***
Два дня. Несколько часов полёта из Москвы в город дождей, мороза и культуры - Санкт Петербург, который сразу поприветствовал двух гостей своим зимним застоем, снегами и холодом, особенно неприкрытые шапкой головы Олега и оператора Ивана. Свежий ветер приятно шевелил лацканы чуть расстегнутой куртки и сдувал любые попытки надеть капюшон. Для дураков закон не писан, особенно базовые знания о состоянии после таких распашистых прогулок в виде отита, да или просто гайморита. В общем, второй день - это поиск нужной машины, да да, МАШИНЫ (Олег ты понимаешь, что просто друзьям не дарят машины?), а после катание по Петербургу в поиске нужного места для припарковки их ласточки. Это было долго. Они искали её почти весь день, но всё же нашли. Кстати сама ласточка является жизнью убитой, битой и крашенной серой ауди. Если смотреть с расстояния в несколько метров, то можно еще сделать предположение, что машина в общем то более-менее сносная, тем более за сто семьдесят кровных косарей. А вот если подойти поближе, то можно рассхохотаться и подумать, что это глупая шутка. Ее вид был просто, мягко говоря, не в лучшем состоянии. Вся машина сверху донизу была покрыта слоем грязи, а в некоторых местах была видна желтизна от старости, и несколько ели видимых трещин. А если еще и залезть внутрь, то это полная пизда. Под пиздой подразумевается вообще всё - от черных зашарканных сидений до слетевшей коробки передач и переключителя скоростей, с которым при попытке взаимодействовать вам может показаться, что он вот-вот отвалится к чертям. И все это сопровождается характерным скрипом этого же переключателя. Но всё равно, это мать его, настоящая машина. И даже с фактом того, что они не могли завести её сорок минут, думая уже, что их наебали, как лохов. Олег был как на иголках. Время от времени, сразу по прилёту, он ловил некоего рода паничку, которая продолжалась довольно длительное время, но после угасала. Логично, что это было из-за волнения от будущей встречи. Казалось бы, это просто небольшой визит и времяпрепровождение лучших друзей, но чёрт возьми, для Лобацевича он был не просто "лучший друг", а человек, с которым ему становилось лучше, при каждом его сказанном слове, неважно было оно грубым или нет, при каждой мысли, что этот человек сейчас проводит с тобой время, уделяет внимание и ему нравится делать что-либо с тобой. Он чувствовал себя буквально оживающем при косвенном или нет присутствии Андрея, он дышал им, его эмоциями, его переживаниями, взлётами и падениями, радостями и печалью. Ему было грустно, когда он был расстроен и чувствовал вину, когда был разочарован, и не дай Бог в нём самом, Олег не простил бы. И он был готов поклясться, что любое количество дней, недель, месяцев или лет никогда бы не сравнились с его бесценным лицом. И он мечтал. Каждый божий день мечтал прикоснуться к нему вживую, довольствуясь ранее только касаниями до гладкой поверхности экрана монитора, и то только "поглаживанием по волосам" подушечками пальцев. Мечтал ощутить под собой его тепло, шелест куртки, прерывистые вдохи на ухо. Во снах он являлся ему в самых развратныых своих проявлениях, о которых Лобацевич до сих пор корит себя, просыпаясь утром со стояком и красными щеками, вспоминая, как извивалось перед ним накачанное тело, как перекатывались мышцы его рук и как проводили про груди и животу длинные, тонкие пальцы.***
И вот, после всех тех мучительных сорока восьми часов беготни и нервотрёпки с покупкой ауди, он стоит. Весь запыхавшийся, опять же от более сильной панички, его уши и лицо заледенели, и он точно знал, каким красным он сейчас выглядел, но не понимал из-за чего именно - мороза, или таки осознания, что через пару минут он сможет вдохнуть его, свою жизнь, снова начать чувствовать и любить. Пальцы, такие же ледяные, подрагивают от дуновений ветра, в глазах образуются слезинки, которые он тут же смаргивает, но продолжает одной рукой сжимать в кармане зажигалку, а другой держать торт - пирожное картошка в форме ёжика. Со свечкой. В попе. Хихикает. Мгновение, и телефон в том же кармане, что и зажигалка, вибрирует от звонка, от чего сердце начинает колотиться буквально с бешенной скоростью, а губы подрагивать. Звонит Макс, значит пора идти. Достаёт зажигалку и чиркает - вот уебище. Логики кстати у них тоже нет, свечки всё равно не зажглись опять же из-за ветра, и провозившись долгие сорок с лишним секунд, он изображает на камеру пистолет у виска, и шагает в сторону повёрнутого к нему парня, выше его на пол головы, ступая по снегу, как по канатной дороге, пошатываясь от нетерпения. Мысли перемешались, Олег чувствует, как готов разреветься прямо на месте, только завидев родную зелёную ветровку до жопы и ухоженный выбритый за день до знаменательного дня затылок. Смахивает рукой слезинку, что замечает Максим и улыбается за белой балаклавой, включает рандомную песню "С днём рождения" на полную громкость. Андрей оборачивается медленно, открывая глаза только после девяноста градусов разворота на пятках ботинок. О, этот взгляд, от которого сердце сжимается и разрывается на части, готовое превратиться в лужицу, а ноги подкоситься и упасть на подтаявший асфальт. Сперва он замечает ёжика. После взгляд голубых, светлых, как безоблачное летом небо, глаз переносится на лицо того, кто стоит перед ним. И замирает, с раскрытыми широко глазами и немым шоком на лице, отшатывается на шаг назад, почти готовый упасть от радости и смущения. Прикрывает рот ладонью, расплываясь в широкой улыбке, всё еще не приходя в себя. - Что... - А...ты что тут делаешь? - прозвучавшее если честно больше, как "А ти тё тут делаешь", в плане в более мягком ключе. Поправляет волосы и закидывает назад, голубые глаза метают искры радости и бешенной возбужденности, мечутся то к торту, то на взгляд приезжего друга. Подходит ближе к Олегу, и смотрит в его такие же слегка ошеломлённые, полные любви и нежности глаза, цвета тёмного американо, разбавленного сливками, принимает ёжика и для начала слегка приобнимает за плечи. Смотрит на свечи и крутит по сторонам, тоже смеется со свечки в попе. После передаёт его на время в руки Максиму. - Подожди, я даже человека нормально не встретил. - произносит почти полушёпотом, что явно будет тяжело разобрать на записи, слегка наклоняется, делая небольшой выпад на одно колено для понижения роста, и вовлекает Лобацевича в самые крепкие обьятья, которые Андрей дарил вообще за всю свою жизнь. Прижимается таким же замёрзшим носом в чёрный капюшон друга и чувствует такую же отдачу с его стороны. Чувствует, как мелкой дрожью пробивает его тело и слышит размеренное дыхание, сопровождаемое незаметным для микрофона или камеры всхлипыванием радости. Яковлев проводит рукой по спине, придерживая и не давая ни себе, ни ему не грохнуться от нахлынувших эмоций. Слышит и то, как капнула слеза на плечо его ветровки, и улыбается ещё шире, крепче прижимая к себе за шею. - Я так сильно скучал по тебе, - пробурчал ему в ухо младший, заставляя его покрыться муражками, как от белой горячки или лихорадки, по щекам проходит жар и отдаёт гулом и теплотой где-то в самом сердце. - Я тоже скучал, Олег. Такой родной, такой тёплый и желанный. Хочется не отпускать, поцеловать в макушку в знак благодарности просто за то, что он сейчас рядом с ним, дабы он снова не улетел в свой Калининград, а остался здесь с ним, и лучше навсегда. И сам хнычет куда-то в шею Лобацевича, опаляя кожу горячим, живым дыханием. Однако разум всё еще здесь - он не навсегда, а место Андрея дома, с его девушкой Бэллой и корги. Чёрт. Вдохнув напоследок аромат ветивера, Олег остраняется первый, шутливо сжав ягодицу старшего, после чего тот так же скоро отпрянул, как от кипятка, слегка проругавшись под нос. Заново ощутив весь мороз аж минус трёх градусов, каждый из них определённо понял для себя, насколько им не хватает компании друг друга и как они оба "оживились" только от одного обьятья. Что-то определённо неопределённое, по-своему волшебное. Казалось, будто миллиарды точечных разрядов пробили их тело, заставили на несколько секунд оказаться в своем мире, созданным только для них двоих, но который к их большому сожалению, так же быстро закрыл свои врата, стоило только отдалиться хотя-бы на полметра.***
Весь оставшийся день от самого объяснения Олегом задумки подарка и до его получения (остановимся на этом) парни ни на шаг не отходили друг от друга, удерживая хоть малейший контакт между друг другом - различные подмигивания, перешёптывания, задевания рук и плеч, отдавающиеся гулом в ушах. Лобацевич надолго оставит в памяти, как неспешно Андрей открывал подарки из багажника, немного расстроившись, конечно, из-за того, что тот не выбрал машину. Но ему было просто очень приятно наблюдать за подрагивающими ресницами и руками старшего, за его эмоциями, глупыми очками, то и дело скатывающимися к носу. Кусая губы, в голову снова лезли воспоминания из сна, когда Яковлев в порыве страсти отбрасывал эти же очки в сторону, рыча от нетерпения и...-стоп. Лобацевич ущипнул себя за щеку, ощущая натяжение в брюках и переводя взгляд на именинника. В свою очередь тот уже распаковал все, и кинув "Братики-и~", заключил их с Максимом (Олег сматерился про себя, ведь платил за все он, а Петров внёс самый малейший вклад) в крепкие объятья. И поцеловал их в лоб. Блять. По очереди, сначала Олега, потом Максима. Если бы вы знали, какой СЕЙЧАС был шквал возбуждения у Лобацевича - вы бы заплакали. Он натянул куртку пониже одной рукой, другой приобнимая за спину старшего, растворяясь в двух секундных поцелуях в лоб, естественно желая большего, зарылся разгорячёнными щеками и ушами в ветровку, слушая сердцебиение и чувствуя себя защищённым.***
Вечерело. Все активитис закончились, слава небесам, можно спокойно выдохнуть с чувством выполненного долга и радостью за то, что подарок понравился, ведь не зря же они убили столько времени. А ещё радостью, что Максим наконец-то съебал домой и они с Яковлевым остались совершенно одни на улицах Санкт-Петербурга, любуясь уже во всю раскинувшимся по небесному величию закатом. Улицы погрузились в некий мрак, но не полный, можно было разглядеть силуэты и предметы, причем на достаточно далёком расстаянии. Но всё же, на фоне всей этой красоты осталась какая-то то-ли тяжесть, то ли виной этому был вышеупомянутый стояк, который как - бы не хотел уходить, кхм, а только становился более видным, особенно при виде в полный рост стоящего Андрея - такого открытого, казалось, доступного, высокого и изящного, обливающимся в свете уходящего солнца, из-за этого пестрящим разными оттенками розового, оранжевого, жёлтого и фиолетового. Олег вытянулся, распрямившись и вытянув шею, вдохнув воздуха, пропитанного запахами бензина и сырости. - Ну, что-ж, - раздалось у него над ухом, когда Яковлев чуть наклонил к нему голову, играя с ним в свою "игру", из-за чего младший снова подкосился и повернул голову, встречаясь с родными глазами, в которых сейчас отражался спокойный летний бриз. - мы наконец одни, - еще ближе. Старший приблизился вплотную, хихикая про себя, вдыхая в самую ушную раковину, - теперь, чем ты хочешь заняться, мой дорогой Олежа? - Младший отпрыгивает и отворачивается, прикрывая красное, как у рака лицо, и топая ногой. Яковлев смеётся и хлопает его по плечу, но настораживается, улавливая всхлип. - Эй, ты чего? - Ты придурок, вот чего! Прекрати уже издеваться так надо мной и над моими чувствами! И вообще, знаешь что? - Поправляет очки и хватает его за шиворот, притягивая к себе и вовлекая в кроткий поцелуй, удерживая за волосы. Отходит, замирает и всматривается в изменившуюся голубизну - бушующее море, начало грозы, не предвищающее ничего хорошего, но есть в этом и едва просматриваемая нотка потаённого желания. Ощущает на себе крепкое обьятье, поглаживание родной крепкой руки по спине, переходящее к ягодицам и сжимающее одну из них так же, как это вначале сделал Олег. Лобацевич издаёт полу-стон, впиваясь в плечо друга. - Я тебя понял, Олежа. Где там твой отель? - Странно - возбуждённо, обволакивающе и притягательно. Снится? Нет, точно нет. Коффи ахает и дёрганно показывает геолокацию на телефоне.***
В его лакшери мега пиздатый пятизвёздочный номер в отеле они добираются, как два диких зверя, жадно целуясь, шумно выдыхая время от времени и сбрасывая по пути куртки, хватаясь за углы обклеянных обоями стен и дубовых дверей. Их языки боролись за главенствование, танцуя бушующее танго соблазна, пока Олег впопыхах пытался открыть дверь, переводя взгляд на дрожащий в руках ключ, и вваливаются внутрь, чуть ли не падая на покрытый полностью ковром пол, бурча что-то непристойное и до одури пошлое. Лобацевич представлял, насколько грубым и властвующим может быть старший, и убедился в этом, когда его повалили спиной на кровать, по собственнически стягивая с него бежевую футболку - мерч через голову и швыряя в угол комнаты, после прильнувши искусанными губами к его шее и оставляя пару засосов. Олег открыто скулил, стараясь зарыться руками в сука ВЫБРИТЫЙ начисто затылок, только царапая мокрую кожу головы. - Андрей, боже... - и закрывая рот рукой, когда Яковлев оставляет мокрые полу-поцелуи полу-облизывания от шеи до груди, а после выпрямляется, одетый в чёрную облегающую водолазку. Олег поклялся, он уже был готов кончить, пока смотрел на его прекрасное тело Аполлона, когда тот так же небрежно стянул её, игнорируя, как казалось, рвалась в некоторых местах шерстяная ткань. - Сука, Олег, ты такой охуенный, - рыча на ухо, с большим напором снова впивается в его губы, кусая до крови и тут же зализывая ранки под общий скулёж и стоны, восхитительнейшие стоны младшего. - Если ты продолжишь так блядски стонать, клянусь, Олег, твоей жопе не поздоровится. - Может ты прекратишь балаболить и будешь двигаться, дудилка? - Лобацевич закатывает глаза на возражения актива, прогибаясь новым ощущениям покорности и бесконечной привязанности к этому человеку. Он всегда наслаждался, когда Андрей всячески унижал его, называл грязным, сучкой или тому подобное. Снимая свои очки, он полностью отдался всему, что делает старший. Тот, в свою очередь, уже стянул с пассии брюки, обнажив его плотные от тренировок бёдра и закусив губу, наслаждаясь видом их, и переводя взор на натянутые боксёра с пятном от выступившей смазки. Чувство гордости поглотило его живот и отдалось лёгкой тяжестью, но, о Боги... - Ты такая сучка, протекла, как последняя дрянь, - облизывается, обнажая зубы и проводит холодной рукой по горячему животу Лобацевича, покрытому еле заметными волосами от пупка к паху, идеально контрастируя. Парень выгибается в спине и хнычет от нетерпения, опираясь локтями о мягкую кровать, пытаясь снять боксёра, за что получает сильный шлепок по руке, а после и по бедру. - Только посмей прикасаться к себе. Яковлев нетерпеливо хрустнул пальцами и зажал чужое нижнее белье между двумя большими, медленно-сладко стягивая и до конца обнажая шатена. Взглянув на его член - идеальный, в меру большой, твёрдый от возбуждения, с покрасневшей головкой и вытекающей смазкой из предъэкулянта, Андрей простонал в кулак. Карие глаза, наполненные похотью, изучали его поведение и реакцию, достаточно удовлетворительную, а тонкие губы улыбнулись от того, насколько сильно смутился старший. Олег хотел было возразить что-то или подчеркнуть, насколько он хорош, но едва открыв рот его перебили указательным пальцем, затыкая. - Я хочу отсосать тебе. - Лобацевич вздрогнул от этого бархатистого тембра и широко открыл глаза, но кивнул любовнику на встречу. Яковлев ухмыльнулся, переместившись чуть ближе к краю кровати и достаточно наклонился, дабы его рот был точно рядом с чужим членом. Сплюнув на головку, он неумело обхватил её рукой и подвигал вверх-вниз, смотря на лицо Олега - он начал подрагивать и, закусив указательный палец, прикрыл глаза. Рука младшего перешла на голову Яковлева и погладила по волосам, как бы подзывая поработать уже ротиком. - Сучка. - Эндифай снял свои очки и, откинув грязновато - влажные волосы назад, лизнул головку, вызвав первый взбудораженный стон, после вобрал член в рот не до конца, стараясь не задеть зубами, вырисовывая языком круги и вылизывая то кожу у основания, то поднимая голову и проводя с особой нежностью языком вокруг головки, слизывая солоноватую-мускусную смазку. Его вкус был прекрасен, и Андрей буквально не хотел останавливаться, упиваясь хныканьем младшего и тем, как больно он надавливал пятками на его плечи, моля о чем-то, что он точно не мог распознать. - О, звёзды, Андрюш! - крепкие пальца впились в простынь и сжали её, стягивая на себя, удовольствие тугим узлом скручивалось в животе, желая скорой разрядки. - Я люблю тебя! - слова слетели с его губ так же скоро, как он замолчал, осоздавая, что только что сляпнул. Яковлев замер и встал, приподнимая брови. Он бы с радостью подметил, как вспорхнули бабочки в его животе, и разлилось забытое тепло, как в далёком 2020м, когда он сам каждый день делал ему комплименты и говорил, что "любит". - Ты что только что сказала?* - спросил он из под тишка и встал коленом на кровать, приближаясь к зажатому парню и через мгновение оказавшись лицом к лицу, придавливая тело к кровати. - Повтори! - Он вскрикнул, не ожидая от самого себя. Взгляд Лобацевича передал ужас и страх, и он закрыл ладонью рот. - Прости, я не хотел...ты сказал, что любишь меня? - протянув последнюю гласную, он отодвинул его руку и чмокнул в губы - Пожалуйста, скажи это еще раз. - Лобацевич утёр слезинку и ровным, твёрдым голосом повторил - Я люблю тебя. Я всегда любил тебя, сколько себя помню. Прости. - Актив хмыкнул и понимающе улыбнулся, слизнув слезинку и проведя рукой по тёмным волосам, подбадривая. - Ты мне тоже нравишься. Бэлла - лишь прикрытие, общество не любит таких, как мы, ты сам знаешь, - он опустил печальный взгляд и поцеловал его шею, вдыхая запах дорогих духов, похожих на аромат какао или капучино, дурманящий разум. Олег погладил его по спине и тоскливо вздохнул. - Ну-ну, Олежа, мы же можем продолжить, Бэлла не узнает, - лизнул мочку уха и провёл дорожку от груди до паха. Лобацевич кивнул и напрягся, когда старший смочил палец. - Ты готов? - он ещё раз кивнул, ощущая, как прикасается к его кольцу мышц холодноватый палец. Младший затаил дыхание и зажмурился, закидывая ноги на плечи Яковлева. Длинный палец медленно, но туго вошёл, растягивая совсем немного, но это уже заставило издать пассией молящий вскрик неудобства и боли. Старший наклонился и уткнулся лбом в его плечо, давая царапать его спину и тянуть за волосы, дабы сбавить напряжение, и начал слегка двигать пальцем, крутя им. - Аах, Андрей... - он скулил, но постепенно стал насаживаться сам, поэтому Яковлев добавил второй палец - Блять! - он прикусил губу и впился короткими ногтями в гладкую мускулистую спину актива. - Ой-ой, Олеженька, какой плохой мальчик. Как бы потом не сказали, что я такой плохой, развращаю малыша и заставляю говорить гадости, - пыхча от усердия, прошептал Яковлев и прикусил ключицу. Олег сильнее обхватил ногами его пах, вдавливая в угол кровати, что было, мягко говоря, больновато для актива. Он притянул Андрея за волосы и втянул в глубокий поцелуй, насадившись на пальцы, пока старший активно трахал его ими и раскрывал, как ножницы. Когда Лобацевич резко дёрнулся, оторвавшись от чмоков, и вскрикнул на всю гостинницу, от чего Яковлев обосрался нахуй, ибо это было неожиданно, он победно заликовал про себя и, задев ещё пару раз чувствительную точку, выпрямился и придвинул шатена за бёдра ближе к себе. Брюнет наконец стянул с себя облегающие джинсы и боксёра, обнажив член, ещё больший по размеру пассива, и приставил ко входу любовника. Олег сглотнул, но постарался расслабиться. - Возьми меня уже. - Дыши, Олеж, я постараюсь аккуратно. - Пот напряжения каплями стекал по его лбу, он точно не хотел причинить ему боли, поэтому был максимально сконцентрирован. Вылив на руку смазку, которую нашёл в прикроватной тумбочке, и распределив по всей длине, он стал входить в родное лоно, вызывая протянутый, громкий стон. - Шшш...ещё чуть - чуть. Тугой, сука - он стиснул зубы, входя на полную глубину, до конца. - Больно... - младший хныкал и тяжело дышал, то и дело стирая слезинки. Чувство абсолютной наполненности было чем-то непонятным и по-своему приятным даже в момент дикой боли. Но именно этот момент был тем, который он ждал на протяжении уже нескольких лет, и он был безумно счастлив с этого. В конце концов, он просто затаил дыхание и подождал, пока боль утихнет. - Всё в порядке? Я могу двигаться? - кивок. Старший начал осторожно двигаться, входя и выходя медленно, но глубоко, ища нужный угол для большего наслаждения, и тихо постанывая себе под нос. Он был, опять же, ужасно тугим, но в нём было горячо и комфортно находиться, и Андрей не хотел бы, чтобы это когда-нибудь закончилось. Рукой он вцепился в бедро младшего, удерживая на месте для лучшего проникновения. - Ооох, бляяяять! - Лобацевич матерился, запыхаясь, когда старший шлёпал его по правому бедру и сжимал ягодицы, постепенно наращивая темп. Было не больно, поэтому он уже сам стал двигать бёдрами навстречу, чем был доволен актив. Яковлев наклонился, укусив младшего в шею и оставляя пару отметин, ускоряя и делая более резкими толчки, выбивая гортанные стоны и мольбы о продолжении. Они оба были в восхищении от новых ощущений, не в силах остановиться и оторваться друг от друга. Андрей следовал своему темпу, то и дело меняя угол втрахивания пассива в матрац, наконец таки находя простату, и двигаясь уже ровно по ней каждым резким толчком. - Андрей! Ты, машина для траха, только попробуй остановиться! - он извивался, царапая спину актива, оставляя кровавые борозды, или же зарываясь в светло-коричневые пряди волос. Он не мог молчать, так как ублюдок точно попадал про сладкому месту и, точно развратная шлюшка, сильнее насаживался на его член бёдрами. - Олеж, Олеж, мм... - он рычал и тяжело дышал ему на ухо, как и он ощущая, что скоро приблизится к разрядке. - Сучка, какая же охуенная! - Вдалбливаясь ещё сильнее и жёстче. - Я уже почти... - закидывая голову назад и закатывая глазки, освобождая шею для новых поцелуев, он сильнее прижимался разгорячённым телом к мощной груди Яковлева. Они сплели вместе пальцы, и Андрей, шире раздвинув его ножки, и вонзившись так глубоко, как только мог, излился в него, издав протяжный полу-рык. Следом он ощутил, как сжимаются вокруг его члена стенки пассии, и тот так же бурно кончил, пачкая их животы. - Моя сучка, мой Олежа... - куснув мочку уха, он замер на пару секунд внутри него, а после с чпоком вышел, посмотрев в карие глаза, полные любви и покорности. - Мой Андрей. Я люблю тебя, - и улыбнулся сладко-сладко, что Яковлев расстаял и прикрыл румянец. - Ты в порядке? - Да, да...это было просто...восхитительно... Они легли в обнимку, укутываясь пледом и утыкаясь лбами. Олег проплакал всю ночь. Это была не ошибка, но на следующий день ему возвращаться в Москву. Андрей мирно сопел, а проснувшись утром увидел записку на столе."С днём рождения, я люблю тебя."