Разговор в молочном отделе в «Теско»

***

Прошло два месяца. Джон Уотсон, которого я видел той ночью в «Лэндмарке», был другим человеком, чем тот, которого я оставил, когда спрыгнул с крыши в «Бартсе». Я раньше не знал этого Ватсона, который думал, что ему идут усы, который был одет в настоящий костюм для того, что, очевидно, было свиданием, который собирался поужинать в ресторане, где была карта вин. Мой Джон никогда не позволял щетине расти, даже в свой выходной, и никогда не думал о том, чтобы отрастить усы. Он не любил костюмы, надевал галстук и пиджак поверх той же клетчатой рубашки, в которой ходил на работу, если у него было свидание, и скорее заказывал пиво, чем расшифровывал карту вин. Джон Ватсон, которого я знал, никогда не приносил коробочку с кольцами в модный ресторан. И всё же какая-то часть меня в это не верила. Когда я взял салфетку и вытер свои нарисованные карандашом усы, мне захотелось наклониться и вытереть его верхнюю губу тоже, просто чтобы он снова стал похож на моего Джона. Вечер закончился не очень хорошо. Это было два месяца назад. Теперь я стою в «Теско», слушаю весёлую рождественскую музыку и держу в руках список, который миссис Хадсон дала мне для её праздничной выпечки. Её бедро доставляет неприятности; либо это, либо она просто хочет, чтобы я перестал хандрить и убрался из дома. Я стою в отделе молочных продуктов, пытаясь решить, имела ли она в виду взбитые сливки или просто сливки. Кто знал, что существует так много видов сливок? И вот Джон Ватсон, всего в нескольких футах от меня, тянется за пакетом молока. Маленький пакет, как раз для одного человека. Я делаю вывод, что Мэри Морстан не добавляет молоко в чай. Очевидно, что они помолвлены, живут вместе, погружаясь в уютную домашнюю атмосферу. Джон вошёл в тот ресторан с кольцом в кармане; он не из тех, кто проваливает свою миссию. На нём джемпер, который я узнаю, рождественский, который, как я думал, я уничтожил. Усы исчезли. Это любопытно. Он упрямый человек. Может быть, Мэри более упряма. Было ясно, что ей они не нравятся. Он выглядит худым. В тот вечер я заметил, что он похудел. Трудно различить телосложение, когда оно скрывается под плохо сидящим костюмом, но не было похоже, что он ездил на работу на велосипеде, пытаясь похудеть. Не из тех, кто пытается стать более худым. Больше похоже на то, что он был болен. Сейчас он выглядит поседевшим, но, возможно, это просто флуоресцентные лампы в молочном отделе. Никто не выглядит хорошо, делая покупки в «Теско». Он поворачивается и видит меня. Его глаза встречаются с моими. Может быть, он просто уйдет. Он сказал кое-что в ту ночь: «Два года... ты позволил мне горевать... как ты мог это сделать?» Ни на что из этого не было ответа − во всяком случае, никаких ответов, которые он хотел бы услышать. Ничто из того, что я сказал, не было правильным. У меня было много причин для того, что я сделал, и в то время мне их было достаточно. В то время я не знал, что он будет так горевать, не понимал, что, когда он умолял меня не умирать, слишком многое уже встало между нами, чтобы он когда-нибудь захотел меня вернуть. Он не отворачивается. Его плечи уставшие, лицо не сердитое, а печальное. − Шерлок. − Джон. − Я не знаю, что сказать дальше, и даже могу ли я что-то сказать. Я извинился, объяснился и попросил прощения. Он не хотел ничего из этого слышать тогда и, вероятно, не захочет слышать сейчас. − Привет, − говорит он. Он знает, что я обычно удаляю сообщения, начинающиеся с «Привет», так что, возможно, он надеется, что я уйду, не ответив. − Джон, я, э-м-м... ну, поздравляю. С помолвкой, я имею в виду. Мэри кажется замечательной женщиной, и я уверен, что ты будешь счастлив... − Я что-то бормочу. Он смотрит в пол. − Я не женюсь. − Ох... Ох! Я... мне жаль. Искренне сожалею. Я полагаю, что отчасти несу ответственность за это... Я имею в виду, разрушил твоё предложение руки и сердца. Она, должно быть... − Это не она расторгла помолвку. Вокруг нас образуется пробка, когда люди тянутся за молоком. Вместе мы подходим к йогурту. − Ой, − кажется, я говорю это намного чаще, чем обычно, но я не могу придумать никаких реальных слов, чтобы сказать. Сейчас мне следует заткнуться; это тот момент, когда я могу начать говорить что-нибудь глупое. С фальшивым акцентом, с фальшивыми усами. Превращает в шутку то, что для него явно болезненно. − Джон, мне так жаль. − Я тоже часто это говорил. − Не стоит. − Он кладёт молоко в свою корзинку и начинает отворачиваться. − Джон, подожди. Он снова поворачивается ко мне лицом, ждёт, когда я заговорю. Он не отвергает меня, не говорит: «Нет, я не могу этого сделать, никогда больше со мной не разговаривай». Он даёт мне шанс. − Что ты имеешь в виду, что не она расторгла помолвку? Он мрачно улыбается. Опасная улыбка Джона Ватсона. − Сделай вывод, Шерлок. Вовлечены только два человека. Не она расторгла помолвку. Я это сделал. − Ты... но, у тебя было кольцо... ты был готов спросить её... и... Я всё испортил. Ты был слишком унижен, чтобы спросить её, и она не давила на тебя... и ты... передумал? − Блестяще, − говорит он, всё ещё улыбаясь своей опасной улыбкой. Хотя его глаза печальны. Он не отворачивается. − Мне жаль. − Это не твоя вина, Шерлок. − Он говорит это мягко. − Я имею в виду, в некотором смысле это так, но не потому, что ты посмеялся над моим романтическим вечером. − Это моя вина... в каком-то смысле? Женщина с ярко-голубыми волосами протягивает руку между нами, берёт баночку с персиковым йогуртом, затем медлит, рассматривая йогурт с ягодным вкусом. Мы подходим к веганскому молоку. − Шерлок, я ударил тебя. − Я помню. И я не виню тебя за это. Я подтолкнул тебя к этому... − Нет. Когда я сказал, что в некотором смысле это твоя вина, я имел в виду... − Он вздыхает и снова смотрит на свои ботинки. − Я понял, что не могу жениться на ней. Если бы ты не появился, я бы сейчас присматривался к ресторанам, составлял список гостей, дегустировал торты... Но ты был там, живой, выглядевший как идиот, и я знал, что не могу просить Мэри стать моей женой. − Почему? − я шепчу это, потому что боюсь. Что бы он ни сказал, это могут быть последние слова, которые я когда-либо от него услышу. Он скажет их и уйдёт. Я понятия не имею, как остановить это. − Я думал, ты мёртв. Это заняло у меня много времени, восемнадцать месяцев, но я решил, что мне нужно двигаться дальше со своей жизнью. Я пытался построить для себя будущее, потому что думал, что больше не смогу этого выносить. Я переехал с Бейкер-стрит. Я получил новую работу, в другой части города, изменил, где я делал покупки, что я смотрел по телевизору, какую марку чая я покупал − мне пришлось изменить всё в своей жизни, чтобы я мог забыть тебя. − А вот и я. − А вот и ты. − Он улыбается. На этот раз это не опасная улыбка, а что-то более мягкое. − Но ты не... Внезапно появляется дефицит веганского молока, несколько человек соревнуются за последнюю упаковку несладкого миндального молока. Мы отходим от витрины, встаём посреди прохода. − Ты должен был позвонить мне, − продолжаю я. − Я думал, ты не хочешь меня больше видеть. − Я думал... Я не заслуживал видеть тебя после того, как так плохо обошёлся с тобой той ночью. − Он вздыхает. − Майкрофт подобрал меня, когда я возвращался домой с работы на следующий день. Он рассказал мне, что ты сделал, спасая мою жизнь, рискуя своей собственной. И он сказал, что я должен держаться от тебя подальше. Я не мог с ним спорить; он был прав. После того, как я почти два года желал, чтобы ты был жив, моя молитва была услышана, и вместо того, чтобы сделать то, о чём я всегда мечтал, я ударил тебя. Повторно. Он прав; я не гожусь тебе в друзья. − Майкрофт? С каких это пор мы слушаем Майкрофта? Он был тем, кто помог мне спланировать это, кто настоял, чтобы тебе ничего не говорили. Сейчас я думаю, что он был неправ на этот счёт. Тебе следовало пойти со мной. Он качает головой. − Это было тяжело слышать, что ты сказал стольким людям, но ты не сказал мне. Ты мне не доверял. − Я был неправ, Джон. Я действительно доверял тебе, но я боялся. Всё время, пока меня не было, я думал о тебе, в безопасности здесь, в Лондоне. Это было, пожалуй, единственное, что иногда заставляло меня двигаться вперёд, зная, что ты жив. − Жив, еле-еле. − Он шмыгает носом и отводит взгляд. − Ну, я лучше пойду. Майкрофт сказал, что переломает мне ноги, если я когда-нибудь снова заговорю с тобой. Нет, просто шучу, − говорит он в ответ на мой полный ужаса взгляд. − Но он очень ясно дал понять, что я не должен был тебя видеть. − Он отворачивается. − Нет, Джон, подожди! Он не смотрит на меня. − Скажи мне, − говорю я. − Ты сказал, что ударил меня вместо того, чтобы сделать то, чего ты всегда хотел. Чего ты хотел? Он медленно поворачивается, пока мы снова не оказываемся лицом друг к другу. − Только это. − Шагнув ко мне, он поднимается на цыпочки, притягивает моё лицо к своему и целует меня. Мы целуемся в молочном отделе, слушая инструментальную версию песни «Всё, что я хочу на Рождество − это ты». Люди больше не тянутся к нам за квартой молока или банкой йогурта. Они наблюдают за нами. Мне всё равно. Это было моим самым заветным желанием, пока меня не было, что я вернусь и увижу Джона, и мы соберёмся вместе, как два фрагмента головоломки, и я, наконец, скажу ему... − Я люблю тебя, − выдыхаю я. − Я люблю тебя, Джон. Он улыбается, но его глаза полны слёз. − Я тоже тебя люблю. Молочный отдел взрывается аплодисментами.