Некромант

      Тук…       Тук…       Тук…       В будущем, Настенька говорит, этих звуков должно быть четыре. Четыре удара будут предвещать беду.       Смешная.       Тук…       Тук…       Тук…       Впрочем, она же говорит, что и его три удара тоже не к добру. Настенька шустрая и неглупая. Такая же, как Лариса, …только учится у Димы. …только не смыслит ничего в биологии. …только улыбается всем мальчикам, а мечтает о каком-то не то летчике, не то солдате. А вообще… Настенька – демон из преисподней. А преисподняя нынче на дне озера прямёхонько в Академии последствий.       Тук…       Тук…       Тук…       Дима всегда был самовлюблённым, хвастливым, эго… ярким, раскрепощенным, открытым. Нет. Эгоцентричным. Особенно в такую новогоднюю ночь, как эта. Он опять в центре вечера. Опять купается в лучах славы, во внимании. Женском внимании.       – Я вам говорила, когда уволюсь отсюда? – Настенька снова нарушила его покой своим присутствием.       – Люди подумают, что у нас с тобой роман, – мрачно заметил Харитон.       Она смерила его новый костюм, присланный по заказу Сеченова из Москвы:       – Не подумают, – скривившись, Настенька пригубила шампанского. – Они думают, что у меня роман с Дмитрием Сергеевичем.       – А это не так? – ухмыльнулся Захаров. Теперь он заметил, что на ней скучное цветастое платье и тусклый взгляд под ярким макияжем. Не чета той ведьме, что зажигала в прошлый Новый год, когда они принимали иностранную делегацию.       – Дмитрию Сергеевичу так удобнее, хотя он всякий раз предлагает перевести… переманить… Какая разница. Этого не будет. А вот адюльтер с вами, Харитон Радеонович, всяко разнообразит местное болото сплетен. И так уже кроме двух тощих куриц из театра больше ничьи шашни ни с кем не обсуждают.       – Совсем и ничьи? – зачем-то поддержал разговор Захаров.       – Возможно Ласточкина. Он всё время оказывает внимание каким-то мальчикам в своём театре.       – Откуда такая бесценная информация? – Харитон хищно улыбнулся, примеряя к директору театра пару интересных опытов. Ох, этого Ласточкина только бы заманить в Павлов, а там Захаров позаботится о «культуре» научными методами.       – Шток не так давно отогнал его от Вити. Витя же больше на вас с Дмитрием Сергеевичем похож. Ничего не видит кроме своих кодов.       Несколько хохочущих девиц пробежали мимо их столика и пожелали Нового года, сбив Харитона с мысли.       – Он сегодня особенно обаятелен, не так ли?       Настенька отсалютовала своему научному руководителю, и тот ответил ей широкой открытой улыбкой.       Тук…       Тук…       Тук…       Дима всегда такой… такой… такой… Напыщенный.       – Не говорила. Когда? – вспомнил Захаров начало разговора.       У демона из преисподней отменная память. Она всегда помнит, в какой момент сменили тему, с какой и на какую.       – Когда вы умрёте.       Эта фраза, как ни странно, никак не отозвалась в душе у Харитона:       – Мне нужно переживать?       – Нет, вы же уже умрёте. Но это запустит череду ужасных событий здесь на Предприятии. Поэтому я лучше уеду раньше.       – Может и Ларису заберёшь с собой?       – Нет, Харитон Радеонович, Ларису вы должны отпустить сами. Сейчас она одержима любовью и не слышит никого. Кстати, как и вы… никого не слушаете.       Тук…       Тук…       Тук…       Тук…       Зараза. Демон же. Настенька постучала по столешнице четыре раза.       – Бум-бум, бум-бум, у повелителя времени не одна жизнь. И не важно Доктор это или Мастер. Доктор не может жить без Мастера, а Мастер слишком одержим Доктором.       – Настасья, вы пьяны, – Харитон предложил собеседнице разумный выход из диалога.       – Мастер когда-то был лучшим другом Доктора, но потом посмотрел в бездну времени и сошёл с ума.       – Ваш сериал ещё даже не начал выходить.       – Но Доктор без Мастера тоже не может. Он сойдёт с ума, если останется один. Совсем один… Без спутников, без друзей, без семьи.       – Настасья, вам пора домой.       – Я желаю вам, Харитон Радеонович долгих лет счастливой жизни в богатстве и бедности, в болезни и здравии…       Она предприняла попытку попрощаться и уйти, но проскрежетавший по паркету стул остановил её на полуслове.       Хитро щурясь, Сеченов в считанные секунды переместился из центра зала на отшиб новогоднего празднества и приобнял Захарова за плечо.       – Этот Стефан, товарищи, что-то с чем-то. Хоря, я приглашаю тебя в театр, – предложил безапелляционно он.       – Возможно, Дима, тебе следует пригласить свою "протеже".       – Кого? – затуманенным взглядом Сеченов осмотрел весь зал.       – Харитон Радеонович имеет ввиду меня, – подала голос Настенька.       – Нам с вами, Настасья, надо ещё потанцевать. А то непорядок какой-то. Я служебными положением вроде как пользуюсь, а вы нет. Коллектив не поймет, – Сеченов улыбнулся своей подопечной.       Тук…       Тук…       Тук…       – Вы всегда плохо понимали Коллектив, – скучно заметила Настенька. – Он считает, что мы прячемся. Для Коллектива как раз логично, что вы намеренно меня игнорируете.       – Опять вы рушите мои планы. Вы и Харитон вечно пессимистичны относительно моих планов и человечества в целом.       – Напротив, Дмитрий Сергеевич. Я всегда считала, что вы недооцениваете человечество. А вот Харитон Радеонович находится с культурной и социальной точки зрения несколько дальше, чем Вы. Он человек будущего, человек постмодерна, ему ваши метанарративы кажутся фальшью.       – Опять твоя лженаука, – покачал головой Сеченов.       – Как будут писать… Генетика и кибернетика – продажные девки империализма. Что до социологии и коллектива…       – Настя… – примирительно поднял руки вверх Дима.       – Вечность человеку не на пользу, – резко сменила тему Настенька. – Как только он осознаёт себя вечным, то будто снова погружается в подростковый максимализм. И знаете, что ставит его на место?       – Что?       – Коллектив. Он всех перемалывает – и тех, кто идёт вместе с ним, и тех, кто идёт против него.       – Ой ли? – вмешался Харитон.       – Идя вместе с обществом, вы продолжаете быть им. Те, кто идут против общества, движутся в одном направлении, а значит они всё равно часть общества. С Вольтером вы или с Кантом, за Каренину или против. Вы с вашим мнением часть общества, Коллектива. И именно он диктует вам, каким быть, а не наоборот. Ощущая себя вне общества, считая себя управляющим им, вы будете затянуты в зыбучие пески. Невозможно диктовать новые идеи и не стать их жертвой. Коллектив вас перемолет и сделает именно таким, каким ему нужно.       – Всегда есть выход, – предложил Захаров.       – "Мне бы июньскую ночь, Лунную ночь-и тебя.." – зачем-то процитировала Настенька. – Нет выхода, смерть любого человека от его собственной руки или от пули друга прекрасно вписывается в модель общества.       – Настя, вы пьяны, – холодно отрезал Сеченов.       Опустошив одним глотком бокал шампанского, Демон из преисподней сморщился:       – Какая гадость, в былые времена во Франции… А впрочем… Водочки бы.        Услышав в отдалении какую-то возню, Захаров закрыл глаза, или подумал, что так сделал, потому что наступила кромешная тьма.       "В темноте звери ведут себя по-настоящему," – сказал ему когда-то Сеченов.       Тук… Тук…       Тук… Тук…       Тук… Тук…       "Коллектив уже давно существует," – пробормотал в полной тишине дьявол голосом Настеньки.       Харитон почувствовал, как на его плече сжалась чужая рука.       – Ты лжёшь! – прозвучал испуганный, но твёрдый голос Сеченова. – Коллектив, это объединение разумов, а не…       – Дима, разве войны не начинаются по воле разумов, а не эмоций. Убийство Франца Фердинанда более, чем расчётливый шаг. То, чем ты хочешь управлять – трусость. А ей нельзя управлять.       Харитон согласно хмыкнул, услышав собственный голос, словно не он говорил. Только правильные смерти ведут к достижению поставленных целей.       Тук… Тук-тук…       Тук… Тук-тук…       Тук… Тук-тук…       Тук-тук-тук-тук…       Свет мигнул, словно и не гас. Люди вокруг вели светскую беседу, роботы разносили еду и напитки, Настенька опустошила одним глотком стопку водки, в плечо Захарова впилась мёртвой хваткой рука.       Повернув голову, Харитон уставился в искаженное ужасом лицо друга.       – Вы же знаете, что Дмитрий Сергеевич боится "темноты", – вставила Настенька и опрокинула вторую стопку.       – Свет не гас?       – Я не о той темноте. Не гас, но ещё десять секунд, и у светила советской науки начнётся инфаркт или инсульт. Как случай покажет. И не будет коллектива, не падёт Предприятие, не воскреснет майор Нечаев и тому подобное.       – Дима?       Сеченов не реагировал.       – Дима?! – отметив учащенное дыхание, Захаров нащупал указательным и средним пальцами бешеный пульс.       – Десять секунд, – объявила Настенька.       Инфаркт – не проблема, вот инсульт. После инсульта не спасти разум.       – Девять секунд.       Геморрагический инсульт, вот главная беда. Как не допустить?       – Восемь секунд.       Дима всегда цеплялся за разум. Он считал его главным, что у него есть.       – Семь секунд.       Дима вообще не был падок на похвалу, с его-то самооценкой… Всегда был кто-то умнее. Хотя бы и сам Харитон, который много раз бил по больному.       – Шесть секунд.       Как предотвратить инсульт?       – Пять секунд?!       Да что такое! Харитон же нейрохирург!       – Четыре секунды.       Мастер науки! Что, он не спасёт своего лучшего друга?!       – Три секунды.       Единственного, кто ему дорог… Ну, кроме Муси.       – Две секунды.       Тук…       – Одна секунда.       Тук-тук-тук-тук…       Свет моргнул.       – Настенька, водочку вам пить не пристало, вы же девушка, – услышал Харитон веселый голос Сеченова. – Или… Это намёк? Хоря, подыграй нам. Мы сейчас уйдем, а ты послушай. Хочу узнать, как будут вести себя эти люди, считая, что я напился и удалился с дамой.       – Я думаю, Дмитрий Сергеевич, для нашей легенды будет лучше, если вас сопроводит до дома Харитон Радеонович. А я послушаю.       Настенька достала из-под стола бутылку шампанского без ярлыка и поставила на стол:       – Для правдоподобности легенды. Французское. Мой персональный знак качества. Мы с Англ… Артуром этой партией отмечали поражение Франции в двенадцатом.       – Что отмечали? – переспросил Харитон.       – Девушка пьяна, не обращай внимания, – рассмеялся Сеченов, подхватив предложенную бутылку. – Идём, Хоря. Время ставить эксперименты.                            В квартире у Сеченова много книг. Харитон предполагал, что нечитанных. Вот и Марсианские хроники Бредбери вроде как и не открывались ни разу. Лениво перелистывая страницы, Захаров нашёл пресловутую цитату про июньскую ночь. Ничего особенного… Рассказ как рассказ. А за ним ещё один и ещё… В самом конце книги исписанные спутанным Диминым почерком спрятались несколько страниц. На чертежи они были не похожи, как и на доказательство какой-нибудь хитрой леммы. Так, мысли в прозе. Рассказ о двух друзьях, живущих где-то на просторах альтернативного СССР без нейрополимеров и роботов.       На кухне засвистел чайник, и Харитон поторопился обнародовать свою находку.       – Знаешь, Дима, писатель в тебе не умер, потому что никогда не рождался, – прокричал он и отметил, что чайник продолжает надрываться.       – Дима? – Харитон заглянул на кухню. Сеченов спал, сидя за столом. Полная идиотских гениальных мыслей голова лежала на скрещенных руках. – Укатали сивку крутые горки…       Сняв с плиты чайник, Захаров устало опустился на второй кухонный стул и снял очки. Голова гудела, словно в неё кто-то лез.        – Дмитрий Сергеевич спит как сурок.       Харитон давно перестал вздрагивать, когда Настенька появлялась рядом. Чего удивляться тому, что у Сеченовской протеже есть доступ всюду? Но замечание про сон его неприятно укололо. Надев назад очки, Захаров огляделся и никого не обнаружил.       Действительно, демон. Теперь Настенька ему мерещиться будет и учить жизни?        – Напрасно обижаетесь, Харитон Радеонович. В ваших душевных метаниях моей вины нет. Вы сами себя не любите, а через себя и все человечество, – голос прозвучал изнутри. Будто в мыслях.       Помотав головой, Захаров снова снял очки и пробормотал:       – Наклейку ей закажу. Пусть все знают, что она – чёрт.       Он зажмурился и сжал указательным и большими пальцами переносицу. В голове гудело.       – Вы Харитон Радеонович, должны нести радость, милость, благодать, а не оскорблять приличных дам и мечтать о гибели человечества.       – Замолкни.        – Человечество обязательно однажды умрёт, Харитон Радеонович, потому что все люди смертны. Смысл торопить это событие? Попробуйте потратить мгновение на что-то более полезное.       – Чёрт бы её побрал, – Захаров откинулся назад и со всей силы ударился затылком о стену. Ох уж эти советские кухни!       За закрытыми веками заплясали звёзды.       – Хоря? – сквозь гул в голове Харитон различил голос Сеченова, а потом чужая рука опасливо опустилась на плечо. – Хорь? Что случилось?       – Настенька твоя везде мерещится, – Захаров осторожно открыл глаза. На размытом лице Димы можно было прочитать обеспокоенность.       – Что она тебе сказала?       – Что-то, что она увидела в паттернах будущего…       – Что она тебе сказала?       – Что уволится, как только я умру.       Обеспокоенность на лице Сеченова сменилась ужасом, который он быстро поборол:       – Ну и шуточки у вас.       – Все мы смертны…       – Я этого не допущу! Я же волшебник, забыл?       – Смерти, Дима, всегда надо давать наступить, или ты из волшебника превратишься в Некроманта.       "Жаль, кладбище домашних животных ещё не написано…" – отозвалась Настенька в голове Харитона.