***
На одной из олимпиад по литературе взгляд гетерохромных глаз ненароком поймал выделяющуюся из общей массы тёмно-лиловую макушку. Что-то в этом человеке было… цепляющее и отличающееся от кучки нервных отличников. Вроде мрачная фигура так и источала энергию великого филфака, а вроде и… чудаковатый он. Не похож этот тип на какую-нибудь гордость очередной скучной преподки. Ого, так у него ещё и крест в ухе висит... тяжёлый случай. Однако, кто бы говорил. Сам Николай явился на олимпиаду по столь грамотному и высочайшему предмету так, словно сейчас здесь будет разворачиваться пьяная подростковая дискотека или рок концерт, но никак не экзамен. Полосатый свитер небрежно заправлен в чёрные джинсы на высокой посадке, подчёркнутые несколькими длинными цепями сбоку. Ноги в носках с наиглупейшими надписями и в ярко-красных кедах. А поднимаясь взглядом выше, можно наблюдать массивный крест на цепочке, что тянется до груди. Смотришь и не знаешь: выгонят его, изобьют за углом или влюбятся. Но, на удивление, самые негативные ожидания так и не оправдались. Юноша продолжил сидеть на месте, начав уже бесстыдно пилить взглядом этого чудака с филфаковской аурой. Писатель какой? Мало ли, может перед ним сейчас подрастающий современник, а Гоголь упускает такую находку! Олимпиада мало волновала подростка неформальной внешности, и написал он её одним из самых первых. Быстрые шаги измерили аудиторию, после чего большие ладони непринужденно подсунули работу в общую стопку. Николай закончил вторым. Попрощавшись с принимающим ответы преподавателем, заодно заприметив крайне оценивающий взгляд, белобрысая шпала отворила дверь и… да, вот он – первый написавший работу ученик. Хм, а ведь не идёт домой, стоит здесь весь из себя такой важный и непринуждённый, одетый как с иголочки. Лишь крест в ухе и выкрашенные в неестественный цвет волосы никак не давали покоя. Последующие решения были приняты крайне спонтанно, однако настолько повлияли на жизнь Гоголя, что тот и представить себя в подобной ситуации не мог. Но обо всём по порядку. Переступив порог аудитории, белобрысый фрик сразу же выпалил: — Крутой крест! А ты знал, что в правом ухе серьги носят только геи? Громкие возгласы заставили юношу обернуться и одарить Николая холодным взглядом. — Ах, поэтому вы решили проколоть сразу два? Умно с вашей стороны. — слегка хриплый голос с небольшим акцентом заставил коридор наполниться ещё большим эхо. Громкий смех. Бедный коридор скоро разорвёт от обилия лишних звуков. Его даже жаль немного, но уж точно не тем, кто прямо сейчас создаёт этот самый шум. — А ты мне нравишься. Может, прогуляемся, раз закончили первыми? Юноша с необычными волосами глубоко вздохнул. — Вынужден откланяться, у меня намечаются крайне важные дела. Смею предположить, что будь на месте Гоголя кто другой, на этом история и закончилась бы, однако все мы знаем, какой же этот клоун упёртый. Дождавшись, пока фигура в длинном пальто скроется за дверьми заведения, Николай проследовал к выходу, и, выглядывая из-за угла, проследил за направлением оппонента. Интересно, какие же важные дела могут быть у загадочного ученика выпускного класса в стороне заброшенной больницы… Приятно, что абсолютно ничто не мешало Гоголю узнать. Металлическая рама виднелась из-за кустарников. Кажется, когда-то давно здесь была дверь внушительных размеров, но последние несколько лет единственным намёком на неё являлось лишь чудом уцелевшее подобие прохода. Не сказать, что это место было малоизвестным, однако мало кого привлекало тащиться через весь город в один из самых отдаленных районов ради посещения не самой интересной больницы. Но только избранные знали, что на деле работающее пару десятков лет назад заведение по сей день было не таким уж и скучным. Если просечь обходные пути, то можно было забраться в подвал, встречающий древними операционными столами, склянками с давно выдохшимися жидкостями и прибитой перочинным ножом к бетонной стене крысой. Последнее было крайне несвойственно для подвалов лечебниц, однако дополняло общую жуткую картину. Одним из правил посещения было ничего здесь не трогать, дабы не испортить столь приятную атмосферу. Но сейчас не время для подвалов с неудавшимся жертвоприношением, ведь есть дела куда важнее мертвых животных. Пройдя прямо от входа и обходя приёмную можно заметить лестницу вдалеке. Помещение слегка освещали проглядывающие через выбитые окна лучи солнца, поэтому ориентировка не доставляла особого труда, и ничто не мешало направиться прямо к ступеням, позже тихо поднимаясь по ним. Ветер резко ударил в лицо и ознаменовал выход на крышу. Снизу хоть и ходили сквозняки, однако они не сравнятся с погодой на улице. Присмотревшись, в самом углу Николай заметил высокую фигуру в темном пальто, что расслаблено умостилась на краю крыши. Ох, вот как. Редко сюда приходят в одиночку, а если и приходят, то уж точно не просто прогуляться. Шаги ускорились. — Ах, какая неожиданная встреча! — фигура в чёрном пальто обернулась. — Так вот, какие у тебя важные дела. Интересно... — Гоголь пропустил краткий смешок. — Колешься, что ли? Может поделишься, раз уж не один? Однако, подойдя ближе, Николай увидел вовсе не шприц и даже не зип-пакет. Это был... блокнот и... чёрная ручка, что ли? До боли странно это всё. Он что тут, музу ловит? Видимо, и вправду писатель какой. Хотя почти все творцы сидят на разного рода препаратах, если только сами не являются какими-нибудь шизофрениками. Им и доза не нужна, чтобы сотворить нечто гениальное. Пару мгновений и на краю крыши виднелись уже две фигуры разного роста и телосложения. Одна – в тёмном пальто – теребила в руках потрёпанный блокнот, успев спрятать ручку в карман. Вторая – в цветастом свитере, усеянная цепями и крестами – с интересом изучает первую, мысленно строя противоречивые друг другу догадки. Неожиданно из тишины послышался хриплый голос, дополняемый небольшим акцентом. Звучит превосходно, кстати говоря. Гоголь занимался музыкой столько, сколько себя помнит, и людей с таким голосом днём с огнём не сыскать. А тут стоит перед ним, собственной персоной, на шутки колко отвечает, так ещё и до умопомрачения красивый! Как так можно вообще? — Думаю, мысли по поводу моих пристрастий уже успели отойти на второй план. Ведь так? Смех. — Но твои писательские позывы уж точно не мешают тебе баловаться чем-нибудь интересным.~ Цок. — Как грубо. Я считаю, что это Вас не касается, однако ничем таким не промышляю, если уж Вы столь полны интереса. — И чем же тогда ты здесь занимаешься, а? По какой-то причине, этот названый писака не смог скрыть ухмылки. — Насколько глубоко Вы знакомы с поэзией? А дальше лишь облака тёплых воспоминаний, в которые Николай предпочитает погружаться с головой. Как оказалось, того странного юношу звали Фёдором. Фёдором Достоевским. Фамилия до боли знакомая, только вот если и осталось у этого аристократа в теле подростка что-то от известного классика, то это лишь некоторые повадки и тяга к творчеству. К поэзии, если быть точнее. Фёдор писал много, писал часто. Вдохновение находил в холоде, табаке, одиночестве, заброшенных местах и впечатливших его людях. И как только Николай узнал о подобном увлечении нового знакомого, в его голове что-то щёлкнуло. Он всегда умел отменно играть на струнных, находил себя именно в потоке громкой музыки, что рвала и метала наружу всё его нутро, помогала раскрыть собственные переживания и отдаться ощущениям. Только вот она нуждалась в лирическом сопровождении, которое с удовольствием подарил ему этот хаос с серьгой в правом ухе. Миновали недели. Невзирая на интровертность начинающего поэта, общаться с ним ночами и устраивать встречи не представлялось чем-то заоблачным. На одной из таких прогулок, Гоголю пришло в голову предложить компаньону проколоть что-нибудь помимо такого «скучного и обычного» правого уха. Нечто.. неординарное. По пути к «моему знакомому, он курсы прошёл, всё с ним нормально, тебе никто другой не сделает пирсинг в семнадцать без доверенности» гитаристом было в шутку предложено проколоть язык. Посеет достаточно проблем и наиглупеиших подколов, однако, на удивление, Фёдор не отказался. Лишь промолчал и продолжил смело шагать в сторону неизвестного общежития, о чём-то задумавшись. Их встретила классическая комната среднестатистической общаги, прикреплённой к самому обыкновенному вузу. Постеры популярных рок-групп на стенах, в спешке заправленная кровать, что крайне забавно сочетается с другой половиной комнаты. Сверкающей с потолка до пола, белоснежными простынями и фиолетовым пледом на идеально заправленной кровати. На тумбочке не наблюдалось абсолютно ничего лишнего. Из ванной комнаты расслабленно вышел высокий юноша с каштановыми волосами, в растянутой футболке, а на руках виднелись медицинские перчатки. — Ох, а вы как раз вовремя! — коньячные глаза изучающе рассматривали Фёдора. — Коль, это ему мы пирсинг делать будем? Что ж.. интересный опыт. Пару шагов в сторону гостей. — Меня, кстати, Дазай зовут! Сегодня я ваш мастер.~ А что Фёдор? Он успешно продолжал тупо пялить в пустоту, раздумывая над предложением приятеля. Лишь шум немного разбавил его мысли, заставив начать говорить. — Я Фёдор. Сегодня — выдержанная пауза — прокол языка. Шатен поперхнулся воздухом. — Языка?! — после лишь звонкий смех. — Ладно, садись, за четыре года опыта не видал я отчуждённых интровертов, прокалывающих язык. Когда «мастер» распечатал иглы и подтянул перчатки, готовясь к проколу, дверь комнаты неожиданно отворили. В помещение вошёл юноша с.. ох чёрт, опять эти фрики. Парень лет восемнадцати. Одна сторона волос была белой, будто снег, а вторая нежно-фиолетовой, походящей на что-то вроде йогурта. В обоих ушах виднелись серьги. И они настолько шли своему обладателю, что создавалось ощущение, будто они прилагались к нему при рождении. Тогда «специалист по делам отчаявшихся подростков, желающих пробить себе язык до восемнадцати» выпалил что-то вроде: — Ах, это мой сосед по комнате. Его зовут Сигма, и я не думаю, что он помешает нам! Ох уж этот осуждающе-раздражённый взгляд.. Гоголь с ним не был знаком лично, лишь слышал пару раз от знакомых. Фёдор находился в замешательстве, и это ещё мягко сказано. Ну да, отдавать неплохую такую сумму за «невъебенный сервис», где тебе проколят одну из самых проблемных зон на кровати какой-то общаги, под надзором осуждающего взгляда человека, которого ты впервые видишь, не такого уж и давнего приятеля и самого мастера, что вроде и вызывал доверие, однако казался каким-то особо мутным. Достоевский, честно, даже и не представлял, что заставило его согласиться, однако жгучий интерес внутри не давал покоя. Поэтому тот лишь махнул рукой и ждал, пока Дазай приступит к работе. И боже, за чёртовы пять минут Гоголь умудрился разговорить этого фриковатого перфекциониста, сидящего на своей идеально чистой части комнаты. Как оказалось, тот тоже увлекается музыкой и обучается на музыкально-инструментальном! Да это настоящая находка, ведь барабанщики, так ещё и с образованием, на дороге не валяются. Одни гитаристы да пианисты, ни капли индивидуальности. А тут и искать не пришлось, сам нашёлся. Весь этот вечер Фёдору пришлось гонять чаи в незнакомой для себя компании, куда завёл того недавний приятель. Ещё и язык прокололи. Больно, между прочим. Ну хоть инструкцию по уходу дали, и на том спасибо. — А потом оказалось, что тот стихи пишет, представляете! — И что с того? — А ты подумай.. Музыкант и поэт! Что может быть лучше? — Ты решил объединить свою музыку с его стихами? — Зришь в корень.~ Показушный кашель прервал диалог. — Я всё ещё здесь. Гоголь тихо рассмеялся. — Федь, я помню. Но это ведь не мешает мне расхваливать твои творческие способности! Оу, это было.. неожиданно. Даже слишком. Но Фёдору до боли тяжело разговаривать с ещё не зажившим проколом, поэтому проведение воспитательных бесед он решил отложить. Переписываться с Дазаем с помощью листка и ручки на самые разные темы казалось более интересным, чем слушать диалог двух нашедших друг друга музыкантов. Только вот не скрыть того, как слух порой цеплялся за Гоголевское восхищенное расхваливание поэтических навыков Достоевского. Что-то было в этом интересное, отличное от привычных комментариев учителей или старых знакомых. Бравшее за душу. Однако пока Фёдор предпочитал не придавать этому значения. Домой эти двое возвращались уже под ночь, провожая друг друга и обмениваясь короткими фразами. Ну как.. скорее Гоголь что-то порой вставлял, пытаясь пошутить, а Федя кивал и под конец уже даже бросил попытки сказать хоть что-то, на фоне боли в области языка и неимоверной усталости. Этот день слишком его вымотал. Однако, кто сказал, что тот вечер не был неимоверно важным для развития дальнейших событий? Миновали день рождения Фёдора, Новый год и Рождество. С наступлением весны не такие уж и новоиспеченные знакомые стали на удивление близки. Ранее, как Гоголь, так и Достоевский не подпускали к себе людей, лишь создавая ощущение близости. А тут гляди.. «Лишь Федя понимает меня» и «Он кажется мне интересным». Сигма тоже сыграл немаловажную роль. Одним январским вечером Николаем было предложено попробовать поиграть вместе, не без лирического сопровождения Достоевского, конечно же. Если бы кому-то хоть раз пришло в голову сказать, что у Фёдора нет голоса – это являлось бы тем уровнем лжи, когда стирается грань между обычным приверанием и поводом для жаркого конфликта. Да и таланты Сигмы тоже тяжело было игнорировать. Лишь Николай из всей этой компании, по ощущениям, далеко не видел в себе более, чем любителя. А зря. У парня слух отменный, предвещает быстрый музыкальный рост. В общем, сыгралась сея неординарная компания на удивление скоро. Музыкальный вуз выделял аудитории с абсолютно разными инструментами, которые время от времени разрешено было посещать обучающимся. А, ну и этим двоим дуракам, что вместо подготовки к экзаменам выбрали противозаконный поход в подобные кабинеты гуськом по пятницам, прямо за Сигмой, что убедительно затирал всем о прогульщиках-первокурсниках, пытающихся подтянуть навыки с помощью подрастающего таланта. Если спросить у Николая, то он даже и не вспомнит, когда случился их первый концерт. Слишком уж всё было странно, ярко, вызывающе, с минимальной публикой и странными, скомканными чувствами. Но единственные чувства, в которых гитарист был уверен – чувства к своему вокалисту. Слишком уж они бурлили внутри, не позволяя спать ночами из-за ожидания следующей репетиции. Импровизированная гримёрка, долгожданный отдых после первого в жизни выступления, похвала организатора и резкая мысль увести наконец Фёдора из этого бедлама, вывалив на его уставшую голову уйму новой информации. Вечерний холод улицы, молчаливое вынимание двух сигарет из пачки. Немое предложение покурить, в ответ лишь кивок. Звуки зажигалки. Почти закончилась.. или сломалась. Голова была слишком забитой, чтобы думать ещё и об этом. Вот оно, вот сейчас, долгожданная доза никотина, сопровождающаяся пустотой разума.. А, нет. Не сегодня. И тут до Гоголя постепенно доходит, что пелена не уйдёт, пока тот не предпримет хоть что-то. Вдох. Выдох. Тишину заткнул на удивление тихий голос. — Знаешь, последние несколько месяцев я не могу найти себе места. Мои чувства стали чем-то совсем далёким, будто они не мои вовсе. Я словно отчаявшийся в поисках адреналина дурак, что зависим от попыток найти себя в чём-то новом, желая скрыть всё таящее где-то глубоко внутри. Однако, я устал так жить, я хочу разорвать этот круг вечных страданий и необдуманных решений, окунувшись с головой во что-то более далёкое, неизвестное мне ранее. Знаешь, ты единственный, кто так понимал меня за все мои восемнадцать лет, и я нахожу в тебе нечто идеальное, подобное самой гармоничной мелодии. Я нахожу в тебе столь желанную мной свободу. Никакого замешательства или удивления в чужих глазах. Ни мягкости, ни холода. Что это, чёрт возьми, такое? Спокойствие? Нет, даже не оно.. это грёбанный хаос, чёрт его дери. Неописуемый, непоколебимый хаос. Грубое давление, ощущение кирпичной стены за спиной. Лёгкий удар головой о твёрдую поверхность, который, о чудо, смогли смягчить, подперев макушку ладонью. Сухие губы ложатся на его собственные, одаряя вкусовые рецепторы чем-то горьким, почти горелым. По какой-то причине, привкус сигаретного дыма от чужого рта чувствуется слегка иначе, однако в данный момент Николая это абсолютно не волнует. И как же чертовски хорошо этот тип целуется, а. Кто его такому научил вообще, вроде ведь и на улицу толком не выходит.. Ох, а вот шарик пирсинга сыграл свою роль. Восхитительно. Это значит что-то вроде «Да»?***
И вот, им уже далеко не по восемнадцать, а выступления на большой сцене стали чем-то абсолютно обыденным. А, ну, как и «тайные» поцелуи между песнями, во время перерывов и ожиданий начала концерта. Хотя тот же мученик Сигма уж точно не сказал бы, что отношения этих двоих являлись великой вселенской тайной. Тут скорее они сами хотели думать именно так, мол живётся спокойнее. Да, жилось и вправду спокойнее.. Пока перед одним из выступлений на огромной сцене, с уймой зрителей и важных гостей, эти двое не решили закрыться в предложенной организаторами гримёрке. Навевает воспоминания. Важная заметка: помещения для приглашённых музыкантов организация предоставляла не самые надёжные. Вроде замки все на месте были, и в свободное время никто не подумал бы вломиться, а вроде и звукоизоляция оставляла желать лучшего. Только вот вокалист, да гитарист одной из самых известных групп узнали об этом позже, чем следовало бы. Но обо всём по порядку. Вот любит же этот чёрт вечно головой об стенку бить. Годы летят, а своим привычкам грубо прижимать к стене, подставляя под бедную макушку лишь худощавую ладонь, он никак изменить не может. Хотя в этом и находилось нечто завораживающее. Можно сказать, это пристрастие порой придавало остроты ощущениям. Поцелуй с ходу давал понять все намерения на ближайшие пятнадцать минут. Нет, Фёдор всегда целовался горячо, но даже если эта особенность и вылетит из головы, в движении губ, языка, в дыхании и напористости в данный момент вырисовывалось красным цветом слово «похоть». Был ли Гоголь против? Ни капли. Не первый сексуальный опыт с Достоевским в роли партнёра, особенно если учитывать, что во времена начала отношений им уже было по восемнадцать. И Николаю крышу сносило от того, как его возлюбленный умело выражал все черты своего невыносимого характера как в прелюдии, так и в самом акте. И спину поцарапать может, и шею до кровоподтёков искусать, а как же превосходно мозолистые пальцы вычерчивали узоры на животе, поднимаясь к груди и ключицам.. Блядство. И насколько ведь Гоголю льстили мысли о яростных фанатках, которые прямо сейчас ждут Фёдора в соседнем помещении, грезя о совместном будущем, пока колено их кумира мостится между ног одного ехидного гитариста. Губы опускаются ниже, прикусывая кадык и выпирающие ключицы, пока руки умело расстёгивают ремень, а после и ширинку, быстро расправляясь с уймой цепей разных размеров и длин. Важно заметить, что грубость в столь неординарных отношениях была вещью обыденной, можно даже сказать, подсознательной. Поэтому ничто не мешало свободно схватить сливовые волосы, впиваясь ногтями в кожу головы и жёстко потянуть вниз, подводя лицо ближе к паху. Ах, вот как. И ответа ждать долго не пришлось. Узкие ладони резко стянули джинсы вместе с бельём до колен, после чего глазам предстал вид неплохого по размеру достоинства. Фёдор даже устал немного. Со всей этой суматохой времени на здоровый секс совсем не остаётся, так и с ума сойти недолго. Язык размашисто прошёлся по члену, обводя вены, а пальцы переместились с бёдер к нижней части ствола, разминая мошонку. Вздох сверху. Занятное наблюдение: Николай был достаточно эмоционален в постели, что, хоть и придавало некого интереса, но могло принести некоторые проблемы. О последнем немного позже. Пальцы гитариста так и не сдвинулись в места, сжимая волосы партнёра у корней. Время поджимает. Осталось минут семь от силы, если учесть прелюдию. Ладно, простительно, это святое, можно сказать. Без неё было бы невыносимо скучно. Ни секунды не мешкаясь, Гоголь воспользовался положением и грубо провёл чужим носом о собственный пах. Быстрее. Какая непозволительная грубость. Быстрее, значит? Ну будет тебе быстрее. Миновал лишь миг, а Николай уже пожалел о содеянном. Фёдор решил заглотить полностью, чуть ли не по самые яйца, судя по ощущениям и виду сверху. Звук, а именно низкий рык, случайно выданный гитаристом прямо сейчас был незабываем. Оказывается, вокалисты делают превосходный горловой. Не до конца известно, связано ли это хоть немного, но кого это вообще волнует прямо сейчас? В таком положении металлический шарик ощущался ещё лучше. Каким же хорошим решением было в тот октябрьский вечер проколоть подростку именно язык. И ведь даже мысли задней не было, что через несколько лет это сыграет на руку. Со стороны Достоевского чувствовалась настолько сильная напористость и уверенность в собственных силах, что тот абсолютно игнорировал неприятные ощущения, без проблем насаживаясь ртом на чужой член в невыносимо медленном для Гоголя темпе, параллельно не прекращая разминать мошонку партнёра пальцами. Слишком медленно. Осталось около шести минут. Очередь Николая задавать темп. Фиолетовые волосы резко потянули, заставляя отстраниться почти до конца, а после возвращая обратно, позволяя головке приятно касаться горла. И ведь никакого рвотного рефлекса не последовало. Превосходная выдержка. Ещё несколько резких движений, притянув партнёра за лохмы. Нужно ведь темп закрепить, не так ли? И наглой, мерзкой ложью будет сказать, что Достоевский не получал неимоверное удовольствие от низких стонов и громких вздохов парня, пока в собственное горло буквально вбивались, будто в попытках слить их воедино. Ладно, это пора заканчивать. Одного Николай не учёл.. Стонать от боли люди тоже способны. А дошло это до него лишь в момент, когда почти всего протрясло, а тягучее белое семя заполнило чужое горло. Да, стоны партнёра, когда собственный член так глубоко в чужом горле имеют свой неоспоримый вес. Такие вибрации и искусственным путём вызвать никогда не выйдет, как далеко бы не заходили технологии. Ведь что может быть лучше нутра возлюбленного, что так заботливо решил отлучиться с вами в гримёрку и отсосать вам прямо перед выходом? Ох, точно.. возлюбленный. Стоит на коленях, проглотив всё полностью. Молодец. Осталось около трёх минут, он заслуживает благодарности. Николаю пришлось убрать руку с чужих лохм. Резко натянув на себя белье с джинсами и застегнув ширинку с тяжёлым ремнём, тот взялся за кисть Фёдора и потянул наверх, заставив темноте проявится в чужих глазах. Трахаться с болеющим анемией бывает тяжеловато, сказать нечего, однако привыкаешь быстро. Некоторые задаются вопросом, не мерзко ли целовать человека, державшего ваш член во рту несколько мгновений назад. И музыкант всегда находил этому свой ответ. Нет, это возбуждало ещё сильнее. Поэтому Фёдору было дано пару секунд на прийти в себя, после чего чужой язык настойчиво скользнул между губ, стремясь к чужому и по привычке облизывая пирсинг. Рука гитариста скользнула с чужого запястья на пах. У этого чёрта не просто хорошая выдержка. Его навыки – это нечто. Сидит тут непринуждённо с каменным стояком, даже не возмущается. Дикость какая. Лишь пару мгновений понадобилось, чтобы Фёдор остался без белья, а чужие прохладные пальцы собирали предэякулят с головки полового органа. Несколько размашистых движений чужих умелых рук, сжимающих член и вокалист известной группы, грешник, беспризорник и просто Фёдор Достоевский с хриплым стоном изливается в руку одного из участников этой самой группы, по совместительству собственного парня. Это было хорошо. Даже слишком. Стоит когда-нибудь повторить. — Ой, а кто это тут у нас такой красный? — Отъебись, дай отдышаться. — Но не Вы ли, месье, только что испачкали мне всю ладонь? Кто это тут кого посылать ещё должен? — Раковина в углу. — Громкий вздох — Сколько времени у нас осталось? — Меньше минуты. Хотя было бы лучше, если бы мы уже вышли и направились в сторону сцены. — Чёрт.. — Феденька, не переживай, они нас подождут. У нас просто были дела поважнее, с кем не бывает, ведь так? Достоевский мигом натянул на себя боксеры и брюки, стараясь как можно быстрее заправить рубашку также осторожно, как ранее её заправили стилисты. Покидали эти двое комнату уже бегом, по пути столкнувшись с озадаченным Сигмой. — Ох, а вот и ты! Мы успеваем? — с адской отдышкой выпалил Николай. Барабанщик одарил «голубков» лишь презрительным взглядом. — А вы знали, что в предоставленных гримёрках нулевая звукоизоляция? Оу...