Ледяной пик

Long enough we shared a lie And we stepped away from all that we are Soon enough the veil must fall And they’ll know, they’ll know my name Stream of Passion — Autophobia *** Анна и Эльса много слышали о величественном Эренделл-холле, где вырос папа, и очарованных лесах вокруг него, в которых когда-то жила семья мамы. Но туда было нельзя. Мама с папой переглядывались с грустью и, какой бы тяжёлой ни становилась жизнь изгнанного аристократа, женатого на простолюдинке, они никогда даже не заговаривали о том, чтобы вернуться под крыло к дедушке Рунэрду. — Бойся Ледяного пика, — пугал папа шутливо, потому что даже в самые тяжёлые времена он сохранял присутствие духа. Эльса была уже большой и понимала, что дедушке не понравилась мама, и поэтому папа с ним рассорился. Эльса, впрочем, не понимала, как мама могла кому-нибудь не нравиться. Папа и мама работали, не покладая рук, и, когда они отбывали в очередную деловую поездку, за сёстрами присматривала компаньонка Герда. Маленькая Анна плакала по ночам и звала маму, и Эльса рассказывала ей сказки про живого снеговика Олафа и двух любящих сестёр, принцессу и волшебницу. Эльса тоже скучала, и тревожилась, и занимала себя учёбой. Папа и мама восхищались, привозили ей умные взрослые книжки и поручали пересчитывать длинные столбцы цифр в расчётных книгах. Поначалу папа перепроверял её расчёты, но потом перестал: она не ошибалась. А потом маму и папу поглотило море. Герда поплакала, повздыхала и повезла сестёр в Эренделл-холл. *** Родовое гнездо встретило сестёр холодным пронизывающим ветром. Крутые крыши щетинились тёмно-серой черепицей, глубоко в стенах прятались от северного ветра узкие окна, чахлый терновник тянулся ветвями все в одну сторону, словно выпрашивая милостыню у солнца. Всё равно маленькая Анна пришла в восторг от каменной громады с башнями и шпилями: настоящий королевский дворец! Пожалуй, росписи на стенах и бессчётные полотнища с позолоченными гербами заиграют красками, если стряхнуть с них пыль и изгнать вездесущие тени. Дедушка Рунэрд встретил внучек равнодушно и только приказал не доставлять ему хлопот. Он ходил, тяжело опираясь на трость, потому что когда-то сорвался с утёса в лесу, сломал ногу, и она срослась неправильно. Эльса могла часами сидеть за книжкой и не издавать ни звука, а вот Анна каталась по перилам и с грохотом опрокидывала старые доспехи, стоявшие у подножья лестницы. Дедушка назначил Эльсу ответственной за поведение сестры и, когда Анна шумела, бил Эльсу тростью. Если Анна плакала, она ревела в голос. Эльса научилась плакать беззвучно и только когда ночной мрак укрывал её полой длинной мантии. Анна не должна была узнать. Эльса отлёживалась и после метели бежала с Анной играть в снежки и лепить Олафа. Заразительно смеялся блестящий сахарный снег, синеглазый мороз щипал Эльсу за нос, и она, наконец, смеялась тоже. *** Анна говорила, что Эльса растёт настоящей принцессой, ей пора съездить на бал, встретить своего прекрасного принца и выйти замуж. Эльса улыбалась и отвечала, что предпочла бы стать полноправной королевой, самой себе хозяйкой. Дедушка Рунэрд почти перестал её обижать. Теперь он садил Эльсу к себе на колени, совсем как папа, гладил и целовал, щекоча жёсткой бородой. — Что ж ты так неласкова с дедушкой, Эльса, — гудел он, и она старалась его не бояться. Она всегда была хорошей девочкой, воспитанной, опрятной и ласковой, и, может быть, дедушка полюбит её в конце концов. Потом она умоляла его перестать. Но дедушка рычал, чтобы она не смела ему перечить, она — его собственность, она ведьма, она околдовала его, как её дрянная распутная мать околдовала его сына, и только для этого она и годилась. *** Багровые листья капали в реку, у берегов уже схваченную ранним морозом. Эльса ступила на лёд. В холодных глубинах пела сирена, звала к себе: там её место, уготованное судьбой, вода преобразит её, и Эльса снова станет целой и чистой, как сердце айсберга. Она улыбнулась, сделала ещё шаг, и по льду зазмеились трещины. — О, ты обретёшь покой... и тебе больше не будет больно... — потянулся за ней липкий, тягучий голос. — Но как же твоя сестра? Эльса застыла. Деревья дрожали на ветру, их тени корчились вокруг высокого человека в чёрном. Его нос был похож на клюв какой-то древней хищной птицы, и в глазах плясало жёлтое пламя. — Ты оставишь её в стенах Эренделл-холла? — продолжал призрак. — Оставишь Анну дедушке? Холод пробрал Эльсу до костей. Она зажала уши, закрываясь от сирены, сгорбилась и поплелась домой. *** Дедушка часто требовал её к себе. Слуги слышали из его спальни стоны и шум, замечали, как Эльса хромала потом, и презирали: они-то были порядочными людьми. Герда соскабливала с её кожи запёкшуюся кровь и причитала: ах, она не думала, что Рунэрд способен на такое, ах, не могла же она пойти по миру с двумя детьми на руках. Сирена тоже требовала Эльсу к себе: нельзя отвергнуть дар, отречься от своей судьбы, у неё только одна дорога. Чёрный призрак ярился: если бы не дедушка, папе не пришлось бы бежать из собственного дома, они с мамой не жили бы впроголодь и не отправились бы в своё последнее путешествие. А теперь дедушка поносил маму, терзал Эльсу, и Анна росла, превращалась из неловкого подростка в привлекательную молодую женщину. Призрак насылал чёрные грёзы, в которых дедушка медленно обращался в лёд и раскалывался на куски, потому что Эльса его заколдовала. *** Эльса стала странной. Она почти не разговаривала с Анной, едва выходила из своей комнаты и затравленно косилась по сторонам, как будто случилось что-то ужасное, но что могло произойти с ней в собственном доме? Им просто нужно снова быть вместе, снова играть и радоваться солнечному зимнему дню. Анна стучалась, звала лепить снеговика, но Эльса молчала. А когда Анна специально встала пораньше и подкараулила её после завтрака, Эльса осадила: — Довольно жаловаться, Анна. Поиграй с Джеком: он тоже всё зовёт играть в снежки. — Какой Джек?.. — Вон он, бегает босой по двору, — Эльса указала за окно. — Он такой белый, чистый, озорной. Он чуть младше, чем ты. Вы подружитесь. — Эльса, о чём ты? Нет там никого. Да кто бы стал бегать по снегу босяком? — Анна нервно хихикнула. — Ну, я как-то раз выскочила, но только чуть-чуть, я сразу назад побежала: снег холодный!.. То есть, конечно, холодный, а какой же ещё? — И правда, — Эльса нахмурилась, — Джек утопился в пруду тридцать лет назад. Он расстраивается, что ты его не видишь. Значит, Эльса и теперь, как в детстве, придумывала волшебные истории, но они тоже стали... странными. Анна поёжилась. А Эльса смотрела на растрёпанный воротник её ночной сорочки. Сама Эльса теперь носила чёрные платья, когда-то принадлежавшие прабабушке, наглухо застёгнутые, и, наверное, неряшливая Анна была ей неприятна. Подтверждая её догадки, Эльса проскользнула в свою комнату и захлопнула перед Анной дверь. *** Сирена кричала. Сирена вкладывала в её голову мысли: на что ей Адам Смит и дедушкин гроссбух, не для этого она родилась. Именно чтобы её не слушать, Эльса читала и совала нос в бумаги дедушки, когда он засыпал. Семье Эльсы принадлежали лавка и лесопилка. Из-за больной ноги дедушка не покидал Эренделл-холла, так что лавкой заправлял здоровяк Окен, а льстивый господин Варавский ездил в город продавать лес. Цифры в отчётах Варавского не сходились, и Эльса видела: он присваивал почти две трети прибыли. Семье Эльсы принадлежали высокогорные озёра и река, и Эренделл-холл прозвали Ледяным пиком за то, что не одно столетие он обеспечивал льдом весь ближайший город. Но ещё в молодости дедушка извёл многовековую традицию под корень, потому что... как шепнула Герде кухарка, усмотрел в этом колдовство. Это же надо было додуматься. Кухарка шептала, что много лет назад дедушка сгноил какого-то местного колдуна. Заковал его в цепи в подвале, морил голодом и твердил, что жизнь колдуна принадлежит ему. Пока дедушка спал, колдун перегрыз себе вены. Худой призрак, с ног до головы завёрнутый в чёрную мантию, говорил, что иногда духи, живые или мёртвые, не могут обрести покой: скованные страхом, одержимые любовью или жаждой мщения, они врастают в старые дома. Призрак сетовал, как тоскливо ему столько лет бродить во мраке и холоде, и ему ли не знать, каково быть отверженным, каково страдать без вины! Он говорил, что Эльса не обязана быть одна. Она пыталась рассказывать себе сказки, которые в детстве придумывала для Анны, даже записывала их в старую тетрадь. Но сказки испортились, как сама Эльса, и превратились в мрачный роман, и Эльса понимала, чем всё закончится. *** Анна немножко завидовала Эльсе: хотела бы она тоже разговаривать с призраками. Анна обращалась к портретам, но они молчали в ответ, и некому было поиграть с ней, обнять или покатать на спине, как папа в детстве. Папа и мама погибли, и даже Эльсе Анна была больше не нужна. Но теперь дедушка Рунэрд садил её к себе на колени, совсем как папа, гладил и целовал, щекоча жёсткой бородой. — Что ж ты так неласкова с дедушкой, Анна, — прогудел он. Раздался пронзительный звон. Анна оглянулась: Эльса застыла в дверях и смотрела на них с дедушкой, на его руку у Анны на коленке, словно увидела привидение. У ног Эльсы лежали осколки какой-то посуды: вот почему Эльса так испугалась. — Что ты наделала, Эльса? — одёрнул дедушка. — Сейчас же убери. Ты плохая девочка и будешь наказана. — Она же нечаянно! — запротестовала Анна. — Эльса, давай я тебе помогу! — но дедушка не выпустил её из рук. Эльса очнулась, опустила глаза. — Не нужно, Анна. Я всё сделаю сама. Я плохая девочка. Она опустилась на колени и стала собирать осколки. Они изрезали ей пальцы, и скоро руки Эльсы были все в крови. *** Дедушка часто давал ей поручения, как служанке, и, когда тем же вечером Эльса пришла на кухню, презрительные взгляды привычно скользнули по ней, не задерживаясь. По научению чёрного призрака Эльса подмешала кое-что дедушке в вино. А когда он проснулся, крепко привязанный к своей кровати, Эльса шепнула ему: она становится главой семьи, так что Ледяной пик, и земли вокруг, и всё в доме переходит в её собственность. Верёвки, и нож для мяса, и даже дедушкина трость. Всю ночь до рассвета дедушка бился под ней и стонал сквозь кляп. Никто не смел без позволения войти в его спальню, и никого не удивлял доносившийся оттуда смутный шум. Никто, кроме Эльсы, не слышал, как хохотал чёрный призрак. Она сама лишь сдержанно улыбалась, как истинная леди. *** После похорон Эльса велела снять в кабинете дедушки бархатные портьеры и сшить из них платье по последней моде. — Как этот мшистый зелёный... оттеняет твои медные волосы... — Эльса, как зачарованная, не сводила с Анны глаз, пока та радостно крутилась перед зеркалом. — Ты прекрасна, Анна. — А ты ещё больше! В смысле, не больше, не толще, а, ну!.. Ты ещё красивее. Теперь ты наймёшь нам учителя танцев, мы научимся и будем каждый день ездить на балы... и у нас дома будут приёмы с музыкой и танцами, и мы встретим своего единственного, в смысле, своих единственных, по одному для тебя и для меня!.. — Я никого не впущу в свой дом, и мы не покинем своей земли. — Подожди, что?.. — Анна растерялась: не могла же Эльса вот так взять и разбить её мечты. — Но зачем тогда бальное платье, если на бал всё равно нельзя? Рассерженная, она приблизилась к Эльсе вплотную. Та попятилась в испуге, но Анна схватила её за плечи, требовательно уставилась ей в лицо, так близко, что почувствовала её дыхание на своей щеке. — Эльса? Да чего ты так боишься?! Синие глаза Эльсы затянуло что-то тёмное, жадное, и сестра припала ко рту Анны холодными настойчивыми губами. Анна отшатнулась: — Эльса, ты что... украла мой первый поцелуй? — она совершенно растерялась. Эльса тоже отшатнулась. Вылетела из комнаты, а когда Анна бросилась следом, захлопнула перед ней дверь. *** Чёрный призрак не давал Эльсе покоя ни днём, ни ночью, гонялся за ней тенью, сидел третьим за их с Анной семейным столом. Скрывай, не чувствуй. Эльса носила перчатки и держала Анну на расстоянии: Анна не должна узнать. Анна всё равно ходила за ней хвостом, стала тоже вникать в бухгалтерские книги и планы по обустройству семейных дел. Напрашивалась с ней в лавку и на лесопилку, так что Эльса велела перешить для неё мохнатую бабушкину шубу, а себе оставила только лёгкий плащ. — Эльса, да ты вся синяя! — возмущалась Анна, когда они ехали домой через заснеженные перевалы. — Это ничего, — Эльса улыбнулась. — Холод мне по душе. Он впивался тысячами иголок, как Эльса заслуживала, а потом приходило блаженное онемение, и она переставала чувствовать жадный жар при взгляде на сестру. Эльса уволила Варавского и сама продавала лес. Она приезжала на городские стройки, доказывала их владельцам, что у неё доски лучше, чем у конкурентов, и мигом пересчитывала в уме длинные колонки цифр. Горожане судачили о ней, благородные леди демонстративно отворачивались, когда она проходила мимо, и она усмехалась: они и вообразить не могли истинной глубины её падения. А раз так, Эльса не знала ни правил, ни запретов. Ледяной пик стал её царством, и больше она никому не подчинится. Пение сирены глохло до смутного звона в ушах, и когда метель бушевала за каменными стенами дома, изолируя его обитателей от остального мира, Эльса наконец чувствовала себя в безопасности. *** Эльса не хотела открывать двери своего дома даже перед путником, заблудившимся в метель, но уж такого Анна не могла допустить. Даже стряхивая снег с походного плаща, Ханс выглядел как настоящий сказочный принц. Пожалуй, это Анна его спасла, не дала ему замёрзнуть, — зато он спасёт её от тоски и одиночества! С Хансом приехал слуга по имени Кристофф, высокий, широкоплечий и кареглазый. Ханс странно посмотрел на Анну, когда она поздоровалась и заговорила и со слугой тоже, но Анна быстро об этом забыла: оказалось, покойные родители Кристоффа жили в этих краях и занимались заготовкой льда, и он хорошо в этом разбирался. У Эльсы загорелись глаза. Анна решила обо всём позаботиться и доказать, что она тоже может приносить пользу. Кристофф останется с ними вместе с Хансом и поможет возродить семейное дело, Ханс станет другом и защитником и для Эльсы тоже, и ей не придётся ездить по стройкам и носить в кармане револьвер. Ханс был таким красивым, он любил сандвичи, совсем как Анна, и сразу предложил ей выйти за него замуж. — Нет, — отрезала Эльса. — Подожди, что?.. Эльса покосилась на Ханса и попросила почти вежливо: — Анна, могу я с тобой поговорить? Наедине, пожалуйста? Злые слова вскипели у Анны на языке: как ей надоели все эти тайны, запретные темы и запертые двери, да пусть Эльса всё скажет и ей, и Хансу, и Кристоффу!.. — Конечно, Анна, — вмешался Ханс, — я всё понимаю: вам с сестрой нужно поговорить о семейных делах. С моей стороны было бы невежливо вас подслушивать. Анна растаяла и нежно ему улыбнулась: он был таким чутким, несмотря даже на враждебность Эльсы. — Извините нас, — прошипела та, больно вцепилась в локоть Анны и потащила её в свой кабинет. *** — Эльса, мы же не перестанем быть сёстрами, если я выйду замуж! Мы не расстанемся: Ханс будет жить здесь... — Ноги его не будет в моём доме. — Так я уеду с ним! — выпалила Анна. Ханса ведь уже не было рядом, чтобы смягчить её темперамент. На секунду она пожалела о своих словах, потому что Эльса дёрнулась, будто её ударили. Испуганно оглянулась, словно слышала что-то, чего не слышала Анна, а потом её лицо окаменело: — Нет, Анна. Ты останешься здесь, в безопасности. Ты не выйдешь замуж за мужчину, которого ты только что увидела. — Нет, выйду! Это настоящая любовь! — Да что ты знаешь о любви, Анна? — Уж больше, чем ты! Ты только и знаешь, что двери закрывать! — Я только и знаю... — повторила Эльса. — Я столько ради тебя вытерпела! Любить значит ставить нужды другого выше своих собственных. Приносить немыслимые жертвы, совершать грандиозные преступления. Любовь выжигает, калечит и выворачивает наизнанку. Любовь чудовищна, и она делает нас чудовищами. — Что ты такое вытерпела?.. Эльса, о чём ты? Эльса неприятно расхмыкалась. И рассказала. Всё. Поглощённая своими страшными воспоминаниями, она не сразу заметила, что Анна плачет, а заметив, всполошилась: — Бедная ты моя, прости меня, прости, я тебя обидела, Анна, я только хочу тебя защитить... Видишь, я всё это вытерпела ради тебя, я отвергаю сирену ради тебя! Ты мне больше, чем сестра, у меня ничего нет, кроме тебя... и ничего больше не нужно! Анна порывисто обняла свою несчастную сестру. Со сдавленным стоном Эльса прильнула к ней и опять смяла её губы своими, ледяными, голодными. Зажмурившись, Анна поддалась. Эльса опомнилась и попыталась отстраниться: — Нет, мне нельзя тебя трогать! Я не могу себя контролировать, я нечиста, я проклята! Она то ли командовала, то ли умоляла, а сама тянулась к Анне, как умирающий от жажды за глотком воды, и её синие глаза неприятно помутнели, как в тот раз. В груди похолодело, но Анна решительно удержала сестру: — Всё хорошо, Эльса... делай, что хочешь, ты не сделаешь мне ничего плохого. Всё будет хорошо. — Ты плачешь, — возразила та слабым голосом, а её руки жадно огладили спину Анны, стиснули её ягодицы. — Это... это потому что, ну... мне так тебя жалко, Эльса, бедная ты моя, я ничего не знала... — Анна неловко, дрожащей рукой погладила её по голове, Анна ведь хотела к ней прикоснуться, правда? Анна так долго чувствовала себя ненужной и нелюбимой, а Эльса, оказывается, только ей и жила. Анна хотела, как в детстве, держаться за руки и обниматься, и чтобы Эльса целовала её в лоб перед сном. А Эльса, освободившись от своего траурно-чёрного платья, тёрлась о сестру обнажённым телом и исступлённо стонала, оставляла следы зубов на внутренней стороне бедра. Лизала и лазила пальцами, и Анна извивалась в удушливом жару, а значит, она тоже этого хотела? — Ты моя, ты принадлежишь мне, только мне, — твердила Эльса, задыхаясь. Анне нельзя было испытывать к сестре отвращение, как Эльса и боялась. Эльса столько вытерпела ради Анны, и Анна должна была принести ответную жертву. Анна грела Эльсу собой и плакала беззвучно. А потом дверь распахнулась. Ханс окинул сестёр взглядом, подобрал с пола платье Эльсы и выцепил из кармана револьвер. Нагло усмехнулся: — Говорят: бойся ледяного пика! Но ты ещё чудовищнее, чем все думают, Эльса. *** Когда сёстры предались любви, Эльсе казалось, что ледники испарились, Анна плакала от счастья, и сирена умолкла совсем, — а теперь она выла, как не выла уже давно, как по вечерам в спальне дедушки. Эльса едва слышала, что там говорил раздувшийся от самодовольства Ханс. Но Ханс говорил много, с наслаждением. Он давно слышал, что лорд Рунэрд погиб при странных обстоятельствах, и господин Варавский на каждом углу жаловался, что был несправедливо уволен, и все говорили, что леди Эльса ведёт себя неподобающим образом, — но даже Ханс не думал, что она соблазнила собственного деда, а потом убила его, чтобы развратничать с сестрой! Ханс говорил, что Эльсу исправят — карцером, вращательной машиной и ледяным душем. Анна разрыдалась. Ханс говорил, что лесопилка и лавка приносят хорошие деньги, и ледозаготовку, действительно, пора возобновить. Дом, конечно, стар, но крепок и просторен. И сёстры не дурны собой: пусть одна из них выйдет за Ханса, все их капиталы перейдут в его собственность, пусть они обе будут ему покорны, и тогда он защитит их от разоблачения. — Но Вы сказали, что освободите... — вмешался Кристофф. Он обернулся к Анне и покаялся: — Я не слуга ему. Он нанял меня проводником, чтобы я привёл его сюда в самую метель, чтобы его обязательно впустили и пригрели... Он обещал освободить Вас, спасти от злой родни. — Твоё слово против моего, Кристиан. Или, может быть, Эльса тебя поддержит? Может быть, ты сама сдашься в сумасшедший дом, Эльса? — Эльса, нет! Ты стольким ради меня пожертвовала, и я тоже должна... я тоже должна быть полезной. Я выйду за него замуж. Кристофф с ненавистью посмотрел сначала на Ханса, потом на Эльсу: в конце концов, это она во всём виновата, потому что не слушается зова. *** Как служанку, Ханс послал её на кухню за вином. Метель за окнами всё крутила свою прялку, покрывала равнину вокруг дома сыпучей и мягкой известкой, ветер свистел над пустыми полями, плакала ночная птица. Чёрный призрак вился вокруг Эльсы тенями и дробящимися шёпотами: — Больше всего на свете твоя сестра боится тебя потерять. Да она умерла бы, лишь бы тебя спасти. Ты выдашь её замуж за этого мерзавца, чтобы покрыть свои преступления, — и она слова против не скажет! Ханс будет мучить её, как мучил бы Рунэрд, и ты ничего, ничего не сможешь сделать... но ты представила себе, как она разделит ложе с Хансом, — и тебя захлестнула похоть! Тебя больше волнует, что Анна не будет твоей, не так ли? Призрак искажал все добрые и чистые чувства, а всё уродливое и отвратительное преувеличивал и делал еще безобразнее. Его это страшно забавляло. — Это всё ты... Ты как моя тень, ты был со мной всегда... всегда, когда я творила зло. Это ты совратил мою сестру! — На что мне твоя сестра? — он скривился, оскорблённый. — О нет. Если убийство ты совершила с моей помощью... то этот случай — исключительно на твоей совести. Это тебе важно безраздельно обладать своей сестрой. Ты принудила её сегодня — и, дай тебе волю, ты сделаешь это снова. Анна не хочет, но не воспротивится: она слишком нуждается в тебе, — и ты этим пользуешься. Впрочем... за неё ты приняла такие муки... так пусть и Анна хлебнёт горя! — Довольно! — Эльса схватила что под руку подвернулось, и полетела старая дедушкина трость призраку в лицо, в его выпуклую переносицу. Раздался пронзительный звон. Эльса увидела перед собой разбитое зеркало, и только её худая фигура в чёрном платье отражалась в скалящихся осколках. *** — Отметим нашу удачную сделку, — Ханс ухмыльнулся. — Эльса, ты пьёшь со мной. Ханс был уверен, что она откажется, и ей придётся признаться, что вино отравлено. — Твоё здоровье, Ханс, — сказала Эльса, словно произнесла над ним проклятье, и опустошила свой бокал. Анна сверлила Ханса взглядом покрасневших, но сухих глаз. — Твоё здоровье, Эльса, — он улыбался: что может быть приятнее, чем бессильная ярость поверженного врага? Ханс выпил ещё два бокала. Но вместо приятного тепла всё чувствовал неотвязный холод Эренделл-холла: казалось, он уже пробрался в самое сердце и мешал ему биться, мешал дышать. В ужасе Ханс подскочил. Пошатнулся, рухнул на пол. Револьвер выпал из ослабевшей руки. Анна слетела со своего места, пнула револьвер куда-то в угол, с перекошенным от ярости лицом наступила Хансу на пальцы. Он чувствовал только холод. — Ты тоже... пила вино... — прохрипел Ханс. Эльса тяжело лежала в своём кресле. Она тоже дышала с трудом, и губы у неё посинели. Проклятая ведьма чуть усмехнулась: — Без меня... не стал бы... пить. — Ты умрёшь, — Ханс ничего не понимал. — Да. — Нет! — Анна бросилась к сестре, сжала в объятьях безвольное тело. — Эльса, нет, ты же совсем немного выпила, у тебя же есть противоядие, Эльса?! — Прости... Люблю тебя... Ан-на... — Эльса!! *** Её похоронили на заброшенном кладбище за лесом, где чёрное ночное небо обнимало холодные белые скалы. Больше Эльса не покинет своей земли. Анна тоже не могла её покинуть. Она вышла замуж за Кристоффа и тем самым отрезала себе путь в высший свет. Анна не жалела. Их дружная семья привечала путников, фермеров и оленеводов, и Эренделл-холл наполнялся смехом, песнями и тёплым запахом свежей выпечки. По проектам сестры и с помощью мужа Анна наладила заготовку льда. Веснушчатый Олаф и рыжая маленькая Эльса росли пухленькими, потому что ели столько сладостей. Иногда Анне снилась сестра-покойница: она играла в снежки с босоногим Джеком или кружилась в вальсе с высоким бледным мужчиной в чёрном. Анна закончила её роман. Правда, Эльса планировала трагический финал, а Анна написала, что настрадавшиеся сёстры воссоединились, вернули своё королевство и стали править им вместе. И жили долго и счастливо.