Вино виновато

      Оказывается, эта Павлова не такая уж бесчувственная сука.       Это Константин Германович Лазарев понимает, находясь в кабинете заведующей, сидя в ласкающей глаза полутьме. Это он понимает, когда у всегда высокомерной и холодной Ирины Алексеевны краснеют глаза. Удивительно, но хирург впервые видит начальницу совсем не накрашенной. Та рассказывает, что с мужем у них совсем скоро случится развод. Что ей совершенно не хочется возвращаться в пустую квартиру, где все напоминает о предательстве некогда близкого человека, и именно поэтому Лазарев застал женщину дремлющей на диване. Искреннее сочувствие просыпается внутри молодого врача, хоть и не забываются времена, когда заведующая была злобной стервой, требовавшей от всех сотрудников невозможного, а Костю и вовсе преследовала нездоровым желанием уволить к чертям.       Когда Павлова говорит: "Хочется выпить", - Костя подрывается с места, зная, что это почти приказ. Но обычно эта женщина не ходит вокруг да около — она прямолинейна и не склонна играться словами и путать в загадках. И когда Лазарев встает, как заведенный, на пружинистые ноги, Ирина Алексеевна морщит нос:       — Что такое? — она удивленно хлопает глазами, лишенными вызова. Видимо, свою жестокую натуру она смывает вечерами вместе с косметикой, чтобы по ночам, когда ее никто не видит, обращаться в маленького беззащитного котенка.       — Собираюсь в магазин… — еле слышно сообщает Лазарев дрогнувшим голосом. Он сидит напротив начальницы и не понимает, что от него ждут.       — У меня дома, в холодильнике есть бутылка прекрасного вина, — вздыхает Ира, потирая напряженный лоб. Она так устала от этой суеты вокруг — все так и пытаются перед ней выслужиться.       — Но вы же не хотите домой, - участливо напоминает Костя.              — Не хочу, - не отрицает Павлова. - Но и насовсем поселиться в этом кабинете тоже не вариант.        — В таком случае, я вас подвезу, Ирина Алексеевна.               — Конечно, подвезешь, куда ты денешься? - невесело усмехается заведующая, накидывая на плечи серое пальто. — Более того, тебе придется составить мне компанию, потому что, несмотря на милое личико, я не алкоголичка, чтобы пить в одиночестве.        — Как, скажете, Ирина Алексеевна, — отрапортовал Лазарев, не желая расстраивать начальницу еще больше.       ***        — Как же у меня раскалывается голова, — жалуется Павлова своему подчиненному, когда они оказываются в ее квартире.       — Может быть, вам лучше таблеточку? — интересуется Лазарев, терзая нижнюю губу белоснежными зубами.       Павлова машет тяжелой от усталости головой:       — Нет лучшего успокоительного, чем хорошее красное вино.       — Тогда позвольте мне за вами поухаживать, — улыбается Константин. — Вы пока присаживайтесь, а я принесу все, что нужно. Так, вино в холодильнике - это я помню, а где взять фужеры?        — На кухне, — подсказывает Ира, расположившись в гостиной.       Константин хоть и старается держаться ровно, а дрожь в пальцах его выдает — очень ему неловко находиться с этой женщиной в одной комнате так долго. И очень неловко находиться не где-то в ее кабинете или ординаторской — а в ее квартире. Он никогда прежде не бывал у нее дома, да и нужды как таковой не было.       Мужчина роется в шкафах, те, как назло, скрипят, Костя чувствует, что виски у него потеют от духоты, но на самом деле ему просто очень волнительно снова допустить ошибку и в очередной раз упасть в глазах Павловой. Та остается сидеть на неудобном кресле. Пусть оно и неудобное, главное — из натуральной кожи. Пусть оно хоть триста раз не создано для долгих посиделок — зато в интерьер вписывается прекрасно.       — Ну что вы там возитесь, Константин Германович? — слышит Лазарев недовольное цоканье и, хоть хирург не видит, он почти уверен, что Ирина Алексеевна смачно закатывает глаза. "Может они там и останутся?" — думает он импульсивно, вынимая из тумбочки над раковиной два бокала, а из холодильника бутылку, спасительно холодящую руки.       Заведующая никогда его не похвалит, никогда не улыбнется и не скажет, что он молодец, что у него одного смертность на столе ниже остальных, да и вообще он ценный сотрудник. Он — почти вторая рука чертовой Павловой, после Брагина конечно, а та только угнетает, только волчицей набрасывается.       Константин разливает вино, а когда садится напротив Ирины Алексеевны на точно такое же неудобное кресло, то мысли улетучиваются, потому что их вытесняет тяжесть чужого взгляда. Он неловко ставит свой бокал на журнальный столик, проливая несколько алых капель на белоснежный ковер. Павлова то ли сделала вид, то ли действительно не заметила, она только смерила подчинённого внимательным, изучающим взглядом.       Они распивают по первому бокалу в полной тишине .       — Вообще-то, друзья называют меня Костей, знаете… — неожиданно балаболит Лазарев, разрушая устоявшееся молчание. Непонятно только, откуда в нем просыпается такой энтузиазм к пространным разговорам. — Я и подумал, чего это вы меня всегда зовете по имени отчеству, или того хуже - только по фамилии?       — А мы с вами друзья? — насмешливо хмыкает Павлова, вскидывая бровь.       Костя тушуется от ее взгляда, от ехидства в ее приятном голосе. А с другой стороны — не обязана Ирина Алексеевна быть откровенной с этим заносчивым мужчиной, не обязана она всю себя обнажать, пусть даже они и сидят сейчас друг напротив друга, следят жадными взглядами за каждым движением. У Кости немного растрепались волосы от сильного ветра на улице, и Павловой, слегка одурманенной градусом, очень хочется потянуться и уложить их ладонью, пощупать нежными пальцами сухие, жестковатые волосы. Но она держится очень профессионально, она не лезет и не дает волю неизвестно откуда взявшимся желаниям, она только вальяжно раскидывается на кресле, а то даже не кажется таким уж противно-неудобным. И она неотрывно любуется лицом подчинённого.       Как же все-таки хороша молодость. Как прекрасны изгибы его мускулатуры, как изящно его симпатичное лицо без морщин. Сейчас Павлова будто бы полноценно видит Лазарева — не часть его, не его заносчивые высказывания, не его безликий белый халат. Она видит его всего — от самой макушки и до сильных ног. И она прикусывает губу, раздумывая над тем, что, может быть, стоит извиниться за все грубости. Однако говорит иное:       — Вы очень хороший человек, Кость.       Ей нравится эта форма имени. Впервые она позволяет такую фамильярность в его адрес. Так по-простому, даже в какой-то степени по-дружески, мягко и тепло прозвучало это обращение.       Лазарев даже давится вином. Кашляет, прикрывая рот ладонью. Глаза выпучивает и теперь-то становится тем самым непосредственным Костей, который в угоду карьере не вспарывал свою личность и не шёл ни у кого на поводу .       — Что вы… — неровным голосом произносит Лазарев, не узнавая сам себя. Голова идет кругом — то ли вино такое, то ли слова начальницы вбиваются гвоздями в так быстро захмелевший мозг. Все-таки употреблять алкоголь на голодный желудок без закуски было не лучшей идеей. — Ирина Алексеевна, к чему вы это?       — Просто хочется так сказать — вот и говорю. — Женщина пожимает плечами, взъерошивая свои светлые волосы. Выглядит она домашней, от ее привычного блеска ничегошеньки не остается, она такая уютная, такая простая... Если бы Костя увидел ее в таком виде на улице — ни за что бы не признал. Хотя нет — в Ирине Алексеевне Павловой слишком много броских черт. То, как она взмахивает ладонью — ну просто дама, умеющая держаться в высоком обществе. То, как бережно она лохматит волосы. То, как смотрит, прожигая завороженного Константина, дырявя в том месте, где бьется в конвульсиях непослушное сердце. Его никак не получается заставить, принудить — оно неподвластно никаким законам, никаким аргументам и здравым смыслам. Оно бьется сумасшедшее, в присутствии начальницы, словно немного иначе — лихорадочно, истошно, оно своему владельцу выстукивает приговор, очень страшный и однозначный — Константин Лазарев неспособен совладать с тем чувством, которое внутри него растет и крепнет, разрастается и множится.       У Иры всё — кокетство. Она строгая и холодная леди, но и соблазнить кого-то не прочь — это позволяет всегда быть в тонусе и всегда чувствовать себя совершенно прекрасной.       У Кости — непостоянные непонятные девушки и дурацкий прежний мир, оставленный чуточку позади, возвращаться в который не хочется, когда сидишь вот так с этой женщиной.       Павлова изящным движением руки поднимает бокал и растягивает губы в хищной улыбке:       — Предлагаю выпить за твои успехи в работе, Константин.       — Вы думаете, они есть? — обезьянничает Костик, не веря, что за парочку дней сумел оправдать все ожидания стальной леди.       Павлова загадочно пожимает плечами, и выглядит это так мило, что Костя взгляд оторвать не может. Какую игру затеяла эта коварная женщина — одной ей известно. Она закидывает одну ногу на другую и смотрит в упор на опьяневшего хирурга.       — Константин… — сладко тянет Павлова. — А как у вас обстоят дела с личной жизнью?       — Это имеет отношение к работе? — Лазарев находит в себе силы на противостояние, пусть и очень робкое.       — Непосредственное, — серьезно кивает заведующая. — Если у сотрудника моего отделения всё плохо, то он может легко поддаться чувствам и сломаться. Сломанные люди не нужны Склифу.       — Но ведь вы сами… — бурчит Костя, припоминая красное слезливое лицо женщины, которое ему довелось лицезреть всего час назад. Та резко качает головой, запрещая говорить. Один кивок — Лазарев снова у нее на поводке.       — Я привыкла, что люди уходят от меня, — говорит она, вмиг теряя обольстительность. — Муж не раз проворачивал со мной такие фокусы. Я устала - на этот раз точно развод, тем более Артем уже взрослый. Хоть это и больно, но надо проплакаться, встать и пойти дальше достигать цели.       — У меня нет стабильных серьезных отношений, да и постоянной девушки нет… — Костя поджимает губы. Он осушает залпом второй бокал, и морщится. Голова идет кругом. Виски сдавливает сильнее, но при этом по телу растекается приятное тепло, требующее выхода.       — Послушайте, Ирина Алексеевна, — придерживая подбородок рукой, Лазарев пытается сфокусировать взгляд на Павловой, но лицо той слегка плывет — лишь губы, пленительно улыбающиеся влекут. — А вы вообще любили своего мужа?       — Какой глупый вопрос, — смеется женщина. — Очень соответствует вам, знаете ли.       Лазарев поджимает губы еще сильнее. Ира сдается первой, поглаживает пальцами края хрустального фужера на длинной ножке и протягивает, погруженная внутрь себя:       — С ним было неплохо, — неопределенно хмыкает она. — Всегда приятно, если после тяжелого дня или долгой поездки тебя ждут дома. В последнее время, правда, меня совсем никто не ждёт, скорее наоборот. В нашей постели все чаще стали появляться его аспиранточки, вот уж кого он поистине рад был видеть.       Костя ловит себя на мысли, что пусть размышления вслух от Ирины Алексеевны и приятны для него, потому что говорят о каком-то новом уровне доверительности, но все-таки он уже порядочно пьян — ему совсем не до грузных дум о взаимоотношениях между людьми. И вот он скидывает с себя домашние тапочки и с ногами забирается на широкое кресло, усевшись в позе лотоса.       — Вы что делаете?       — Бросьте свои недовольства, Ирина Алексеевна, — вздыхает Лазарев, не теряя, впрочем, вежливости в тоне. Хотя иногда хотелось грубо и грязно выразиться в ее адрес. — В самом деле, я уже не понимаю, где вы настоящая, а где ваша стальная масочка вот эта… — он машет руками перед своим лицом. — Может быть, я просто хочу отдохнуть, разрядиться уже, устал я быть вашим козлом отпущения.       — Устал, значит? — надменно уточняет Павлова. — Разрядки хочешь?       — Именно, — щелкает пальцами Лазарев.       Павлова тоже допивает второй бокал, чтобы озвучить то, на что она решается только мысленно. Идеальной формы губы хирурга, смоченные терпким вином, манят своим видом.       — Почему бы тебе не поцеловать меня? — бросается Ира едким предложением. Очень едким — потому что попадает в точку. Туда, где у Кости болит последние недели.       Поздний вечер, огни за большим окном квартиры, полумрак комнаты и дурман в голове — всё это располагает к тому, чтобы Лазарев поддавался своим страстям и не думал о завтрашнем дне, в котором он будет жалеть и стыдиться. Он встает на ватные ноги, выражение на его лице до смешного серьезное, он еле держится, благо идти недалеко. Павлова наблюдает с внезапным юношеским придыханием, как Лазарев присаживается на широкий деревянный подлокотник, как он маняще приближается к лицу пьянеющей заведующей.       — Вы меня не уволите за это? — волнительным тоном интересуется хирург, когда его нос касается носа Павловой. Он весь криво склоняется, чтобы приблизиться к начальнице, но та сидит ровно, хоть у нее сердце и стучит панически в предвкушении чего-то.       — Я подумаю… — выдыхает женщина в чужие губы. Сама теряет нахальство, высокомерие сходит с ее лица вместе с ехидной улыбочкой.       Костя тянется ближе, дразнит, водя носом по теплой скуле Иры, а та покрывается мурашками. Умом — гонит их взашей. Сердцем — не может дождаться активных действий. Наконец, Константин облизывает губы и припадает к губам женщины. Он бы никогда не подумал, что у этой железной леди такие мягкие губы. И уж тем более он бы не подумал, что та умеет целовать так нежно, что тело начнет слабеть, когда маленькая рука ляжет на поясницу, без подтекста, без пошлости, а так невинно, точно им по пятнадцать лет и они без ума друг от друга.       Лазарев совсем не думает о завтрашнем рабочем дне. Павлова думает, что лучше она будет целовать эти чувственные губы, чем плакать из-за придурка.