Горько-сладкие сны

We can hide away for days Pretend the world has ended No more drama, no more pain Pretend the world has ended She Wants Revenge — «Pretend the World Has Ended» — Чудовище! Чудовище! — бесновалась толпа. Кандалы стискивали руки от запястий до кончиков пальцев, и за её спиной хрупкие снежинки ломались под тяжёлыми сапогами. Эльса слышала, как Ханс вынимал меч из ножен. И вдруг глухим рокотом раскатился стук копыт, знакомый в своей неуловимой неправильности. Что-то со свистом рассекло воздух, чавкнуло, Ханс захлебнулся криком. Оскорбления оборвались, и кандалы промёрзли, треснули и раскололись. Она обернулась. Словно нарисованный росчерком китайской туши на белом шёлке, в снежную пустыню вторгся грациозный чёрный всадник. Он небрежно отряхнул громадную изогнутую косу, и на снег плеснуло алым. На труп Ханса Эльса постаралась не смотреть. Люди в ужасе таращились на Кромешника, к его видимому удовольствию. Что-то было не так. Почему это его увидели обычные взрослые люди? Может быть, из-за магической свистопляски, которую учинила Эльса, её подданные поверили сразу во все мифы, фантазии и кошмары?.. Лучше подумать над этой загадкой. Не думать о том, что Эренделл лежал в руинах, раздавленный снегами и льдами, люди, которым пока удавалось выжить, ненавидели преступную королеву, как она и заслуживала, и рукоплескали Хансу, когда он собирался публично её обезглавить. А Анна... — Эльса, — Кромешник спешился, взял её руки в свои, ласково погладил её пальцы. Тепло пробилось сквозь холод, словно первые крокусы сквозь снег. — Несчастная моя зимушка, довольно с тебя страданий, довольно ледяного одиночества! Прошу, пойдём со мной. Кромешник звал её за собой и раньше, но Эльса отказывалась: она не могла оставить родной дом и семью. Но теперь Эльса разрушила всё, чем дорожила. Она обнажила своё истинное лицо, но Кромешник любил её сломанной, почерневшей и чудовищной. Он опечалится, если Эльса умрёт. — Забери меня отсюда, — она стиснула его пальцы, словно хотела выжать побольше тепла и растаять совсем. — Что от меня осталось, всё твоё. Кромешник усадил её на кошмара, и они понеслись по ночному небу, оставляя след из снеговых туч. Потом, когда они приземлились на склоне Северной горы, Кромешник сделал приглашающий жест: — Вчера ты хвасталась своим ледяным замком — и сетовала, что мы с тобой не воздвигли его вместе. Действительно, она уже построила замок, — тогда почему здесь было пусто? Вчера она показывала замок во сне — и сейчас она тоже спала, поняла Эльса. На самом деле Анна защитила её от Ханса, пересилила ледяное проклятье и вернулась к жизни, и всё кончилось хорошо. А после своей коронации Эльса обрела свободу, когда путь домой был заказан и она выстроила вокруг себя ледяные стены и захлопнула дверь. Горевала об утраченном и смеялась в пику самой себе. Потеряв контроль, создала свой симметричный, геометрически совершенный дворец. Кромешник всегда призывал не подавлять холод и чувства, а дать им волю, и как же Эльсе не хватало его тогда, в буре противоречивых страстей и колдовства. А теперь — долой этот гладкий, отполированный лёд! Эльса выдохнула свою печаль, и обиду, и страх, и вокруг неё встопорщились торосы. Она укрепляла холодом наклонные мосты и перекрученные лестницы, которые Кромешник поднимал из тьмы. Тени танцевали и корчились в такт его размашистым жестам и застывали во льду, словно почерневшие вены под прозрачной кожей, словно перекрученные линии на абстрактной картине, кричащие о чём-то настолько страшном и прекрасном, что нельзя этого выразить словами. Холод и тьма так естественно сплавлялись воедино. Вместе они увенчали Северную гору замком из чёрного льда, пронзили кипящие облака хищными шпилями. Кромешник расхохотался, запрокинув голову, подхватил Эльсу на руки и закружил, и она смеялась вместе с ним, совершенно забыв о прошлом. Но прошлое не забыло о них. В замок ворвалась разъярённая толпа, полетели арбалетные стрелы, с грохотом и звоном сорвалась ледяная люстра, — но Кромешник выхватил Эльсу из-под падающих обломков, а смертоносная коса снова напилась крови. В реальном мире он не мог и дотронуться до тех, кто в него не верил: всё это только снилось. На коронации Эльса никого и не поцарапала, она сама себя изгнала из родного дома, чтобы защитить жителей Эренделла, — но арбалетчики Варавского явились её убить, и даже в реальном мире её почти ослепила ярость. Теперь, во сне, Эльса насадила их на ледяные пики, а самого герцога скормила гигантскому ледяному монстру. — Старые враги не дадут нам покоя, — вздохнул Кромешник. Он хотел спасти её от Ханса, разъярённых толп и от неё самой, хотел править миром вместе и делить с ней все радости и кошмары. Эльса хотела спасти Кромешника от Хранителей, хотела даже отомстить им за все его многовековые страдания, его бессрочное заточение. Всё это только снилось, и, когда Хранители пришли за ним, Эльса бросилась в драку с муляжами. Среди них был миниатюрный старичок. Его белая бородка смёрзлась сосулькой, он летал на прозрачных фейских крылышках и носил голубой фрак и башмаки с длинными закрученными носами. — Так ты себе представляешь Фроста? — Кромешника что-то рассмешило. — Неправильно? — Немножко, — он усмехнулся. — Но это не важно. Он поразил Песочника чёрной стрелой, а Эльса заморозила Зубную фею. Тогда Норт, Кролик и Джек прорубились сквозь ряды кошмаров и в отчаянной ярости набросились на своих врагов. Кромешник мог бы, наверное, сбежать и добить Хранителей позже, но тогда ему пришлось бы бросить Эльсу им на растерзание. Поэтому он отбивался от Норта и Кролика, а Эльса сцепилась с Джеком. А потом она увидела золотую вспышку: Песочник, ещё не полностью поглощённый чернотой, тоже выстрелил в спину своему заклятому врагу. Эльса отражала атаки Джека и не могла защитить Кромешника от них обоих. Разве что... Эльса прижалась спиной к спине Кромешника, сразила Джека, и золотая стрела пробила её горло. Может ли во сне быть так больно? Вдруг Эльса вовсе и не спала, а просто не могла поверить в свершившийся кошмар, как тогда, во фьорде, когда умерла Анна, — вдруг Анна по-прежнему мертва? Может ли во сне быть так страшно? Кромешник держал Эльсу на руках, парализованный ужасом, а за его спиной поднималось чёрное цунами из взбесившихся кошмаров: сейчас они бросятся на него, а Эльса захлёбывалась кровью и даже не могла предупредить... Кромешник видел в ней ключ к победе, а Эльса стала его ахиллесовой пятой. Всё поглотила тьма. Эльса сидела в своей комнате за туалетным столиком, а Кромешник колдовал над её причёской: из темноты в его руках сгущались шпильки, и он бережно закреплял косу вокруг её головы. — Я не стал ничего делать с твоим платьем: ты, наверное, захочешь преобразить его сама. Эльса растерянно ощупала свою шею: — Мы живы? Но разве я не подвела тебя, разве я не умерла? Чуть дрожащими пальцами Кромешник очертил её ключицы и ямочку у горла: — Как тебе известно, всё это лишь кошмарный сон. Здесь я решаю, победим мы или проиграем... умрёшь ты — или будешь жить вечно. — Мы будем вместе... и даже смерть не разлучит нас, — Эльса наколдовала себе вычурное ледяное платье, чёрное в золотых снежинках, чтобы сочетаться с Кромешником. Он уставился на неё, завороженный, и Эльса рассмеялась: — Садись, лохматушка, я тебя тоже причешу. Эренделл, родина Снежной королевы, стал столицей нового мира, скованного холодом и окутанного вечной тьмой. Ночное небо вползло в окна королевского дворца, на люстрах под сумрачными сводами мерцали звёзды, и только Эльса с Кромешником могли танцевать в бальном зале, от пола до потолка покрытом полированным льдом. Крокус на гербе сменился острой снежинкой, опутанной мягкими завитками теней. Под аплодисменты, глуховатые из-за толстых рукавиц, Кромешник закрепил в её косах тиару из ледяных цветов, и Эльса водрузила высокую зубчатую диадему на его блестящие, схваченные изморозью волосы: не было в мире власти выше Снежной королевы и Короля кошмаров, и они могли склониться только друг перед другом. Анна снова подошла к ней под ручку с Хансом. Его кожа почернела от мороза, волосы слиплись грязной паклей, и некогда белый камзол покрывали тёмно-бордовые пятна. От макушки до паха у него не хватало левой половины тела. — Но это настоящая любовь! — заявила Анна с прежним упрямством. — Ханс — моя половинка! У Кромешника было ужасное чувство юмора. — Анна, бедная моя... — Эльса заключила сестру в объятья. — Я знаю, тебе просто очень одиноко, и ты... Кожа у Анны была скользкая, холодная и прозрачная. Потому что Анна была ледяной скульптурой. Эльса отшатнулась, прижала руки ко рту: — Кромешник, это что такое?! — Но ведь она двигается и разговаривает, — попытался оправдаться тот. — Ты даже можешь к ней прикасаться. Наверное, он просто не хотел воссоздавать Анну такой, как есть... или не мог: Кромешник умел только творить кошмары. Но такого Эльса не могла стерпеть: — Я готова рвать реквизит, как тебе нравится, — а теперь и ты сделай так, как я хочу. Пусть этого никогда не случится. — Чтобы ты нашла ключ к своей магии, твоя сестра должна умереть. — Да не нужна мне эта магия! — отрезала Эльса. — Пусть Анна не умрёт. И нечего вспоминать, как холод пел в её руках, как бушевал совершенный шторм и расцветали ледяные фракталы, как же мучительно хотелось и дальше придаваться стихии, хотелось упиваться чувствами, — нечего об этом думать. — Как тебе будет угодно, — Кромешник поджал губы. Он собрал темноту в ладонях, и когда Эльса подала ему руки, тени обернулись вокруг них и сплелись в плотные перчатки почти до локтя. Тени поползли выше, счистили лёд и упаковали её в знакомое чёрно-бирюзовое платье с тяжёлой пурпурной накидкой. Высокое небо за окнами добела раскалилось от солнца, лёд в бальном зале почернел и испарился, и вот уже заморские гости в роскошных, но лёгких нарядах кружились в танце на сверкающем начищенном паркете. Темнота осталась только в нише за троном. У Эльсы перехватило дыхание: пусть она видела его в деле уже столько раз и пусть всё это только снилось, но по её прихоти Кромешник как будто переписывал самую реальность. — Ты рождена для короны, — он грустно улыбнулся: Эльса не принадлежала ему, но Кромешник не мог ей не любоваться. — Как она подходит к точёным чертам твоего лица, морозной синеве твоих глаз, звёздному золоту волос. — Спасибо, — шепнула Эльса, едва разжимая губы. Анна и Ханс (на этот раз причёсанный, безупречно чистый и отвратительно целый) снова заявили нестройным хором: — Просим благословения нашего брака! Ради Анны Эльса жертвовала своей свободой, магией и чувствами, а Кромешник то утешал, то приносил новые печали. Перед коронацией Эльса с ним рассорилась и то злилась, то горько по нему тосковала. А Анна подошла к ней под ручку с лощёным, насквозь фальшивым незнакомцем, лучась от радости так, словно любить только легко и приятно, — тогда Эльса ляпнула это жестокое: «Что ты знаешь о любви?». Теперь Кромешник прятался в тени за её спиной, невидимый, ради Эльсы он тоже пренебрёг своими мрачными мечтами. А Эльса столько раз мысленно возвращалась в эту поворотную минуту и мучительно искала слова, чтобы предотвратить катастрофу: — Анна, моя хорошая... Тебе так одиноко, и ты так нуждаешься в любви... и я так перед тобой виновата. Но прежде чем ты решишь, выходить ли замуж, позволь рассказать тебе кое-что очень важное. Но только наедине, Анна. Лишь с тобой одной я могу разделить свою тайну, потому что доверяю тебе больше всех на свете. Анна смягчилась, и сёстры поговорили в кабинете Эльсы, за тяжёлой надёжно запертой дверью. («Я подожду в коридоре, — проворчал Кромешник. — Никому не следует быть свидетелем вашего сентиментального воссоединения»). Анна, конечно, преисполнилась сочувствия к бедам Эльсы и, конечно, пыталась её убедить, что всё можно запросто разморозить. Но согласилась не делать резких движений, а главное, и думать забыла о каком-то там замужестве: теперь она могла позаботиться о той, кого любила по-настоящему. После коронации ворота снова закрылись, и Эльса давала Анне поручения, по которым нужно было выезжать из дворца, и держала её на расстоянии. Постучавшись и дождавшись разрешения войти, Анна заходила в кабинет Эльсы, сёстры разговаривали и пили вместе чай. Эльса по-прежнему боялась навредить своим подданным и Анне. Эльса не заморозила Эренделл, не толкнула любимую сестру в руки властолюбивого негодяя и не убила её. — Анна получилась слишком покладистой, — заметила Эльса Кромешнику, когда Анна вышла и тихо закрыла за собой дверь. — Тебе не угодишь, — усмехнулся тот. — А сейчас я буду придираться к твоему законопроекту. Законопроект был самым настоящим: в реальном мире Эльса корпела над ним уже неделю и выучила его наизусть. А Кромешник и прежде, когда приходил в Эренделл во плоти, со скуки совал нос в её бумаги: он умел находить лазейки в правилах и владел словом так же искусно, как магией. Эльса дорожила каждым его замечанием. В реальном мире по королевскому дворцу сновали слуги, очередная делегация заморских гостей требовала внимания и не сводила с королевы оценивающих глаз, простые люди пытались заглянуть в королевские покои, чтобы месяцами сплетничать об увиденном. Эльса то и дело устраивала шумные, многолюдные праздники, чтобы просушить свою подмоченную репутацию, а главное, удивить и порадовать Анну. Улыбалась сквозь усталость и головную боль и не давала ледяным шипам, щетинившимся под кожей, прорваться наружу. Во сне, как и до коронации, бесконечные холодные ночи принадлежали лишь Эльсе и Кромешнику. Разобравшись с законопроектом, они устроились в кресле на балконе, и Кромешник, как всегда, попросил: — Поколдуй мне, Эльса, пожалуйста. — Нельзя, — ответила она по привычке. — Ты боишься ранить людей своей магией, — продолжил он мягко, но настойчиво. — Но здесь только я, а я не человек. Кромешник был таким же настырным, как Анна. А Эльса сдавалась всё легче: позволила ему стянуть перчатку, шевельнула пальцами, и в воздухе распустились снежные цветы. Кромешник одобрительно хмыкнул и оплёл их кольцами тьмы. Эльса осмелела, раскинула руки и вызвала густой снегопад: всё это только снилось, так что дворникам не придётся проклинать её поутру. Ранним, но тёмным зимним вечером город отдыхал после рабочего дня. Оттуда доносились громкие разговоры, смех и песни, — но снежная мгла поглотила все звуки, точно плотный чёрный занавес, отделанный серебряными нитями. Во дворце светилась лишь пара окон и огни на верхушке сторожевой башни. Снежинки ловили их отблески и превращались в мириады крошечных падающих звёзд, а в эренделльской гавани белая мгла растушевала все границы и линию горизонта, и суша сливалась с морем, а море с небом. Если бы коронация прошла мирно, Анна всё равно не оставила бы Эльсу в покое, и постепенно они снова сблизились бы, почти как в детстве. Кромешник каждую ночь уговаривал бы Эльсу колдовать, так что в конце концов она совладала бы со своим холодом, а потом Анна уговорила бы её поделиться волшебством с людьми: наколдовать каток, например. Никто бы, может быть, не испугался уж слишком, и не настала бы зима среди лета. Анна не обратилась бы в лёд. Если бы Кромешник остался с Эльсой, стоял бы за её спиной на коронации, а не дрался с Хранителями, он бы не был сейчас одиноким узником собственного подземелья. Наверное, Эльса никогда бы не научилась растапливать лёд, но разве это так важно? — Мне по-прежнему снится дурной сон? — нахмурилась Эльса. — Здесь всё так, как я хочу... Ох, я думаю только о себе: в тебя по-прежнему не верят. Мои мечты — это твои кошмары. — Хорошо сказано... но я чувствую твою глухую, безысходную тоску, — возразил Кромешник. В темноте его глаза горели колдовским золотом, и длинные пальцы ползали по её коже, словно высекая невидимые искры. — О да, тебе сладко здесь, в этой несбывшейся жизни... но ты помнишь, что всего этого нет. И не случится уже никогда. Песочник подарил бы ей грёзы, в которых коронация не обернулась бы катастрофой, а Эльса как-нибудь разобралась бы со своим даром и воссоединилась с Анной. Так тоже могло быть. Хотя бы в счастливом сне. Но катастрофа случилась, и Эльса не могла её забыть. Как не могла забыть долгих тоскливых лет в запертой комнате — и своего любовника, своего самого близкого друга, и Эльса не хотела пустых счастливых снов, где не нашлось бы места ни горестям прошлого, ни Повелителю кошмаров. — Я тебя ненавижу — за то, что всё это только сны. Он хмыкнул: — Я ненавижу тебя больше, любовь моя. — Я ненавижу тебя больше всего. Ты тоже тоскуешь по нашей несбывшейся жизни, не так ли? Кромешник собрал на лбу удивлённые морщинки, — и в дверь постучали. Эльса закатила глаза: — Легко уходить от неудобных вопросов, когда ты властитель реальности. Он поморщился: — О нет, реальность мне не подвластна. Кромешник наклонился к Эльсе и почти коснулся её губ, но стук повторился, и она проснулась. Безоблачное небо было светло, как днём, полное красок полярного сияния, и Анна воодушевлённо звала из-за двери: — Небо проснулось, Эльса, и я тоже! Пошли играть! — Мне снова подождать минуту? Я умею считать до шестидесяти, — напомнил Олаф. Анна защитила её от Ханса, пересилила ледяное проклятье и вернулась к жизни, и Эльса нашла ключ к своему дару. Анна простила Эльсу. Анна не вспоминала ни Ханса, ни свою недолгую смерть. Анна не знала, как Эльсу преследовали пережитые наяву кошмары. Обыкновенная, неживая темнота спешно расползлась по углам, когда Анна не утерпела, распахнула дверь и влетела в комнату с большим сияющим подсвечником. Кристофф тоже присоединялся к играм. Его с Анной роман не был тошнотворно идеальным: она морщилась и добродушно ворчала, когда заставала Кристоффа ковыряющимся в носу, а он чувствовал себя не в своей тарелке на официальных приёмах, но даже учился танцевать ради любимой принцессы. В кругу семьи он брал Анну на руки, кружил и сжимал в медвежьих объятьях, и Эльса радовалась за счастливых влюблённых. Эльса смотреть на них не могла. Кромешник тоже брал её на руки, кружил и окутывал колдовской тьмой, когда был здесь раньше и когда приходил в её сны, и Эльса напитывалась его теплом и лаской, — и всё это развеивалось на рассвете. Эльса просыпалась всё такой же холодной. Потому что она не отказалась от Эренделла и Анны ради Кромешника, а он не отказался от своей вендетты против Хранителей. — Эльса, ты какая-то грустная, — Анна обеспокоенно нахмурилась. — Тебе снился плохой сон? Тебе чего-то не хватает? — Что ты, Анна, — Эльса поспешила её успокоить. — Чем я могу быть недовольна? Теперь мы вместе, и это главное. Что мне, грустить о прошлом?.. О великих ценностях: запертой комнате, нашей разлуке и постоянном страхе! — Вот именно! — живо поддержала Анна. — В прошлом не осталось ничего хорошего, — зато теперь у нас есть всё, о чём мы мечтали! Всё так, как и должно быть. Эльса улыбнулась: — Да. Всё хорошо, Анна.