Танец в объятиях ночи

      Прохладный ветер обдувает тело, по коже бегут мурашки, но не от холода, а от лёгких прикосновений Тетты. Шаг, ещё шаг. Они кружатся в невесомом танце, глядя друг на друга, на огни Токио, из которого им придется уехать, ведь оставаться слишком опасно. Но это сейчас совершенно не важно, важен лишь танец, который полностью поглощает в себя.       Из колонки доносится мелодия скрипки, ещё больше будоража сознание, заставляя на считанные секунды выпасть из мира, прекратить ощущать все, кроме аккуратных пальцев на плече и на поясе, все, кроме тепла внутри.       Шуджи притягивает Тетту к себе, прижимает, кружа того в бешенном ритме танца. Чувства пожирают изнутри, хочется кричать от счастья, но парень лишь продолжает танцевать, утягивая за собой Кисаки. Все нормальные люди в такое время уже спят, а они... А они ненормальные. Целиком и полностью, но это не мешает им танцевать, танцевать будто в последний раз, танцевать, показывая свои чувства.       Это не был какой - то особенный танец, совсем нет. Он не выглядел со стороны как шедевр, не был разучен ими раньше. Это был их способ показать любовь. Танец ведь и выглядел как их отношения - резкий, быстрый, но если приглядеться, движения были очень мягкими, трепетными, будто каждый из парней был хрупкой фарфоровой вазой, которую можно разбить, неправильно дотронувшись. А скрипка, которая была едва слышна из-за воя ветра, дополняла этот танец. Элегантность, романтика, тоска и напряжение. Она прекрасно оттеняла несдержанные движения танца.       Вперёд, назад, по кругу, поворот, сложный элемент - Ханма подхватывает такого лёгкого Тетту на руки, аккуратно, боясь уронить, заглядывает в глаза. Кружит, кружит так же, как сам Тетта вскружил ему голову. Шуджи живёт ради таких моментов, ради ночных танцев, звука скрипки и завываний ветра. Ради аромата ночи и дорогих, наверное, духов Кисаки.       Опускает на землю, утягивает в сторону, оборачивает вокруг себя. Танец шел сам по себе, парням не нужно было долго думать над движениями, учить их, они понимали тела друг друга, знали, куда нужно шагнуть в следующий момент, и танец продолжался, будто не имел конца.       Ханма ведёт Кисаки за собой, ближе к краю. Эти моменты даруют адреналин, и каждый раз, приближаясь к обрыву, танец ускоряется, будто повторяя за биением сердца. Вновь поднимает Тетту над землей, невзирая на его страх высоты. Да и сам Кисаки, кажется, забывает об этом, не сводя теплого взгляда с лица Ханмы.       Все ещё держа Кисаки над землёй, Ханма отходит от края, не теряя нити танца даже в обычных шагах, он чувствует танец, он ведом им. Знает, что сейчас нужно отпустить Тетту, дабы тот грациозно, как и всегда, встал на ноги и вновь упал в руки Шуджи, выгнув спину. Красиво, теперь действительно красиво.       Скрипка постепенно стихает, и темп танца следует ее примеру, сходя на нет. Парни замирают, желая ещё немного побыть в объятиях друг друга, выравнивая дыхание. Безудержная страсть, коей пылал танец, сменяется влюбленностью, которая плещется на самом дне, казалось, бездонных глаз Тетты. Шуджи кладет голову тому на плече, оставляя мокрый след на шее, вдыхая терпкий запах. - Чуєш? Без тебе мене нема, Тетта, без тебе мене нема, - шепчет Ханма слова из песни, прижимая к себе Кисаки. - Кохаю тебе. - Я тебе теж, - произносит Тетта и обнимает в ответ.