Чудо

      Прошло одиннадцать лет со дня смерти Алёнки. Когда он не жил, а существовал в умеренно твёрдой оболочке. Смешно, ведь даже спать он больше не мог. Как будто высшие силы насмехались над ним, как котёнка, из раза в раз тыкали лицом в больное место: помни, всегда помни, что теперь ты один и будешь всегда. Даже сон – теперь привилегия.       Но появилась она. Такая смешная, умная и простая, что ли. И как Козину, чьё эго зашкаливало до небес и дальше, досталось чудо по имени Катя Громова? А её реакция на его иностранные приветствия? Он же делал это только для неё с желанием разбавить трудовые будни оперативника уголовного розыска, скрасить часы мучительных поисков преступников чем-то смешным и небанальным.       А теперь уже несколько часов мир сузился до отделения интенсивной терапии второй городской, где на операционном столе, под твёрдой рукой врача, Катя вступила в борьбу вовсе не со злом, а за собственную жизнь.       — Послушайте, я тоже врач, я могу помочь… Послушай… – дверь захлопнулась прямо перед носом.       Филин только-только вбежал в отделение интенсивки и мельком увидел Катю на каталке перед тем, как её увезли дальше в неизвестность. Каждый сантиметр её тела покрывали красные пятна, белая водолазка впитала в себя кровь, словно губка.       Никто его, конечно, не впустил.       Ничего ты не можешь сделать, Филиппов. Ты здесь никто и звать тебя никак: ни врач, ни заведующий отделением травматологии.       Второй смерти он не переживёт. Это окончательно добьёт его, Филиппов уверен. Прижмёт, расщиплет на атомы, а потом рассеет частицы по ветру. От него останется оболочка, которая будет ходить, есть, работать, но внутри будет пустой сосуд. Нет, нет, только не сейчас, только не с ним.       Громкий звук развеял тишину коридора. Через какие-то долгие две минуты Филин догадался, что разрывался его телефон. С большой неохотой он вынул девайс из кармана неизменной дублёнки и посмотрел на дисплей. Ну, конечно, Захарова.       — Слушаю, – глухо отозвался он.       — Лёш, ну, что? Как она? – с неподдельным беспокойством спросила подруга.       — Что-что? Ничего, Оль. Операция ещё идёт. Я видел Катю, когда её завозили в операционную. Она вся в крови, потеряла наверняка не меньше пол-литра. Очень много крови, – проговорил Филин с расстановкой.       — Так, Лёш, нельзя думать о плохом, слышишь меня? Помощь прибыла быстро, Катя девушка сильная, она выкарабкается, – Захарова повысила голос, стараясь достучаться до друга.       — Оль, мы с тобой кто? Правильно, врачи. Нам не свойственно верить в одно только чудо небесное, – Филиппов поднялся на ноги и начал расхаживать вдоль коридора, хоть как-то вымещая своё нетерпение и возрастающее в груди негодование.       — Сколько прошло времени с того момента, как её привезли в больницу? Часа четыре? Больше? Если врачи до сих пор не вышли, значит, они борются за неё. Лёша, надежда в любом случае умирает последней, неважно, врачи ты или пациент.       Немного помолчав и покусав нижнюю губу, Филин всё-таки ответил:       — Да, хорошо, ты права. Не буду нестись вперёд паровоза.       — Вот, уже лучше, Филиппов. Позвони, когда появятся новости.       Алексей угукнул и отключился, убрав телефон туда, откуда достал. Он был благодарен подруге за словесные оплеухи и поддержку, только сейчас это никак не помогало и не успокаивало. Это бесило. Невольно в памяти всплывали моменты аварии, которая перевернула его жизнь. Алёна умерла от обильной потери крови. Не доехала до больницы. Врачи просто не успели помочь. Если сейчас всё повторится…       Двери операционной наконец медленно открылись. Или мне так показалось? На пороге возник немолодой уставший врач, на ходу снимающий медицинские маску и шапочку. Под его серыми глазами залегли тени, а в свете жёлтого флуоресцента морщины на лице выделялись ещё сильнее. Филин тут же к нему подскочил.       — Док, ну, что?       Надежда, Лёша, в любом случае умирает последней, неважно, врач ты или пациент.       — Вы врач, я не будут ходить вокруг да около. Ваша подруга умерла. Потеряла много крови. Мы сделали всё, что смогли. Держитесь, – мужчина опустил голову и, проходя мимо, ободряюще похлопал Филиппова по плечу.       Она умерла.       Потеряла много крови.       Кати больше нет.       Филин рассмеялся. Громко так, на весь коридор.       Захарова, нет больше надежды. Умерла вместе с Катей. И эй, чудики из небесной канцелярии, за что? Уже во второй раз, ну, не смешно же, правда!       Приступ неудержимого смеха резко прекратился, и накрыла усталость. Филин опустился на скамейку, зарылся в собственные руки и отключился от мира. Теперь, когда всё закончилось, он не знал, что нужно делать. Что делают родственники, которым он сообщает о смерти их родителя, брата, друга или сестры? Он-то понятно: идёт к себе в кабинет, прячется в отчёты, медкарты или направляется на очередную срочную операцию. И он и не думает о тех, чья жизнь разломилась. А теперь Филин сам попал в эту категорию.       — Слушай, помнишь, я как-то звонила тебе, чтобы пригласить в ресторан, где мы обмывали мою первую зарплату? – как-то невзначай поинтересовалась Громова.       Филин заметил её лукавый взгляд. Он догадывался, что последует дальше, но решил предоставить Екатерине закончить свою мысль.       — Ну, помню вроде. Я, кажется, ответил, что в другой раз, – он откинулся на спинку стула.       Катя закусила губу и начала старательно убирать пылинки со своих джинсов.       — Не хочешь сходить куда-нибудь? Не обязательно в ресторан, просто кофе выпить, например, или пиво. Я люблю пиво, – она всё-таки подняла на него взгляд.       Её неловкость вызвала у Филиппова улыбку. Ту улыбку, которая возникает, когда смотришь на человека и понимаешь, что не хочешь отводить взгляд, а хочешь наслаждаться моментом.       — С удовольствием. Как раз сегодня я не на дежурстве.       Громова засмеялась и спрятала лицо в руки. Филин заметил, как зарделись её щёки.       От воспоминания сжалось сердце. Всё, процесс расщепления на атомы запущен, пути назад нет.       Филин не знал, сколько он так просидел. Он поднялся на ноги и, не чувствуя собственного тела и не понимая, что делает, прошёл за двери, откуда недавно вышел врач. Люди в операционной отсутствовали. Было плевать, что вокруг стерильность, плевать, что кто-то мог заметить, поднять тревогу и вызвать охрану. Просто так он отсюда не уйдёт.       — Лёш, ты выглядишь каким-то уставшим. Ты хоть отдыхаешь или всё время работаешь? – забеспокоилась Громова, приехав в очередной раз в больницу, чтобы рассказать детали нового дела.       — Я отдыхаю, работая, – отшутился он.       — А спишь часто? – прищурилась она.       — Захарова проговорилась, да?       — Сама догадалась.       ***       — Скажи своему Филиппову, когда он придёт в себя, что он лечит людей, а мы, Громова, ловим преступников, но никак не наоборот! – взбесился Козин.       — Роман Андреич, да вы чего, Филин же помочь хотел, – растерялась Катя.       — На рожон он полез, героем себя почувствовал, спасатель хренов!       — Я вообще-то всё слышу, – простонал Филиппов, открывая глаза.       — Лёш! – Катя кинулась к другу.       ***       — Лёш, мне тут птичка напела, что тебе Катя нравится, – загадочно улыбаясь, рядом с Филипповым материализовалась Захарова.       — А птичка случайно не Козин? – не поднимая глаз от медкарты очередного больного, поинтересовался Филин. — Всё-таки было лучше, когда вы в штыки друг друга воспринимали, а то сейчас на подружек-сплетниц похожи.       — Да ну тебя, Филиппов, – махнула рукой Ольга, но тут же вернулась в прежнее нетерпение: — Так что, это правда?       — Вот когда я ей замуж предложу выйти, тогда и узнаете, – в своей манере ответил Филин и скрылся за дверью палаты.       Он ухватился за край покрывала и медленно его откинул. В глаза бросилась её бледность. Кровь уже смыли, поэтому порезы отчётливо виднелись на щеке и лбу. Филин задержал дыхание. Такое умиротворение на Катином лице он ещё ни разу не замечал. Всегда много разных эмоций: улыбка или размышление, но никогда такого спокойствия. Это даже его напугало.       — Кать, я не верю, что тебя больше нет, – прошептал Филин, и ему показалось, что слова звоном колокола отскочили от стен до ужаса стерильного помещения. — Кать, как мы без тебя? Козин же станет ещё несноснее, ему даже Оля мозги не вправит. Бублик будет сокрушаться, что не смог тебя подстраховать. Да, я знаю, что ты ему нравилась, а кому ты не нравилась? – он помолчал. — А как же я, Кать? Твоё присутствие скрашивало каждую секунду моего бренного существования. Впервые за одиннадцать лет я стал ощущать себя лучше, пусть я не могу спать, но знать, что ты опять прибежишь ко мне за помощью или просто так… Это заставляло меня жить. Чёрт, я не был так многословен раньше. Вот видишь, что ты со мной сделала, – Филин издал грустный смешок. — Не так должна была закончиться наша история.       Лёша дотронулся до щеки Кати и нежно провёл рукой. Жизнь уже угасла, ушла, растворилась. И он заплакал. Беззвучно, без надрывов и криков: слёзы скатывались, пропадали в бороде или капали куда попало, а пелена застилала глаза.       — Прощание и прощение, Кать, и это всё.       Точка невозврата была окончательно пройдена, дальше – только пустота и забвение, он понимал это так же отчётливо, как видел сейчас лицо погибшей возлюбленной подруги. Филиппов постоял ещё немного и накинул покрывало обратно. Пора уходить.       А вы верите в чудо? Я до определённого момента относился к такому явлению скептически, хотя некоторым пациентам периодически напоминал надеяться на чудо, но чтобы сам, нет, такого точно не было. Но случившееся в пустой операционной настолько поразило меня до глубины души, что я сразу понял, это чудо. Сначала я не придал значение тому, что у Кати задрожали ресницы. Глюки на фоне стресса – вполне объяснимо. Но когда её пальцы зашевелились, сомнений никаких не осталось. Случилось чудо. Самое настоящее чудо, которое стёрло прошедшее ранее в пыль. Катя выжила, вопреки всему, смогла сказать Смерти: не сегодня. И это… и это так невероятно!       ***       Спустя год       Солнце грело землю своим теплом, птички радовали пением, а лёгкий ветерок ласкал кожу. Двое сидели на лавочке в больничном сквере и наслаждались коротким перерывом.       — Ты правда со мной тогда попрощался? – переведя взгляд на собеседника, наверное, в сотый раз, полюбопытствовала девушка.       — Ох, Екатерина, вы такая забывчивая, – цокнул языком Филиппов.       — А вы, Алексей, такой тактичный, – вторила ему Громова. — Ну, Филин, я же серьёзно. Когда я пришла в себя, ты склонился надо мной. Не просто же так ты был в операционной, куда посторонним, вообще-то, вход запрещён.       Филиппов опустил голову на сцепленные руки и, качая головой, тихо посмеялся.       — Хочешь услышать, что я всё-таки там делал, да?       Катя во все глаза посмотрела на Лёшу, показывая всем своим видом, что, конечно, она хотела уже услышать ответ.       — Окей, понял, – кивнул Филин. — В любви я тебе признавался, Громова, в любви.       Вот правда, Громова, что ты со мной сделала? И почему эти птички так красиво поют?