня в тот раз пирог без спроса взял, и не стыдно! — Всё равно ты ведь мне его нёс, — хмыкнул Нико, невинно пожимая плечами. Вэш засопел, уже готовясь ответить. Они продолжили несерьёзный спор, пока Ливио с тихим восторгом изучал его оболочку. Он с интересом рассматривал мальчика в ответ. По какой-то причине Ливио не был похож на брата, хотя ему казалось, что братья должны быть схожи во всём. У Ливио, в отличие от Нико, были светлые волосы и более невинное, на его взгляд, лицо. Когда Ливио подошёл к нему близко, он заметил ещё одну черту, которой точно не имелось у Нико. Тёмные линии, немного напоминавшие молнии, тянулись вверх через глаз от правой щеки. Он хорошо запомнил и передал на стекле этот шрам. Он знал, что у Вэша тоже было нечто похожее. Много шрамов — на правой и на левой ноге. Откуда у тебя эти шрамы? — спросил он, когда Вэшу ещё было семь. Мальчик его не услышал. Он получил ответ на свой давний вопрос только летом, в девятый день рождения Вэша. Рэм с утра занималась готовкой на кухне, взяв на этот день выходной, и к вечеру в гостиной, которую он, чуть подвинутый, видел краешком глаз, стояла целая вереница вкусно пахнущих блюд. Вернувшийся с улицы Вэш быстро разделся в прихожей, вбежал в их комнату и привычно поздоровался с ним. Через полчаса Вэш уже уминал человеческую пищу за обе щеки. Он любовался Вэшем в смешном праздничном колпачке, который, как он уже понял, был частью странной традиции людей. Когда с основной едой было покончено, Вэш задул свечи на праздничном торте и загадал про себя желание. Ещё один странный, непостижимый его уму ритуал. За все те годы, что он провёл в этом мире, он столько раз просил кого-то помочь ему, выполнить его просьбу; но он всё ещё был здесь, безликий дух зеркала, и никто не спешил исполнить его мечты. Он хотел бы сказать Вэшу, что, наверное, это всё бесполезно, но промолчал. Вэш, казалось, был счастлив. Рэм отрезала от торта кусочек и передала его Вэшу, затем, второй, положила себе. — Что скажешь, Вэш? — спросила она, когда Вэш положил в рот первый ломтик. — Я слегка изменила рецепт в этом году, добавила в него шоколада побольше… — Очень вкусно и сладко, прямо как и всегда, — Вэш одарил её улыбкой, развернувшись. — И как всегда, ты просто лучшая, Рэм! Спасибо большое за ужин! Рэм смущённо засмеялась, приняв комплимент. Она присоединилась к Вэшу, кладя в ложку первый кусочек. После ужина Рэм вышла в соседнюю комнату и вернулась с большой красивой коробкой в руках. Он заинтригованно смотрел на неё. Что там, Рэм? Вэш бросил взгляд на коробку, и ему показалось, что в этот момент у Вэша перехватило дыхание. — Рэм, это… это правда мне? — потрясённо выдохнул Вэш, отмирая. — С днём рождения, милый, — с тёплой улыбкой отозвалась Рэм, опуская мальчику на колени коробку. — Ты заслуживаешь всех благ этого мира. Я очень рада тому, что три года назад решила разделить свою жизнь вместе с тобой. Вэш протянул ладони к коробке, но тут же резко отдёрнул их. Он заметил, как Вэш потупил свой взгляд в пол, поджимая тонкие губы. Рэм положила руку на голову Вэшу, ласково гладя пшеничные волосы. Даже из соседней комнаты он услышал, как Вэш сдавленно всхлипнул. — Рэм, я… нет, я не заслуживаю… — Тш-ш-ш, — Рэм села рядом, прижимая Вэша к себе. Вэш уткнулся в неё лбом, обхватив её спину руками. — Я не устану повторять, что ты достоин иметь всё то хорошее, что есть в этом мире. Подарить телескоп — меньшее, что я могла для тебя сделать. Особенно после того, что ты пережил. — Рэм поцеловала Вэша в макушку и добавила доверительным шёпотом: — Ты самый смелый маленький мальчик, которого я когда-либо видела. — Ты уже и так сделала достаточно. Я… я… — Вэш уже не всхлипывал — плакал. Вэш сделал долгую паузу, пытаясь подавить дрожь в голосе, и взволнованно договорил: — Мне хватило бы и того… что ты забрала меня с собой тогда. Рэм, я… это правда. Он с беспокойством смотрел на непривычное ему лицо Вэша, наполовину спрятанное у Рэм на груди. Вэш, с тобой что-то случилось? — Никогда не обесценивай себя. Ты не меньше других детей достоин подарков, глупенький, — Рэм мягко рассмеялась и стала успокаивающе проводить рукой по светлым растрёпанным волосам. Вэш ещё пару раз шмыгнул носом, прежде чем успокоиться. — Раз ты так говоришь… Спасибо тебе, Рэм. Спасибо, это самое лучшее поздравление в моей жизни. Правда. Они долго сидели в тишине, обнимаясь. Затем Вэш отодвинулся и протёр от влаги глаза. Поднял глаза на Рэм, улыбнулся. Рэм улыбнулась в ответ. Он так хотел быть сейчас там, вместе с ними… Вэш помог Рэм убрать посуду со стола, потом, когда с уборкой было покончено, осторожно взял в руки коробку и нёс к комнате так, словно внутри было спрятано самое дорогое сокровище. Он требовательно скрипнул рамой, когда Вэш прошёл мимо него. Вэш остановился и, обернувшись, удивлённо взглянул в его сторону. — Дух зеркала?.. Ты тоже хочешь посмотреть? Он напрягся, собирая силы для второго сигнала, и на пробу едва слышно хрустнул стеклом. Брови Вэша поползли вверх, глаза расширились в возбуждении. — С-сейчас… сейчас я тебе покажу! Вэш засуетился, подскочив сначала к столу, чтобы открыть коробку, затем, видимо, передумав, подбежал к нему вместе с ней. Вэш уселся перед ним, поджав под себя ноги, и поднёс коробку ближе, чтобы он смог получше всё рассмотреть. Рисунок на ней был интересным; он отразил его. Текст был не очень понятен, но он постарался передать и его. — Смотри: это телескоп. С помощью него можно видеть планеты и звёзды. — Вэш осторожно взялся за край коробки и принялся открывать. — Как же здорово… — прошептал на выдохе Вэш, вынув подставку с закреплёнными в ней предметами. Он сосредоточенно осмотрел все детали, искренне стараясь понять, что в них было особенного. Вещи как вещи — большие, маленькие, продолговатые, странные. У людей было много таких. И с помощью этого Вэш собирался увидеть наверху звёзды? — Если собрать всё это вместе, получится телескоп, — пояснил ему Вэш, пальцами касаясь деталей. — Глянешь сквозь вот эту линзу в трубе — и окажешься в небе. Вокруг планеты, созвездия, и ты среди них, как будто не на Земле уже, а там, в космосе. Я хочу увидеть его ближе. Я так долго об этом мечтал… Почему-то ему показалось, что Вэш сейчас снова заплачет. Но Вэш только закусил нижнюю губу и дольше обычного посмотрел на него. — Я соберу телескоп Рэм завтра. И завтра обязательно загляну в космос. Вот увидишь. Вэш сложил предметы обратно в коробку и поставил её на столе. Выключив в комнате свет, Вэш вернулся к нему. За окном светила луна — почти полная, — так что он хорошо видел мальчика и без помощи ламп. — Я чувствую, будто могу доверить тебе всё, — прошептал вдруг Вэш, прислонившись к нему сбоку. — Мне кажется, ты хороший дух… Я хочу рассказать тебе о моих шрамах. Надеюсь, ты не будешь против. Он вздрогнул и бесформенно шевельнулся. Он скосил взгляд вправо, на Вэша, и увидел морщинку меж хмурых бровей. — Мне было пять, и я, как тебе уже говорил, жил в приюте. Была осень — тёплая, так что старшие часто гоняли в мяч на дворе. Вот и в тот день… Все почти на улице были, кто-то играл, кто-то рядом сидел и просто смотрел. И в один момент мяч случайно прилетел в окно. Оно, конечно, разбилось, а я… я по ту сторону был… Стоял на подоконнике, снимал со шторы кошку… Даже не понял сначала, что произошло. Он слушал рассказ Вэша с замирающим сердцем. Вэш сделал паузу, зажмурился и торопливо продолжил: — Я пролежал в больнице около года, всё это время обо мне заботилась Рэм. Она меня и забрала к себе позже. Мы жили в её квартире, она помогла мне полностью выздороветь. И в это же время она… усыновила меня. Понимаешь? Она захотела жить со мной, стать моей матерью, — голос Вэша задрожал и сорвался. Он почувствовал: ещё чуть-чуть, и ему придётся отражать слёзы Вэша. Он не хотел отражать их. Только не на этом лице. Вэш моргнул и с силой потёр переносицу, стирая с неё угрюмую складочку. Вэш постарался придать себе более невозмутимый вид. — Знаешь, когда я лежал в больнице, я почти всегда был один — ребята только иногда могли навещать. У меня не было близких. Я не знал, что со мной дальше будет… Мне было страшно. Я боялся, что никогда больше не смогу ходить и, тем более, бегать. Но Рэм, она врач. Она помогла мне вылечить ноги… Хотя на стекло мне до сих пор тяжеловато смотреть. Изображение Вэша взволнованно подернулось рябью. Я тебя ни за что не пораню. Ты можешь мне доверять. Вэш улыбнулся так, словно понял его. — Я очень не люблю об этом вспоминать. И даже думать. Но вот, рассказал тебе всё, и сразу же стало легче. Спасибо. Я рад. Правда рад, что хоть чем-то помог тебе. Вэш неуклюже обнял его, как обнимал до этого Рэм. После этого самого дня нить доверия между ними окрепла. …Он проснулся пораньше, чтобы успеть проводить в школу Вэша. Зевая, чуть скрипнул оправой, задеревеневшей после долгого сна, и отразил в себе Вэша, тоже зевавшего, сонного. На голове у Вэша господствовал хаос — он узнал это слово на прошлой неделе от Рэм, когда она вынимала из пшеничных волос застрявшие ветки, травы и листики. Из их разговора он понял, что Вэш после уроков устроил в осеннем парке игру в листопад с одноклассниками. Он не знал, зачем люди вообще делали это, но по лучившемуся счастьем лицу Вэша решил, что бросаться листьями, наверное, было действительно весело. Это напомнило ему о той части души, что была некогда деревом, росшим в радости при королевском дворе. Когда-то по осени он тоже сбрасывал листья. Вэш почесал затылок, ещё больше растрепав свои волосы. Протерев глаза, Вэш часто заморгал, немного приблизился и посмотрел на себя — на него. Ты выглядишь мило. — Доброе утро, — сказал ему Вэш. Он незримо кивнул, улыбнувшись. Вэш не видел его, но тоже сложил губы в улыбку спустя всего пару секунд. Ему нравилось то, как хорошо он уже знал привычки и характер Вэша, лучистый, греющий, словно солнце. Поздоровавшись с ним, Вэш обычно уходил завтракать с Рэм. Их голоса доносились до него вместе с перезвоном тарелок, чашек и ложек. Он всё ещё помнил тот предложенный на день рождения торт… Вэш заходил снова в комнату, брал тетради, учебники и собирал свой рюкзак. Привычно тянулся за одеждой на стуле. Молча одевался, повернувшись к нему, и в нём вздрагивало что-то стеклянное, хрупкое каждый раз, когда он видел рубчики и бледные шрамы незаслуженных, бессмысленных ран. Вэш критично осматривал себя в крайний раз, поправляя чуть съехавший галстук, и, улыбнувшись стоявшему напротив лицу, скрещивал два пальца в забавном, хотя и непонятном для него людском жесте, и повторял свою любимую присказку: — Мир да любовь!.. Ну, отличного дня! И тебе. Возвращайся скорее. Вэш его, конечно, не мог бы услышать. Когда Вэш уходил, ему сразу хотелось встретиться взглядами снова. Ожидание было приятным, оно грело, заставляя ждать вечер и следующий день. Его жизнь обрела чуть больше смысла, чем раньше. Ему нравилось быть отражением Вэша, и ещё он с удовольствием показывал Рэм. Рэм приходила в их комнату почти каждую ночь, перед сном. Уложив Вэша в постель и заботливо подоткнув со всех сторон одеяло, она садилась на краю детской кровати и принималась тихо, плавно, мелодично рассказывать… О мире, о людях, о прошлом. О растениях, кораблях, о таинственном космосе. О близнецах, выросших в небе, в дивном райском саду… Ему нравился звук её голоса. Рэм часто дарила Вэшу истории на ночь, и он так же, как Вэш, с восторгом и упоением слушал её, унося с собой под стекло самые яркие, красочные из сказок-историй. Он видел, как, завершив свой рассказ, Рэм всегда бережно целовала в лоб Вэша. Вэш желал ей доброй ночи, взбивал любимую, с рисунком самолётов подушку и провожал Рэм взглядом, закутавшись в одеяло плотней. Потом Вэш привычно желал ему снов, закрывая глаза, и он закрывал бесплотные глаза вместе с Вэшем. На следующий день после подобных историй Вэш снова вставал в школу с хаосом на голове и словно светился от счастья, когда в него всматривался. Он догадывался, о чём в этот момент думал Вэш. Вэш представлял, что видит в зеркале брата. Пусть эта фантазия длилась всего только миг, для него это всегда было волшебное чувство. Он словно и сам ощущал себя рядом с Вэшем, не по ту сторону зеркала — тёплым, живым. Во плоти. Он наслаждался минутами, проведёнными с Вэшем, и не заметил, как быстро пролетел ещё год. К десяти годам Вэш привык делиться с ним всем. Доверял свои тайны, сокровенные мысли, рассказывал, как случайно получил двойку в школе, как забыл взять с собой приготовленный Рэм обед и даже то, как соседская девочка второй раз на этой неделе одолжила Вэшу свой новенький велосипед. Вэш был слишком открытым и честным для десяти человеческих лет. Он боялся, что этот мир испортит что-то внутри и снаружи Вэша, сделает его таким же, как люди, которых он прежде видел и знал. Он надеялся, что этого никогда не случится. Он желал только самого лучшего Вэшу. Вэш нередко приносил в дом подобранных снаружи животных. Многие звери страдали, у большинства из них не было дома — галчата с повреждённым крылом, выпавшие из родного гнезда, бродячие кошки, постаревшие и ставшие однажды ненужными псы. Вэш заботился о них вместе с Рэм, пока животные не поправлялись или для них не находился хозяин. Самым первым Вэш принёс в дом кота. Чёрного, как безлунная ночь, из-за которой он никогда не мог видеть Вэша. — Дух зеркала, знакомься. Это Куронеко. — Вэш гладил котёнка, стоя напротив него, и сиял, словно на солнце зеркальная гладь. Кот мурчал, греясь у Вэша в руках. Вэш смотрел на зверька с непритворной любовью, заботой. Кот понравился и ему, и хотя он давно не видел котов, он попытался скопировать его как можно лучше, точнее. Он видел, как Вэш зарывался пальцами в мягкую тёмную шерсть, и ему казалось, будто он тоже мог чувствовать каждый её волосок. Это было… приятно. Куронеко прожил у них в доме без малого пару недель, после чего его забрал к себе Ливио. Нико недовольно сверлил взглядом младшего брата, упрямо настаивавшего на том, чтобы взять котёнка к себе. — У нас и так уже дома двое, — попытался урезонить младшего брата друг Вэша, на что Ливио упорно затряс головой. — Ну серьёзно, Лив, зачем тебе ещё один кот? — Он такой беззащитный и милый… Ну пожалуйста-пожалуйста, Ник! — Ливио вцепился в рукав свитера Нико, умоляюще глядя в лицо. Нико долго смотрел на Ливио сверху вниз, затем вздохнул, взъерошил себе волосы и сдался, не глядя на брата пробурчав: — Ох уж эти твои щенячьи глазки… Ладно, давай возьмём котёнка домой. Он мог видеть, как цветки чистой радости расцвели у Ливио на румяном лице. Он заметил, как Нико фыркнул и отвернулся, смущённый искренней благодарностью брата. Он смотрел на Вэша и видел, как улыбка зарождалась в складочках губ. Вэш открыто, лучисто смеялся, наблюдая за сценкой из жизни двух близких друзей. Он завидовал Нико и Ливио, жалея, что не мог быть сейчас кем-то из них. Я тоже мог бы заставить тебя улыбаться. Могу ли я стать ещё ближе к тебе? Несмотря на всю его ненависть к людям, ему впервые захотелось побыть человеком — хотя бы на этот кратковременный миг. Он мог бы тоже стать кем-нибудь близким для Вэша — он помнил, как Вэш говорил: — Знаешь, у меня ведь нет ни сестёр, ни братьев, в этом мире — совсем никого, кроме Рэм. Но было бы здорово… нет, наверное, это глупо, и всё-таки… Я иногда мечтал о том, что смогу назвать кого-нибудь своим старшим братом. Как Ливио — Нико. Но жаль, что у меня никого, как у Нико и Ливио, нет. Вэш не заслужил все эти шрамы и жить одному на планете, испачканной в чёрной саже людей. У Вэша было слишком хорошее сердце. Он бережно выводил на стекле светлый образ, пока Вэш продолжал задорно смеяться, наблюдая за сценкой из жизни двух братьев-близких друзей. Он хотел бы запечатлеть этот облик навечно. Если можно — спрятать среди острых зеркал. Так, чтобы сюда не пробрался ни один человек, и чтобы в Вэше не открылась та уродливая червоточина, что проедала людей сотни, тысячи сотен раз. Он надеялся, что не покроется плесенью; что в его раме не прогрызут норы черви; что стекло не растрескается, и он сделает всё возможное, чтобы образ Вэша не потускнел, не выцвел с течением лет. …В этом ему повезло. Когда к возрасту Вэша прибавился ещё один год, он всё с тем же волнением и трепетом отражал Вэша, незамутнённый. Вэш приближался к нему по утрам, с зевком и храмом хаоса на голове, и он привычно примерял на себя роль, которой не существовало. Улыбка Вэша — всё та же: безупречная, негасимая, яркая. Без крапин гнили, ржавых пятен, потёков и сеточек трещин в углах. Он смотрел в глаза Вэша — бирюзовые, ясные — и отражал в себе пару ясных бирюзовых глаз. Он с упоением вслушивался в приятную мелодию голоса, согревавшую утром, и надевал на себя чужую личину — отчаянно хотевший быть ближе фальшивый зеркальный близнец. Вэш по-прежнему дважды в неделю очищал его тело от пыли, напевая вполголоса ставшие более сложными, затейливыми, бодрые песенки. Удовлетворившись результатом работы, Вэш кивал сам себе, неуловимо сияя, и отходил к другой вещи, чтобы начать протирать и её. Посмотри на меня. Ещё немного. Хотя бы чуть-чуть… Он мог бы сказать, что любил лицо Вэша, любил эту родинку, украшавшую кожу левой щеки, задорный нос, брови, губы и копну непослушных пшеничных волос, отливавших в его серебре жидким золотом. Он сознавал, что был простым зеркалом, которое мало что могло сделать для Вэша. Он разделял радость Вэша, гордился успехами, был рядом, когда Вэш нуждался в нём, и слушал тайны, размышления мальчика, переливаясь от счастья всем своим существом. Он показывал миру красивую душу Вэша, принимая на себя часть уродливых, не заживших со временем ран. Я — это ты. Выходит, ты — это я. Как всегда, выглядишь мило. Ты ведь знаешь, я никогда... Ты можешь мне доверять. Иногда Вэш грустил, когда в школе что-то не ладилось, или когда вспоминал о приюте, о сиротах, о прошлом — той части, связанной с травмой ног. Тогда Вэш беспокойно крутил вещи в пальцах, собирал деревянную модель самолёта или подолгу задумчиво смотрел в телескоп. Вэш хмурил лоб, когда думал, что этого не видел никто, симметричные губы дрожали, сдерживая вздох-полувсхлип. Он не мог на это спокойно смотреть. В такие моменты он пытался достучаться до Вэша, отвлечь, ободрить, издавая деревом слабый дребезжащий звук. Вэш от этого вздрагивал и переводил непонимающий взгляд на него; бирюзовые глаза смотрели с большей осознанностью, когда Вэш, моргнув несколько раз, постепенно возвращался в себя. Он видел, как мрачная дымка раздумий рассеивалась, и ликовал, когда наблюдал тень улыбки на нежном незлобивом лице. Плохой настрой уходил, оставляя место пытливости, и тогда Вэш ложился рядом с ним, спиной слегка опираясь о стену, и принимался размышлять уже вслух. — Дух зеркала, как ты думаешь, почему в этом мире так много одиноких людей? Этот вопрос задавался бессчётное количество раз, и каждый раз он ни минуты не мешкал с ответом. Его резная рама дрожала в попытке передать свою мысль. Потому что людям плевать на всех, кроме себя. Потому что люди — эгоисты, предметы без чувств и души. Вэш выслушивал его, но всё-таки не понимал. Он видел это по тому, как, вместо того чтобы потухнуть, загорались блеском живые глаза. — Когда я стану взрослее, я обязательно сделаю так, чтобы у всех людей был кто-нибудь на этой планете. Когда вырасту, хочу быть полезным. Я хочу помогать людям, и я помогу им… Им всем. Эти слова должны были ранить его, и всё же никогда не задевали так, как могли бы. Он верил в Вэша и искренность услышанных слов. Он не доверял людям, но был уверен, что мечты Вэша обязательно сбудутся. Что-то, сокрытое глубоко внутри Вэша, способно было перевернуть этот мир… Узорная оправа скрипела, пытаясь донести Вэшу его веру в будущее. Вэш тихо смеялся, доверчиво прижимаясь к нему левым боком, и он отчётливо слышал ровный, уверенный стук. На следующий день Вэш снова был в полном порядке. Бодро здоровался с ним, спешил в школу, возвращался, уплетая пончики за обе щеки, и с восторгом рассказывал ему обо всём, что узнал на прошедших уроках. Он слушал с интересом, хотя некоторые предметы всё же навевали на него чувство скуки — например, математика. Он мог примерно представить, сколько ему было лет, и ему этого было достаточно. Но все эти сложности с умножением цифр, делением, таблицами, схемами… Он не совсем понимал, зачем люди придумали это. В очередной раз усложнить себе жизнь? Что за дикая нелепая вещь, в самом деле... Как-то раз в один из таких будних дней Вэш, как обычно, протирал его оболочку от пыли. Поглаживания рук были лёгкими, ласковыми, и он почти задремал, убаюканный ритмичным движением пальцев, когда Вэш вдруг прервал тишину, озвучив мысль вслух: — Ты очень красивое зеркало. Он резко открыл глаза, неосознанно начиная краснеть. Вэш заметил, как запотело стекло на поверхности зеркала. — Ой, я смутил тебя? Прости-прости-прости! — извиняюще засмеялся Вэш, щурясь до милых узеньких щёлочек. Он отвернулся, стараясь не смотреть Вэшу в глаза. Я не смутился! Я просто… не ожидал комплимент. — Какой стеснительный дух. Мне точно стоит говорить так почаще. Он снова вспыхнул, сильнее увлажняя стекло. Видя это, Вэш опять рассмеялся. Он не знал, куда себя деть — всё краснел и краснел, пока Вэш поглаживал его оболочку, хихикал и бережно обнимал его. Он не привык к такому, считал чем-то странным, но всё равно это было… приятно. В эти дни между ними было много хороших моментов, которые он стремился сохранить в своей памяти. Рэм по-прежнему рассказывала Вэшу истории на ночь, и он, устроившись за стеклом поудобней, с наслаждением слушал её. Перед сном она, как и прежде, оставляла заботливый поцелуй на лбу Вэша. В этот миг он всегда начинал шевелиться, взволнованный. Он тоже хотел, чтобы Рэм целовала его. Он хотел сам целовать в аккуратный лоб Вэша. — Спокойной ночи тебе, стеснительный дух из зеркал, — смешно фыркнув, тихо желал ему Вэш. Рэм привычно качала головой на слова Вэша о духах и призраках, так что мальчик обычно заговаривал с ним, когда оставался один. Это было своего рода секретом — тем, что разделяли между собой лишь они. Доброй ночи, Вэш. Добрых снов. Вэш спал, по-детски забавно сопя, и так же, как в первый день их знакомства, ритм размеренных вдохов-выдохов баюкал его. Успокаивал. Он тихо стоял, прислонённый к стене, прислушиваясь к ровному чужому дыханию. Где-то внутри него, в нижнем левом углу, шелестел уют, позабытый со временем. На короткий миг он поддался ему. Так знакомо... Несуществующий зеркальный близнец. Сад короля. Интересно, Вэш мог бы... Спи. Пожалуйста, спи, беспокойное сердце. …Он открыл глаза, потревоженный утренним светом. Потянулся, зевнул, скрипя кусочками дерева, размял затёкшее от долгого стояния тело. За окном было солнечно. За окном было лето. Какое по счёту на его долгом веку? Он не мог сказать точно, лишь примерно помня свой возраст. Но знал, что для Вэша это лето будет двенадцатым. Вэш… Он отыскал взглядом маленькую фигуру — Вэш суетился у шкафа в самом дальнем углу. Он непонимающе заморгал, не находя причины для спешки, но потом вспомнил: Вэш уезжал сегодня в лагерь на пару недель. Эта мысль заставила его помрачнеть. Он не хотел, чтобы Вэш так надолго уезжал без него. Он хотел бы… Если бы только он был меньше ростом… — Дух зеркала, ты уже проснулся? — Вэш закончил упаковывать толстый рюкзак и, кряхтя, поставил его у входа в их комнату. Он не раздумывая поддержал Вэша, вставая и помогая донести до двери тяжёлый зеркальный рюкзак. Доброе утро, Вэш. Надеюсь, ты хорошо поспал перед отъездом. — Надеюсь, ничего не забыл положить, — пробормотал Вэш, почёсывая задумчиво щёку. Он тоже на минуту задумался, беззвучно повторяя губами слова. Вэш вскинул голову и продолжил уже веселее и громче: — Ну, в любом случае я довольно скоро вернусь. Да и Рэм обещала навестить меня в первую неделю, может быть, даже дважды! Он нахмурился, и Вэш на его стекле слегка нахмурился тоже. Вэш реальный, увидев это, перестал говорить и с виноватым видом подошёл ближе к нему. — Извини, пожалуйста, что оставляю тебя одного. Рэм очень хотела, чтобы я поехал туда. Сказала, что это её подарок мне на будущий день рождения. Он вздохнул, и морщинка между бровями разгладилась. Я понимаю. Тебе нужно отдохнуть. Ты много трудился и заслужил это, Вэш. Он правда всё понимал, хотя принимать отъезд Вэша совсем не хотелось. Ему очень нравилось каждый день отражать лицо, руки, ноги, грудь, спину Вэша. Ему нравился блеск в бирюзовых глазах. Ему нравился розоватый изгиб этих губ. Не переживай. Я здесь уже долго. Я справлюсь. Вэш погладил его верхнюю линию рамы, неловко молча. Вэш явно чувствовал себя виноватым за свой будущий долгий отъезд. Он правда не был в обиде на Вэша, но вряд ли смог бы убедить самого Вэша в этом. Он был сам по себе очень долгое время. Он спокойно подождёт Вэша здесь, у стены, сколько нужно. Один. Он вынырнул из размышлений, заметив, что мальчик непривычно надолго затих. Мягкие пальцы рассеянно обводили узоры на дереве. — Я надеюсь, ты не исчезнешь отсюда, когда я уеду… Обещаю, я очень скоро вернусь. — Вэш перестал его гладить, когда в дверь комнаты постучались. — Уже иду, Рэм! Сейчас! Хорошей поездки, искренне пожелал Вэшу он. — Хорошо тебе тут отдохнуть без меня, — хихикнул Вэш, легонько пихнув его в бок. Он кивнул и хотел уже было снова закрыть глаза, чтобы от скуки продолжить спать дальше, когда Вэш наклонился к нему и, удерживая обеими руками, поцеловал вдруг в самую середину стекла. Его зрение слегка затуманилось. На поверхности зеркала остался видимый след — отпечаток коснувшихся, с розоватым изгибом пухлых маленьких губ. С озорством в глазах Вэш улыбнулся ему, отходя, и подхватил рюкзак у порога. Повернув ручку двери, Вэш помахал ему на прощанье рукой и, тихонько посмеиваясь, вышел из комнаты. Куда я от тебя денусь, запоздало ответил он, отвернувшись к окну. Румянец горел на щеках предательским стеклянно-синим огнём. В пустом доме стало глухо и немо. Телескоп нетронутым стоял у стола. День сменился ночью, дни сменялись ночами; время двигалось мучительно медленно. Неужели всегда было так? Прежде он никогда бы не заметил подобного — даже когда жил в музее, часть коллекции на стене, дни всё будто летели сплошным одноцветным потоком. Жизнь всегда текла для него по-другому. Он слабо ощущал изменения времени и меньше, чем люди, был зависим от стрелок часов… Но Вэша так долго не было рядом, что внутри у него будто что-то сжималось. Наверное, привязанность к людям каким-то образом влияла на механизм, отвечавший за его восприятие пространства и времени... Это было неприятное чувство, коловшее, ранившее стеклом изнутри. Он бы справился. Он сможет дождаться. Он был сам по себе очень долгое время. Один. Он обязательно справится. С чего ему так волноваться?.. И всё же хотелось, чтобы Вэш поскорее вернулся к нему. Две недели он жил словно в оцепенении. Нечего было делать, некого отражать. Стыло. Скучно. Тоскливо. Даже Рэм не приходила к нему, чтобы рассказать сказку на ночь — с чего бы? Она не верила в духов и не пыталась общаться с ним — но, конечно, он никогда бы ни в чём её не винил. Вэш любил её, а он любил Вэша, и поэтому был благодарен за то, что она оставалась рядом, когда было нужно — когда сам он физически быть рядом с Вэшем не мог. Это были тяжёлые четырнадцать дней. Ничем полезным, особенным он не занимался, кроме того, что бессмысленно смотрел в стену напротив, в окно, на книги или пустую кровать. Он вспоминал, как Вэшу нравилось дразнить его — Вэш всегда начинал свои беззлобные подначки со слов: «Знаешь, мне вот нравится одно стоящее в комнате зеркало...» Близость Вэша, улыбка и доверительный шёпот неизменно действовали на него: он смущался. Его оболочка уже не была такой же красивой, как раньше, он был громоздким, с потускневшим от времени золотом. В последний раз его внешности делали комплименты чуть меньше чем вечность назад… За эти несколько лет, проведённых вместе, Вэш неплохо научился распознавать даже мельчайшие знаки, осознанно или случайно исходившие от него. Ему всё ещё было стыдно за то, что умудрялся краснеть перед человеком. С другой стороны, он был рад, что человеком, понимавшим его чувства, был Вэш. Когда на улице у их дома послышался шум, он весь ожил, повеселел, встрепенулся: Вэш должен был вернуться сегодня. Вскоре гостиная наполнилась топотом; солнечным смехом; звонкий голос — знакомый, до боли родной. Через пару минут заскрипела дверная медная ручка, повернулась, и в пустовавшую комнату влетел золотисто-гранатовый вихрь. — Я дома!! — воскликнул восторженно Вэш, лихорадочным взглядом окидывая вещи вокруг. Вэш сбросил рюкзак на кровать, снял красную толстовку и подбежал к нему, споткнувшись обо что-то на полпути. Он мягко фыркнул, очарованный неуклюжестью Вэша. — Дух зеркала, ты ведь всё ещё здесь? — спросил Вэш, заглядывая ему прямо в глаза. Вкруг пары чёрных зрачков затрепетала, разлилась на свету безупречно чистая, восхитительного оттенка бирюза. Он отразил эмоции Вэша, радость Вэша, возбуждение. Там, в таинственном лагере, Вэш наверняка столько всего повидал, что, разумеется, был бы взволнован. Взволнованный тоже, он попытался скрипнуть верхним внутренним углом рамы, слева, там, где дерево плохо соприкасалось со стеклом. Кажется, получилось — в глазах Вэша мелькнуло на миг облегчение. — Это хорошо, что ты никуда не ушёл. Я скучал, — заключая его в объятия, выдохнул Вэш. Он поёрзал, потянулся к Вэшу, попробовал коснуться в ответ, но не вышло. Он был заперт внутри без возможности ответить на жест. Он, конечно, ощущал близость Вэша, ощущал тепло рук, но всё равно это было не то… Он смотрел на прижимавшегося к его телу Вэша, и в разум закралась мысль: Вэш тоже боялся остаться один. Возможно, Вэш тоже не хотел привязаться к кому-то и после быть брошенным… Озарение вновь всколыхнуло что-то в его зеркальной бесплотной груди. К вечеру он разобрался, что это что-то было палитрой, полной разных эмоций и чувств, странной смесью, не дававшей свободно дышать. Он слушал яркие, живые истории Вэша и сожалел, что не имел ни лица, ни ловких рук, ни пары ног, обтянутых кожей, чтобы бегать, трогать, видеть, чувствовать это. Он хотел бы быть там, в диковинном месте для сотен юных людей. Он хотел бы вместо них есть, дышать, говорить, спать, играть вместе с Вэшем. Он ожидал, что, когда Вэш приедет, ему станет лучше, но тоска по возвращении Вэша никуда не ушла. День за днём Вэш рассказывал ему о своей жизни в лагере, и ему хотелось бы слушать этот голос всегда. Он устал. Так устал быть всю вечность один — растворённый кем-то в серебре и стекле безымянный неприкаянный дух. Он томился в неволе, заточённый под хладным стеклом. Его сущность рвалась на свободу; невозможность этого причиняла нестерпимую боль. Всё, чего он желал, — вживую коснуться хоть раз человека, которого он отражал. Бархатная ли, гладкая ли у него кожа? Насколько мягкими будут волосы, насколько трепетными — пальцы, веки, линии губ? Он хотел бы быть близко. Не так, как сейчас. Он бы сделал всё возможное, чтобы образ Вэша не потускнел, не выцвел со временем, и чтобы в Вэше не открылась та уродливая червоточина, что проедала людей сотни, тысячи сотен раз… Он хотел бы разделить с Вэшем вечность. Двадцать первого июля на праздничном торте зажглись огоньки свечей — он помнил о том, что эту дату Вэш и Рэм выбрали сами. Вэш не знал, когда точно родился, и никогда не узнает; в этом они были очень похожи. Но если для него жизнь всегда ощущалась иначе, то для людей знать свой точный возраст было особенно важно — потому, наверное, что жили они меньше многих вещей и должны были дорожить этим временем. Вэш улыбался, с трепетом наблюдая мерцание многоцветных свечей. Их было ровно двенадцать. Он разделил с Вэшем торт, отражённый в мире зеркал, и вдруг отчётливо понял, что провёл вместе с Вэшем пять лет. Это было чуть больше, чем с дочерью короля, которой он улыбался искренней бестелесной улыбкой, отражая её каждый день с удовольствием, с трепетом, никогда не требуя чего-то взамен. Рэм ласково обняла Вэша за плечи и прошептала мягкими изгибами губ: — Загадаешь желание? Вэш кивнул ей, смешной колпак на пшеничных волосах чуть качнулся. Вэш закрыл глаза, устроился поудобней на стуле и, сосредоточенно хмурясь, начал мысленно отправлять невидимым силам послание. За все годы, проведённые в этом мире, он столько раз просил кого-то откликнуться, выполнить его просьбу; но он всё ещё был здесь, безликий дух зеркала, и никто не спешил исполнить его мечты. Он хотел бы сказать Вэшу, что, наверное, это всё бесполезно, но промолчал. Вэш, казалось, был по-прежнему счастлив. В двенадцать у Вэша уже выпали все молочные зубы. Вэш был взрослым. Вэш был красив. Вэш хотел стать ещё старше и обязательно сделать так, чтобы у всех был кто-нибудь на этой земле. Вэш не заслужил все эти шрамы и жить одному на планете, испачканной в чёрной саже людей. У Вэша было слишком доброе сердце. «До конца его жизни» — зловещая фраза, отдававшая горечью на языке. «Всегда быть вместе» — звучит лучше. Это дарит тщетную, но всё же надежду. Хочу всегда быть вместе с Вэшем, загадал неуверенно он и вслед за Вэшем в реальности задул зеркальное пламя свечей. Рэм захлопала в ладоши, смеясь. Вэш улыбнулся ей самой нежной улыбкой. Чуда не произошло. Он по-прежнему был заперт здесь, без единого шанса изменить облик, вырваться в человеческий мир, присоединиться на празднике к Рэм и Вэшу. Он смотрел на сидевшего в двух шагах Вэша, смотрел и всё так же неистово, обречённо любил, изнывая от невозможности быть рядом. Вместе. Позже ночью он закрыл свои бесцветные неживые глаза и погрузился во тьму, наивно желая остаться в ней до исхода веков. …Был холодный день ноября, когда Рэм непривычно долго не возвращалась с работы. Вэш обычно встречал её в коридоре, помогая разгрузить тяжёлые сумки, или просто приветствовал, встав на цыпочки и потянувшись за объятием вверх. В этот день Вэш закончил делать уроки пораньше, перекусил в тишине и после долго ждал её в комнате, устроившись у кровати на жёстком полу. Вэш согнул ноги в коленях, защитно обняв их руками, и пристальным, но невидящим взглядом смотрел на него. Он задумчиво наблюдал за Вэшем в ответ. Отчего-то он чувствовал беспокойство. Он не знал, сколько времени они провели таким образом, глядя друг другу в глаза, но когда за окном заметно стемнело, Вэш поднялся, переоделся в уличную одежду, накинул куртку и вышел на улицу. Он заволновался, потому что Вэш тоже не возвращался — долго, час или, может быть, два. Но потом тихо хлопнула наружная дверь, и он резко повернулся ко входу. Вэш вернулся в комнату — всё так же один. Он почувствовал облегчение, хотя и ненадолго. Тишину между ними прервал телефонный звонок, раздавшийся внезапно в гостиной. Вэш сорвался с места, не переодевшись ещё до конца, и подбежал к телефону, покоившемуся на узенькой тумбочке. Он услышал лишь пару обыденных фраз: «Алло», «да», «да, я её сын», затем в стенах дома повисло молчание. Через пять минут Вэш вернулся в комнату, белый как мел. Он потянулся к Вэшу, спрашивая: что? что случилось? Вэш не ответил ему, принимаясь без надобности крутить болты, стержень, ручки стоявшего у окна телескопа. Он знал, что Вэш бесцельно вертел в руках вещи, когда был огорчён, расстроен или крайне взволнован. Сейчас видеть Вэша таким до ужаса его беспокоило. Рэм не вернулась ни через два часа, ни через три, ни когда в соседнем доме погас свет в единственном освещённом окне. Вэш не поел, не почистил зубы и так и не переоделся. Вэш лёг спать в том, в чём был, закутавшись в одеяло с головой. Он тихо стоял, прислонённый к стене, пытаясь уловить привычное, ровное чужое дыхание. Мальчик долго не спал, ворочаясь с боку на бок, не сопел забавно, по-детски, нестройный ритм вдохов-выдохов напрягал его. Не успокаивал. Сказки на ночь в этот день не было. …Он проснулся оттого, что стало непривычно шумно вокруг. Он попытался выглянуть за дверь, но что-то загораживало путь, мешало увидеть… Он вдруг вспомнил: вчера здесь были чужие фигуры. Лица, которые он прежде не замечал, пришли к ним в комнату и накрыли его большой плотной тканью. Значит, сегодня всё опять будет так же, как и вчера… С утра у них в доме суетились незнакомые люди. Двоих из них прошлым днём он всё же узнал: у мужчины были тёмные волосы и нос с горбинкой, у женщины — светлые пряди, янтарь на дне глаз и аккуратный чуть вздёрнутый нос. Эти взрослые явно были родителями Нико и Ливио, что слегка успокаивало, но вызывало ещё больше вопросов. Зачем они здесь? Нехорошие догадки, предчувствия чего-то очень плохого пустили корни в его зеркальной душе. Он прожил слишком много лет, видал многое, но… Он надеялся, что это не то, о чём шептали ему ветви мёртвых тополей за окном. Он с беспокойством, не отпускавшим его последние несколько суток, следил за Вэшем, ловя эхо знакомых лёгких шагов. Вэш не подходил к нему, большую часть времени лёжа в кровати, и лишь изредка выбирался в гостиную, когда родители Нико и Ливио уговаривали съесть завтрак или обед. Мучительные два дня Вэш не говорил с ним. Не отзывался на знаки. Не шумел, не смеялся. Подолгу молча стоял у окна. Ослепший на время, он теперь опирался на звуки, но, не видя лица, не зная, что происходит вокруг, он не мог понять, что творилось сейчас в душе Вэша. Он хотел бы помочь Вэшу, правда хотел… но не мог. Внутри скрутилась узлом дисгармония, асимметрия. Вэш никогда, никогда не игнорировал его так. Он не знал, что должен думать по этому поводу. В сердцевине его разрасталась дыра. Минуты, часы проходили в молчании, и множилось нестерпимо болезненное чувство, будто из него насильственно рвали кусочки незримой плоти, часть осязаемой рамы, стекла… Поговори со мной, Вэш. Расскажи, что стряслось. Вэш был нем. Вэш не мог, не хотел его слышать. Он стоял у стены, позабытый человеческим миром. Переговаривались глухо голоса в доме. Тьма. Топот ног. На третий день молчания, рано утром, Вэш оделся, не глядя в него, заправил постель, пошелестел на столе вещами, тетрадками и тихо вышел из комнаты, оставив его одного. Оставшись наедине с собственным разумом, он тревожно, много, лихорадочно думал, тесно прижавшись к холодившему тело углу; задавался вопросами: когда Вэш вернётся? завтра, сегодня? вернётся ли Вэш вообще?.. Тревога пожирала его изнутри, к обеду достигнув своего апогея. Если бы он только мог видеть, что происходит… если бы у него были лицо, руки, ноги, возможность уйти… Поток беспокойства прервал знакомый скрип двери. Он встрепенулся: он узнал этот звук, сопровождаемый шёпотом лёгких шагов. Вэш вошёл в комнату, и пелена с его глаз неожиданно спала. Он заморгал часто-часто и немощно оглянулся вокруг. Вэш держал в руке сорванную плотную ткань, облачённый в свой чёрный школьный костюм. Он помнил, что Вэш надевал его иногда по особому случаю, на праздники или торжественные мероприятия в школе. Рэм устроила для тебя какой-то сюрприз? — хотел спросить он, но что-то во взгляде Вэша остановило его. Вэш смотрел на него непривычно. Молчал, сжимая в пальцах тёмную ткань. В костюме Вэш выглядел слишком, слишком серьёзным и взрослым. Он хотел бы вновь видеть улыбку на милом жизнелюбивом лице. Вэш вздохнул — как ему показалось, устало; ослабил галстук, снял чёрный пиджак и отошёл от него поодаль. В другом конце комнаты Вэш подхватил со стола до дыр зачитанную пёструю книжку, сел в изголовье кровати и начал читать. Он изучающе осматривал Вэша, копируя облик вплоть до мелочей: сухость в линиях губ, на лбу — угрюмая складочка, сутулость плеч, рассеянно блуждающий взгляд... Вэш выглядел потерянным, одиноким, несчастным. Мыслями Вэш был не с ним здесь и сейчас. Он пошевелился, устроился внутри поудобнее и решительно хрустнул для Вэша прочным стеклом. Вэш вздрогнул и растерянно посмотрел на него; осмысленность постепенно возвращалась во взгляд. Судорожно выдохнув, Вэш захлопнул книгу, отложил её на кровать и подошёл к нему вновь. — С добрым утром тебя, дух зеркал. Вэш сел сбоку и слегка прислонился к нему, обнимая себя за коленки. На нём всё ещё были галстук, рубашка и брюки — чистые, старательно выглаженные. Рэм любила вполголоса напевать, гладя Вэшу одежду по вечерам. Вэш положил на него сверху правую руку и подавленным голосом, сбивчиво, забормотал: — Прости, что я ничего не сказал тебе. Тебе тоже, наверное, стоит узнать… В пятницу Рэм попала… Рэм попала в аварию. Чужая машина выехала на встречную полосу, и… и она не успела… Понимаешь, она никак не успела бы. Не успела, да… так все говорят… Вэш крепко прижался к нему, стиснув пальцы на деревянной оправе. Что-то внутри него вдруг резко кольнуло, на секунду ускорилось и… замерло. Авария… Не успела бы… Рэм?.. Вэш рядом с ним дышал прерывисто, рвано и сипло; Вэш весь дрожал, как листья яблонь на свежем весеннем ветру. Он попытался осмыслить услышанное, осознать чувства Вэша и разобраться в своих самому. Неужели… неужели правы были деревья, неживые за светлым уютным окном? Вэш развернулся к нему и уткнулся в зеркало лбом, словно ища в нём поддержку, как делал до этого с Рэм. Обнял его крепко обеими своими руками. Зажмурил изо всех сил глаза — и горячечно зашептал с придыханием: — Я видел, как она лежала там. Я видел, как они закапывали… её тело. Рэм, она… она не придёт к нам больше. Она не с нами теперь. Всё, всё, это всё... Понимаешь? — Вэш сдавленно всхлипнул и подался к нему, тихо стукаясь лбом о стекло. — Я любил её… я так любил нашу Рэм… Он застыл, расширив поражённо глаза. Смысл фраз, отдалённый, постепенно начал доходить до него. Он смотрел на Вэша, смотрел и не верил словам. Это всё, что он только что… Как же так? Авария... Не успела бы… Рэм. Вэш вздохнул — тяжело, скорбно, судорожно. Что-то капнуло на украшавший щёку знак красоты. По его правой щеке, у маленькой родинки, скатилась фальшивая слеза из зеркал. Ему ведь тоже, тоже нравилась Рэм. Она никогда не причиняла боль Вэшу. Она не верила в него, не верила в духов, но почему-то внутри всё равно всё так нестерпимо зудело сейчас… Он огляделся рассеянно. После Рэм в комнате Вэша остался для звёзд телескоп, модель самолёта, смешной колпак именинника и отголоски напевов, звонким эхом отдававшиеся не в комнате — в бестелесной душе. Он любил Рэм. У неё были замечательные истории… Вместе с Вэшем он осознал, что Рэм ушла насовсем, и всё, что сдерживало Вэша эти три дня, в мгновение рухнуло. Вэш мечтал обнять целый мир, если мог бы. Но сейчас Вэш сидел, приникнув к нему, и обнимал лишь его, переполненный горем. Он потянулся к Вэшу, раскрывая объятья в ответ. Задрожало стекло, источая серебристую влагу. Он разделил с Вэшем слёзы, стеклянисто-хрупкие. Вэш, как же так. Рэм… больше нет? Вэш отчаянно замотал головой, не желая признавать это снова. Из глаз брызнули новые прозрачные слёзы; одна капля попала на зеркальную гладь. Он удивлённо дотронулся до стекавшей вниз влаги. Горячая… Мне очень, очень жаль, Вэш. Он слушал рыдания, прерываемые хрипами, вздохами, стонами. Две пары глаз покраснели, внутри глаз — помутившийся блеск. Где-то там, вкруг пары чёрных зрачков, возможно, осталась ещё та оживлённая, безупречно чистая, восхитительного оттенка бирюза. Вэшу было плохо. Он хотел бы не видеть этого, но не мог бросить Вэша: рядом — всегда. У Вэша ныло, наверно, всё тело — или, может, только где-то в районе груди. Он же чувствовал горечь, ком внутри, тошноту — оттого, что был бесполезен, когда Вэш нуждался, оттого, что, глядя на сломленного Вэша, сердцевина его хотела кричать, оттого, что ощущал боль Вэша как собственную, разбиваясь на части, на мириады зеркал. — Мне скоро придётся отсюда уехать, — внезапно пробормотал в тишину комнаты Вэш. — Ни у меня, ни у Рэм, кроме нас самих, совсем никого не осталось… Он почти задохнулся от безысходности этих слов. Нет. Нет-нет-нет-нет. Неправда. У тебя ведь всегда был я, Вэш!.. Вэш шмыгнул носом и слегка отодвинулся, вытирая лицо рукавом и не глядя в глаза. — Мой старый приют уже готов принять меня снова. Придётся дальше тебе без меня… Он в ужасе воззрился на Вэша, отшатнувшись и едва устояв на ногах. Вэш с грустной улыбкой повернулся к нему, проходясь плавно пальцами по старинным гребням узоров. — Мне так жаль... Извини. Это были лучшие в моей жизни пять лет. Он прикрыл глаза вслед за Вэшем, измученный мрачным нескончаемым днём. Слишком много — внутри. Он даже не мог нормально заплакать. Он видел смерть, сменил десятки владельцев, но мириться с этим оказалось тяжелее всего. Скорбь медленно, пламенно перерастала в жгучую ярость. Порочные, жалкие, эгоистичные человечишки. Обманывающие, грабящие, убивающие таких же людей. Стоило ему на миг хоть немного поверить в них, и тогда Рэм… Общение с Вэшем сделало его мягким, расслабило. За пять лет он успел позабыть, насколько больно могли делать люди. Но Вэш был ещё чистым, они не успели посеять в Вэше семена своей пагубной, лживой веры. Он должен, должен уберечь Вэша от их вездесущих омерзительных лап. Я могу защитить тебя, Вэш. Я хочу тебя защищать! Внутри него всё сжималось, хрустело, потрескивало. Он жаждал помочь. Он пытался заговорить. Появились бесплотные руки, и он стал стучать ими в зеркало; удары — неистовые, так что треснуло в середине стекло. Вэш вздрогнул и слегка отодвинулся, обеспокоенно смотря на него. Рэм больше нет, между ударами думал он, это значит, что я стану заботиться о тебе. Прими мою заботу. Прими меня, Вэш! Он продолжил пробивать себе собственный путь в этот мир. Стекло звенело, стонало, в каждой клетке отзываясь осколочной болью. Его костяшки кровили, он знал это, хотя и не мог видеть их. Удар. Ещё удар. В середине расширилась трещина. Вэш округлил глаза и, вновь приблизившись, с тревогой в голосе вскрикнул: — Стой! Не делай этого! Ты себе навредишь! Вэш прижал к стеклу пальцы, что-то взволнованно бормоча, словно зажимал чью-то рану на разбитой коленке. Он на мгновение замер, замахнувшийся для удара. Громко шмыгнув, Вэш взял себя в руки и чуть громче, решительнее обратился к нему: — Пожалуйста, не делай этого. Остановись. Не надо ломать себя только ради меня. Он помедлил, но всё-таки опустил, разжимая, кулак. Громко вздохнул в пустоту. Ты просто не понимаешь. — Если очень хочешь, я попрошу, чтобы тебя взяли со мной, — сказал Вэш, осторожно погладив стекло. На зеркальной поверхности расцветали первые шрамы. Не нужно меня забирать. Я хочу пойти с тобой сам. Он нахмурился, лицом прислоняясь к стеклу. Вэш зашептал ему успокаивающие, наивные местами слова, и он позволил себе расслабиться — только на эту минуту. Сомкнув веки, Вэш прикоснулся к нему. Он повторил этот жест, незримо соединяя их руки. Я хочу выйти отсюда. Стать по ту сторону. Позволь мне присоединиться к тебе... Мысли, чувства его скрутились в единый запутанный узел. Он дышал лихорадочно, уже видя, как отчаяние подбиралось опять со спины… как вдруг — мягкий толчок. Тепло. Ему не показалось? Он осторожно пошевелил пальцами. Рука Вэша — нежная — касалась их там. На самых кончиках ощутимо покалывало. Возможно ли, что… Он сглотнул и послал импульс в подушечки пальцев. Он подтолкнул руку Вэша. Сердце забилось быстрей. Он пробежался пальцами по твёрдой знакомой руке, почувствовав, как вздрогнул Вэш напротив него. Он обхватил тонкую кисть, обтянутую человеческой кожей, и умоляюще заглянул человеку в глаза. Пожалуйста, помоги мне. Зрачки Вэша расширились. Оригинал и копия больше не совпадали — он по собственной воле изменял теперь линии губ. Момент истины близился. Сейчас или никогда… Он нетерпеливо, но бережно сжал пальцы Вэша своими. В следующий миг Вэш резко дёрнул его на себя, услышав немую мольбу, вызволяя двойника из зеркал. Вэш!.. — была его последняя мысль в зазеркалье. Отражение — он — обрело долгожданную плоть. В этот первый момент мир сузился до одной только точки. Этой точкой для него было… — Вэш, — человеческим голосом произнёс хрипло он. Зеркальная гладь рассыпалась на тысячи мелких осколков, и перед заплаканным Вэшем стоял теперь мальчик с таким же красивым, зеркально симметричным лицом. Он был осязаем. Он чувствовал в жилах пульсацию. Он всё ещё держал руку Вэша своими. Вэш изумлённо смотрел на него. Он ощутил тепло кожи и приятно струившийся жар; он чувствовал, что теперь в нём была частичка от Вэша, а от его души откололся кусочек и тоже поселился у Вэша внутри. Вэш помог ему выбраться. Вэш нуждался в нём. Вэш поверил в него… Любовь наполнила всё его существо. В пылком чувстве он бросился к Вэшу с объятиями, заставляя их тела неуклюже плюхнуться на пол. — Вэш, — он порывисто обнял и притянул к себе мальчика — так же, как это делала Рэм. — Вэш, — он гладил приподнявшегося на локтях человека по спине, по плечам, по дорогому его сердцу лицу. — Вэш… Вэш… Вэш… наконец-то ты увидел меня… Вэш шумно, медленно выдохнул, затем молча крепко вцепился в него в ответ. — Я хочу помогать тебе, — шептал с волнением он. — Хочу всегда быть рядом с тобой. Хочу защищать. Можно мне защищать тебя? Они сидели на полу, обнимаясь, и Вэш улыбнулся сквозь проступившие слёзы, отвечая ему без помощи слов. Он изучал лицо перед ним, он касался тела Вэша везде, везде, где только мог, он смотрел в невозможного оттенка глаза — и чувствовал, чувствовал, чувствовал… Он ощутил, как скопилась в краешках зрения влага. Держа Вэша за плечи, он уткнулся в грудь Вэша лицом, исступлённо шепча: — Назови меня. Назови меня. Пожалуйста, дай мне имя. Вокруг них были разбросаны миллионы осколков, способных порезать кожу не хуже ножей. Вэш задумчиво посмотрел на обломки зеркал… и произнёс вслух блестящее, металлически прочное, с остро заточенными звуками: — Найвс. Рубашка под его пальцами смялась, он прижался ещё ближе к Вэшу, сдавленно простонав. Из кончиков пальцев вверх, в разум, в сердце, долгожданное облегчение вливалось, зудя. Найвс, Найвс, Найвс... Это звучало хорошо. Это имя ему очень нравилось. Ещё несколько минут назад его сущность рвалась на свободу, и невозможность этого причиняла нестерпимую боль. Всё, чего он желал, — вживую коснуться хоть раз человека, которого он отражал. Бархатная ли, гладкая ли у него кожа? Насколько мягкими будут волосы, насколько трепетными — пальцы, веки, линии губ? Он находил ответы, держа оболочку Вэша в ладонях, целуя Вэша — всего, с самозабвением, искренне, словно преданный пёс. Вэш смеялся, смущённо пытаясь защититься руками, и в отместку ерошил его ёжик волос. Он никогда, никогда и ни за что не разлюбит это лицо. В глаза Вэша сквозь милые щёлочки возвращался понемногу счастливый живительный свет. Позади них стояло пустое, без единого стёклышка зеркало. Вэш поднялся, почувствовав себя уже лучше, и вздохнул, вытирая глаза рукавом. — Мы разбили зеркало… — Это на счастье. — Ты ведь, наверное, голоден? — Я не знаю. Но ты точно должен поесть. Они двинулись к двери, осторожно шагая вперёд средь осколков. Он взял Вэша за руку, решительно ведя за собой. Ему была дарована бестелесная вечность — он променял её на конечную жизнь во плоти. Но прямо сейчас — и отныне, — держа за руку Вэша, он ни о чём не собирался жалеть. Он устал, так устал быть всё время один — растворённый кем-то в серебре и стекле безымянный неприкаянный дух. …Свет солнца грел кожу, проникая в окно. Вэш свернулся в постели умиротворённым клубочком. Рядом с Вэшем — он, жмурившийся от ярких лучей, с непривычки слепивших бирюзового цвета глаза. Они остались одни. Им придётся справляться без Рэм. Он будет расти вместе с Вэшем, будет беречь, направлять, оградит от человеческой злобы… Вэш сонно дёрнулся и потянулся к нему. Он мягко фыркнул, растроганный, и протянул Вэшу тёплую, живую ладонь. — Я тебя ни за что не пораню. Ты можешь мне доверять, — повторил он обещание, данное в прошлом. Вэш по-прежнему крепко, расслабленно спал, так что, конечно, не мог его слышать. Внутри — гармония, симметрия, баланс, незаметно перетёкший в уют. Он сжимал пальцы Вэша, издавая восторженный гул, и полнились тихой радостью его новые мысли. Ради Вэша он сбросил оковы, снял безликую маску с лица… Губы Вэша шевельнулись во сне, издавая блестящий, остро отточенный звук. В груди замерло и пропустило удар. Он поправил одеяло и придвинул к Вэшу подушку. Он лёг рядом с Вэшем — восторг в бирюзовых глазах. Он улыбнулся, уверенный: оно того стоило.