Шрамами на коленях

Юра ненавидел оставаться в школе после уроков и заниматься тем, что ему приказали делать. Он оставался лишь в тех случаях, когда его серьёзно наказывали за то, что он сотворял: мог отобрать у пятиклассника булку и получить по тыкве от классного руководителя, ударить по роже кого-то вроде него, либо просто повыебываться, за что его так же накажут. Стало сразу понятно, что все учителя любят его. Однако он не разделял с ними эту любовь, но понимал, что вполне обоснованно, что преподаватели так предвзято к нему относятся: и спасибо, потому что любые другие давно бы его вышвырнули за пределы стен школы с пинком под зад, приказав больше не возвращаться. Ну и поделом им тогда. Не то чтобы Юра не любил оставаться после уроков после школы один в классе и делать то, что сказали. Учителя давно покинули школу, так что надзора не было. Кроме охранника, пост которого находился на первом этаже, когда тот был на четвёртом. Поэтому он мог заниматься тем, что ему душе угодно: будь то бегать по школе или портить доски мылом или ещё что-то злодейское. Но он все же драил полы заместо уборщиц, которые уже тоже потихоньку собирались по домам, так как время близилось к четырём часам, то бишь окончанию смены. И хорошо, что никто из них не тревожил и не контролировал Юру, вовсе позабыв о нем. Ему сказали вымыть кабинет физики, химии и биологии, так как там часто происходила какая-то вакханалия, из-за которой в классах будто смерч прошёлся, покрушив все на свете. Но и на том спасибо, что особо долго мыть полы не приходилось, так как многие участки он пропускал, считая их уже мытыми. Так что оставалось полбеды, то бишь протереть все подоконники, полить цветы в каждом из кабинетов и перевернуть стулья на парты, и дело сделано, после которого он мог идти домой со спокойной душой. Но если бы ещё и Саша остался, управились вдвоём быстрее бы, но тот слился под предлогом, что идёт на свиданку, хотя сам будет дрочить в компьютер. Но оно и понятно, Юра бы сам съебался, да не решался из-за и так частых конфликтах с преподавателями и особенно завучем. Поэтому пришлось домывать в данный момент полы. Но когда Юра оставался один в классе безо всякого лишнего чужого внимания, которое бы бесило его, ему на душе было спокойно, нейтрально: было очень красиво, глядя через большое панорамные окна на улицу, где иногда лил дождь или же таял снег. Во всем были плюсы. Минусов Юра даже и представить не мог. Так бы и остался тут, находя что-то здесь свое и умиротворяющее, найдя какой-то собственный вайб, чтобы остаться наедине со своими мыслями и подумать над чем-то, пока его руки и ноги были заняты своим предназначеным делом. В его глазах стояли те самые фотографии с Пинтереста, самые очевидные и с каким-нибудь типа пейзажом. Но, признаюсь, это очень даже очарованно выглядит. Когда Юра закончил с полами, он унёс ведро со шваброй в кладовую, где находилась рядом со спортзалом на первом этаже. Он проскочил мимо охранника незаметно, так как тот сидел за стойкой и его было практически не видно за ней, и был в наушниках, смотря какой-то фильм. Оно и к лучшему. Остался незаметным и довольным. Но оставались ещё подоконники и цветы, поэтому по пути он прихватил с собой пустую бутылку и тряпку, которой будет работать над подоконниками, а бутылка –для поливания цветов. Обычной пшикалки у них не было. Да если бы и было, Юра бы её нахуй попереломал. Бутылкой даже безопаснее. Однако он не уверен, что даже после столь невинной бутылки цветы смогут выжить. Стулья он поднял не все, пусть и неаккуратно. Юра решил полить цветы первым в кабинете биологии, который находился на четвертом этаже. По лестнице он поднимался именно туда. Он находился недалеко от кабинета музыки, между другим кабинетом. Неизвестно, что там вели, а может это и обычный кабинет какого-то класса. Хуй забил на это окончательно. Пока не услышал странные звуки, доносящиеся, кажется, как раз из кабинета музыки. Музычка не ушла, что ли? Да нет, вроде в кабинете была как раз не она, а кто-то посторонний. Юра смог разобрать звуки, которые услышал: кто-то играл на баяне, что ли. Или это был аккордеон. Фиг разберёшься. Но тот, кто играл, точно знал, как им владеть. Чётко слышно какую-то своебразную мелодию, не связанную ни с чем. Даже слов не было. Человек, судя по всему, либо тренировался, либо просто играл для себя, для души. Но че он забыл тут после уроков, а не шёл домой заниматься — непонятно. И Юра только сейчас увидел, что дверь в кабинет слегка приоткрыта, а значит, у него появилась возможность заглянуть во внутрь и глянуть, кто там такой умный и талантливый. Думал он так, пока всё-таки на цыпочках не подкрался и заглянул: ебучий Личадеев. Нет, серьёзно. Это был он. Тот же Личадеев, с длинными волосами, зачесанными назад, как у долбоеба. Какой-то свитер, под которым была белая рубашка, и от неё был виден только воротник, обтягивающие брюки и аккордеон на коленях. У Личадеева веки были слегка прикрыты, а пальцы словно действовали так, будто знали все наперёд. Голова слегка откинута назад, тем самым открывая вид на свою шикарную тонкую шею и симпатичный кадык, а на его противной физиономии была полная сосредоточенность и серьёзность. Юрка даже и не знал, что Паша умеет играть на музыкальном инструменте, тем более на аккордеоне. Да и не выглядел он как музыкант или на человека, который умел играть на чем-то из инструментов. Но как он делал это умело и уверенно, заводило дух у Юры. И даже временное восхищение. Он и правда залип, глядя на длинные пальцы, играющие на шахматной клавиатуре, и сосредоточенное лицо Паши, в особенности на привлекательную шею, которую парень будто нарочно вытягивал или пытался продемонстрировать её. Но это уже личные фантазии Юры. — На что уставился? — заговорил Пашка, когда уже закончил играть. Юра даже не заметил, как этот миниатюрный концерт закончился. Время пролетело так быстро из-за того, что тот просто молча пялил на него и его игру на инструменте? — На долбоеба, — отозвался Юра, наконец очухавшись. Перед ним не кто-то другой, а Личадеев. Быстро натянул другую маску на лицо и ответил весьма раздражённо. — Занятия уже окончены. Домой дуй, или охраннику сдам. Пашка открыто рассмеялся, но язвить почему-то не стал: он и вправду засиделся. На наручных часах уже было почти четыре часа вечера. Да и пальцы рук сами по себе устали от долгой игры на аккордеоне, спина затекла, и ноги словно атрофировались. Парень поднялся со своего места вместе с музыкальном инструментом и запихнул его в уже давно приготовленный чехол, после застегивая за собачку. Натягивает на одно плечо и скептично смотрит на Юру, проходя мимо него. Юра специально слегка отпрянул вбок, чтобы дать проходу Паше, но тот, будто назло, задел его своим плечом «случайно». — А тебя что, снова полы оставили драить, да, Юрец? — решил почему-то спросить Паша, останавливаясь в трех шагах от Юры. Походу, реально нарывался на драку, раз без своих несмешных шуток не может. — Не нарывайся, а то тебе прошлого раза не хватило, чтобы расквашить твоё смазливое лицо? — свёл брови к переносице Юра, схватив тряпку посильнее, готовый ударить ею по лицу Личадеева в любой момент. — Прибереги свой гнев для чего-то более стоящего, Юр, — кинул в последний раз Паша и быстро скрылся, знатно дав деру. И че только эти его слова значили? «для более стоящего»? Типа в один день отпиздить его до полусмерти, когда доиграется? Или же там совершенно другой контекст задумал Паша? Да и хуй с ним. Юре ещё надо много дел сделать, чтобы управиться до шести часов. Быстро выгоняя свои мысли из головы, содержащие кровавое месиво о Личадееве, Юра вернулся в класс биологии, наливая полную бутылку из крана, чтобы полить цветы. Их в кабинете было будь здоров, поэтому нужно не много тратить воды из бутылки, чтобы не пришлось ходить туда-сюда, растрачивая силы. И всё-таки после встречи с Пашей стало уже не так комфортно и спокойно. Атмосфера в школе сразу поменялась на какую-то нагнетающую и напряженную. То ли из-за испорченного настроения Юры, то ли из-за того, что ушёл Паша. Тем не менее, работать, как он работал до этого, не получалось, из-за чего стало худо. Он на отъебись полил цветы, пропустив парочку и совершенно не волнуясь, что они на следующий день могут засохнуть. С подоконниками была практически такая же песня: он не до конца выжал тряпку, из-за чего на гладкой поверхности оставались сильно заметные разводы, которые после высуха будут выглядеть ещё стремнее. Но это уже не его проблемы. Бутылку Юра оставил в кабинете химии, так как этот класс был последним, а за ним и тряпку, подсунув её куда-то в свободный шкафчик в столе. Может, химичка подумает, что сама там её оставила по-случайности. Ну или ещё что-нибудь. Закрыть кабинеты он не закрыл. Свалил всю оставшуюся работу на охранника. Типа, это он виноват, что не проследил за этим, а Юра всего лишь невинный подросток, который непонятно что делал тут. И оказывается, что атмосфера кардинально изменилась не только в школе, но ещё, оказывается, и на улице. Погода была явно не из лучших, даже самая раздраженная. Лил ливень, как из ведра или как будто само небо плакал. А Юра страдать должен и думать, как ему добираться до дома придётся. Если это вся чертовщина все же из-за Пашки, он готов с удовольствием его придушить, если тот попадётся ему на глаза. Из-за него он ещё и под дождь попадет, если высунется из-под крыши школы. Да и промокнет до каждой ниточки, так как сама погода будто с ним злую шутку играла. Будь ты проклят, Паша. И делать нечего, когда Юра заглянул в телефон, просмотрев погоду на ближайший час. Дождик будет идти аж до самой ночи, не останавливаясь. Поэтому остаться под крышей школы и ждать, пока закончится дождь — самый худший и бесполезный вариант. Так что придётся двигать булками до ближайшей автобусной остановки, чтобы идти не пешком до дома, а хотя бы под крышей на этот раз автобуса. Музыченко еле доковылял до остановки, старательно пытаясь не наступать в большие, только-только образовавшиеся лужи, чтобы не запачкать свои крассовки. А точнее, не промокнуть в них, так как он сегодня надел достаточно тряпочные. Не думал он, что это обернётся ему такой неудачей. Но теперь будет знать, что погоду теперь нужно смотреть заранее, чтобы в следующий раз не обосраться. Либо же просто не встречать Пашу Личадеева. Уже под козырьком крыши он смог спокойно выдохнуть и, заметив, что он всё-таки промок – будь здоров. Он прямо-таки ощущал на себе всю неприятную липкую влагу на теле, из-за которой вся одежда липла прямо к коже. Да и волосы тоже были в самом худшем состоянии: растрепанные в разные стороны, так ещё и мокрые, которые приняли весь удар слез неба на себя. «Ебучий Паша. Кто ж знал, что тебя так погода любит? Знал бы, не прогонял. Себе дороже» — негодовал Юра, когда видел приближающий к нему автобус. Людей на остановке с ним почти не было. Не считая, конечно же, какого-то мелкого пацана со школьным рюкзаком и молодую мамашу с дочкой, которая вертелась в разные стороны и через каждые пять секунд спрашивала, долго ли ещё будет ехать автобус. Его это пиздец выводило. Девка была неугомонная, а её горе-мамаше было абсолютно наплевать: она тыкала в телефон и не обращала внимание на свою дочь. Ему казалось, что та залетела точно не по своему хотению, а батя свалил за хлебом, как обычное дело в России. Да и самой девушке было на вид лет двадцать шесть или восемь, на тридцать не тянула. А её чаду было вроде около лет пяти. Больше или меньше. Это не особо интересовало, как и саму мамашу, видимо. А девка-то наивная была, везде свой нос сувала. Даже к Юре подошла, когда тот стоял под крышей и свободно курил сигарету, пока не заметил этого маленького вредителя с маленьким курносым носом и светлыми волосами, как ствол берёзы. Глаза большие, голубые, словно само отражения летнего неба над головой. — Чего? — спросил он, обращая внимание на девчонку, низко опустив голову. Была очень маленькая, да и сам Юра был в два раза выше. Но оно и понятно. Не все ж дети в пять лет такие высокие, как Юра. — У Вас красивое лицо! — звонко сказала она, тыча прямо в лицо Юре. Благо она не дотягивалась своими маленькими ручонками, а то и правда бы пощупала его по лицу. Брюнет даже как-то растерялся: не каждый день ему говорят такое, да ещё и какие-то дети, чьи родители на них хуй положили. — Правда? — потушив сигарету об железное крыло урны, скептично спросил Юра, прежде чем выкинуть бычок в саму урну. Наконец, после полностью уделив свое внимание девчонке, мать которой была до сих пор отрезана от жизни своей дочурки. — Ага, — довольно согласилась она. — У Вас глаза такие чёрные-чёрные как смола и лицо круглое, будто у рыбы. — Комплименты девка делала отменные, раззодорив Юру до смеха. Он и правда не сдержался, засмеялся в голос. Ему ещё никто такого не говорил, но было отчего-то даже приятно. Забавная девочка была. И чего её мать такая дура? — А как тебя зовут? — Отойдя от смеха, он наклонился к ней и присел на корточки перед её лицом, чтобы быть с ней на одном уровне. Она смогла поднять ему настроение после того, как из-за Паши он промок, как дворовая псина, так ещё и злой, как тот же самый пёс. — Лиля! — гордо ответила девочка, отчеканивая свое имя, чтобы Юра точно запомнил его. Он кивнул ей, после чего она указала маленьким пальчиком в сторону матери и продолжила: — А мою маму зовут Вика. — Имя как у путаны, — с энтузиазмом ответил он так называемой Лиле, вызвав у неё на лице недоумения, когда он так назвал её мать. — А кто такая «путана»? — подняв в немом вопросе брови, поинтересовалась Лиля. Юра усмехнулся. — Спроси у мамы потом, — Юра повернул голову в сторону и увидел, что его автобус был практически в шаге от него. Ему нужно было уже уезжать. Но эту маленькую девочку не хотелось оставлять в руках такой безответственной матери. Но и под опеку взять не мог. Кто б отдал ребёнка в руки восемнадцатилетнего подростка, которому ещё скоро и девятнадцать стукнет? — Погоди, — Юра снова поднялся на ноги, выпрямив спину, а после стянул с себя рюкзак и начал копаться в нем, что-то ища, пока девчонка в недоумении ждала, пока он что-то найдёт в своём портфеле. Было интригующе наблюдать, как он что-то старательно пытается найти среди всего хлама в рюкзаке, где учебников почти даже не было. — Вот, смотри, — наконец он что-то нашёл свое и достал из рюкзака, вновь опускаясь на кортаны перед Лилей, показывая перед её лицом маленького бумажного журавлика, который был сделан самолично Музыченко на уроке истории от скуки. Юра сам не знает, почему его на это потянуло и с чего он начал развлекать девчонку. Но оставлять её в плохом настроении, да и на произвол судьбы в руках конченной молодой матери вообще не хотелось. Что ж станет с этой девкой, когда она точно надоест ей? Отдаст в детский дом, выкинет на улицу, как ненужную игрушку или вообще что похуже? Стремно представлять. Девочка выглядит хорошо. Умная, с прокаченным мировоззрением и очень наивная. Наивная маленькая девочка Лиля. Это пиздец какой-то! — Ого! Это журавлик! — она с нескрываемым восхищением крикнула, беря в свои маленькие ручки бумажную птичку. Похоже, ей действительно понравилось творение незнакомого парня, который решил подарить от ничего какую-то бумажку. Но как же приятно ей было, наверное. Ей точно не хватает взрослого внимания, так как её мать на неё хуй забила. Даже после столь недолгого разговора с Юрой, она до сих пор не обратила внимание, где её дочь. Будь то, даже если её украли, сбила машина или ещё что, на что ей было бы наплевать. Молодые родители и вправду такие конченные? — Это подарок, считай. Назови его, как хочешь. Может, он и другом тебе станет, если твоя мать не обращает на тебя внимание, — пытался сказать более мягче Юра, чтобы не рассказать ей, насколько её мать дура, что так обращается с ребёнком. Если он даже и незапланированный, сделанный по-неаккуратности, но совесть-то должна всё-таки быть, что это не игрушка, не что-то ещё, а настоящий живой человек, имеющий эмоции, страсть к жизни и, самое главное – любовь к матери, несмотря даже на то, что её мамаша так относится к ней. Он удивился этому больше всего. Но оно и понятно: она ведь ещё ребёнок, не видала чего-то такого, что видел уже любой четырнадцатилетний подросток в жизни. А может и раньше: смотря, как судьба распорядиться. Но Лилю было жалко пиздец: она же не виновата, что её родители, будучи такие долбоебы, не знающие о презервативах или любой другой защите, чтобы такого не произошло. — А как Ваше имя? — спросила по-наивному Лиля, когда увидела, что Юра все время озирается на приближающий автобус, готовый к тому, чтобы сесть на него. — Юра, — ответил он, и не менее довольный тем, что ей понравился его бумажный журавлик, который, может быть, и спасёт её от одиночества, или хотя бы заставит вспомнить о нем, когда будет что-то плохое, на что Юра сильно не надеется. Хочется, чтобы у неё было все хорошо, пусть даже и шанс маловероятен с такой мамой. — Юра! — повторила она, снова отчеканив по буквам, наверное, чтобы запомнить его в своей голове. Это вызвало малую улыбку, так как девка была действительно забавная, смешная. Но её мать — полное её отличие, даже разочарование. Когда автобус стоял уже на остановке, Юрка быстро накинул рюкзак себе на плечи и взял девчонку за руку, отводя её к своей матери. Та стояла и вдупляла в телефон, так же не обратив внимание даже на подошедшего Юру с её дочкой. Пришлось громко поздороваться, чтобы перевести её внимание с телефона на них. Она сделала невинный взгляд, словно у овечки. Особа не из самых приятных, но это и понятно было по её поведению и внешнему виду, который не должен был ожидать чего-то хорошего. И с её каверканным именем не ошибся ни разу. — Что ж вы за дочкой не следите? Лучше стоит за ней присматривать, чем тупить в свой телефон. Девочка хорошая, а вы не очень, — Юра пытался не взаимодействовать нецензурные слова при маленькой девочке, хотя так хотелось нахамить этой хабалке, чтобы она поняла свою ошибку. Но сдержался ради Лили. — Ладно, мне пора. Пока, красотка, — усмехаясь, он указал ей на бумажную птичку и тихо прошептал на ухо, чтобы её мать не услышала. — Помни о нем. Она с радостью кивнула, обнимая за ноги Юру. Всё-таки рост им мешал очень сильно. Но заместо этого он потрепал её по голове, не растрепывая ей волосы, и отстранился. В последний раз, может в жизни, когда он видит её, улыбается и машет рукой, убегая назад к автобусу. Когда парень проходит в салон, проплачивает себе проезд и мельком слышит, как Лиля интересуется у матери насчёт того, что ей сказал Юра на этот счёт. — Мам, а что такое «путана»? — с замешательном виде интересуется она, все же вспомнив слова Музыченко о ее матери. Так называемая Вика поднимает глаза на Юру, встречаясь с ними глазами, и недовольно фыркает в его сторону, что-то отвечая ей. Что — уже не смог расслышать парень. Наверняка что-то плохое. Либо про самого Юру, либо что-то сымпровизированное. Или первое, что пришло ей на дырявый ум. Юрка даже и не заметил, что дождь уже кончился, а заместо его вышло яркое солнце, греющее своими лучами. Удивительно, как люди могут менять настроение друг другу лишь простым разговором, будучи даже незнакомыми. Когда автобус начал двигаться по дороге, Юра неосознанно обернулся и увидел, как Лиля довольная стояла рядом с мамой, держа в руке бумажного журавлика, который ей действительно понравился. Ему даже стало лестно от этого. Юра даже и не думал, что такое безделье, сделанное на скучном уроке истории, сможет поднять кому-то настроение. Тем более пригодиться. «Бля, надеюсь, что она не вырастит такой же, как её мамаша. Будет обидно», — размышлял брюнет, когда отъехал от несчастливой семьи, состоящей из двух человек. И больше всего возлагает надежды на этого бумажного журавлика, который, может, поможет ей вырасти нормальным человеком, чем её мать. Тем не менее, Юра осознал, насколько приятно поднимать кому-то настроение, после чего и у самого оно поднимается при виде счастливого лица кого-то кому он его сделал.

* * *

Паша входит в свою квартиру вместе с аккордеоном в обнимку. Ставит его куда-то в сторону, чтобы раздеться, и снимает с себя кроссовки. Вешает куртку на крючок рядом с родительскими и берет вновь свой инструмент. Он берет его охапку и ковыляет с ним до комнаты, пока не прерывает голос матери с кухни. Прежде чем пойти к матери, он всё-таки заходит в свою комнату и кладёт музыкальный инструмент в специально сделанное для него место. И уставший, прется к мамке на кухне, которая готовила ужин. — Привет, — скромно говорит Паша и садится за стол на болтающийся стул, ножки которого так и хотели сломаться нахуй. Надо потом закрутить болты покруче, чтобы уменьшить риск когда-нибудь свалиться с него. — Ты где долго так был? — спрашивает мягко она, работая руками над доской, где лежали какие-то огрызки картошки и чего-то ещё, что увидеть он не сумел из-за спины матери. — В школе репетировал, — отвечает Пашка и складывает руки над столом, наблюдая за тем, как мать готовит ужин. Походу, сегодня на ужин была одна картошка и котлеты, которые уже лежали в сковородке. Паша поднялся и попросил мать отойти. Перед тем, как взяться за нож и картошку, он тщательно помыл руки с мылом после улицы и начал помогать ей чистить картофель, стараясь не поранить свои музыкальные пальцы кривым ножом по своей траектории. Он вспомнил, как ровный нож стал таким. Когда отец пришёл днем после ночной попойки обратно в дом, поставил, конечно же, всех на уши. Не только Пашку и мать, но и всех соседей с первого и третьего этажа. В основном это были либо бабки, либо деды. Они жили в таком районе, что молодых тут было мало, так как район старый. Прошёл почти вторую мировую войну. Но оно было и красиво, если смотреть с положительной стороны: фотки можно было сделать в стиле девяностых и выложить в Инстаграм или Вк, смотря кто где сидит. Но, конечно, архитектура тут хромала, как и экология. Да и в каком месте России экология не хромает? Отец буянил, требовал либо водки, либо пива, чтобы более менее очухаться после ежедневного запоя, но в случае чего получил белочку, заставив всех трястись от страха. Но полицию в итоге никто и не вызвал. Зассали. И успокоить никто не мог, даже мать, как бы та не старалась. Он, кажется, был вообще отрезан от мира всего, не видя перед собой ничего, кроме как бутылки с алкоголем. Раньше он никогда не пил, а когда денег не стало, начал постепенно выпивать, а после и вовсе в трухлявого алкаша превратился. Было стыдно перед людьми неописуемо. Спасибо хотя бы на том, что квартиру не угробил, в которой они успели сделать более чем хороший ремонт, или вообще не продал кому-то. Остались бы на улице, там и померли все. Но после обычная белка превратилась в самую настоящую белую горячку, где отец видал всех людей не своими соседями и семьёй, а настоящими врагами, да и поэтому начал хвататься за ножи и угрожать, что сейчас всех перережет, кто к нему подойдёт ближе, чем на два фута. И даже тогда все зассали. Только на этот раз разбежались по квартирам, не желая подвергать свою бессмысленную жизнь риску быть заколотым психом под градусов алкоголя. Так он и остался один на один с матерью и этим гондоном. Что делать было, он не знал, кроме как полицию вызывать. Но мать ему не дала это сделать, хотела разобраться сама, без лишнего ментовского внимания. Ему-то и самому было страшно: у него самый настоящий был тогда животный страх не только за себя, но и за мать, которая будто нарочно лезла к отцу, пытаясь утихомирить. Только что она добивалась? Чтобы он ей по лицу проехался или правда заколол ножом? На что рассчитывала? Он не мог её понять, её действия, поэтому пытался отговаривать не лезть. Да и сам не лез, потому что если не на матери отыграется, тогда на нем, а то и вовсе убьет. А Пашка ещё хотел жить. Между прочим, собирался после школы поступить в театральное училище или еще в какой-нибудь покруче институт, но точно не подыхать от рук разъяренного папаши. Да и в общем и целом в тот не хотелось никаких жертв. Особенно ни себя, ни матери. Хорошенько бы приложить об его голову какую-нибудь стеклянную бутылку, чтобы вырубить да спать отправить. Но точно не ждать, пока сам успокоиться. Или уж точно лезть к нему впритык, как делала мать. Паша знал, к почему это приведёт. И ждал худшего. Она в очередной раз пыталась говорить ему ласковым нежным голоском, что-то донести пыталась. Даже о Пашке говорила, что он ещё ребёнок, не должен видеть такого. А отцу было похеру. Он только и взмахивал ножом перед лицом мамы, а та словно страх потеряла. Точно оба с катушек съехали, когда подобралась к нему ближе, а он пятился назад, пока не споткнулся об ступеньку, да назад покатился, окончательно потеряв равновесие. Грохот встал на весь подъезд, но никто выходить ради своей безопасности не стал. Только через дверной звонок глядели на это шоу. Отец вроде себе живот прорезал, но не до того, чтобы в больницу его вести. Пластырем заклеил и готово. Только вот самому ножу сильно досталось: из-за того, что он отлетел достаточно далеко, обо что-то погнулся и стал таким нервным. Го вроде само острие не потупилось, так что им работать ещё можно было. — Пашенька, помоги поднять! — крикнула она откуда-то снизу, и Паша посмотрел на неё. Сидела с отцом, прижимая руку к ране, из-за чего та окрасилась в лилово-красный. Дура была всё-таки. Но не мог он отказаться, потому что мать потом обиделась бы на него и припоминала этот случай постоянно, пока бы не пришла смерть. А может, даже и там бы напоминала, уж доебывая до конца. Он шустро пробежал пару ступенек до них и помог подняться лишь потому, что ему хотелось побыстрее закончить этот цирк на глазах всех соседей, почти не сгорев дотла из-за стыда перед ними. Они ж это теперь запомнят и точно будут смотреть искоса. А бабки и вовсе всем растрепят, что весь район будет смотреть и озираться на их семью, как на низшее общество. Он помог матери дотащить полувырубившегося отца в гостиную на диван, укладывая его туда. Мать пледом его укрыла, а сама пошла на кухню за аптечкой, видимо. Кровью сам не испачкался, но руки покрылись тремором из-за накатившегося адреналина, который никуда и не уходил с визита отца. Сердце колотилось бешено, руки и делали, что дрожали. Успокоиться не мог. А смотреть на мать, которая делала вид, что все хорошо, было невыносимо неприятно и в какой-то мере даже херово. Не понимал, почему она терпит это и не выгоняет? Трудно понять ему взрослых. Пашка даже дожидаться мать не стал, пока та придёт с арсеналом аптечки, чтобы помочь ей обработать рану отца. Он не собирался делать ему что-то, так как совершенно недавно грозил зарезать их, а тут с бухты-барахты должен заклеить его кровоточающую рану? Не заслужил, ублюдок. Молча ушёл в свою комнату и дверь закрыл. Хорошо, что замок был изнутри в его комнате, поэтому и закрылся там. Когда он находился в таком состоянии стресса и на грани паники, всегда брал в руки аккордеон и играл. Точнее, пытался, пока тремор рук никак не унимался. Взял инструмент, сел на кровать и прикрыл тяжелые веки, пытаясь сосредоточиться на игре. Пальцы он расставил правильно, готовясь проиграть какую-нибудь мелодию, вновь выдуманную из головы. Но как только начал работать инструментом, не попадал в ноты и быстро сбивался из-за того, что руки до сих пор дрожали. Тогда он и психанул, сняв аккордеон с себя, и пнул ногой в стол, откуда полетело все, что там лежало. Тем не менее, такой маленький порыв гнева помог успокоиться и снова сел на кровать за инструмент. Мелодия вышла из-за пальцев грубая, быстрая и напряжённая, будто оркестр играл на каком-то концерте в театре. Паша выливал всю злость, весь страх и боль в игру на аккордеоне, тем самым сочиняя неописуемо красивую мелодию. Паша выплыл из волн воспоминаний. Его мама начала волноваться, когда тот минут семь стоял без эмоций и смотрел в одну точку, чища поочерёдно каждую картошку Будто в астрал впал. Хотя на то и было похоже. Где сейчас был его отец, понятия не имел. Паша либо весь день спит днем, либо торчит в школе, где репетирует на аккордеоне. И так изо дня в день. А что происходит в стенях своего родного дома - хер пойми. И оставаться на случай, если придёт батя, не хотел и не желал повторять одну и ту же песню. — Спасибо, Пашенька, — ласково поблагодарила она, когда Пашка начистил почти всю картошку. Она оставила его простым словом «хватит» и он остановился. Ушёл, чтобы руки помыть, а потом снова вернулся к матери, видя, как она закидывает картошку в ведро с кипящей водой. — Мам, а где отец? — спросил хуйню необдуманно Паша, когда их молчание между с матерью стало напряжённым. А теперь казалось ещё хуже. Она сглотнула, нервно улыбаясь и отводя взгляд от Пашки. — Не знаю, — ответила тихо она и снова замолчала. Разговор зашёл в тупик. Но оно и ладно. Потому Паша ретерировался вновь в свою комнату, прикрывая дверь от посторонних глаз. Он завалился на кровать и смотрел над его головой в белоснежный потолок, думая что-то свое. Пока на телефон не пришло гневное сообщение от коллеги. 17:23 «Маша»: Ты мудак! Где тебя черти носят? И после последовало ещё парочку, где коллега говорила, что тот опоздывает на работу уже почти на тридцать минут, а она одна в кафе не справляется, и ему срочно нужно приехать. Желательно за пять минут. Потому что если он этого не сделает, она расскажет все директору, который точно выпишет из его зарплаты столько тысяч, насколько минут он опоздал. А зарабатывает он тридцать тысяч в месяц, означает, что если не прибежит так быстро, как нужно, то останется без зарплаты. Его тело тут же током прошибло, а голову осознанием. У него, блять, вечерняя смена, которая начинается с пяти часов. Он даже не увидел пропущенные звонки от коллеги, с которой работает уже приличное время. Вот балбес, реально. Пашка мигом переодеваться начал в более удобненькую, хорошенькую одежду, хотя знает, что ему все равно придётся переодеваться в униформу заведения. Да и наряжаться времени не было. Надел что-то приличное и побежал из квартиры, наспех надев кроссовки с курткой. И чуть рюкзак в спешке не порвал, зацепившись за угол. На автобусе ехать было опасно, так как те останавливаются на каждой остановке. И нужно было б верить в чудо, чтобы ему попался нормальный автобус с нормальным водителем и желательно пустой. Но это каким везением надо тогда обладать? Яйца поджимало, как и время, поэтому остановился на такси. Встретили уже в кафе его тоже с распростертыми обьятиями. Особенно Машка, которая при виде Паши вмазала ему по лицу. Да так гневно, что он схватился за ушибленное место и прошипел. Хотя заслужил. Подставить так коллегу было неописуемо мерзким поступком, поэтому даже не возражал, если бы она его прямо тут отпиздошила. — Чтобы быстро переоделся и уже через пять минут был уже тут, — строго сказала она. Она и вправду была чересчур зла. Так как зал был переполнен гостями, которые пришли после работы либо попить кофе, либо поужинать. Ей было трудно одной. Потому что другие официанты отработали свою дневную смену и разошлись по домам. А их вдвоём оставили на вечернюю, потому что другие были заняты другим. Паша молча послушался её и, прежде чем пойти переодеваться в форму, приостановил её за локоть и посмотрел в её глаза. — Бля, Машка, прости пожалуйста, я правда за временем не уследил, — извиняется тихо он, на что та хмыкнула и толкнула в сторону раздевалки для персонала. — Дуй давай, — сказала Маша и удалилась обратно в зал. Личадеев с сочувствующим выражением лица благодарно кивнул ей и прошептал безмолвное ей «спасибо» И мигом побежал переодеваться, не увидя, как Машка улыбалась с Пашиной нелепости, которое было свойственно ему. Конечно, она б ни за что не выдала Пашу директору, но проучить его кое-как надо было. И она уже, придумала как. Паша кое-как надел на себя форму, из-за чего в спешке она помялась и стала не особо ровной. Но да похуй. Ему надо было отрабатывать свой пропуск, чтобы без зарплаты не остаться, поэтому налепил на свою голову окружной формы шляпу, поправил бабочку на шею и направился в зал. Он встал за барную стойку, думая, что он сегодня будет отвечать за общепит. Однако Маша его мигом выгнала оттуда чуть ли не пинком. — Ты сегодня в зале, нахал. Будешь отрабатывать и разность блюда. На кофейки да чайки не надейся, Пашенька, — сказала она, ткнув в грудь Личадеева подносом, и отправила к гостям брать заказы. Жестоко, но справедливо. Машка тут за двоих пахала и за стойкой стояла, да кофейка наливала гостям, так ещё и блюда разносила им. А гостей к вечеру всегда много было: кто просто приходил кофе выпить, а заодно оставив хороших чаевых, а кто-то поужинать, так как дома готовить не хотелось. Вроде бы и хорошо, что гостей много, побольше заработают, а вроде и не очень. Устаёшь моментально от этой социальности и контактом с разными людьми. Будь то даже быдла или обычные люди. Работа пошла и казалась совершенно обычной, рутинной даже. Все как обычно: Пашка принимал заказы, относил на кухню, брал новые и уже готовые, приносил гостям. Некоторые даже любезничали, оставляли небольшие чаевые и хвалили за хорошее обслуживание. Маша его тоже хвалила даже. — Эй! — окликнула его Авдеева, подзывая к себе пальцем. Он отвлёкся от зала и послушно подошёл к ней, кивая в недоумении. — Что? — подойдя к ней, спросил Паша. Она шикнула на него и приказала слушать её внимательно. — Смотри, видишь вон того, — незаметно пальцем указала в четвёртый столик от окна, почти в углу, за которым сидел приятной внешности белобрысый парень с ноутбуком перед носом. Он кивнул, замечая его. Тогда Машка и продолжила. — Прикольный малый, но сука такая, — фыркнула губами девушка и кивнула головой, не отводя взгляд от парня. Она свела брови и прожигала глазами его фигуру, будто пыталась мысленно испепелить его. — Почему «сука»? — посмотрев на Машу, спросил он. — Потому что здесь сидит уже около двух часов, а ничего так и не заказывал. Только кофе да кофе. Я уже начинаю сомневаться, что он доживёт до двадцати двух с большим количеством кофеина в его крови. — Она сложила голову над стойкой на руки и сделала скучающий вид, не менее строгий при одном взгляде на блондина. — Ну, он работает в ноутбуке. Что ты паришься? Может, когда отработает, тогда и закажет поесть, — беззаботно ответил Паша. Авдеева ткнула в его лоб ручкой для блокнота, чтобы туда записывать заказы гостей. — Ты балбес? У нас тоже тут работа, и она заключается в том, что наша зарплата состоит из того, что эти люди тут едят, а не прохлаждаются, — грубо сказала Маша. — Нет, мне надоело. Иди и скажи ему, чтобы либо валил отсюда, либо заказывал. Или я ему сейчас кофе на голову вылью, чтобы запомнил это место хорошенько, что тут не работают, а едят. Паша заткнулся, слушая хамскую тираду от коллеги. Нет, если он действительно скажет ему валить отсюда, или если допустит, чтобы Маша действительно вылила на его блондинистую башку тёмный и не менее горячий кофе, то их обоих за шкирку выкинут отсюда. Ещё и без работы останутся. Нужно как-то по-нормальному ему объяснить, чтобы заказал что-нибудь. — Бля, попробую, но не уверен, что от меня он примет заказ. И ты не смей ничего делать! Я вообще-то без работы не хочу остаться. — Иди, иди, — подтолкнула она за плечи Личадеева, отправляя к симпатичному блондинчика, который перепутал кафе с местом работы. Нет, ну это правда так бесило, что до белой горячки доводило. В последнее время гости так обнаглели, что хочется отвечать им тем же. Паша аккуратно подошёл к этому заносчивому клиенту. Точнее, попытался, только вот споткнулся об длинный ковёр и полетел прямо на парня. Смог вовремя удержать равновесие, прежде чем кружка с крепким кофе не выдержала удара от Пашиной ляжки и свалилась на парня, облив его с груди до ног. — Ох, простите, простите. — Пашка включил свое актёрское мастерство и достал из ниоткуда белый платок, который словно помог бы спасти одежду от тёмного цвета кофе. Он начал суетиться, пытаться вытереть остатки влаги на одежде парня, пока тот не схватил его за руку и вежливо (точнее пытался) попросил перестать. — Не нужно, только хуже делаете, — сказал блондин, смотря на свою грязную одежку по вине неаккуратного официанта. Это ещё и мягко сказано. — Извините за мою оплошность. Я могу предложить вам любое блюда из меню, как-то компенсировать свою ошибку. — Паша, конечно, как хитрый лис. Предлагал все, что угодно, но затронул именно тему еды, да и не за дешёвые бабки. — За счёт заведения? — Конечно же, — сщурив глаза, ответил Личадеев. Парень согласился. Заказал какие-то два блюда, да ноутбук убрал подальше, чтобы в следующий раз он под горячую раздачу попал. — Вам скоро принесут еду, ожидайте. — И ушёл от него, попутно извинившись ещё раз. Но когда Паша подошёл к Машке, она ударила его по затылку. — За что?! Я ситуацию вообще-то спас, — потирая ушибленное место, прохрипел Личадеев. — За счёт заведения? Ты сейчас серьёзно? Кто это платить будет?! — она в негодовании сложила руки на груди, так и хотя разорвать Пашу прямо перед всеми гостями. Нет, он серьёзно придурок! — Он, — хмыкнул Паша. — Ты видела, сколько чашек кофе он выпил? Штук шесть, а оно недёшевое. Посчитай, и в итоге выйдет та сумма, которая выйдет за то, что он заказал. Даже нам немного останется. Маша нервно стучала ногой по полу, все ещё сохраняя свое негодование на лице. Она начала считать деньги и поняла, что сумма и вправду выйдет больше, чем за кофе. А им остаётся ещё по триста рублей обоим. Немного, но хоть что-то. Да и сэкономили, получается, на своих деньгах. — Ладно, ты прощен, — ответила после недолгой минуты молчания Маша, вернувшись к Паше. Он стоял в раздражение, видимо, оттого, что та пиздит и вертит его, как хочет. — Ладно, ладно. Ты тоже прости, я была не права. Но я все ещё не простила за то, что ты опоздал на полчаса. Он молча кивнул, смотря на горе-клиента, который ждал свой заказ. Блин, Паша надеется, он ж не пойдёт в Пашино начальство и разжалуется, что официант такой безответственный и корявый, и вообще еблан тупой. Но нет, когда ему принесли еду, он лишь поблагодарил и начал спокойно есть, так и показывая, что жаловаться он не собирается. И Пашка, и Машка оба облегчённо выдохнули, что, во-первых, они заставили его заказать еду, чтобы не получить пиздюлей потом от начальства. Во-вторых, за его ужин они даже и не платили, а он сам. Да и от работы отвлекли, чтобы глаза не ломал, и дали ему отдохнуть. Так что они сделали ему ещё это и на пользу. Поэтому чувак должен был быть благодарен. — Ты в следующий раз хотя бы предупреждай, прежде чем делать свои выкрутасы. Это было, конечно, круто, но рискованно, — сказала громко Маша, наливая Паше из кофемашины латте с малопроцентными сливками. — Мы живём, чтобы рисковать, Машуль, — с лёгкой усмешкой ответил Личадеев, вызывая недовольный стон у Маши. Когда она протянула ему кружку с кофе, он тут же взялся за неё, но быстро вскрикнул, когда сильно обжег пару пальцев. — Рискнул? — язвительно пролепетала Авдеева, словно сама ласточка, довольная тем, что поставила на место Пашку. Он схмурил брови, дуя на пальцы. — С тобой хоть в гроб, — добавила она, протягивая ему тряпку, внутри которой были завернуты кубики льда. Он взял и приложил к своим пальцам, пока Машка начала тихо хихикать. Отчего — непонятно, Паша тоже подхватил её смехуечки, хихикая вместе с ней.