Мёртвая королева

Если бы только Эльса видела его при жизни! Хотел бы Кромешник спасти свою мёртвую королеву, когда было ещё не поздно. Так он и сказал, когда они наконец познакомились по-настоящему — когда этот Ханс прошёл сквозь Эльсу, волоча за собой её изуродованный труп. Кромешник предостерёг бы её от тщетных надежд. Сказал бы, что даже в смерти ей не обрести покоя, и проклятье не падёт, не оттает ни её королевство, ни сестра. Кромешнику ли не знать, каково это — потерять всё, чем ты дорожил, потерпеть сокрушительное поражение. Эльса была ему родной душой, такой же одинокой, почерневшей и чудовищной. Оставалось лишь ей это показать... Для начала он сказал Эльсе: — Ханс обманул твою Анну, посмеялся над ней и бросил умирать в одиночестве, запертую в тёмной выстывшей комнате. Я всё это видел, но увы: нам не коснуться живых, не верящих в нас. Конечно, она решила, что ей надо увидеть смерть своей сестры. Очнувшись от кошмара, Эльса плакала у Кромешника на плече, и над Эренделлом выла скорбящая метель. А жители королевства на руках носили спасителя Ханса. Верили: зима скоро закончится. Люди, которые вчера клялись служить ей до последнего вздоха, только что не молились её убийце, мучителю её сестры. Горячие слёзы падали Кромешнику на грудь, a разбитое сердце Эльсы застывало. — Ничего уже не исправить, — Кромешник не завлекал её лживыми мечтами: он не был настолько жесток. — Не видать тебе больше ни сестры, ни отцовского дома, ни Эренделла. Тебе уже не сделаться снова живой. Но Ханс... Он отнял у тебя всё, разбил сердце твоей Анны — неужели ты позволишь ему жить? Мёртвая, Эльса уже не смогла бы так запросто, нечаянно обратить лето в лютую зиму, но стужа, разлитая в воздухе над Эренделлом, откликалась на гнев своей создательницы. Мороз трещал, рычал и щерил зубы. *** Тянулись месяцы, зима не отступала, и люди всё чаще шептали, крестясь, что в Эренделле по-прежнему царит Снежная королева. Их нужно было лишь немного подтолкнуть. И каждую ночь Кромешник плёл кошмары: окутанная густым снежным роем, королева обходила свои владения, заглядывала в окна, и на них расцветали злые ледяные розы. А Эльса видела, как он растрачивал силы и истончался до прозрачности, и напитывала его сладким, головокружительным, невероятным страхом — страхом за него. Кромешник чувствовал себя восхитительно живым, потому что насыщался и потому что Эльса заботилась о нём, как он заботился о ней. В одну из таких ночей он испросил позволения её поцеловать. Ледяной поцелуй пронзил его насквозь, но Кромешник не был каким-нибудь жалким смертным, которого беспокоил бы холод. До сих пор Кромешник словно задыхался знойным, зачумлённым воздухом, а Эльса подарила ему глоток сладкой живительной прохлады. *** Ханс, нечёсаный и небритый, кричал, что засунет эту Снежную королеву в раскалённую печь, и она растает. Но испуганные, замёрзшие, разочарованные люди роптали и не верили ему больше. Люди верили в неё. Королева говорила им, что пришла не одна, а с Повелителем ночных кошмаров, прилетала в чёрном песочном облаке, и в Кромешника верили тоже. Когда Эльса пришла за ним, Ханс попытался отгородиться от неё факелом в трясущейся руке: — Ты превратилась в чудовище! Это ты убила Анну. Эльса поколебалась. — Анна мертва, — согласился Кромешник. Он не отказался бы помочь своей королеве, но это была её личная месть. — Твоей сестры не вернуть, и ты, любовь моя, никогда уже не воскреснешь для новой жизни. Одно тебе осталось... восстановить справедливость. И Эльса пронзила Ханса ледяным ножом. Алые капли запятнали подол голубого платья, словно пламя лизнуло её нежные ноги. Кромешник обнял её, унёс в ледяной дворец. Дрожа, Эльса вцепилась в Кромешника, потребовала утешения, и он ласкал её, пока они не забыли всё на свете, кроме друг друга. Ни в жизни, ни в смерти никто не был ей ближе Кромешника, и ему никто не был ближе и дороже Эльсы. *** Весь Эренделл стал ледяным склепом для её сестры, и Эльса бы этим успокоилась. Но, разумеется, целое королевство, вдруг поверившее в Кромешника, не могло не привлечь внимания Хранителей, — и, разумеется, они с большим подозрением отнесутся к мстительной ведьме, его любовнице: — Духи не слишком отличаются от людей, — предупредил Кромешник Эльсу. — За то, что ты сделала, за то, какая ты есть, — они тоже объявят тебя чудовищем. — Но мы с тобой действительно чудовища. Она смутно, запоздало испугалась, что её слова оскорбительны. Но Кромешник только усмехнулся: — Я такой же, как ты, не правда ли? Мы с тобой — порождения тьмы и холода. И вместе мы сражаемся за то, что нам принадлежит. Скоро Хранители нанесли им визит. Хватило нескольких точных реплик, чтобы Хранители бросились в атаку — на него, конечно, не на Эльсу. Кромешник пропустил несколько ударов, позволил себя потрепать, и Эльса испугалась, но ни на что не могла решиться, она не хотела драться с Хранителями, она... могла ли она соблазниться счастливыми воспоминаниями, мечтами и надеждами — и отвернуться от Кромешника? Он выплюнул пару сломанных зубов: — Так убейте! Убейте чудовище — вы не сделаете зла, не запятнаете своей совести и никого не опечалите! — Это точно, — ухмыльнулся Кролик. Едва ли он думал так на самом деле: он тоже не был человеком, — но чего не скажешь из вредности. Но Эльса обрушилась на Хранителей, как белый ангел мщения, и Кромешник знал: она принадлежала ему. *** Бездушная луна втравила в их противостояние этого несчастного мальчишку Фроста. Кромешник понимал её циничный расчёт: добросердечная, не совсем ещё отчаявшаяся Эльса могла из-за поверхностного сходства усмотреть в нём родственную душу. Кромешник и сам не хотел с ним сражаться. Он предостерегал Фроста, призывал не вмешиваться в чужую битву, — но когда Кромешник пристрелил Сэнди, где-то в Антарктике Фрост ударил Эльсу своим зачарованным снежком. Навязал ей детскую радость, и на минуту Эльса почувствовала себя снова живой. Через тысячи километров до Кромешника донёсся её ужас: вот чего она лишилась навсегда, такой она была когда-то, и во что она превратилась теперь? А потом страх одиночества, такой знакомый и оглушительно-обречённый, привёл Кромешника на дно ущелья, словно в глубокую могилу. У Фроста была красная кровь. — Я не предвидел, что Эльса так поступит с тобой... Я не желал тебе зла. Как ты, я хотел, чтобы в меня верили, чтобы меня приняли... — Кромешник гладил некогда белые волосы. — Ты не должен умирать один, Джек. *** Кромешник вернулся домой, в ледяной дворец, обнесённый высокими оградами и крепкими решётками, и высказал Эльсе всё, что он думал о её поступке. Она только пожала плечами: — Я убила Анну. Я чудовище — не это ли ты старался мне показать, Кромешник? Теперь я тебе не нравлюсь? — она спросила об этом так равнодушно, что он испугался. — А я тебе? Ты любишь меня, Эльса? — Скажи мне, способна зима любить? — Эльса взяла его руку, положила ладонь себе на сердце. Кромешник не был каким-нибудь жалким смертным, которого беспокоило бы тяжёлое обморожение. Больно было лишь чуть-чуть. Но хотелось кричать. — Ты хочешь, чтобы я тебя любила, — её глаза сияли, как звёзды, но в них не было ни теплоты, ни покоя, — а я хочу, чтобы взошло солнце и превратило меня в снежную пену на гребнях скал. Если ты меня покинешь, это ничего. Но я позволю тебе остаться: мне нравятся твои руки. Одна половина её лица была мертвенно белой, вторая — иссиня-чёрной, и платье, сплетённое из тончайших льдинок, тускло блестело, как рыбья чешуя. Эльса накрыла его пальцы своими, и разве Кромешник не вмёрз в её стылое, ожесточившееся сердце? Весь мир принадлежал Снежной королеве и Королю кошмаров, и в холодном, пустынном великолепии ледяных чертогов, в тёмном несчастливом сне им предстояло провести вечность. Кромешник претворил в жизнь все свои планы. Но если бы только Эльса видела его при жизни! Хотел бы Кромешник спасти свою мёртвую королеву, когда было ещё не поздно.