Can I fight this pain inside or forever hide Have I lost my mind I'm falling All this time I didn't see What you did to me Couldn't break me free You're holding Oh dear world can you see me now There's no more air left here to breathe I don't know what to believe Won't you hear me screaming out I feel so lost and numb inside Will I ever rise again? Apocalyptica — Rise Again (feat. Simone Simons)
— Ты вышла замуж за парня, которого только что встретила? И он туда же. — Но это настоящая любовь! Мы же понимаем друг друга... с полусэндвича! — Анна хихикнула. — Вот я так сказала, на нашем первом балу, а Ханс запомнил: он такой внимательный! И мы просто так похожи... вот у него двенадцать старших братьев, и они, ой, они так плохо с ним обращались! А Эльса — она, конечно, хорошая, но такая отстранённая... и она была против нашего брака, ну, в общем-то даже я думала, что всё слишком хорошо, чтобы быть правдой, и Ханс согласился, что я всё время болтаю глупости и никто меня такую не полюбит, кроме него... Но надо же верить в чудеса! И у нас правда всё замечательно! Вот и сегодня она наделала глупостей и чуть не попала в беду. Ладно бы только заблудилась в горах: Кристофф поймал её, как раз когда она чуть не ступила на ноздреватый, словно засахаренный снег. Ворчливо объяснил, что так природа расставляет ловушки: под таким снегом прячется горячий ключ, Анна провалилась бы и промокла, замёрзла бы, потому что до города ещё... сколько Кристофф сказал? В общем, не зря Ханс давал понять, что она дура. — Он вот так с тобой разговаривает? — удивился Кристофф. — Ладно бы ещё чавкал или ковырялся в носу... — Говори за себя! — возмутилась Анна. — Он же принц, он хорошо воспитан... у него идеальный вкус, даже более взыскательный, чем у Эльсы! Она носит шарфик, который я ей связала, а Ханс сказал, что там нитка торчит, и снеговики совершенно детские... и посмеялся, что Эльса сама холодная, как снеговик, и я даже попросила её выкинуть шарфик, но Эльса так удивилась, она сказала, что ей нравится... Ханс говорил, что Эльса врёт. Ну, он просто не видел, как Эльса сдержанно, но так тепло улыбнулась, принимая подарок, похвалила Анну и даже сняла перчатку, чтобы погладить шерстяных снеговиков. Анна пообещала связать ей рукавички. Но не успела. А шарфик спутался, смёрзся мёртвым узлом, и Ханс махнул рукой: «Пусть твой уродец тут и останется». — То посмеялся, то разругал твою работу... Не похоже это на любовь, — покачал головой Кристофф. — Что ты сказал? Ханс никогда не ругается! Он не повышает голоса, он всегда говорит очень спокойно, что бы я ни вытворяла... Он просто хочет, чтобы я стала лучше! — То есть он не любит тебя такой, как есть. — Нашёлся эксперт по любви! Да что бы ты понимал... Ханс только здесь обрёл свой дом, и видеть меня — его единственная радость. Он так расстраивается, когда я провожу время с Эльсой... то есть проводила, и мы же совсем немножко, мы только пили вместе чай. И вот, Ханс был сам не свой, а я даже не поняла, в чём дело, он просто молчал, вздыхал, говорил, что я его не люблю... я только через три дня его разговорила, но он прав: я дура, я должна была сама догадаться! — Он ничего тебе не объяснил и обозвал дурой, — это был даже не вопрос. — Он меня очень любит! — воскликнула Анна. — Ханс просто разозлился, потому что я его расстроила. Сегодня он тоже будет недоволен, и глупая Анна совсем об этом не подумала, когда уходила. Она вообще ни о чём не думала. Просто всю эту бесконечную зиму, необычно суровую даже для Эренделла, родной дворец её как будто душил, и под утро ей опять снились разрытые могилы, — но в конце марта наконец-то выдался тёплый денёк, потянуло весной, и Анна улизнула в горы, словно по следам Эльсы. Мечтала, что встретит её здесь, и прошлые месяцы окажутся просто дурным сном. Не встретила, конечно. И Ханс что-нибудь скажет... Но Анна не позволит этому Кристоффу клеветать на её любимого мужа. — Вот пусть даже он не любит Эльсу, но когда она... ну, когда она ушла, Ханс тогда организовывал поиски и сам их возглавил! Говорил, что обязан её найти, он с утра до ночи тут мёрз и мог заблудиться, но Ханс так хотел вернуть мне сестру, — он с ней не ладил, но старался и рисковал ради меня! А я на него накричала, когда... Ну, когда поиски закончились, как будто это он виноват... — в ответ на это Ханс действительно назвал её неблагодарной истеричкой, но ведь он был прав, а этому Кристоффу не понять. — В общем, Ханс не виноват, и он так старался ради меня! Подожди, а что мы здесь?.. Она заметила, что сани давно остановились в долине, среди покрытых мхом камней. — Я же хотел заранее объяснить... — Кристофф виновато взъерошил волосы на затылке. — Анна, я хочу познакомить тебя со своей семьёй: я думаю, они могут тебе кое-чем помочь. Завозился Олаф: похоже, Кристофф ему нравился. Вообще-то он начинал что-то рассказывать, говорил почему-то о родителях Анны, вроде как он обрёл семью благодаря им, но потом Анна упомянула о своём браке, разговор съехал с темы, и зачем они забрались в эту необитаемую глушь? Камни зашевелились. Развернулись и оказались миниатюрными серыми человечками в одежде из мха. — Познакомься, Анна: это моя семья, каменные тролли. Привет, ребята, — неловко начал Кристофф. — Познакомьтесь... — Принцесса Анна! Всеведущие они, что ли? А чего ещё ждать от живых камней. — Королева, — поправил Кристофф. Вообще-то да. Анна никак не могла привыкнуть, потому что это звучало неправильно. Королевой была Эльса. Тролль растерялся: — А как же Ваша сестра? Не всеведущие, значит. Анна шевельнула губами, но врать она никогда не умела, а правдой это быть не могло. — Королева Эльса погибла, — сказал Кристофф. — Считается, что в ноябре она ушла гулять в горы, заблудилась и замёрзла насмерть. — Эльса не могла замёрзнуть, — тролли смотрели на Анну. На её правую косу, ту, что с белой прядью. Кристофф странно на неё поглядывал ещё в пути. Что-то было не так. — Вы нас знаете?.. Или знаете Эльсу? В мыслях голос Ханса поправил её: прошедшее время, Анна, что ты как крестьянка безграмотная. — Позовите Пебби, — распорядился тролль. — Пусть снимет своё заклятье. *** Всю обратную дорогу Анна упоенно болтала: — Эльса вызывала снегопад в бальном зале... Мы убегали туда ночью, она вызывала снег, а потом мы лепили снеговиков, нашего снеговика звали Олаф! А, так вот почему я так назвала... — Анна смутилась: об этом говорить всё же было неприлично. — Так вот, мы катались и играли в снежки — даже летом! — В любое время года вам хватало снега и льда, — улыбнулся Кристофф. Пока они ехали по ровной дороге, он не сводил с Анны глаз, как будто ловил каждое слово, прямо как Эльса, когда сёстрам случалось поговорить. Он, впрочем, всё настороженно хмурился. — Это был наш большой-большой секрет! То есть, конечно, мама и папа всё знали, они тоже любили её волшебство, но мы часто играли только вместе, без взрослых, — счастливые, волшебные детские воспоминания затмили действительность, и она снова чувствовала себя беззаботной пятилетней девочкой, прыгающей с сугроба на сугроб: — Мама хотела, чтобы я тепло одевалась, ну, я не помню, чтобы я мёрзла, но наверное: у меня-то нет никакой магии, я самая обыкновенная, а вот Эльса — Эльса хвастала, что холод её не беспокоил!.. Анна осеклась: её прохватило порывом ледяного ветра. Что-то было не так. В ноябре Эльса ушла гулять, как она нередко делала, в снегопад и ветер, а через час-другой они обернулись страшной метелью. На другой день метель утихла, и Ханс бросился на поиски. Несколько дней искал, не успокоился, пока не нашёл и не привёз домой тело — обезображенное, но узнаваемое. С уродливым шарфиком. Анна тогда взбесилась, идиотка, как будто это Ханс виноват... Как будто это случилось, потому что Эльса была против их брака и вообще ему не нравилась. Как будто он обязан был найти её живой. Или ничего не найти: это значило бы, что на самом деле Эльса жива, она просто ушла, по какой-то своей причине, закрывалась же она почему-то... Эльса закрывалась, потому что боялась ранить Анну своим волшебством. Эльса не мёрзла. — Анна... — начал Кристофф, печальный и обеспокоенный, и она перебила его самым невоспитанным образом: — А ещё Эльса... вот у нас в детстве была одна вредная учительница, она вечно придиралась, что я пишу как курица лапой, — а Эльса потихоньку замораживала её чернильницу! А ещё... Больше Анна не дала Кристоффу и слова вставить. Она вспомнила столько всего прекрасного и по-настоящему чудесного, вот об этом и нужно думать. Всё хорошо. Она просто немного замёрзла. Скоро она доберётся домой, завернётся в плед и устроится у камина с чашкой горячего шоколада, и ей перестанет мерещиться, что в сердце застрял осколок льда. *** Анна отпустила Кристоффа ещё на въезде в город: как отреагировал бы Ханс, увидев её с посторонним мужчиной? Она встретила мужа на главной площади, где он в сопровождении пары гвардейцев отдавал распоряжения на городском рынке. — Анна, где ты была? Я чуть с ума не сошёл, — Ханс бросился ей навстречу. — Тебе нельзя уходить одной бог знает куда! Ведь ты опять заблудилась, не так ли? И опять эти косы, — он пренебрежительно покачал головой. — Я думал, что женился на принцессе, а ты словно простолюдинка. И правда, пока она гуляла, её сложная королевская причёска развалилась, и Анна наскоро заплела привычные косички, от которых голова не болела так, как от тугого пучка. А потом... слишком много было треволнений, и Анна как-то не вспомнила о привычных упрёках мужа. Сейчас они вдруг показались ей такими несправедливыми, такими мелочными... даже жестокими, и сколько она слышала их каждый день... Что-то было не так. Анна, очевидно, здорово замёрзла, потому что в груди опять захолодило. А Эльса не мёрзла. Эльса верила, что у Ханса дурное на уме, и Кристофф всякое говорил... Почему Ханс обижал Анну? Обижал с тех пор, как... С тех пор, как... С тех... пор... Ханс протянул к ней руки — и Анна ударила его по лицу. Не ожидавший подвоха, он шлёпнулся на задницу и хлопал глазами, как идиот, пока кровь из разбитого носа пятнала его белоснежное пальто. Свита Ханса наблюдала за семейной сценой с самого начала. Простые люди, спешившие через площадь, позабыли все свои дела, когда Анна разбила нос своему консорту. «Королева», — шептали они, ошарашенные скандальной сценой, и Эльса, наверное, будет недовольна... Эльса умерла пять месяцев назад. — Я была у троллей! — объявила Анна. — Они вернули мне память. Они стёрли мне память в детстве, а теперь я всё вспомнила: Эльса была волшебницей! Она умела вызывать снег и лёд. Она не мёрзла. Это ты говоришь, что она замёрзла насмерть! Ханс осторожно поднялся, вынул из кармана белый платок и зажал нос. — Анна, успокойся, — он сделал какое-то движение, как будто подал кому-то знак, но ей было всё равно. — Ты убил Эльсу, — отчеканила она. — Анна, ты хорошо себя чувствуешь? И ей выкрутили руки. — Прошу вас, будьте осторожны! — почти взмолился Ханс. Принц-консорт, конечно, не обязан умолять своих же гвардейцев, но сейчас он был просто человеком: — Не упустите её! Это моя жена, будущая мать моего наследника! — Что вы делаете? Отпустите меня! — но, как она ни брыкалась, ей было не пересилить двух дюжих мужчин. — Анна, милая... — у Ханса дрожал голос. — Ты не в себе. Ты этого не понимаешь, но ты не в себе. Прошу тебя, не волнуйся. Это для твоего же блага, чтобы ты не навредила сама себе... — Он убийца! Он убил Эльсу! — взвизгнула Анна. — Почему вы его слушаете?! Поглазеть на королевскую семейную сцену собрался, казалось, весь Эренделл. Никто не вмешался. *** В комнате, запертой снаружи, жарко горел камин, и Анна должна была давно уже отогреться, но в груди свербел неотступный холод. Поделом. С чего она так взбеленилась, как она могла обвинить Ханса в немыслимом преступлении, — Ханса, который всегда её любил? Ну, Ханс не в первый раз давал понять, что она дура и у неё с головой не всё в порядке. Он был её принцем, её настоящей любовью, которую Анна так яростно отстаивала, защищала от равнодушной Эльсы... Как же Анна ошибалась! Эльса закрывала двери не потому, что ей было всё равно. Как раз наоборот: она так сильно любила Анну, что жертвовала своей свободой и волшебным даром, только бы ей не навредить... Как же Эльсе было одиноко и страшно! Эльса просто боялась. Даже когда она уступила, позволила Анне выйти замуж, она сделала Ханса бесправным консортом, и, когда он снова и снова просил дать ему власти, Эльса стояла насмерть. Она говорила, что у Ханса дурное на уме, вот только её главным аргументом было то, что Анна (и тем более сама Эльса) ничего о нём не знала, — Эльса будто сама признавала, что её подозрения безосновательны! А теперь и Анна ополчилась на мужа, возвела на него напраслину... словно в неё вселилась Эльса! Почему Анна так распсиховалась?! Просто такой странный выдался день. Всё как-то иначе стало выглядеть, когда к ней вернулись воспоминания: сколько от неё, оказывается, скрывали прежде, сколько всего она не знала или не хотела знать. Вот и в муже ей иногда виделось что-то такое... Иногда он тайком кидал на Эльсу взгляды, как будто полные лютой ненависти. Иногда улыбался Анне как-то нехорошо, как будто смеялся над ней... особенно когда она плакала: в их первую ночь, и когда он вернулся после поисков Эльсы, и в ответ на всякие его замечания: что Анна слишком много ест, и бегает вприпрыжку, и косы ещё... Ханс раскритиковал её причёску, и поэтому Анна обвинила его в цареубийстве?! Анна уже просто не отличала правды от лжи, и, наверное, ей и правда привиделись все эти тролли. Если Эльса не мёрзла, зачем она носила дурацкий шарфик со снеговиками? Даже в тот день... Не надо обо всём этом думать, не нужно жить прошлым, нельзя видеть в людях плохое. Анна помирится с Хансом: иногда она всё ещё взрывалась по глупости. Вот однажды Ханс заявил, что приплыл в Эренделл свататься к Эльсе, королеве и легендарной красавице, но Анна стала так на него вешаться, что он как честный человек обязан был на ней жениться. Как будто бы она никогда ему даже не нравилась и поломала ему жизнь, — так Анна, глупая, поняла его слова. Она тогда взорвалась, устроила скандал, даже в запале пообещала всё рассказать Эльсе: пусть она аннулирует их брак! Ханс, которому так несвойственны были бурные проявления чувств, тогда буквально на колени встал и умолял не отвергать, не отсылать его назад к братьям и отцу, не быть жестокой. А когда Анна, испугавшись, всё ему простила, — Ханс мигом успокоился, и они провели вместе такой замечательный вечер. Вот тогда Ханс вспомнил во всех деталях их первый бал: и зелёное платье Анны, и фразу про сэндвичи, и танец на крыше часовой башни, который они тут же повторили. Ханс критиковал Анну, только чтобы она стала лучше. И она постарается, изменится, станет настоящей леди, правильной женой и хорошей матерью, и всё снова станет так же хорошо, как было в первые дни их брака, нет, даже лучше. И Эльса поверит, что Анна и Ханс созданы друг для друга, Эльса вернётся, она не могла умереть, это какая-то ошибка. *** Ханс вошёл и запер дверь. Окинул Анну оценивающим взглядом, так что она сразу подумала про свои встрёпанные волосы и мятое домашнее платье, — а Ханс, конечно же, умылся, причесался и переоделся из испорченного плаща в безупречный ослепительно-белый камзол. — Ханс, любимый, давай помиримся, пожалуйста, — попросила Анна. На его лице мелькнуло... вот это странное, как будто злорадное выражение, но ей только мерещилось, вовсе Ханс не злился, то есть, конечно, злился, но только потому, что очень страдал. Он заговорил сдержанно и даже сочувственно: — Ах, Анна... это всё я виноват, не так ли? Ну, конечно, я плохой. — Но Ханс!.. — начала Анна. Он перебил: — Ты всегда перебиваешь, даже выслушать меня не способна. Тебе наплевать на мои чувства. Анна послушно заткнулась. Но Ханс тоже молчал, только смотрел на неё, и молчание тяжело висело в комнате, пока Анна не взмолилась: — Ханс, пожалуйста, давай поговорим. Я буду молчать, обещаю. Он покачал головой, давая понять, насколько он верит её обещаниям. Но после длинной паузы всё же смилостивился: — Это всё я виноват, не так ли? Права была твоя сестра, что видела во мне абсолютное зло. Правы были мои братья, что я слабак. Ты меня выставила на посмешище, опозорила перед моими подданными! Анна, ты меня убиваешь. Ну что ты молчишь, тебе сказать нечего? — Ханс, прости меня, пожалуйста, я так перед тобой виновата!.. — Конечно, это ты во всём виновата, — снисходительно согласился Ханс. — Ты плачешь, каешься, а потом продолжаешь в том же духе. Ничего не меняется. Ты обманывала меня каждым своим извинением... ты обманула меня с самого начала: я думал, ты не такая, как все, я думал, ты любишь меня, ты сможешь меня исцелить, а ты... Я тебе больше не верю, — заключил он со страшным спокойствием. К концу его монолога Анна, конечно, расплакалась: — Ханс, пожалуйста, поверь мне! Ну что мне сделать, Ханс?.. Я исправлюсь, я... ты же знаешь, у меня никого больше нет, тем более теперь, когда, когда Эльса... Ханс взорвался: — Даже мёртвая, она стоит между мной и моим счастьем! Да ты помешана на своей сестре. Ты только её и любишь... причём извращённо. Да вы развратничали за моей спиной, не так ли? Не отрицай, вы это делали ещё с детства, за это родители вас и разлучили! Анна точно сошла с ума: не мог же Ханс на самом деле так оскорблять и Эльсу, и её саму. Это немыслимо. Но если она станет спорить, если она разозлится, его это обидит. — Нет, Ханс, я правда люблю тебя!.. Я без тебя жить не могу, я же вышла за тебя вопреки её воле... Я люблю тебя... люблю больше, чем Эльсу! Прошлое осталось в прошлом, сказала себе Анна. Она так во всём запуталась. Она просто любила очень несчастного человека, эти слова могли быть правдой, и это только казалось, что Анна предавала память сестры. А главное, Ханса это наконец-то тронуло: — Вот видишь, Анна. Любовь и прощение надо заслужить, — он погладил её по щеке и говорил ласково, как до свадьбы, когда всё было хорошо. Что-то было не так в его словах, в тоне, в лице, но Анна решила не обращать на это внимания. Не думать о плохом. — Я люблю тебя, — сказала Анна просительно: пусть он тоже это скажет, поцелует её, и она, наконец, согреется. Он так давно этого не говорил. Ханс улыбнулся, и улыбка у него была нехорошая: — Ах, Анна... если бы тебя только кто-нибудь любил. *** Эренделл принадлежал Хансу. И в отличие от заносчивой, отчуждённой Эльсы, в отличие от её нелепой сестры, Ханс был идеальным королём: он входил во все дела своего королевства, не ставя себя в один ряд с простонародьем. Он всё делал правильно, и толпы рукоплескали победителю. Они только не знали, как ловко Ханс завладел троном. Никто не оценил его коварства, наслаждаться своей главной победой приходилось в одиночестве, и это немного портило её вкус. Анна, конечно, не толпа, но сойдёт. — Что?.. Ханс, но ты говорил, что любишь меня... — пробормотала она. Анна смотрела на него, жалкая, как голодный щеночек. Кто бы удержался и смог бы её не пнуть. — Я тринадцатый принц в своём королевстве. Я знал, что у меня нет шансов на трон, и мне надо жениться на какой-нибудь пустоголовой принцесске. И ты так жаждала любви, что согласилась выйти за меня вот просто так! И я знал, что, когда мы поженимся, мне придётся устроить для Эльсы несчастный случай, — сказал Ханс непринуждённо: Анна смешно бледнела от ужаса. — Но как ты догадалась, что я её убил? — Я просто поняла, что сердце у тебя холодное. И ты хотел, чтобы Эльса умерла. Ты за это заплатишь, Ханс, — жёнушка действительно потеряла рассудок. — Я... я королева. А ты всего лишь консорт... — Ой, Анна... помнишь, я давал тебе бумаги на подпись? Ты их даже не читала, а? Бедняжка Анна тогда была слишком потрясена: она просто не могла править королевством и хоронить обожаемую сестру. И Ханс, сказочный принц, снова спас свою принцессу: предложил всё взять на себя. Чтобы её никто не беспокоил, Анне нужно было лишь его уполномочить. Как и свою бесполезную любовь, Анна отдала ему всю власть вот так запросто, как будто даже тяготилась ей. Анна побледнела ещё больше, а Ханс улыбнулся ещё шире: — Надо же, читала. Значит, ты знаешь, что ты не королева, Анна. Ты никто. Когда они только встретились, Анна вела себя соответственно: стелилась перед Хансом, поклонялась ему как спасителю, господину и богу. Но потом стала ныть, что её обижают его слова, как будто это должно было его волновать, и даже грозила нажаловаться Эльсе, — Анна оказалась совсем не такой покорной, влюблённой женой, какой притворялась вначале. После смерти своей проклятой сестры Анна, казалось, потеряла волю к жизни, и Ханс даже не видел причин избавляться от жёнушки: родит ему наследника и сама помрёт. Но вчера она опять взбрыкнула, да ещё публично, и чуть не выставила его на посмешище перед его подданными... Вот только несла такую чушь, что Ханс лишь озвучил общее мнение: она бредила, она сошла с ума. Она сама была во всём виновата. А Хансу просто выпала роль топора в руках судьбы: как орудие казни, он падал на голову обречённой жертвы — без сожаления. — Эльса, конечно, была... предпочтительнее, — Ханс окинул Анну выразительным взглядом. — И королева, и красавица, и настоящая леди, не то что ты. Но к ней было не подступиться. Уж как ты её уломала, я не представляю. Анна, она же тебя предупреждала, что у меня дурное на уме. — Она тебя видела насквозь, — прошипела Анна. — Пусть я идиотка, но её ты не смог одурачить. Ты не справился с Эльсой. Да как она смела. Ханс и так с трудом терпел её, утешительный приз, лохматую истеричную дуру, лишнюю принцессу, которая получила корону только его стараниями — и вместо него. Неблагодарная дрянь. А Эльса, наверное, и правда была ведьмой: Ханс покорил бы женщину из плоти и крови, но в этой не было ничего человеческого. Почти ничего, и Ханс этим воспользовался: — Я справился: я избавился от Эльсы, — напомнил он. — Твоя сестра была так предсказуема. Всегда пила один и тот же чай. И всегда убегала в горы, когда впадала в истерику, и так легко было вывести её из равновесия. Я лишь подсыпал кое-что в её чай, а потом намекнул, что она плохая сестра. Анна взревела и бросилась на него. Было приятно ломать её отчаянное, но бесполезное сопротивление. Ханс поймал её и без труда удержал, а караульные у двери услышали шум и яростный женский крик — и не могли не поверить Хансу: — Она притворялась, что к ней вернулся разум, а потом бросилась на меня и попыталась сбежать. Ах, я глупец, я не должен был ей верить после разговоров о троллях, но мне так её жаль, я надеялся на чудо! — Я?! Да ты... да я... ты лжец! — взвизгнула Анна, подтверждая его слова. — Ты убийца! Ты сам только что признался!.. — Вот видите, во что она превратилась. Стерегите мою бедную жену, как зеницу ока, не верьте ни одному её слову и не выпускайте из комнаты. В шесть часов вас сменит новая пара гвардейцев. Анна, милая... Как мне больно видеть тебя такой! Но, прошу тебя, успокойся. Подумай о ребёнке. *** В её сердце угнездился злой, неумолимый мороз, и с каждой минутой Анна будто вымерзала изнутри. Она вспоминала. Не раз Эльса смотрела на Анну с беспокойством, говорила, что она бледна и печальна. Анна по привычке улыбалась и отшучивалась. Не могла же она сказать... она даже не знала, что именно сказать. Однажды Ханс упрекал её в чём-то там, а Эльса услышала и оборвала его: «Ещё одно слово, и я брошу тебя в темницу за оскорбление монархии». Потом, наедине с Анной, Ханс досадовал, что Эльса лезет не в своё дело: её не касается, что он делает с собственной женой! — и просто не упустит случая сделать им гадость, разлучить Анну с любимым мужем, захлопнуть перед ней ещё какую-нибудь дверь. Всё время им приходилось бороться за свою любовь. Анна тогда согласилась: не дошло до неё, что Эльса пыталась её защитить. Эльса всю жизнь пыталась её защитить. Подумай о ребёнке, блуждало в её голове эхо его голоса. Анна была на седьмом небе, когда узнала, что беременна. Тогда она не знала, почему сразу назвала ребёнка Олафом, просто в этом имени было что-то такое радостное, тёплое и детское, и только так она и могла назвать своего сына. А дочку — Эльсой, как же иначе? А Ханс привычно поднял жену на смех: только Анна и могла додуматься так назвать будущего короля. Но всё же поздравил, даже похвалил: наконец от неё будет хоть какая-то польза. Хансу был нужен наследник. А когда он родится... Анна тоже замёрзнет в лесу или сверзится с лестницы и разобьёт свою бесполезную башку? Или сразу умрёт в родах? Ребёнок Анны достанется Хансу и, как и она сама, никогда не будет любим. Анна свернулась клубочком, обнимая своего Олафа. Или Эльсу. Как будто пыталась защитить. Смешно: наоборот, это ребёнок её защищал, потому что иначе Ханс убил бы её тоже. Настолько Анна была бесполезной. Жалкой. Прав был Ханс: она не королева, она никто. Анна родилась не для короны, она не справится. Королевой была Эльса. Оказывается, у неё были причины отталкивать Анну, и Эльса призналась бы однажды. Вместе сёстры обязательно бы всё исправили, они воссоединились бы и жили бы счастливо до конца своих дней. Если бы не Ханс. Ханс обманул Анну — и отнял у неё сестру, которая любила её на самом деле. Любовь — это открытая дверь, думала Анна тогда. Мороз внутри неё разрастался, словно опухоль, и она больше не знала, что такое любовь. «Любить значит ставить нужды другого выше своих собственных», — Эльса пыталась Анну урезонить, но та слишком вцепилась в свой якобы единственный шанс на лучшую жизнь, чтобы слушать какие-то там аргументы своей холодной сестры. Анна обидно рассмеялась Эльсе в лицо: «Да ты сама не думаешь ни о ком, кроме себя! Никого не впустишь в дом, потому что ты чего-то там боишься! Ты только и умеешь, что закрываться, ты меня не любишь, и пусть никто не любит, да?!». Эльса тогда смертельно побледнела. Сжала руки в перчатках и разрешила Анне выйти замуж. За то, что Анна когда-то подвернулась под случайный выплеск её волшебства, Эльса сама себя посадила под бессрочный арест. Пыталась защитить Анну от Ханса, и за это Анна обвинила её, что она не способна любить. Эльса поверила. Ханс убил Эльсу и объявил её смерть несчастным случаем. Ханс приказал вырыть для неё глубокую яму и поставить над ней громадный булыжник, словно боялся, что Эльса оттуда вылезет. Анна обвинила Эльсу во всех смертных грехах и вышла замуж за человека, замышлявшего её убийство. Анна всё равно что убила Эльсу своими руками. *** Зашевелился Олаф, как будто пытался ободряюще похлопать её по плечу, только изнутри. И не по плечу. Анне удавались разве что плохие метафоры. Она механически поднялась, открыла окно. Утром в воздухе пахло весной, журчали ручьи, и всё было хорошо, — теперь снеговые тучи вернулись в бухту и наступали на дворец широким фронтом. — Эльса, прости меня... Пожалуйста, Эльса... — шептала Анна в пустоту, привыкнув уже не слышать ответа. Эльса не мёрзла, но всё равно носила шарфик, который связала Анна. Эльса была бы Снежной королевой, повелительницей метелей и льда, дул холодный ветер, и как будто ледяные призрачные руки гладили Анну по щекам, тянулись с того света, чтобы утереть ей слёзы. Пальцы чуть царапнул шероховатый деревянный наличник. В детстве Анна излазила весь замок от крыш до подвалов, знала каждую балку и выступающий кирпич. Мама и папа так пугались, будто бы что-нибудь плохое могло случиться с ней в собственном доме. «Подумай о ребёнке». Лезть вместе с Олафом было неудобно и неожиданно очень страшно. Но Анна обязана была спасти его от Ханса. На улицу не выбралась, конечно, но на балкон двумя этажами ниже спрыгнула благополучно, даже без лишнего шума. Теперь надо незамеченной выбраться из замка, а потом из королевства, потому что Ханс будет искать сбежавшую жену. Да в целом свете он единственный, кому она нужна: никто на площади не встал на её защиту... Анна почти врезалась в Грету, одну из замковых горничных, нагруженную свежевыстиранным бельём. Грета опомнилась первой: — Ваше величество! — торопливо зашептала она. — А мы головы ломаем, как Вас вызволить! Пойдёмте скорее со мной, тут Кай пришёл и этот Кристиан, Ваш друг из леса, они Вас выведут, мы с Оллиной собрали Вам в дорогу. — Подождите, что?.. Вызволить? *** Ханс не выставлял охраны у потайной двери в северном крыле и не знал, что у Кая остался ключ. А Кристофф бросился обратно в город, когда услышал, что королеву оболгали и объявили безумной, и ему повезло столкнуться с Каем. — А разве врут, разве я не рехнулась? — Анна жалко хихикнула. — Кай, Эльса могла замёрзнуть? — Моя жена была камеристкой и при вашей сестре тоже. Мы знали, что она была волшебницей. — Знали? Но почему... почему вы ничего не сказали?! — Его величество Агнар, земля ему пухом, взял с нас клятву никому не рассказывать — даже Вам... — Да что мне!.. Хансу! Людям! — взорвалась Анна. Вздорная истеричка, как и говорил Ханс. Наплевать. — Все думают, что он герой... А ты ещё друг семьи — да ты просто трус!! — Вы правы, Ваше величество, — Кай смиренно опустил голову. — Моя жена была храбрее... И через несколько дней после смерти вашей сестры с ней тоже произошёл несчастный случай. Принц Ханс долго выражал мне соболезнования, расспрашивал... о моей службе королевской семье, о том, делила ли жена со мной какие-нибудь тайны, о наших с ней детях... И я сказал, что она блюла свои клятвы и что я ничего не знаю. Конечно, я трус... — Ничего подобного! — Анна всплеснула руками. Провалиться бы на этом месте. — Кай, я же правда тронулась, я несу невесть что, прости меня, пожалуйста! — Но Вы правы. Я помогу Вам выбраться из дворца, и это всё, что я могу сделать, — он выглядел почему-то виноватым. — Ваше величество, Вам придётся бежать. Бегите как можно дальше. Начните новую жизнь где-нибудь вдали от Эренделла, спрячьтесь, живите тихо, чтобы Ханс не смог вас найти. «Я не могу больше так жить!» — «Тогда уходи!». Анна стыдилась, что тогда она хоть на секунду, но задумалась, не согласиться ли. Но не могла оставить родной дом, своё королевство, не могла оставить Эльсу... Если бы Анна ушла, Эльса осталась бы жива. Герда тоже осталась бы жива. Сколько людей погибло потому, что Анна — дура? И сколько ещё погибнет? Теперь Ханс владел королевством, которым должна была править Эльса, и Анна пробиралась потайным ходом, бежала, трусливая, бесполезная, никчёмная, — оставляла Эренделл, который поклялась защищать, в руках тирана и убийцы. Наверное, одна она бы никуда не пошла. Но Олаф всё равно что тянул её за руку сквозь усиливавшуюся метель: Анна обязана была спасти его от Ханса. Эльсу она не могла спасти. Эльса любила зелёный чай с мятой и цветами лаванды, прохладный и нежный, а Ханс подсыпал в него отраву. Потом он ранил Эльсу злым замечанием, она разволновалась, закуталась в любимый шарфик и ушла в горы, чтобы её волшебство никому не навредило. И, когда яд подействовал, никого не было рядом. Как жила Эльса, так и умерла — в самоотречении, одиночестве и холоде. Когда Анна увидела Ханса в первый раз, её всю наполнило ласковое тепло. А теперь лютый холод пропитал её от макушки до кончиков пальцев, и сердце обратилось в тяжёлый, твёрдый кусок льда. Снегопад густел, закручивалась буря, с каждой минутой становилось холоднее. Как это бывало, эренделльская зима не хотела уступать своих позиций: когда, казалось бы, всё уже закончилось, мороз вдруг наносил последний сокрушительный удар. Кристофф напоминал Анне растирать щёки и нос и отдал ей свои запасные рукавицы, огромные, до самых локтей. Злая зима всё не уходила, словно у неё осталось незаконченное дело, и ветер завывал, как неупокоенный дух. Может быть, Анне следовало бояться холода, но Эльса никогда бы ей не навредила. Эльса защитила бы её от Ханса. Эльса отомстила бы за свою смерть, и за разбитое сердце сестры, и за родной дом, превратившийся в тюрьму. Анна почти видела, как Эльса идёт рядом с ней, скользит, не оставляя следов на снегу, в сверкающем перламутрово-голубом платье и прозрачной накидке, расписанной крупными острыми снежинками. Снегопад заметёт отпечатки оленьих копыт, мороз надолго запрёт Ханса в замке. Кристофф сказал, что они с Анной переждут ночь в одной из лесных хижин заготовителей льда, а завтра... — Стой, Анна! Тебе не сбежать! *** — Как ты меня нашёл? — она так и побелела от ужаса. — Поймал во дворце бывшего ключника, стало интересно, что это он там делал. Не бойся, я лишь бросил его в темницу до твоего возвращения: королева должна присутствовать на казни. Ключник уверял, что никто не должен один пускаться в путь в такой мороз. Так старый хрыч пытался задержать Ханса, и как-то Анна выбралась из запертой, охраняемой комнаты: значит, кто-то из гвардейцев тоже предал своего короля. Ничего, Ханс и сам притащит домой одну дрянную девчонку. Всё же мороз был нешуточный, что и говорить. Брови, ресницы и бакенбарды заиндевели от дыхания, нос и щёки онемели, зато Анна по дороге охмурила какого-то грязного верзилу. Верзила свёл плечи, сжал кулаки в толстых рукавицах и пошёл в атаку, безоружный. Хансу нечего было бояться, зато жёнушка — какие-то куцые мозги у неё ещё оставались — с ужасом глянула на меч в его ножнах и жестом остановила своего идиота-защитника. — Твоё место в Эренделле, Анна, — постановил Ханс. — И я без тебя не уйду. Она сделала неверный шаг. И ещё один. Эта дура пятилась, причём куда-то вбок. Снег тут был ноздреватый, словно засахаренный, наверное, тронутый утренней оттепелью. Анна остановилась и замерла. Твёрдо встала на ноги, уставилась дерзко, словно от неё что-нибудь зависело: — Ты обманул меня, Ханс. Ты отнял у меня сестру. Ты убил королеву Эренделла, и я приговариваю тебя к смерти. — Ты точно рехнулась, Анна, — сказал Ханс почти ласково, с улыбкой, и шагнул ей навстречу. — Мне уже всё сошло с рук. Хрустнуло. Снег — нет, занесённый снегом тонкий лёд — проломился под ногами, ледяная вода вцепилась стаей мелких зубастых собачонок и выгрызла тепло. Ханс торопливо вылез из воды — ручей был ему едва по пояс, угораздило же плюхнуться плашмя. Всё же он сразу нашарил в воде свой меч, а верзила был по-прежнему безоружен. Правда, Ханс мигом перестал чувствовать пальцы на рукояти, и его коня спугнул резкий звук: безмозглая скотина сорвалась с места и исчезла в густеющей пурге. Эренделл был, если честно, той ещё дырой. Но и королевство, и все эти дома, горы и леса, весь этот стылый воздух — всё принадлежало Хансу. Он победил даже ведьму. В один из дней, когда он выискивал в снегу её труп и слишком долго проторчал на холоде, Ханс так же обморозил нос и щёки, и пальцы закоченели и не слушались, — но он вернулся во дворец, отогрелся, и всё было хорошо. И кто ещё виноват в смерти Эльсы: — Помнишь, Анна: это ты впустила меня в дом. Ты её уломала. Твоя сестра умерла из-за тебя. Даже ледяная Эльса скрючивалась, заламывала руки и норовила сбежать в свою комнату или в горы, стоило намекнуть, что она плохая сестра и что Анна страдает из-за неё. Вот и жёнушка сейчас расхнычется... Анна возвышалась над ним, бледная до прозрачности, словно высеченная изо льда, и глаза у неё были совсем синие, холодные и жёсткие, совсем как... нет, не может быть. Ведьма мертва. Они были сёстрами, они были немного похожи, просто Ханс не замечал этого раньше. Он ничего не боялся, и так ли Анна заговорит, когда он схватит её за горло? Но Ханс едва сделал пару неверных шагов: он не чувствовал ступней, словно и вовсе не касался земли, зато штаны сжимали ноги железными тисками. А верзила легко вскочил на своего вонючего оленя, подхватил Анну, и парочка канула в клубящуюся пургу. Ханс не мог угнаться за ними пешком. Он не знал даже, в каком направлении идти, чтобы вернуться во дворец. Со всех сторон, насколько хватало глаз, прозрачная мгла затемнила дневной свет, раскинулось королевство холода и одиночества. И оно не признавало Ханса своим королём. *** На могиле Эльсы цвели крокусы, которые распорядилась высадить Анна, — белые, синие и лиловые. — Это были её любимые цвета, — Анна грустно улыбнулась. — Это как будто лёд, только он не тает по весне, и он живой и тёплый. — Как будто он волшебный, — согласился Кристофф. — Ты знаешь, я не помню, чтобы мне было холодно, ну, когда мы играли с Эльсой в детстве. Она вызывала снег, а я его ела горстями и говорила, что это сахар! Анна хихикнула, словно эхо донеслось откуда-то из прошлого. — Она бы никогда мне не навредила. Вот помнишь, как мороз тогда ударил? Я всё думаю... Мне всё казалось, что она рядом, что она меня защищает. И мне казалось, она зла на Ханса и он должен умереть, чтобы Эльса обрела покой. А теперь я не знаю: может, я просто сама хотела... хотела его убить. — Я тоже. Анна удивилась, и Кристофф пожал плечами: — А что в этом такого? Ты сама говорила, Анна: он убил королеву. Твою любимую сестру. Он разбил тебе сердце. — Ну, это последнее... не преступление. Это я сама виновата. Анна нередко говорила что-нибудь подобное, и каждый раз Кристоффу хотелось сбежать обратно в леса поорать. Он попытался её образумить: — Да кто мог бы тебя обвинить? Все тебя любят. Она поняла по-своему: — Ну, леди Хедлунд сказала вчера, что я стану достойной заменой Эльсе. Вчера, на открытии весеннего фестиваля, королева Анна держалась так чинно и даже заплела такой же аккуратный тугой пучок, какой носила её предшественница. Королева даже принимала женихов, сдержанная, безупречно вежливая и фальшивая. Потом Анна, конечно, согласилась выслушать жалобы и просьбы простых фермеров и рыбаков, потом утешала какого-то расстроенного малыша, а потом начались народные гуляния, и она оказалась в самой гуще игр и танцев. Пучок рассыпался непокорными золотисто-рыжими волнами. — Говорят, к Эльсе не подойти было, а ты такая простая, отзывчивая. Анна, люди тебя обожают. — Зато у Эльсы почерк был красивый, не то что у меня... и вот я сейчас бьюсь с бюджетом, а она всё влёт пересчитывала, как по волшебству!.. — Анна нервно хихикнула. — Она... Эльса была такой талантливой, Кристофф. И ей правда нравилось корпеть над бумагами, это я не могу усидеть на месте, то есть я сижу, но у меня голова трещит! Если бы... если бы Эльса была жива, мы бы правили вместе. Мы бы друг друга дополняли. Кристофф хотел бы как-нибудь её утешить, но что тут скажешь? Осталось только признать: — Тебе очень её не хватает. И ты не можешь... быть такой счастливой, как должна была. — Ну, я верю, что она обрела покой и... и ей тепло сейчас... — Анна всхлипнула. Она очень натурально улыбалась всем остальным, и только Кристофф знал, что Анна так и носила зиму в своём сердце. Только он сопровождал её на могилу Эльсы, расспрашивал, какой она была и как сёстры дружили в детстве, и Анна начинала рассказывать, увлекалась, и оживала смешливая, озорная девочка, которая играла в снежки и лепила снеговиков. А потом одинокая, убитая горем женщина рыдала у него на плече. Никто не знал Анну так, как он. Знала ли Эльса? Может быть, она закрывалась от Анны потому, что боялась ей навредить, — а может быть, просто не хотела с ней разговаривать? Уж разговаривать-то она могла. — А иногда... Кристофф, я иногда так на неё злюсь! Что она ничего мне не объяснила. Если бы я только знала, я бы, мы бы что-нибудь придумали!.. Всё было бы хорошо, а теперь... я не знала, и это всё я виновата… — Разве это не Эльса виновата? — не утерпел Кристофф. — Что ты сказал? — Анна сбросила его руки, отступила на шаг и так посмотрела, что мороз продрал по хребту: эта хладнокровная королева уже вынесла один смертный приговор и привела его в исполнение. Грозная и беспощадная, она была ослепительна. Но не мог Кристофф оставить свою Анну такой замороженной. — Это она ударила тебя по голове… — Эльса не нарочно. Ей было восемь лет, и она просто промахнулась. Это был несчастный случай, — отчеканила Анна. — А потом она закрывалась от тебя… — Она не знала, что делать. Она так страдала, она была совсем одна. Да как ты смеешь её винить? — Ты тоже мучилась, и ты тоже была совсем одна. Тебе было очень плохо. Поэтому ты вцепилась в этого Ханса, и ты не знала, что пригрела на груди такую змею... — Кристофф поморщился и мысленно попросил прощения у змей. — Анна, да не виню я твою сестру. Просто ты тоже не виновата. Это Ханс её убил, не ты! А что ты вышла за него замуж — это тоже был несчастный случай. Анна закусила губу, уставилась на носки своих сапог. Позволила себя обнять и снова расплакалась. Всё же они были сёстрами: может быть, отгораживаясь от всего мира ледяными стенами, Эльса прятала своё такое же разбитое, чуткое, горячее сердце. Со временем Анна дозвалась бы до неё, растормошила, они снова сблизились бы и жили счастливо до глубокой старости. Все эти возможности лежали теперь под большим тяжёлым камнем. — Мне тоже жаль твою сестру. Она... ты всё говоришь, каким она была хорошим человеком. Она никогда тебя не винила, правда? Она бы хотела, чтобы ты простила себя. Она хотела бы, чтобы ты была счастлива. Анна долго трепала пальцами косичку с белой прядью. Потом распрямилась: — Кристофф, хочешь слепить снеговика? Он растерялся. Снег уже почти растаял, весна была в самом разгаре, и что Анна имела в виду? — Ну, не прямо сейчас, — она хихикнула. — Следующей зимой... в будущем. Вместе с нами... — она запнулась и покраснела. Хотя она и пыталась это скрывать, как того требовали приличия, Анна уже отчётливо округлилась, в свободные минутки вязала весёленький морковно-оранжевый детский комбинезон, а Кристофф представлял себе её ребёнка, такого же веснушчатого, добросердечного и чудесного, как она сама. — Я-то рад бы, — Кристофф нерешительно взлохматил волосы на затылке, — но твои женихи будут недовольны. Анна махнула рукой: — А они всё равно будут недовольны: разъедутся по домам ни с чем. Я никого из них не люблю... а Эльса любила меня. Конечно, она бы хотела, чтобы я отпустила... отпустила её и свою печаль и... и была счастлива. А я... ну, я не могу... не сейчас. Но когда-нибудь... — Анна положила ладонь на могильный камень и точно дала клятву Эренделлу, и покойной Эльсе, и себе самой: — Когда-нибудь всё будет хорошо.*
24 марта 2023 г. в 17:51