Нежеланная роль

      Она в последний раз дотронулась до его щеки, стерла со своих круглых скул едва заметные соленые дорожки, бросила ему свою игривую улыбку и, легонько коснувшись губами его губ, растворилась в темноте улицы. Когда за ней закрылась дверь, обессиленный Доктор отклонился назад, буквально повиснув на перилах. Сердца беспокойно стучали в груди, спотыкаясь, срываясь с ритма в тревожном предчувствии. Он предложил ей остаться, но Ривер отказалась, хотя – он прекрасно это знал – никогда не мечтала о чем-либо так сильно. Она знала, какая роль уготована ему в ближайшие несколько часов, и не хотела, не могла быть ее частью.       Доктор и сам не хотел играть эту роль. Роль полицейского, поймавшего убийцу, и вынужденного сообщить об этом семье, прекрасно понимая, что никакая справедливость и никакое наказание не вернет им их возлюбленных. Никогда прежде ему не доводилось этого делать. Он никогда не представлял себе, как это сделать. Как прийти и сказать кому-то, что дорогой ему человек никогда не вернется. И плевать, что Эми и Рори были счастливы вместе – их не было рядом с теми, кто их любил. И никогда не будет.       ТАРДИС тихо гудела, ее нежный материнский успокаивающий шепот проникал до самых темных уголков разума, в которых уже начинало гнездиться раздирающее его на части липкое чувство вины. Его ненависть к себе была животным, оскалившимся в кровожадной ярости. И его вечная спутница гладила вздыбившуюся шерсть зверя мягкой теплой рукой, усмиряя его, смягчая его черты, заставляя исчезнуть темные искры в карих глазах. Но, пожалуй, во второй раз в его жизни этого было недостаточно.       Что случилось с теми, кто путешествовал с тобой?       Услужливая и жестокая память охотно подкинула запрятанные в тайниках сердец воспоминания, о которых он был бы рад забыть, но от которых не в силах был избавиться. Он закрыл глаза дрожащими ладонями, силясь преградить этим воспоминаниям путь, не дать им вырваться на свободу и заполнить его разум укоряющими его образами.       Кто-то оставил меня.       Девочка с пышной копной каштановых волос, от которых почему-то всегда пахло опавшей листвой. Тонкое белое платье и большие испуганные глаза. Девочка, лишившаяся родного дома, родной планеты, отца – всего, что она знала. Оставшаяся на чумной станции в надежде исцелить тех, кто еще был жив, и хотя бы им вернуть то, чего у нее уже никогда не могло быть… Дом.       Кого-то оставил я.       Черные глаза, оттененные короткой черной челкой. Полосатая водолазка и нервно сжатые кулачки. Взгляд, полный отчаяния, неверия, и в то же время благодарности. Она была его семьей. Она была всем. Но он оставил ее, как делал впоследствии очень и очень часто, – чтобы защитить. Потому что она была достойна лучшего и, что греха таить, совершенно не подходила для этой жизни. Ей досталась хорошая жизнь. Хороший человек, который ее любил, хороший город, который предстояло вернуть к жизни.       А кто-то… пусть лишь немногие… но кто-то умер.       Нерешительная улыбка и правдивые глаза. Золото значка, отражавшего свет и рассеивавшего его пятью лучами звезды. Гений-математик, ради него покинувший родную Вселенную и встретивший свой конец в одиночестве, пока он и все остальные спасались бегством. Ему было всего пятнадцать. Но этого было достаточно, чтобы стать героем.       Но не они. Только не они. Никогда.       Он обещал. Обещал, что вернет их домой целыми и невредимыми.       Серо-зеленая трава и серые камни. Серые бездушные глаза Ангела. Рыжие, как солнце, локоны. Солнечные лучи, окружающие их ореолом золотого света. Запах молодой листвы и сладкого кофе. Две крохотные слезинки, сверкающие в уголках зеленых глаз.       Прощай, Человек-в-Лохмотьях…       Доктор в отчаянии оттолкнулся от перил и бросился к консоли. Его руки взлетели над рычагами, галопом пробежали по кнопкам. ТАРДИС возмущенно зазвенела, сопротивляясь его невыполнимым командам. Он не думал, что делает; сейчас ему нужно было просто отвлечься, не допустить проникновения новых воспоминаний, новых лиц, новых слез. Наконец, уставшая бороться с ним Старушка взбрыкнула, выбив стеклянный пол у него из-под ног, заставив ткнуться грудью в край консоли и распластать ладони по приборной доске. Задохнувшиеся легкие обожгло недостатком кислорода. Доктор поднял взгляд к прозрачному сердечнику двигателя и сделал первый вздох, наполняя грудь воздухом, заставляя сердца разгонять по телу свежую кровь. В голове прояснилось; он медленно оттолкнулся от консоли, шепнув своей вечной спутнице едва слышное «Прости», и застыл, глядя куда-то вверх, не отрывая ладони от нагретой металлической поверхности.       Он снова почувствовал ее нежное прикосновение к своему разуму – как голос матери в темноте спальни после жуткого кошмара, как запах горячего травяного чая после крепкого мороза, как глоток воды после жаркой засушливой пустыни. Голос его Старушки. Отрезвляющий. Облегчающий. Жалостливый.       – Ты права, – вздохнув, ответил он на ее непроизнесенные слова, и откуда-то издалека послышался одобрительный шепот ротора. – Нет смысла оттягивать.       Он набрал координаты и надавил рычаг. ТАРДИС, жалея его усталый разум, дематериализовалась без лишнего шума и лишних толчков. Ожидая приземления, Доктор наклонился над консолью, уперевшись в нее раскрытыми ладонями. Он смотрел вниз, на свое бледное отражение в стеклянной панели. Сколько раз ТАРДИС меняла свой облик, но никогда еще не давала ему такой возможности постоянно смотреть на себя со стороны, постоянно наблюдать за собой, постоянно находить в себе что-то неизведанное и пугающее. Отражение Повелителя Снов. Бегающий, испуганный или мрачный взгляд. Взгляд Надвигающегося Шторма, Разрушителя Миров, Обманщика, Гоблина, Великого Воина, пленника Пандорики.       Что-то звякнуло наверху, когда ТАРДИС наконец остановилась. Доктор оторвался от консоли и решительно шагнул к двери, распахнул ее и вывалился на улицу, хлопнув створкой.       Перед ним, через дорогу, стоял тот самый дом, который он подарил Эми и Рори. Дом с синей деревянной дверью и голубыми цветами на подоконнике. Окна были распахнуты, впуская в гостиную теплый весенний воздух, легкие шторки, вырываясь на улицу, полоскались на ветру. Здесь было столько мира, столько покоя, столько несбывшихся мечтаний, нереализованных планов, непрожитых дней…       И он вырвал Эми и Рори из этого распланированного мира и не позволил им прожить здесь эти дни.       За окном мелькнул чей-то силуэт, и Доктор, сделавший было решительный шаг в сторону дома, отпрянул, уткнувшись спиной в теплую поверхность синей будки. Он отклонился назад, стукнувшись затылком, и медленно вздохнул, собираясь с силами. Не было смысла откладывать то, что он собирался сделать. Рано или поздно ему пришлось бы сыграть эту нежеланную роль.       Он сжал кулаки и широкими шагами перешел дорогу. Но едва он ступил на тротуар, как дверь дома распахнулась, и из-за нее показался Брайан Уильямс в бежевой рубашке, с большой нелепой пластиковой салатовой лейкой, зажатой в руке. Внутри, почти на самом дне, плескалась вода. Доктор застыл на месте, словно примерз к земле. Брайан смотрел на него, улыбаясь, и в глазах его была радость.       – Я знал, что это ты. Сразу же как услышал этот звук. Его ни с чем не спутаешь, – затараторил он, но оборвал себя, наткнувшись на выражение взгляда Доктора. – А где…       Доктор опустил голову, не в силах смотреть, как меняется лицо старика. Радость в глазах Брайана погасла, словно кто-то задул фитиль свечи, оставляя лишь струйку дыма как напоминание о потерянном огне. Улыбка сползла с его лица, оставив после себя лишь след в форме невыпрямившейся морщинки. Лейка со стуком упала на землю, перевернулась и покатилась, проливая воду и оставляя за собой мокрый темно-серый след на сухом асфальте. Брайан на дрожащих ногах сделал шаг к Доктору. Затем другой. И третий. И четвертый, пока наконец не оказался прямо перед ним.       Он не говорил ни слова, и от этого Доктору, и так не способному ни вздохнуть, ни пошевелиться, становилось все хуже. Он стоял, бессильно опустив руки, уткнувшись глазами в тротуар и чувствуя на себе пробирающий до костей взгляд отца, понимающего, что потерял, но все еще сохраняющего надежду.       Пока не услышит то, что он должен сказать.       – Брайан, я… мне… – но проклятые слова «мне жаль» не захотели сорваться с губ. Он так часто повторял их, что, в конце концов, они просто потеряли смысл. Он опустил голову еще ниже. В голове, как муравьи, метались сотни слов, которые он мог бы сказать, но все они казались неподходящими, недостаточными. Были в его арсенале другие слова, которые он произносил очень, очень редко, потому что от них было больнее всего, ведь они означали полное признание вины и окончательной невозможности изменить то, что произошло.       – Прости меня.       Жесткая рука легла ему на плечо, и Доктор вздрогнул от того, насколько она была тяжелой. Пальцы Брайана ощутимо дрожали. Против своей воли Доктор поднял взгляд и встретился со взглядом Брайана. Но в глазах старика не было ни злости, ни ненависти. В них была лишь надежда и теплота, и забота, и грусть. Очень глубокая, очень хорошо скрытая. И страх и отчаяние, которые ему так и не удалось спрятать.       – Я… – хрипло проговорил Уильямс и, сморгнув невольно напросившуюся слезу, прочистил горло. – Я знаю, что ты сделал все, что смог. Что бы ни случилось, я знаю… ты не виноват.       – Нет, я…       – Скажи мне, Доктор, – Брайан сжал его плечо, не давая договорить. – Ты рассказывал мне о людях, с которыми ты путешествовал, о тех, кто покинул тебя, тех, кого покинул ты и тех, кто… К кому… к кому из них относятся они?       Его голос дрогнул, и сердца Доктора встрепенулись, окрыленные надеждой. Губы против его воли растянулись в счастливой улыбке.       – К первым, Брайан. К первым.       Мужчина слабо улыбнулся, подпуская тонкие морщинки к уголкам глаз. Он не смог сдержать вздох облегчения. Боль и отчаяние первых мгновений еще читались в его лице, но их место уже постепенно занимало странное тоскливое спокойствие. Он, как и Доктор, давно понимал, чем кончится это большое приключение его сына и невестки. Но, в отличие от Доктора, он смирился с этим. Если они были живы и если они были вместе, не имело значения, что будет чувствовать он.       – Спасибо, – тихо проговорил он и, наградив Доктора ободряющей улыбкой, нагнулся, подобрал лейку и, развернувшись, вразвалку направился в дом. Но на полпути он обернулся. В глазах Брайана стояли слезы. – Ты… не пропадай, хорошо?       Он кивнул, и старик снова направился к дому.       Доктор смотрел ему вслед, не отрывая взгляда от его согнутой спины, пока за Брайаном не закрылась синяя дверь. Как бы ни было ему, повелителю времени, тяжело осознавать, что Эми и Рори навсегда потеряны для него, ничто не могло пересилить боль и тоску, снедавшую душу оставшегося в одиночестве отца. Это Доктор понимал ничуть не меньше. Возможно, со временем мысль о том, что его дети живы и счастливы вместе, утешит старика. Возможно.       Голос ТАРДИС нежно позвал его с другой стороны улицы, вырывая из мрачных размышлений. Доктор обернулся и, засунув руки в карманы, направился к синей будке. Остановившись у приветливо раскрывшейся двери и погладив ладонью шершавую обшивку, он грустно усмехнулся.       – Остались только ты и я, Старушка, – проговорил он с мрачной решимостью. – И пусть это останется так.       Когда он исчез за деревянной дверью, по улице прокатился скрип тормозов, и машина времени испарилась, взметя за собой сноп пыли и мусора. А за тонкими занавесками, шевелящимися над голубыми цветами на подоконнике, виднелась сгорбленная тень – прижатые к лицу ладони и вздрагивающие плечи Брайана Уильямса.