Записки одного доктора. Little by little

Montreal's children hospital Большие окна больничных палат постепенно наполняются весенним светом, зима отступает, забирая с собой тонны выпавшего на город снега. «Тактическое отступление», — мелькает в моей голове всякий раз, когда я смотрю сквозь прозрачную преграду на улицу. Руки сложены на груди, голова полна мыслей: диагнозы, прогнозы, риски. Каждый раз, глядя в встревоженные глаза родителей, чей мир стремительно захлестывает тьма, именно мы, чиркая спичкой, разжигаем в ней праведный огонь, расставляя факелы по стенам, освещая, пусть слабо, но возможный, единственно доступный путь. Палладины и крестоносцы… или все-таки жнецы? Анамнез. Мальчик десяти лет. Опухоль зрительного пути. Злокачественная. Предоперационный подготовительный этап запущен. Статистически у этого ребенка больше восьмидесяти процентов на успешное излечение от болезни, и даже если останутся последствия, они будут незначительными. Разве не чудесно? Все эти данные — лишь сухие безжизненные цифры, что выглядят бесспорно обнадеживающе, но не стирают тень страха с лица родителей или самого ребенка. Мальчик боится. Этот страх сюрреалистической картиной стекает на пол, не имея ни формы, ни объема. Голая эмоция. Я продолжаю смотреть на улицу, залитую солнцем, растапливающим грязный снег. Из памяти не выходит испуг, исказивший лицо мальчика. «Злокачественная». Десяти лет достаточно для того, чтобы усвоить информацию, выдаваемую медперсоналом, но достаточно ли это, чтобы ее принять? В его глазах застыл страх, а боль уже начала свое медленное восхождение на пьедестал. Неизвестность пугает его, даже если лица родителей выражают легкую степень терпеливой надежды. Химиотерапия. Лучевая терапия. Две стороны одной полновесной монеты, что черной меткой упала в руки десятилетнему ребенку. Эти процедуры выжигают все на своем пути, подготавливая рабочую поверхность для финального точечного удара. В моих руках его досье и несколько заключений специалистов, с которыми стремительно взрослеющий ребенок успел уже повстречаться. Все наши знания иногда умещаются в несколько строчек, выведенных на бумаге или озвученных самым рутинным голосом, или в минуты молчания, что иногда затмевает красноречием своим великих ораторов. В какой момент мы переступаем черту отстраненности? Когда заученные фразы теряются в складках одеяния Беспомощности? Когда мальчик на большой больничной кровати начинает раскачиваться, как маятник, из стороны в сторону, обхватывая себя поперек живота руками? Когда все, что слетает у него с губ, это «нет… нет… нет… нет…»? Когда Вселенная внутри него кричит, содрогаясь от боли, и ты вздрагиваешь, потому что… смысл слова «нет» приобретает совершенно отчаянный контекст? Когда заскорузлая корка с души сдирается обломанными до крови ногтями? В какой момент от нас требуется немного больше, чем постное отрешенное лицо с не менее обескровленными словами? Когда появляется «плюс»… Его минус мы понемногу превратим в плюс. Медленно, шаг за шагом, вертикальная палочка все-таки будет выведена моей усталой рукой на пергаменте конкретной жизни, и ты, Господь, не самое почитаемое мной божество, не заберешь его ни у родителей, ни у этого мира. Каждому ребенку нужно чудо. А этому, напуганному твоей, Господи, милостью, и подавно. Маленькое чудо на твое, Господи, Рождество. — Почему ты не ешь? Не нравится, как готовят? Тут можно пересмотреть меню. Молчание. Заглядывающие в дверное окошко обеспокоенные родители уже который день не находят себе места. «Он ничего не ест», «Болезнь съедает его заживо»… И правда, Тишина, обнимающая ребенка со спины, выглядит пугающе уродливо — со впавшими глазницами на худом лице и узловатыми болезненными пальцами. — Ясон, ты же воин? — разворачиваясь от окна, зная, что солнечный свет обрамляет сейчас мою фигуру. Его насупленные надбровные дуги уже не имеют волосяного покрова, как и абсолютно гладкая голова. Губы обескровлены и поджаты обидно и, наверное, даже зло. Ведь именно сейчас, Господи, ты рушишь его веру, и вопрос, дамокловым мечом повисший в воздухе, я с легкостью поймаю своей охотничьей рукой: «За что?». «За что?» — перетираю пальцами в пыль птичью трель. На ладони остаётся прах из уничтоженных слов. Стряхиваю его небрежно на пол, не более, чем мусор. Вот только… Как объяснить этому ребенку, что это лишь мусор? Он сидит на больничной постели, обхватывая ладонями колени и пряча в них лицо. Статистика статистикой, но страхи куда реальнее холодных цифр. Назвать Страх мусором у меня никогда не повернётся язык. Его Величество Страх всегда находит своих адептов. — Ты воин, Ясон, — утвердительно, присаживаясь рядом на край кровати, пальцами осторожно касаясь небольшой ступни, чтобы привлечь внимание. — Грядет день твоей битвы. День, когда я подниму Безликих, что встанут в строй за тобой, маленький воин. Мальчик наконец неуверенно поднимает взгляд от острых коленок. — Это будет великой бой, Ясон. Мы укрепим крепость раз и навсегда, сокрушим тьму и… — Неправда, — пресекая. — Это неправда, — твердостью своей сотрясая своды. — Все неправда, — обиженно, пряча лицо. — Пройдешься со мной? У меня как раз есть немного времени, — делая жест рукой «не беспокоить» родителям и медбрату за дверями палаты. Мы должны иногда становиться чем-то большим для детей, чем оставаться просто людьми в белых халатах — безликими и далекими. — Пожалуйста. Мальчик неохотно поднимается, на нем обычная пижама с суперменом, и я нахожу этот факт забавным. Ведь настоящий Супермен не осилит и половины того, что выпадает этим детям. Супергерои ближе, чем кажутся. Коридор со множеством палат, разукрашенные в яркие цвета стены с рисунками, фотографии улыбающихся детей, что были тут когда-то и… вышли отсюда. Открытки, благодарности семей… Все это пропитано эмоциями, которыми мы, искалеченные, живем. Вашими эмоциями мы восполняем отсутствие собственных. — Ясон, после предстоящей битвы тут, — указываю мальчику на место на ярком стенде, — будет и твое фото. — Это еще почему? — Потому что ты победишь, — убирая руки за спину, сцепляя вместе. Следующий вопрос настигнет меня очень скоро, ведь я веду ребенка дальше. Этому существу необходимо показать чудо, потому что он пока не понимает самого главного — самое большое чудо — это он сам. — А если нет? А что если нет?! — он останавливает меня рукой, заглядывая в лицо, ища подтверждение, намек, тень… То, что мы не в состоянии понять, мы восполняем способностью чувствовать. И он интуитивно ищет во мне ту самую нить, что тронь и порвется, утверждаясь в своей правоте. — Ну конечно же да, — улыбка, самая уверенная из возможных. — Безликие пойдут в бой, тьма падет под напором света, а цитадель устроит, мой маленький воин, — опускаюсь перед ребенком на колено. — Сила вокруг тебя, Ясон, — глядя в его тревожные глаза. — Используй силу и позволь ей использовать тебя… — робкая улыбка несмело затрепетала на губах десятилетнего ребенка, — и ты победишь тьму, — почти шепотом, как самый большой секрет, — какой бы великой она ни была. — А кто такие Безликие? — Вот, теперь ты задаешь правильные вопросы, воин, — поднимаюсь с колен и беру маленькую ладошку в свою большую руку. Взгляд на часы, еще есть около десяти минут. — Безликие — это… У дверей палаты топчется, волнуясь мать, а отец задумчиво смотрит в окно, все так же залитое солнечным светом, неспособным развеять застывший в палате сумрак. Молится ли он? Не знаю… но иногда мне хочется перейти черту, коснувшись сильного, но по определённым причинам опущенного плеча и шепнуть: «Не сотрясайте словами воздух, ведь у Всевышнего холодная душа, а у вашего сына, наоборот, горячая». — И помни, Ясон, грядет твой главный бой, — протягиваю мальчишке сложенный кулак, секундное замешательство — и детский кулачок стукается о мой, губы растягивает улыбка. — Так-то лучше. Не заставляй больше моих солдат приносить мне гневные депеши о том, как плохо ты поел, — насмешливо, наблюдая детскую непосредственную улыбку. — Войску нужны силы. — Ты будешь со мной? В тот самый день? — робко, все еще не убирая кулачок от большой руки. — Я же Архимаг своего отделения! — воздевая руки к небу, улыбаясь. — Конечно же я буду с тобой, Ясон. Мальчик закрывает двери своей палаты, прячась от всего медицинского персонала, включая меня. Вот только… теперь он верит, что чудо произойдет. Мы сотворим его вместе седьмого апреля сего года.

***

Армия Безликих — врачей, техников, диагностов, медбратьев и медсестёр — седьмого апреля войдёт в стерильное, заставленное оборудованием помещение для того, чтобы сокрушить великую тьму в маленьком, ещё не выросшем человеке. И я непременно буду рядом, в числе тех, кто пойдёт войной против скверны, которую допустил Всевышний, молясь о том, чтобы наши души всегда сияли ярко именно там, где горит и твоя звезда. Конец