***
Когда дымка похоти рассеется в твоём одержимом сексом сознании, нахлынувшая волна последствий навалится и уничтожит тебя. К счастью, последствия — это последнее, о чём ты думаешь. Похоже, что единственное, на чём ты можешь сосредоточиться — это Себастьян и его идея «позаботиться о тебе». Себастьян, жадно смотрящий на тебя — это незнакомый Себастьян. Ты привыкла к множеству его разновидностей: злобный Себастьян, который говорит самые мерзкие вещи из вредности и обычно необоснованного гнева; раскаивающийся Себастьян, который очень быстро начинает лебезить (он прекрасен в преклонении) и хочет только одного — вернуть твою благосклонность; счастливый Себастьян, хотя существуют версии этой самой вариации — фокус в том, чтобы понять, псевдо-счастлив он или нет, заключается в его улыбке (фальшивая — жутко идеальна, настоящая — кривая и редкая). Этот Себастьян, однако... голодный. Это слово не объясняет ни тёмного блеска в его глазах, ни того, как его руки почти благоговейно гладят твоё тело. Всего несколько минут назад твоя кожа была такой горячей — но, опять же, всего несколько минут назад на тебе ещё были аккуратные школьный джемпер и блузка. Теперь же ты лежишь практически голая, став жертвой крайне хищного взгляда Себастьяна. Если бы вы двое не были такими закадычными друзьями, у тебя, возможно, хватило бы ума испугаться. Единственные предметы одежды, которые остались, чтобы защитить твоё достоинство и укрыть от его глаз — это юбка (которая уже задралась и обнажила твои бедра из-за его блуждающих рук), белые хлопковые трусики и такой же бюстгальтер. — Как ты себя чувствуешь сейчас? — спрашивает он, и ты хочешь сказать ему, что всё ещё чувствуешь себя неловко, но его руки удивительно приятны на твоей коже, и ты не можешь не жаждать большего. Возможно, выражение его глаз, которому ты не можешь подобрать подходящего названия — то же самое, что и у тебя. — Ещё, — хнычешь ты, не заботясь о том, что звучишь эгоистично или нетерпеливо. Это ужасно. Вы двое должны положить конец... Чему бы то ни было, чёрт возьми! Это ужасно некрасивая, неприличная ситуация, в которой вы оказались, и если всё будет развиваться так, как вы думаете (как вы хотите), то вам обоим конец, когда взрослые узнают об этом. Профессор Уизли, вероятно, заставит вас обоих сочетаться браком на следующий день после того, как об этом узнает, не говоря уже о том, что директор школы, вероятно, насадит ваши головы на пики. Но ты не говоришь ему остановиться, потому что твоё рациональное мышление улетучивается, как и твой лифчик. Ты смотришь на всё почти как в трансе, почти как будто это происходит с кем-то другим, а не с тобой. Однако это действительно ты. Это твои соски, затвердевшие после пребывания в прохладном воздухе лазарета. Это твой лифчик, который Себастьян отбрасывает в сторону. Он облизывает губы, любуясь открывшимися ему открытыми участками тела. В обычных обстоятельствах ты уверена, что предприняла бы все попытки прикрыться и попытаться вернуть себе хоть какое-то чувство скромности. В этих обстоятельствах ты практически выгибаешь спину и просишь ещё, ещё, ещё. Больше прикосновений. Больше контакта кожа к коже. Больше Себастьяна. Ты хочешь его. Всего его. Каждую его часть. Ты хочешь, чтобы его член ворвался в твою вагину, чтобы его руки обхватили твоё горло, чтобы его рот извергал грязные слова прямо тебе в ухо. Хотя кажется, что ты можешь сфокусироваться только на его желании овладеть тобой, ты не можешь удержаться от жадности и стремишься к большему. Тебе нужны его секреты — все. Ты хочешь знать, какие кошмары мучают его, и полон ли он сожалений подобно тебе. Ты хочешь обладать правом на его душу так же, как он уже имеет право на твою. Ты хочешь знать, что когда бьётся его сердце, оно зовёт тебя. — Сейчас я собираюсь тебя поцеловать, — заявляет он, как будто ждёт, что ты будешь протестовать. Он не спрашивает напрямую, но вопрос всё ещё витает в воздухе, как и предупреждение. — Могу ли я тебя поцеловать? Если ты мне позволишь, пути назад уже не будет. — Пожалуйста, — ты хнычешь, полностью отдаваясь на его милость. — Скажи это, — тяжело сглатывает Себастьян, как будто он тоже нервничает и слишком сильно заряжен желанием. Его пальцы ослабляют галстук. Он уже стянул с себя мантию. Он не говорит тебе, что сказать, но ты знаешь, что он хочет услышать. Всё это время слова так и вертелись на кончике языка. — Я хочу, чтобы ты поцеловал меня, и даже больше... — ты смотришь ему в глаза. Из-за света в лазарете они кажутся светлее, чем обычно. — Я хочу больше. Я хочу тебя, Себастьян. В тот момент, когда последнее признание срывается с твоих нежных губ, рот Себастьяна накрывает твой собственный. Его тело неловко наклонено, чтобы не раздавить тебя своим весом, но ты всё равно чувствуешь исходящее от него тепло, даже несмотря на разделяющие вас двоих слои одежды. Тебе кажется, что мир перестаёт вращаться, когда его губы прижимаются к твоим. На вкус он напоминает тыквенный сок с утра, сладкий и освежающий. Остаётся привкус мятной зубной пасты. Ты хочешь целовать его вечно. Ты хочешь, чтобы он целовал тебя везде. Когда дыхание становится вынужденной необходимостью, он останавливается. Ты хмуришься. Ты не хотела, чтобы он останавливался. Кислород все равно переоценён. Он кладёт руку на подушку, на которой ты лежишь, и смотрит на тебя сверху вниз, на его лице ясно видно желание; желание вытравлено в каждой черте лица, а его глаза так пристально смотрят в твои, что ты задаёшься вопросом, не является ли он легилиментом. — Пообещай мне, что не пожалеешь об этом. Поклянись, что ты действительно этого хочешь. Тогда он, должно быть, не легилимент. Так ясно, что ты вл... Странно признавать. Неправильно, даже. Но это правда... Ты влюблена в него с пятого курса. Нельзя хранить чьи-то секреты, преступления, если ты не любишь этого человека. Ты позволила ему применить к тебе Круциатус, и ты простила его. Нет, не простила. Потому что ты попросила его об этом. Прощать было нечего. Ты бы терпела это снова и снова, только ради него, для него одного. И подумать только, ты затапливаешь свои трусики только из-за каких-то простых фантазий о нём, а он имеет наглость полагать, что ты этого не хочешь? Не хочешь его? — Обещаю. Клянусь тебе. Я этого всем сердцем хочу. А может быть, в выпитый сок подмешали и жидкую храбрость, потому что ты признаёшься: — Я всегда хотела заняться этим с тобой. Когда я... Когда я представляла свой первый раз, то всегда мечтала о тебе. Он перестаёт дышать, всего на мгновение. Даже смотрит на тебя. — Т-ты девственница? Ты задаёшься вопросом, не испортила ли настрой. Ты думаешь, не стоит ли взять свои слова обратно, сказать, что ты просто пошутила, но прежде чем ты успеваешь это сделать, его губы снова прижимаются к твоим. Этот поцелуй ещё более голодный, чем предыдущий, и ты не совсем понимаешь, как это вообще возможно. Такое ощущение, что он хочет поглотить тебя целиком. — Спасибо, — он задыхается, так близко к тебе, что его дыхание щекочет твой нос. — Спасибо, что доверилась, любовь моя. Я обещаю, что сделаю тебе хорошо, как ты и заслуживаешь. И вдруг Себастьян оказывается повсюду. Его свитер брошен на пол, рядом с твоим лифчиком и галстуком. Его ремень расстегнут; он даже не потрудился снять его полностью, просто сместил его настолько, чтобы можно было расстегнуть брюки, и он стягивает их — брюки, то есть. И трусы. Он не избавился от всего полностью, только частично. Дотошный Себастьян Сэллоу, который теперь настолько погряз в похоти и разврате, что даже не может потратить ни секунды на то, чтобы полностью избавиться от одежды. Ты превратила человека в зверя. Но ты видишь, как он смотрит на тебя — весь тёмные волосы и острые зубы. Он задирает твою юбку, обнажая влажные трусики, и снова облизывает губы, и ты понимаешь — возможно, слишком поздно, а возможно, ты знала всё это время — Себастьян всегда был немного зверем. Волком, лишь искусно имитирующим одомашненность. — Ты такая мокрая, — он проводит пальцем по твоим обтянутым хлопком складочкам, и ты вздрагиваешь. Да! Твоё тело словно кричит. Ещё, ещё, ещё! Твоя спина выгибается, ты извиваешься, жаждая его прикосновений. Трусики насквозь промокли, ткань стала практически прозрачной. Ты никогда в жизни не была такой мокрой. Ты никогда не хотела его прикосновений так сильно, как сейчас. — Для меня, — бормочет он, но в тишине лазарета ты слышишь его слишком отчётливо. — Это всё для меня, любимая? Ты была такой весь день? Ты киваешь, не веря, что можешь составить связное предложение. Даже если он не смотрит на твою голову, слишком зацикленный на том, что у тебя между ног, он одобрительно хмыкает. — Не волнуйся, любовь моя. Я всё улажу. Он целует тебя. Он оттягивает твои трусики только на одну сторону, и тебе кажется, что он бормочет извинения на твоих губах, покрытых слюной. Что-то, что звучит ужасно похоже на «прости, прости, но я не могу ждать, и не думаю, что ты тоже можешь». Ты едва успеваешь взглянуть на его член, прежде чем ощущаешь острый жар его длины на своей внутренней стороне бедра. Можно было бы подумать, что должна быть какая-то подготовка, тем более что это будет твой первый раз, но ты уже вся взмокла. Ты жаждешь ощущений, которых никогда раньше не испытывала, но животное внутри твоего мозга инстинктивно велит тебе стремиться к Себастьяну. Что Себастьян всё исправит. Это то, что он сказал, что сделает, и он целует тебя, и он извиняется, и... ...и мир перестаёт вращаться. Нет. Сначала возникает небольшое сопротивление, твоя бедная вагина протестует против вторжения. Ещё секунда, и он вводит половину своей длины с гораздо большей лёгкостью. Ещё несколько дюймов, и его бедра прижимаются к твоим, и о... О, ты словно создана для него. Нет никакого сопротивления. Нет боли. Есть только ты и он, и твоё тело приветствует его как дома. Где он был? Как будто спрашивает. Пожалуйста, никогда больше не уходи. — Бляяяять, — шипит он, стиснув зубы, и любуется тобой. Его глаза скользят по твоему лицу, вниз, к груди, вниз, вниз, прямо к тому месту, где вы двое соединены. Слова выходят прерывистыми и в то же время тягучими. Как будто ему трудно говорить. Затем он начинает двигаться, и вдруг ты понимаешь, что мир не перестал вращаться. Нет — теперь он движется слишком быстро. Должно быть, он сошёл со своей оси. Ощущения потусторонние. Чувствуешь, что это удовольствие, это всепоглощающее, абсолютно восхитительное удовольствие, не может просто существовать на Земле. Это должно быть невозможно. Невозможно найти комфорт и блаженство в том, как кончик его члена словно целует твою шейку матки. Ты ожидаешь боли. А находишь только умопомрачительное, сокрушительное наслаждение. Ты чувствуешь, что напряжена сверх всякой меры. Ты слышишь его вздохи и хрипы, и ты тоже стонешь. Выкрикиваешь его имя, что так глупо, он рядом, он здесь. Там, в том особом месте, в том месте, которое ты никогда не смогла изучить самостоятельно. Теперь ты понимаешь, почему взрослые так не советуют вступать в подобные отношения — они просто вызывают зависимость. Ты не думаешь, что можешь остановиться; ты не думаешь, что хочешь остановиться. — О, блять. Блять, ты так хороша для меня. Такая хорошая девочка. Моя хорошая девочка, не так ли? — бормочет он. Его толчки становятся значительно более небрежными, и ты чувствуешь, как его большой палец касается клитора, и выгибаешь спину ещё больше, практически выкрикивая его имя. Стимуляция слишком сильна — её недостаточно — и ты всегда будешь жаждать его. — Скажи мне. Скажи мне, что ты моя. Есть что-то такое, что вызывает зависимость от его обладания. В том, что с тобой обращаются как с его собственностью. — Твоя. Твоя, Себ. Вся... — ты не можешь закончить предложение. Наслаждение становится слишком сильным, ты слишком чувствительна, а он делает эту штуку, эту совершенно потрясающую штуку, когда он натирает круги на твоём клиторе в тандеме с его резкими толчками, и ты кончаешь. Ты не хочешь останавливаться. Он чувствует, как ты кончаешь, видит, как твои соки заливают его член, когда он вытаскивает его, но тут же снова вводит, наслаждаясь ощущением твоих сжимающихся стенок. Он наклоняется, покусывая твою шею, и ты берёшь руку, чтобы сжать его тёмные волосы, всё ещё кончая, а теперь и он тоже. Струи его спермы вливаются в тебя, окрашивая стенки, успешно утверждая своё неоспоримое право. Ты скомпрометирована. Если бы кто-нибудь узнал о вас двоих, у тебя не было бы другого выбора, кроме как взять его руку, его кольцо, его фамилию, его самого. Тебе пришлось бы принять всё. После оргазма у него хватает доброты, чтобы зализать рану, которую он оставил на шее. Твои глаза закрываются, интенсивность происходящего сильно истощает. Ты не знаешь, какие мысли крутятся в его голове. Ты не чувствуешь, с какой тоской он поглаживает твой живот, гадая, справился ли «Феликс Фелицис» — его бутилированная «Жидкая удача», на приготовление которой он потратил целую вечность — со своей задачей. Будет очень удачно, если его семя сработает с первого раза. Твоё дыхание замедляется, и он чувствует, как выравнивается твоё сердцебиение. Ты измучена, бедняжка. Возможно, он был слишком груб. Он извинится, решает он, сделав что-то, что пойдёт на пользу вам обоим. Он должен привести тебя в порядок, уложить спать, а когда ты проснёшься, он попробует тебя внизу. Он готов поспорить, что ты такая сладкая, такая невинная на вкус. Он знал, конечно, что он был твоим первым — что он всегда будет твоим первым. Твоим единственным. Он гадает, сохранится ли действие приворотного зелья в твоём организме даже после того, как ты проснёшься. Возможно, да — он действительно заварил его довольно сильно. Но обожание, любовь в твоих глазах — это то, что не может создать никакое искусное зельеварение. Нет, твои чувства к нему настоящие. Тебе просто нужно было ослабить свои запреты, чтобы дойти до стадии признаний. И теперь, когда ты призналась... Себастьян Сэллоу может спокойно отдыхать, убедившись в том, что знал с тех пор, как впервые увидел тебя: Ты — его.Часть 1
25 марта 2023 г. в 11:29
— Почему ты из кожи вон лезешь, чтобы избегать меня?
Обвиняющий голос на мгновение отрывает тебя от переполняющих чувств, с которыми ты изо всех сил пытаешься справиться, но этот голос слишком знаком.
Источник? Себастьян Сэллоу — очень разочарованный Себастьян Сэллоу, которого после двух лет дружбы (и томящегося желания чего-то большего) ты можешь идентифицировать как Себастьяна, с которым предпочла бы не иметь дело. Особенно потому, что, как бы ни старался, он склонен говорить резкие вещи и обращаться с тобой недоброжелательно всякий раз, когда не в настроении. Эмоция обиды на его лице едва скрыта хмурым выражением, которое портит красивые в остальном черты.
Не думай о том, насколько он красив!
Вместо того чтобы ответить, ты быстро поворачиваешь голову в сторону, пытаясь сосредоточиться на занавеске, отделяющей в лазарете твою койку от других. Вступать в разговор с Себастьяном сейчас бесполезно — не в тот момент, когда ты была вынуждена обратиться к школьной медсестре только потому, что не уверена, хватит ли у тебя самообладания удержаться от того, чтобы буквально не сорвать с него мантию.
Но ты же не можешь сказать ему всё это. Ложь была бы предпочтительнее, если бы только Себастьян не был так чуток к тебе и к каждой твоей фразе. Если бы ты попыталась солгать ему, кто знает, какой ещё вред бы нанесла? С другой стороны, откровенно игнорировать его тоже кажется опасным, особенно учитывая, как быстро он раздражается в последнее время. С тех пор, как ты стала свидетелем того, как он буквально убил своего дядю, отношения между вами стали крепче — статус практически напарника по преступлению делает дружбу такой — но и более... непостоянной. Очаровательный пятикурсник, с которым ты познакомилась в первый день учёбы, всё ещё существует, но ты уже давно поняла, что в нём есть нечто большее, чем кажется на первый взгляд.
Со стороны он кажется просто дружелюбным. Может быть, немного бунтарём, но из лучших побуждений. В начале с ним было весело. Даже захватывающе. Потом ты начала следовать за ним по тёмному пути, который он прокладывал в одиночку, и прежде чем поняла, что зашла слишком глубоко, было уже слишком поздно поворачивать назад. Теперь семикурсник, стоящий у твоей койки, не кажется похожим на того, кто живёт только в твоих воспоминаниях.
— Не игнорируй меня.
Он хочет, чтобы слова прозвучали резко, раздражённо. Но это больше похоже на мольбу, чем на что-то другое, и ты закрываешь глаза, желая, чтобы он ушёл. Наверное, это всё в твоей голове, но ты клянёшься, что чувствуешь его знакомый запах: прохладная мята, смешанная с лёгким мускусом одеколона, который он предпочитает с пятого курса.
— Себастьян, я не очень хорошо себя чувствую, — бормочешь ты, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы он оставил тебя в покое. Это не ложь. Ты вообще чувствуешь себя неважно. Даже медсестра не может понять, что с тобой стало. Она бросила на тебя жалостливый взгляд и почти весело улыбнулась, объясняя, что, по её мнению, сексуальные позывы вполне нормальны для девочек твоего возраста.
Если бы тело уже не было перегрето, то наверняка твои щёки мгновенно стали бы горячими от смущения.
— Почему бы тебе было не сказать мне об этом, вместо того чтобы бросить на целый день?
Себастьян бывает разным с разными людьми. С тобой он одновременно и осторожен, и уязвим. В некоторые дни, когда ты чувствуешь себя не лучшим образом, его эмоции и поступки могут вызвать у тебя дезориентацию. У него хватает наглости говорить подобное, но при этом в голосе звучат нотки страдания из-за твоего отсутствия рядом с ним в течение восьми часов.
Словно осознав резкость своего отношения, он смягчает свой тон, спрашивая:
— Тебе лучше?
Ты пришла в Большой зал раньше него, потому что тебе нужно было просмотреть свои записи по Истории магии перед сегодняшним тестом. Всё, что ты съела — немного тыквенного сока и тост, и всё было хорошо, пока ты не начала чувствовать тепло под мантией и свитером. Когда тепло начало распространяться по телу, стало трудно сосредоточиться на своих записях. Не из-за жары, а из-за множества мыслей, крутившихся в голове. Мысли о Себастьяне, которые начинались достаточно невинно и быстро превратились в мечты о нём без школьной формы. Себастьян со спутанными волосами от того, как твои пальцы перебирали пряди, когда он утолял жажду соками, текущими между твоих ног. Себастьян, для которого твоё удовольствие было бы важнее его, и который мог заставить тебя кончить несколько раз, даже не думая о том, чтобы погрузить свой член. Себастьян...
...с которым ты делишь большую часть своих занятий!
Ты сразу же поняла, что с тобой что-то не так. Конечно, ты иногда думала о нём, но никогда до такой степени. И уж точно никогда в семь утра за завтраком и конспектами по истории.
Вот так ты и оказалась лежащей на койке в лазарете, изо всех сил стараясь игнорировать навязчивые мысли о том, как Себастьян трахает тебя так, что ты теряешь способность ходить.
— Нет.
Ты практически стонешь это слово, и надеешься выдать звук за хнык ребёнка, который просто «заболел».
Ты не ожидаешь, что он повернёт твою голову так, что ты будешь смотреть в потолок, и уж точно не ожидаешь, что он прижмёт тыльную сторону ладони к твоему лбу. Его руки холодные, но, как неудивительно, это приносит некоторое облегчение от жара, который, кажется, овладел всем телом. Ты сдерживаешь очередной стон.
— Ты вся горишь.
Его раздражение исчезло. Вместо этого его место занял твой любимый Себастьян — добрый, заботливый. Тот, который похож на юношу, которого ты впервые встретила. Иногда его забота может быть удушающей, но теперь, когда ты жаждешь только его и его прикосновений, ты совсем не против его вторжения в твоё личное пространство.
— Есть ли ещё какие-нибудь побочные эффекты? Болит горло? Желудок? Скажи мне, в чём дело?
Ты знаешь, что чувствует Себастьян, когда заболевают близкие ему люди. Сестра сделала его ещё более параноидальным в отношении серьёзности болезней и проклятий, и беспокойство и страх, написанные на его лице, заставляют исчезнуть твёрдую решимость держать грязные подробности недуга при себе.
— Не смейся... — ты предупреждаешь его, но твой голос кажется таким слабым и, возможно, даже немного испуганным, что выражение его лица становится ещё более серьёзным.
— Никогда.
— Я думаю... Я думаю, со мной что-то случилось. Чары... — ты осторожно обходишь слово «проклятье», чтобы Себастьян случайно не взорвал весь лазарет из-за своего эмоционального состояния. — Мне просто очень жарко. И, гм, я думаю, единственным облегчением будет...
Ты даже не можешь сказать это. Ты даже не можешь объяснить это, поскольку и сама не понимаешь, что происходит.
— Я-испытываю-сильное-сексуальное-неудовлетворение-и-у-меня-нет-никаких-возможностей-для-разрядки!
Вы оба знаете, что эту фразу ты больше никогда не повторишь, и после этого маленького признания ты практически готова расплакаться.
— Оу.
Он говорит, как будто это не более чем простой, непринуждённый разговор, а не самая унизительная ситуация на свете.
— Почему ты не сказала мне раньше?
— Потому что это унизительно!
У него совсем стыда нет? Кто добровольно признается в таком вслух?
— Знаешь, до меня дошли слухи, что некоторые шестикурсники пытаются устроить розыгрыш, подливая в соки любовные зелья. Какие-то странные снадобья. Ничего слишком серьёзного. Хм... Но у тебя, должно быть, повышенная чувствительность к компонентам.
Размышления Себастьяна не приносят успокоения. Более того, от них хочется спрятаться. Если Вселенная действительно добра, то из ниоткуда появится воронка и поглотит тебя целиком. Да, было бы прекрасно.
Но вместо этого Вселенная больна, потому что чем ещё можно объяснить то, что Себастьян говорит:
— Если тебе нужна разрядка, я буду рад помочь.
Себастьян для тебя много кто — дорогой друг, доверенное лицо, настоящий пособник в преступлении — но ни одно из этих качеств не подразумевает его секса с тобой, даже если это предложение исходит из какого-то странного чувства долга.
А ведь это именно так, не правда ли? Возможно, он чувствует себя обязанным тебе с пятого курса. Может быть, даже волнуется. Ты можешь разоблачить его в любой момент, и, возможно, именно поэтому он с тех пор так стремится быть на твоей стороне. Положение унизительное, но, похоже, Себастьян не из тех, кто будет целоваться и выбалтывать — учитывая, что ты даже не знаешь имён девушек, с которыми он был раньше. Это доказательство.
Кроме того, ты чувствуешь невероятную потребность только в одном человеке. Ты можешь принять его предложение, но определённо не собираешься сообщать ему правду: что только он — тот, кто может тебе помочь.
— Не смущайся.
Его прохладная рука обхватывает твоё лицо, большой палец почти нежно касается скулы. Себастьян выглядит милым, возможно, пытаясь успокоить. Тебе нравится этот Себастьян.
— Просто позволь мне позаботиться о тебе.