***
В конце концов, когда-нибудь он узнает. Он не идиот, несмотря на постоянные оскорбления от Юна, утверждающие обратное. Юн не может сказать точно, когда именно Элиас понял все знаки, но не то что бы Юн в принципе как-то их скрывал. Как вообще можно было их скрыть? Их головы были полностью забиты разработкой идеального плана как по захвату АДП, так и плана побега, который бы им пригодился для любого исхода миссии — успеха или неудачи. Пусть Элиас со своим союзником и обдумывает следующие шаги, это не мешает ему поразмыслить и о самом Юне, о том, как тот уходит от разговора, и в целом об его поведении и о том, к чему всё идёт. Юн берёт себя в руки, глядя на лежащий на столе меч Эверстида, чей владелец отошёл за ещё одной чашкой кофе. Элиас Эверстид знает, что Юн Чен в него влюблён. То, на самом деле, было очевидно. И абсолютно неудивительно. Когда он снова берётся за перо, целиком намереваясь сосредоточиться на письме, в разум врезается мысль. Как врезается в пешехода при аварии автомобиль. Вся тяжесть правды обрушивается на плечи. Элиас Эверстид знает, что Юн Чен в него влюблён. Нет, то было не восхищение. Любовь. Чувство, о котором Юн никогда раньше особо не задумывался, но теперь явно находится в его власти. Он, и влюблён. Смех да и только. Полнейший абсурд. Невозможно, даже сказали бы некоторые. И раньше он бы с ними согласился. Ни на секунду не задумываясь. Но, однако же, теперь всё именно так. Он влюблён.***
Неделя без отдыха пролетает подобно одному мгновению. Нужно восстанавливать связи, а союзы сами себя не сформируют, добавьте к этому ещё внезапную смену штаба из-за увеличения поблизости числа офицеров АДП. Недавние чувства, слабости и всё, выходящее за рамки его деятельности, тут же отодвинулось в разуме на задний план. Чему Юн, собственно, и был рад. Впрочем, он по-прежнему ежедневно теряет сон, однако теперь его кошмары не связаны со смертью Элиаса Эверстида и всем остальным, стоящим за этим именем. Так длится до тех пор, пока во время одной из операций град пуль не застаёт их врасплох, и Элиас, чёрт его, Эверстид в надежде оторваться от преследователей затаскивает Юна в весьма узкое пространство между двумя зданиями, неизбежно прижимая к стене, обеими руками заслоняя его голову. Самолёты. Барабаны. Красный. Перспектива погибнуть внезапно становится такой незначительной. Когда угроза снаружи наконец стихает, Элиас поворачивается к Юну. — В порядке? Нет. Определённо, нет. Но Юн, отводя взгляд, прочищает горло и отвечает с коротким кивком: — Да. Возможно, ему это кажется, потому как, насколько он знает, в его затуманенный разум может прийти что угодно, — но краем глаза всё же замечает, как Элиас смотрит на него дольше обычного. Юн замечает, как эти красные огни пробегают по его лицу и ниже, и ниже. А затем возвращаются назад. Всё это время Юн стоит неподвижно, внутренне чувствуя, будто прошла целая вечность, хотя в реальности — не более десяти секунд. Затем Элиас, наконец, отворачивается. Более высокий мужчина тоже откашливается и начинает двигаться, без дальнейших церемоний протискиваясь наружу. Быстро оглядев местность, он подтверждает: — Всё чисто. Но нам лучше поскорее убраться отсюда. В конце концов, мы не знаем, где эти ублюдки. Они могут вернуться. Юну требуется секунда, чтобы понять, что он как бы тоже должен двигать ногами. Тесное пространство начинало его душить, но с его меньшим телосложением — во всяком случае, меньше, чем у Эверстида, — выбраться наружу оказалось несложно. Он чисто инстинктивно хватается за руку, внезапно появляющуюся в поле его опущенного зрения. С ворчанием, Юн вылазит из прохода, всё ещё сжимая ладонь, стиснутую вокруг своей. Стиснутую вокруг своей, доходит до него наконец. Его взгляд опускается к сплетению их рук, чуть дальше локтя. И он чувствует это вновь. Самолёты. Барабаны. Красный. Немного чересчур резко он отводит руку назад, решительно устремляя взор вперёд. Он чувствует, как пристальный взгляд прожигает дыры на его лице, но игнорирует это. — Нам нужно идти, — произносит он тоном, которым обсуждает ресурсы с потенциальным союзником. Профессионализм. Безупречная маска. Никаких каких бы то ни было подтекстов. Он чувствует, как Элиас напрягается. Он игнорирует это. Более высокий мужчина лишь одобрительно хмыкает и ступает вперёд; теперь между ними возникает новое напряжение, усиливающееся с каждым новым шагам Элиаса. Он игнорирует это. Вздохнув, Юн следует за мужчиной, сам вертя головой вокруг, чтобы убедиться, что всё чисто, после чего скрывается из виду, направляясь обратно к штабу. Это нелепо, думает он. Он вёл себя просто нелепо. Сейчас не самое подходящее время беспокоиться из-за такой мелочи. Ему нужно поднять восстание, свергнуть правительство, спасти целую страну. Его благополучие наступит позже, и он долгое время следовал этому правилу, ещё задолго до начала всех этих событий. И он не намерен от него отступать, не сейчас, когда желаемая цель с каждым днём всё ближе и ближе. Не сейчас, когда ему так сильно нужно сосредоточиться. Не сейчас. Вот почему, вернувшись в штаб, он расправляет плечи, воздвигая стену авторитета и решимости, исходящую при каждом шаге. И когда Элиас, прежде чем исчезнуть в своей комнате, бросает на него взгляд, он игнорирует это.***
Его отец, государственный секретарь Анвея, объявляется в соседней гостинице — так близко к их нынешнему штабу — и всё идёт ко дну. Перед Юном — чашка со слегка коричневой жидкостью, чаем, соображает он. Тепло давно испарилось, что неудивительно, учитывая, сколько время Юн, ничего более не делая, сверлил чашку взглядом. Однако он не в силах заставить себя пошевелиться, чтобы поднять чашку и сделать глоток, не тогда, когда всё, что он видит в отражении жидкости — лицо своего отца и то, как тот заносит руку, обрушивая удар на подающего еду мальчика. Мальчик падает, и Юн вспоминает внезапный укол страха. Погребённые нежелательные образы стремительно сменяли друг друга. Один и тот же удар, одна и та же рука. Однако рука, оттащившая его от пуль, была другой. Она была безопасной. Бесспорно, способной причинить боль. Но не так, как он умел. Не так, как он причинял. Потому Юн позволил этой руке увлечь себя за собой. Это пустота, понимает он. Его грудь кажется такой пустой, будто бьющийся с левой стороны орган вырвали, оставив после себя бездну спокойствия. И как раз в тот момент, когда он думает, что она поглощает окружающую его тишину, рядом раздаётся знакомый голос. — Знаешь, сколько не смотри, взглядом ты чай не разогреешь. Юн слегка фыркает, выходя из бессловесного транса, но, тем не менее, не отрывает взгляда от чашки. — Ты в этом уверен? Ему не нужно смотреть на Элиаса, чтобы почувствовать, как тот пожимает плечами. — Я же не идиот. — Мм, я бы поспорил. — Заткнись, — без особого энтузиазма бросает Элиас. И затем тишина повисает между ними, словно незримое облако. Юн не чувствует к мальчику ни малейшего намёка на сочувствие или жалости. Всё, что эхом отдаётся в голове — лишь звук пощёчины, фантомная боль на щеке, ощущение выбивающегося из лёгких воздуха. К счастью, отец его не заметил. Элиас успел оттащить Юна прочь, прежде чем мужчина успел даже повернуться в их сторону. Но одного его вида достаточно, чтобы бросить Юна в удаляющуюся в бездну спираль из сцен, которые он не хочет видеть. Теперь он вспоминает. Он помнит те дни одиночества, несмотря на то, что в комнате он не один. Он помнит каждую совершённую ошибку, каждую оплошность, каждый просчёт, принёсший ему удар. Он помнит блеск в глазах отца, отсутствие раскаяния, родительского тепла, которое должно было в них быть. Он помнит. И он отчаянно хочет забыть. — Ты в порядке? Юн слегка морщится. С запозданием, он вспоминает, что Элиас тоже там. В комнате, имеет в виду он. В настоящем. Он очень хочет сказать, что да, всё в порядке. Всего лишь краткий проблеск уязвимости, который он, несомненно, постарается по возможности избегать в будущем. Вот что он хочет сказать. Но его рот не слушается. Вместо этого Юн пожимает плечами. Он слышит, как Элиас вдыхает, стоя в дверном проёме. — Юн. Если бы в голову не приходили другие варианты, Юн мог бы сказать, что Элиас почти умоляет. Почти. Наконец, хотя и с небольшой неохотой, Юн поднимает голову и встречается взглядом с Элиасом. Тот хмурит брови в явном беспокойстве; губы угрюмо кривятся. — Скажи что-нибудь. И что же он должен сказать? Что для него одного взгляда на своего отца достаточно, чтобы выбиться из колеи? Что он может выступить перед всем Анвеем, но не перед его государственным секретарём? Что он всё время показывает, какой он слабый? Юн проводит рукой по волосам. — Мы выезжаем завтра с первыми лучами солнца. Всего в паре километров отсюда есть город. Элиас испускает ещё один вздох, на этот раз гораздо тяжелее. — Юн… — Будет нелегко, ведь мы только что переехали, но у нас всё получится… — Эй… — …Бумаги я возьму на себя. Ты иди, найми экипаж или что-нибудь в этом роде… — Эй… — И нам лучше воспользоваться просёлочной дорогой, чтобы не столкнуться с другими оффи… — Юн! Юн тут же замолкает; со всё ещё раскрытым ртом он смотрит на Элиаса. — Что? Элиас одаривает его приподнятой бровью. — Когда я просил тебя что-нибудь сказать, я не это имел в виду. — И что же ты тогда имел в виду, Элиас? — бросает Юн в ответ. — Потому как кроме того, чтобы послать тебя… работать, я честно говоря, не представляю, что ещё должен тебе сказать. — Значит ты никак не намерен с этим разбираться? — Уже ничего не поделаешь, — отвечает он, опуская взгляд. — Мы никак не можем на него повлиять и встретиться с ним лицом к лицу сейчас… — Я говорю не о госсекретаре, — поясняет Элиас твёрдым тоном. — Я говорю не о твоём отце, или АДП, или о чём-либо, связанном с переворотом. Я говорю о тебе. Юн замирает. Впервые, замирает. — Сейчас ты потрясён, и когда ты такой, ничего хорошего ждать не приходится. Ты увиливаешь, прибегаешь к худшему выбору — ты отступаешь, Юн. И я знаю тебя достаточно долго, чтобы понять, что если ты окончательно замкнёшься, то потом уже не будет шанса тебя вернуть, — Элиас, наконец, подходит к нему и останавливается не слишком близко, чтобы не вызвать дискомфорта, но и не слишком далеко, чтобы напоминать о своём присутствии. — Скажи мне, что не так. На автомате Юн качает головой. — Всё в… — Не закрывайся от меня, — перебивает Элиас, уже зная, что тот собирается ответить. — Позволь мне помочь. Юн не знает. Правда, не знает. Это всё. Всё, что у него было. Всё, что он мог дать. По крайней мере, всё, что он мог себе позволить. Он не может думать. Он не может говорить. Он не может чувствовать. Он не может… чувствовать. Когда он поднимает взгляд, то видит, как Элиас смотрит на него; его глаза горят решимостью, на которую почти больно смотреть, но Юн не отводит взгляд. Получив на свою речь молчание, Элиас пробует ещё раз: — Скажи мне, что сделать. И Юн сидит, наблюдая, как тот говорит, видит искренность в алых глазах и слетающую с губ правду. Этих губ. Лёгкое забытьё овладевает им, глаза немигающе прикованы к лицу Элиаса. И наконец ему в голову приходит мысль. Ему нужно поднять восстание, свергнуть правительство, спасти целую страну. Его благополучие наступит позже. И с краткой вспышкой эгоизма он решает, что сейчас — «позже». От пристального взгляда Юна брови Элиаса вновь ползут вверх. И тогда он понимает. Осознание осеняет его, и мускулы на лице расслабляются от шока; Элиас поднимает руки в попытке успокоиться, приоткрывает рот, чтобы произнести то, что хочет сказать, глаза с красными радужками широко распахиваются… И Юн встаёт, обхватывает лицо Элиаса ладонями и прижимается губами к чужим губам. Второстепенные мысли вылетают в окно, смущение вытесняет всё остальное. По крайней мере, на данный момент. И он чувствует. Наконец-то, он чувствует. Самолёты. Барабаны. Красный. Его сердце колотится так бешено, что Юн почти слышит, как удары отражаются от комнатных стен. По правде говоря, в этот момент его едва ли волнует, если оно вдруг вырвется из его ребёр. Он так сильно, так долго, слишком долго этого хотел, что теперь, когда всё на самом деле происходит, в голове не осталось никаких мыслей. Ни единой, ни малейшей мысли. Он не мог поверить, насколько это было приятно. Затем до него доходит, что руки Элиаса лежат на его талии, пальцы сжимают ткань комбинезона так крепко, что Юн не смог бы вырваться, даже если бы захотел. И он никогда не захочет. Чёрт возьми, он даже не против идеи в этих руках умереть. Элиас прерывается, чтобы перевести дыхание, прижимаясь лбом ко лбу Юна; его тяжёлое дыхание обдаёт жаром чужие губы. Юн чувствует, как одна рука мужчины поднимается к его затылку, нежно поглаживая, и затем снова ощущает Элиаса рядом с собой… И тот отстраняется, отшатываясь словно от ожога. Но его руки остаются там же. — Нет, мы не можем… И что-то внутри Юна ломается. Вот так просто. Но он не отстраняется. Пока нет. Ему нужно это, даже если это лишь притворство. Ему это нужно. И потому, он умоляет. — Элиас, пожалуйста, — шепчет он, игнорируя дрожь в собственном голосе и теле. Элиас втягивает носом воздух; выражение на его лице противоречиво, глаза закрыты, и мужчина вновь прислоняется лбом ко лбу Юна. — Не так, — так же глухо произносит он и делает вдох, добавляя: — Не так, Юн. — Я люблю тебя. И Элиас замолкает. Затихает, открывая глаза. — Так что, лишь раз, пожалуйста, — снова просит Юн. — Позволь мне это запомнить. Он ненавидит то, как произносит эти слова, то, как умоляет. Он ненавидит это отчаяние, этот голод. Но больше всего он ненавидит то, как это причиняет боль. Так много боли. — Элиас, я знаю, что ты не… — он не может заставить себя это сказать. — Что ты… Со вспышкой нетерпения Элиас шипит: — Что? Не что? Он действительно хочет, чтобы Юн по буквам ему это объяснил? Юн кусает губу, чувствуя комок в горле и жжение под веками. — Я знаю, что ты не чувствуешь того же, но… — он делает вдох, заставляя воздух проникнуть в лёгкие, так сильно сжатые до этого. — Я люблю тебя, Элиас. И это последняя капля. Элиас наклоняется, вновь ловя губы, усиливая давление. До такой степени, что его движения становятся агрессивными. До такой степени, что рука на затылке Юна немного напрягается. И Юн не знает, каким образом этот тихий звук срывается с его губ, но он срывается, и его собственные руки притягивают Элиаса за рубашку ближе. Тот снова отрывается от чужого тела и выругивается в потолок. Кажется, он умоляет любую божественную форму, существующую на свете, придать ему сил. И вновь смотрит вниз на Юна, поднимая покоившуюся прежде на затылке ладонь к щеке. И рукой, обнимающей Юна за талию, Элиас чувствует, как тот дрожит. — Скажи мне, что ты серьёзно, — на этот раз умоляет Элиас. — Что это не очередная из твоих больных игр или что-то, что ты позволил себе из-за случайного всплеска эмоций, которых больше не чувствуешь. Скажи мне. Юн проглатывает вставший в горле комок, и звук его приоткрывающихся губ громко раздаётся в непосредственной близости между ними, звоном отдаваясь в ушах, пока не стихает. Никакой лжи, решает Юн. Не то чтобы он был способен лгать прямо сейчас. — Я серьёзно, Элиас, серьёзно, — он поднимает одну из рук, чтобы коснуться ладони, лежащей на щеке, потирая подушечкой большого пальца выступающие костяшки. — Я влюблён в тебя уже так долго, что не могу вспомнить, с чего всё началось. И я знаю, что ты знаешь, но… Видя, как Юн замолкает, Элиас касается носом чужого носа, подталкивая к продолжению. — Но что? Снова сглотнув, Юн секунду обдумывает мысль, прежде чем признаться: — Я не был уверен, что ты чувствуешь то же самое. И Элиас вновь целует его. На этот раз мягко, вкладывая в прикосновение всю свою уверенность, а затем вновь отстраняется. — Тогда выслушай меня и поверь, потому что сейчас я развею твои сомнения, — теперь он обхватывает лицо Юна обеими ладонями, его глаза решительно сверкают, когда он смотрит в этот янтарный взгляд. — Я тоже тебя люблю. И на этот раз именно Юн соединяет их губы, точно также, как и впервые. Элиас отвечает с тем же пылом, обхватив руками талию и затылок Юна, вплотную притягивая к себе. Однако, почувствовав, как чужая рука расстёгивает рубашку, Элиас отрывается от Юна с беспокойством в глазах. — Юн, посмотри на меня, — убедившись, что завладел вниманием, он продолжает: — Ты уверен? И вот тогда возникают посторонние мысли, не о собственном желании, а о желании Элиаса. — А ты? Потому что, если ты не… — Юн, сейчас я буквально ничего больше не хочу, кроме как повалить тебя на пол и сделать своим, но не это главное. Это нормально — сказать «нет», если ты не хочешь, Юн. Я хочу, чтобы ты знал это, — Элиас ни на секунду не отводит взгляда от его глаз. — Вот почему мне важно, чтобы ты ответил со всей честностью. Ты уверен? В этот раз Юн смотрит на него. Вроде бы действительно смотрит. Он понимает, что не сомневается ни в одном сказанном перед ним человеком слове. В объятиях этого мужчины Юн чувствует к себе привязанность и любовь, которую как ему казалось раньше, он никогда не заслуживал. В его глазах Юн видит искренность, неподдельную заботу, с которой мужчина ставит благополучие Юна на первое место, чего даже сам Юн никогда не делал. И Юн находит ответ в руках Элиаса, в том, как он обнимает его, словно некую бесценную вещь, что не может позволить себе отпустить. И потому, когда его спрашивают, Юн со всей своей честностью отвечает: — Я уверен. Он обвивает руками шею мужчины и шепчет тому в губы: — Сделай меня своим, Элиас. На долю секунды ему приходит мысль, что, возможно, он был недостаточно убедителен. Но тут же Элиас прижимается губами к его собственным, с ещё большим пылом, чем ранее. Юн растворяется в этом ощущении, облегчение разливается по его телу, заставляя плечи расслабленно опуститься. Запоздало Юн понимает, что именно из-за его полной податливости Элиас с лёкостью толкает их вперёд, и внезапно чувствует край кровати задней частью коленей. Юн падает спиной на матрас, увлекая Элиаса за собой, и второй мужчина, чтобы смягчить удар, успевает подложить тому под голову руку. Однако ни один ни разу не разорвал поцелуя. В уголке рта Юн чувствует чужой язык и, с внезапной вспышкой непокорности упрямо сжимает губы. Элиас, который определённо не из тех, кто отступает перед брошенным вызовом, и несмотря на опасно ослабевающий контроль, отрывается от губ Юна, вместо этого опускаясь ниже, и оставляет по линии подбородка дорожку из поцелуев. От нового ощущения с губ Юна слетает ещё один тихий звук, который Элиас тут же запоминает. Этого чувства также достаточно, чтобы отвлечь Юна от руки, скользящей по комбинезону, что вскоре находит верхние пуговицы и нащупывает близкую к ним цель. Пальцы Элиаса касаются чего-то, от чего Юн напрягается, и мужчина усмехается про себя. В последний раз поцеловав шею, он отстраняется, попутно надавив на место, где по его предположению, был сосок, и, судя по раздавшемуся вздоху, Элиас понимает, что попал в яблочко. Юн с опозданием осознаёт своё положение, и Элиас уже опускается и обхватывает его губы, прежде чем Юн успевает даже подумать, чтобы сжать их обратно. Язык исследует его рот, и Юн вновь стонет, когда тот же самый палец в повторяющей манере касается соска. — Чувствительный, — комментирует Элиас; его голос пронизан похотью, которую мужчина больше не пытается скрывать. Он снова проталкивает язык внутрь рта Юна, возвращая себе захваченную территорию. Юн тут же чувствует, как внутри него вспыхивает негодование по этому поводу. Подстёгиваемый желанием отомстить, он тянется к рубашке Элиаса, которую, кстати говоря, тот застегнул не на все пуговицы, и рывком распахивает в стороны. Элиас предсказуемо прерывает поцелуй, почувствовав, как на кровать падают пуговицы. — Эй! Юн только ухмыляется, в его глазах отражается фирменный озорной блеск. Разгорячённый сиим действом, Элиас откидывается назад на пятки, выпрямляя спину, и одним большим рывком поднимает Юна, усаживая на бёдра. Их тела прижимаются друг к другу, и Юн не уверен, должен ли обращать внимание на упирающийся ему в ногу камень. Элиас притягивает Юна к себе для очередного поцелуя, вновь эффективно отвлекая от собственных рук, расстёгивающих ремни, удерживающие одежду вместе. Как только мужчина справляется с ними, куртка спадает с чужих плеч и локтей. Юн резко вдыхает, когда грудь оказывается на открытом воздухе, и Элиас рефлекторно прижимается к его коже, сводя тела вместе объятием. Юн снова обнимает Элиаса за шею, пока врезающийся ему в бедро камень ещё больше не твердеет от трущихся прикосновений. Юн находит пальцами завязку, удерживающую хвост Элиаса, и тянет, полностью снимая. Распущенные волосы отвлекают того на мгновение, и Юн, чувствуя, что бдительность мужчины ослабла, собирает всю дремлющую в себе силу и, разорвав поцелуй, валит Элиаса на кровать. Мужчина охает от неожиданности. Юн седлает Элиаса, непреднамеренно упираясь руками тому в пресс, чтобы удержать равновесие. Подняв взгляд и встретившись им с чужими глазами, Юн замирает. Сиреневые пряди рассыпались по кровати, обрамляя лицо Элиаса подобно изящной паутине. Сам Элиас тяжело дышит, на его лице всё ещё застыло удивление. Мужчина явно не ожидал, что его так внезапно швырнут на постель. Чувствуя триумф, Юн наклоняется, проводя губами вдоль груди Элиаса. Мужчина стонет от этого поддразнивания, инстинктивно сжимая лежащие на, как Юн вскоре понял, бёдрах руки. Юн скользит губами вверх по шее Элиаса, слегка прикусывая кожу. Его руки исследуют торс мужчины, оставляя после прикосновений огненную дорожку и мурашки. — Юн, — тихо шепчет Элиас, и тот слышит в этом единственном слове мольбу. Он нависает над мужчиной, опираясь на расставленные по обе стороны от его головы локти. Когда алые глаза встречаются с его собственными, Юн мягко улыбается, тихо фыркая от лёгкого смеха, и трётся носом о нос Элиаса. Это на мгновение выводит того из медленно сводящего его с ума желания, даря возможность полюбоваться сидящим верхом чудесным созданием. Элиас вслед за ним расплывается в улыбке, трясь в ответ, прежде чем запечатлеть ещё один поцелуй на губах Юна. Юн почти тает от нежности, возвращая поцелуй с той же мягкостью. Именно тогда он узнаёт: никогда не теряй бдительности. Руки на его талии внезапно усиливают хватку, и Юн слишком поздно понимает, что Элиас намеревается сделать. Воздух резко покидает лёгкие в ту секунду, когда его вновь бросают спиной на матрас. Теперь Элиас нависает над ним, и сиреневый занавес скрывает взор Юна от остального мира, не оставляя никакого другого выбора, кроме как смотреть Элиасу прямо в лицо. И о, его глаза. Сказать, что это пара алых рубинов сверкает, вовсе не будет преувеличением. Ни в малейшей степени. Юн почти может видеть в этих глазах вселенную, как бы поэтично и драматично это не звучало. Мужчина вновь подносит руку к чужой щеке, и достаточно скоро Юн слишком сильно погружается в ощущение от очередного поцелуя, не замечая, как вторая рука Элиаса опускается ниже и останавливается на ткани брюк. Юн замолкает, когда Элиас резко отстраняется и смотрит на него с вопросом. — Могу я? — спрашивает он. Как спрашивает всегда. И Юн чувствует себя слишком возбуждённым, чтобы ответить «нет». Он даже не думает об этом. Он кивает, и это всё, что нужно Элиасу. Мужчина вновь захватывает губы Юна в свои, проворно двигая пальцами, чтобы ослабить ремень. Расстёгивая брюки, он осторожно стягивает одежду, сминая её вокруг лодыжек Юна, прежде чем полностью снять с ног. Чувствуя себя ещё более обнажённым, чем прежде, Юн сводит ноги в последней попытке подавить смущение. Цветущего тепла на его ушах было достаточно, чтобы выдать то, как он покраснел. Юн слышит над собой лёгкий смешок, и прежде чем успевает моргнуть, второй мужчина чмокает его в одно из ушей. — Элиас! — тут же шипит Юн теперь в абсолютной уверенности, что стал краснее глаз Элиаса. — Прости, — с усмешкой произносит мужчина; его глаза сияют от обожания, а в голосе нет ни капли сожаления. Однако Юн сразу же забывает о всяких возражениях, когда чувствует, как чужая рука скользит по бедру, с удивительной лёгкостью поднимая с кровати. Элиас упирается в постель коленями, стоя между раздвинутых ног Юна, и подносит чужое бедро к лицу, оставляя на внутренней стороне поцелуй. Мужчина ни разу не отводит взгляда от Юна, даже когда произносит: — Красивый. И если Юн может покраснеть ещё сильнее, он краснеет. А затем прохладный, влажный палец внезапно давит на что-то сзади, и Юн выдыхает имя Элиаса. Элиас мгновенно прекращает, встречая шок в глазах другого собственным вопросительным взглядом. Он понимает всё сразу, Юну даже не нужно ничего озвучивать. Элиас тянется к Юну, выглядя теперь ещё более серьёзным, и касается чужой щеки. — Скажи мне, если захочешь остановиться, и я остановлюсь. Без всяких дальнейших вопросов. Юн не сомневается в этих словах. Он уже давно не сомневался благодаря тому, что всё это время Элиас всегда спрашивал разрешения — ну, может, за исключением того момента, когда он снял с Юна верх. Но Юн также не собирался лгать. Он был напуган. Он знает, что будет дальше, и это то, о чём он за всю свою жизнь редко находил время подумать. Секс на самом деле не был чем-то важным в списке вещей, которыми Юн планировал заняться. Но, откровенно говоря, не всё с ним случившееся было им запланировано. Например, влюбиться в Эверстида — в кого-либо в принципе — вообще не было частью какого-либо плана. «Объединение усилий» с Эверстидом — безусловно, но ещё в него и влюбиться? Отнюдь. И всё же… Он понятия не имеет, как это должно ощущаться, и не знает, как должен себя вести. Именно поэтому он большую часть времени позволял Элиасу брать инициативу на себя. И теперь, когда они действительно собираются по-настоящему заняться этим, мысли полнились всякими разными вопросами и страхами, по крайней мере, у Юна точно. Но факт остаётся фактом: Юн доверяет Элиасу. И одно это перевешивает все сомнения в его голове. Да, он напуган. Но с лёгким удивлением Юн понимает, что не хочет, чтобы Элиас останавливался. Потому он улыбается, сверкая редкой искренней улыбкой, заверяя нависшего над ним мужчину: — Я не хочу, чтобы ты останавливался. Просто было немного неожиданно, вот и всё. Когда Элиас, кажется, ему не верит, Юн приподнимается, соединяя губы с губами мужчины в одном коротком поцелуе. — Я сказал тебе сделать меня своим, помнишь? — шепчет он. Услышав это, Элиас вновь впивается в губы Юна поцелуем, более страстным, чем когда-либо за последние минуты. Юн позволяет мужчине завладеть своим ртом, но страх по-прежнему не покидает его — особенно когда палец вновь касается входа. Элиас, заметив, как Юн сжимается, прерывает поцелуй, и, глядя только с чистейшей нежностью, целует в обе щёки, а затем наклоняется к уху, шепча: — Расслабься для меня. Когда Юн чувствует, как зубы слегка прикусывают мочку уха, то реагирует почти мгновенно. Элиас прижимается губами к месту за ухом, и Юн полностью расслабляется от этого ощущения. Однако его дыхание предсказуемо прерывается, когда он чувствует, как вторжение усиливается. Палец Элиаса посылает внутри холодок. Это было чем-то невероятно новым. Немного странным. Элиас останавливается на мгновение, позволяя Юну привыкнуть к ощущению. Когда мужчина начинает двигать пальцем в устойчивом ритме, Юн медленно, хотя ещё и немного тяжело, выдыхает. Трения нет, но единственное ощущение чего-то, растягивающего стенки, заставляет издать приглушённый стон в шею Элиаса и закатить глаза. — Я добавлю ещё один, — почти слишком быстро говорит над ним Элиас, и Юн даже не успевает сказать «да», как два пальца проникают внутрь с небольшим жжением от увеличившегося растяжения, от которого Юн сжимается. Ему требуется секунда, чтобы расслабиться, и Элиас помогает ему, вновь покрывая грудь поцелуями. Всё начинает происходить слишком быстро, но поцелуи работают, и Юн не замечает, что пальцы начинают глубже проникать в него. Его рука сжимает матрас, сам он прикусывает губу, чтобы не издавать никаких звуков, потому что ясно слышит, как становится всё более бессвязным и громким. Но тогда Элиас шепчет ему: — Не прячься, любимый. Я хочу тебя слышать. И он не прячется. Юн судорожно вдыхает, и сразу после третий палец толкается внутрь. И процесс повторяется. Элиас позволяет Юну привыкнуть, тот расслабляется, и затем мужчина вновь растягивает вход пальцами. На четвёртом Элиас вновь приближается к лицу Юна, касаясь щеки носом, чтобы привлечь внимание. — Юн. Юн поднимает взгляд, встречаясь с алыми глазами, и сразу всё понимает. — Сделай это, — выдыхает он. Он готов. Думает, что готов. Элиас убирает руку между чужих ног, вызывая краткое неприятное ощущение пустоты. Всё это, всё остальное, внезапно, словно в замедленной съёмке, останавливается, когда Юн чувствует, как головка касается его входа, и он вскрикивает одновременно от шока и протеста. Страх подступает к его горлу при открывшемся зрелище. Оно не влезет. — У нас не получится, — говорит он. — Я не смогу. — Ты сможешь, — успокаивает Элиас; каскад волос слегка щекочет щёку, когда мужчина вновь нависает над лицом. — Ты мне доверяешь? — Да, — да, он доверяет. Без малейшего колебания. Элиас улыбается, оставляя быстрый поцелуй. — Люблю тебя. Юн хочет сказать то же в ответ, хочет сказать так много вещей сразу, но не может произнести ни одной, потому что Элиас входит. Дыхание Юна полностью замирает, он закрывает глаза, чувствуя жжение от растяжения, которое каким-то образом даже больше, чем все пальцы Элиаса вместе взятые. Юн откидывает голову назад, из горла вырывается громкий стон. Мышцы напрягаются, а спина слегка выгибается. Пока никакого движения, лишь проникновение, и Юн медленно приспосабливается. Это хорошо, это потрясающе, но это жжёт. Медленно. Мучительно. При своём обычном состоянии он мог бы подумать, что Элиас достаточно осторожен. Но его разум на данный момент слишком далёк от какой-либо рациональности. Пульс звенит в ушах, а стенки сжимаются неконтролируемыми волнами. И Элиас проникает всё глубже и глубже, пока, наконец, не останавливается, и Юн уже чувствует себя таким наполненным. — Юн. Он открывает глаза на зов и только тогда замечает, что Элиас над ним дышит так же тяжело. Его руки, до побелевших костяшек сжатые на простынях в кулаки, дрожали от того, насколько сильно он пытался себя сдержать. — Дыши, любимый, — шепчет Элиас. О, точно. Это трудно, но Юн вдыхает и выдыхает, и повторяет это ещё, и ещё, и пытается, пусть даже совсем немного, расслабиться. Это ошеломляет. Это жалит, это обжигает, но это приятно, невообразимо приятно. Но ему нужно расслабиться. Замечая его попытки — конечно же, он замечает — Элиас встречается с Юном лбами, и слова мужчины выходят простым дуновением сквозь узкое пространство, разделяющее их рты. — Шшш. Всё хорошо. Ты молодец, — словно для того, чтобы подчеркнуть свои слова, он оставляет поцелуй на левом веке Юна. — Не торопись. Я могу подождать. Слёзы выбегают из уголков глаз и скатываются по щеке. Это уже слишком — не секс, не растяжение, не прикосновения, а Элиас. Элиас, чёрт его, Эверстид. И Юн вдыхает, поднимая глаза, и встречается с любящим взглядом, проникающим в самую душу. Элиас, чёрт его, Эверстид. Юн снова притягивает Элиаса ближе, соединяя их губы, и замирает так на мгновение. А потом Элиас приоткрывает рот и целомудренный поцелуй становится глубже, жёстче, голоднее, и Юн внезапно чувствует себя так правильно. Вот оно. Вот, как всё должно быть. Всё указывает на то, что он расслабился — покачивания бёдер и медленные толчки Элиаса внутри. Он, как всегда, двигается незаметно, но приносит столько удовольствия, что Юну почти кажется, будто само время замедлилось, позволяя ощутить каждый миллиметр, каждую миллисекунду. Это опьяняет, ошеломляет и… Элиас выходит, задерживаясь у отверстия только кончиком — достаточно, чтобы подразнить — прежде чем загоняет член обратно внутрь, полностью, до основания, и Юн кричит. Его тело охвачено пламенем, горячим, обжигающим, диким, перед глазами расплывается плёнка, потому что всё это невероятно. В этот момент он даже не замечает жжения, лишь тот факт, что что-то глубоко внутри него задевают, и это происходит снова. И снова. Это было медленно. Это было чувственно. И Элиас набирает темп, задаёт ритм, и Юн почти целиком сходит с ума от всех ощущений. Он слышит в промежутках между толчками прерывистые крики и стоны и осознаёт, что все они исходят от него самого. Он слышит шёпот своего имени на ушах, чувствует его на губах. Это было чистое блаженство. — Ты нереальный, — произносит над ним Элиас, наклоняясь, касаясь уголков рта, а затем вновь увлекает в поцелуй. Нежный, любящий, страстный. И Юн чувствует себя любимым, что так ему чуждо, но сейчас он полностью во власти этого чувства. — Я… Я тоже тебя люблю, — наконец говорит ему Юн. Элиас улыбается одними губами, отчего Юн готов был растечься в лужицу, если бы обстоятельства были иными, и его буквально не раскалывало пополам копьём. Элиас пробегает по нему взглядом и на секунду замедляется, когда видит руку Юна, до синяков вцепившуюся в матрас. Что-то в его взгляде смягчается, и как раз в тот момент, когда Юн собирается спросить, он чувствует, как чужие подушечки пальцев слегка касаются его прижатых к постели костяшек. Пальцы становятся всё настойчивее, прокладывая себе путь в пространство между сжатыми фалангами. И Юн позволяет мужчине раскрыть, разжать кулак, позволяет вплести чужие пальцы в свои. Новая хватка не оставляла синяков, была не жёсткой, но такой же крепкой и тёплой — дарила скорее утешение, чем отчаяние. И Юн чувствует это — доверие, любовь. И так он раскрывается. Полностью. Слёзы текут по его щекам, непрошенные и выпущенные на волю. Рыдания сотрясают его плечи, и что-то дрогает в Элиасе при виде этого. Он крепче сжимает ладонь и наклоняется, прижимаясь губами ко лбу Юна, шепча «Я люблю тебя» снова и снова, и снова. Юн выдыхает его имя, и Элиас летит вниз, чтобы поймать его, вновь смыкая губы. С искрой храбрости Юн слегка раздвигает ноги, как бы приглашая Элиаса снова начать двигаться. Мужчина понимает намёк. Постепенно жар в пахе Юна становится всё более ощутимым, давление между его ног усиливается. Элиас ускоряет толчки, вонзаясь в податливое тело, теперь практически не встречая сопротивления. Нарастающий темп заставляет Юна подсознательно сжиматься вокруг Элиаса, но это никак не мешает движениям. Наоборот, ещё больше подстёгивает мужчину. Он утыкается лицом в шею Юна и хрипло стонет, врезаясь в него ещё сильней. Юн сжимается, дрожит, и, слыша, как тяжело дышит Элиас, словно вот-вот сам потеряет контроль, он понимает, что больше не может. Элиас входит в него глубоко, едва отстраняясь, и Юн чувствует, что с каждым толчком приближается к своему максимуму. Юн напрягается, словно натянутая струна, и спустя совсем немного времени его захлёстывает волна нарастающего удовольствия. Юн выгибается в спине, всем телом припадая к Элиасу, крепко сжимаясь внутри. И Элиас гортанно рычит, впиваясь зубами в плечо Юна, прежде чем кончает вслед за ним. Юн чувствует внутри себя пульсацию и едва замечает, как собственное высвобождение разливается по их торсам. Он кончил совершенно нетронутым, его внутренности бьются с сердцем и трепещут, и он с громким протяжным стоном откидывает голову назад. Ему требуется некоторое время, чтобы прийти в себя, и, выйдя из тумана, оба пытаются отдышаться после только что испытанного оргазма. И, наконец, до Юна доходит. Медленно, постепенно, по частям он понимает… Он обнимает Элиаса за шею, другой рукой не выпуская пальцы, всё ещё удерживающие ладонь на месте. Элиас, всё ещё прерывисто дыша, нежно прижимается лбом к его лбу. Они остаются так лежать некоторое время, просто купаясь в тепле и объятиях друг друга. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Элиас, не отрывая взгляда от Юна. Юн вздыхает через нос. — Самолёты. Барабаны. Красный. В совершенно очаровательной манере лицо Элиаса искажается от замешательства: — Что? Юн хихикает, наклоняясь вперёд, чтобы мягко поцеловать мужчину. — Я хотел сказать, — он не ложится обратно, оставляя слова на губах Элиаса. — Я люблю тебя. Очень, очень сильно люблю. На этот раз и Элиас расплывается в улыбке. Он нежно трётся носом о нос Юна, ни на миг не отводя взгляда. — Я тоже тебя люблю. Позже той же ночью они лежат в постели под одеялом. Юн расположился на груди Элиаса, утроившись головой на плече мужчины. Ровное дыхание, слышимое им так близко, медленно погружает его в сон. Впервые он чувствует себя таким свободным. Счастливым, невероятно счастливым, почти до такой степени, что он готов взлететь от той лёгкости и комфорта, что ощущает. Элиас опускает глаза, нежно поглаживая спину и прижимая чужую голову к шее. — Спокойной ночи, — бормочет он. Юн улыбается в ответ. — Спокойной ночи. И если хозяин гостиницы придёт тем же днём позже и обнаружит кровать на грани развала, об этом узнают только двое мужчин, покидающих порог со сплетёнными руками.