Ты любишь свою страну?

Вечер заканчивается, солнце перестает освещать улицу, Эрвин, отпуская Линь, пускает руку в карман, а потом немного неловко открывает дверь маленького домика среди таких же других, прижатых друг к другу и отличающихся только расположением неприлично маленького сада: где-то он спереди, где-то сбоку, а где-то за домом. — Проходи, — он пускает Линь вперед, отходя в сторону, а потом невольно наблюдает за тем, как юноша ступает осторожно на порог, как обводит взглядом скромную прихожую. Губы мелко поджимаются, а сердце болезненно замирает. Потому что он сомневался. Думал, следует ли помогать человеку, которого он совсем не знает. Решал, позволить ли ему жить, не будучи вынужденным лишать себя воли нарочно каждую ночь, дарить себя другим без возможности хотя бы выбирать того, с кем провести ночь. Эрвин напрягается. Ненадолго забывает о том, где он и почему рука на дверной ручке. Бессовестно. Совершенно бессовестно было сомневаться, думать, позволять этой женщине говорить больше, чем следовало. Линь, теряясь, оборачивается на шумный вздох у себя за спиной и видит, как ему кажется, недовольство. Эрвин сталкивается к чужим взглядом и видит, как ему кажется, испуг. — Обещаю, я никак не поме... — Не волнуйся, я ни за что не... Они замолкают одновременно и молчание это, возможно, еще более неловкое, чем то, с которым они оба столкнулись по пути сюда. Волнение, следующее за этим молчанием, взгляды, ускользающие обязательно в противоположные стороны, несправедливое совершенно смущение. Они не заговорят. Эрвин расскажет ему о том, где найти все самое необходимое, предложит одежду и ужин. Линь будет отвечать на все благодарностью, будет уточнять, если что-то покажется ему непонятным. Но они не заговорят. Не о том, что интересует обоих. Маленькая и темная комнатка в борделе для Линь сменится маленьким и светлым домиком. Он не покидает его ни через день, ни через два, не выходит ночью или в периоды отсутствия Эрвина, но в новом закрытом пространстве он впервые за три года чувствует свободу и контроль, успокаивается. Потому что слишком скоро становится ясно, что человек, выкупивший его, действительно ни на что не надеется и ни на что не претендует. Линь не пригодилось красивое белье ни в первую ночь, ни во вторую, ни в третью, и, хотя он и продолжал надевать его, оно не пригодилось в течение всей следующей недели. Эрвин действительно не пытался к нему прикоснуться. Он много работал, покидая домик слишком рано и возвращаясь в него слишком поздно. Он всегда собирался бесшумно, и слух Линь не всегда мог зацепиться за что-то даже для того, чтобы просто открыть глаза ему на прощанье. Спокойное существование для обоих обрывается совершенно внезапно. Одна отложенная встреча, и вот Эрвин уже возвращается домой до обеда и, ослабляя галстук, встречается взглядом с тем, кого не нарочно, но избегал. Приходится разговаривать, и он начинает. — Здравствуй, — мягкий кивок, он снимает галстук и кладет его на столик близ своей широкой постели. — Уже освободились? — Линь поднимается с софы, выученно складывая руки спереди, — Мне сделать что-то для Вас? Вопрос смущает обоих. Эрвин слабо хмурится, и Линь замечает это, бессильно отводя взгляд куда-то в сторону, — Извините. Снова шумный вздох, Эрвин расстегивает пиджак, — Мне не следовало уходить от этого разговора, возможно, поэтому все сложилось так, что я уже здесь, — он снимает его, отходит к шкафу и закрывает глаза, позволяя себе еще миг избегать неприятных мыслей, — Я все-таки хотел бы, Линь, чтобы ты рассказал мне все еще раз. — Что вы хотите услышать? — вопрос звучит, внутренне мешаясь с горечью и легкой тревогой, — Вы не поверили мне в тот раз? — Я не мог поверить в твою легенду, но я понял, что ты действительно нуждаешься в помощи, — пиджак прячется в шкафу, Эрвин оборачивается к Линь снова, смотрит в глаза, — Я хочу понять истинное положение дел, хочу увидеть ситуацию целиком. Я не могу доверять тебе до тех пор, пока не уверен в том, что ты меня не обманываешь. Скажи мне, Линь, как ты оказался в том месте? И, что важнее, объясни мне, пожалуйста, почему ты вернулся в него после того, как однажды уже получил свободу?