Одна большая ложь

      — Я считаю его бесценным другом. Но должен убить его.       Ишигами сложно не улыбаться. Голос Арта такой ровный, тихий, если не знаешь — не догадаешься ни за что, как плохо он умеет в самоубеждение.       Убеждает он себя в первом или во втором — искренне, на самом деле, всё равно.       Арт будто на ладони. Одна большая хрупкая ложь. Пропитан ею настолько, что каждая улыбка сквозит лицемерием, а Ишигами и нравится.       Так и тянет узнать, что же находится под этим прекрасным личиком, что же скрывается за прекрасными словами, произнесёнными таким ласковым голосом. Узнаёт он медленно, не спеша, так, чтобы Арт не заметил и внимания не обратил: по глазам.       Шуничи давит улыбку как объевшийся сметаны кот, когда Арт произносит убеждающее «я на вашей стороне», а в глазах одно — «меня от вас тошнит». Это так нравится, это так приятно, что невольно захочешь почувствовать себя кукловодом. Ишигами хочет — Ишигами чувствует. Играет по чужим правилам добровольно, признаёт щемяще-искренне, что Арт их незаменимый козырь. Не врёт, ни в коем случае, как можно?       Врёт один лишь Арт, и эта ложь видна насквозь, и этой ложью так просто управлять.       — Может, оставишь этого паренька на нас? — тогда они остались в старой комнатке только вдвоём. Тогда Ишигами впервые соврал, посмел так нагло смотреть в глаза Бога и не иметь за словами ни капли искренности. — Ты не похож на того, кто готов убить. Нам было бы проще это сделать.       — Нет, — Арт приторно-вежливо улыбается, взгляд не отводит. — Это то, что я должен сделать сам.       Шуничи смеётся тихо. Арту думается, что ему просто нравится чужая принципиальность, но, ха, нет, вовсе нет: ему просто до приятного весело наблюдать в фиолетовых глазах — вон прямо там, на самой-самой глубине, — клокочущую ярость.       «Тронешь — убью», — говорит.       Ишигами слишком, слишком хорошо знает, как заставить злиться своего Бога. Как опечалить, добиться искры надежды, — всё это знает. Одними только словами, одной вежливой и негласно принятой дистанцией, одним безотказным пониманием.       Арт играет сам с собой в противоречивую и жестокую игру, а с Ишигами Шуничи — в Бога. И оба знают, как это омерзительно, как гадко и лживо, и оба не могут остановиться.       Теперь — не только из-за целей, чудом ставших такими близкими друг к другу.       А потом Арт сбегает.       Душой, взглядом, не телом — хотя, если прям совсем честно, лучше бы так.       Арт сбегает в свои мысли, свои чувства, во что-то своё, где Ишигами места нет, и тоскливо-нежный взгляд с отвратительной искренней улыбкой почти заставляет скрипеть зубами от досады.       О, он знает, куда сбегает Арт, знает, где ему нет места, знает, куда тонкие ниточки кукловода не дотянутся никогда.       Ему даже не нужно смотреть на чужой взгляд при стычке с этим раздражающим агентством «Хаматора», потому что каждый раз среди них мелькает тот слишком правильный пацан и каждый раз в глазах Арта слишком много чувств, слишком много доброты и нежности, слишком много сожалений и невыплаканных слёз.       В такие моменты Арт слишком честный, в такие моменты он Ишигами не нравится совсем.       В такие моменты всё чаще думается: может, всё-таки лучше убить пацана своими руками?       А продолжит ли Арт лгать тогда?