***
coraline by måneskin
— Стой! Дарио точно его услышал, иначе почему он вздрагивает? Но не останавливается. Идет медленнее, ожидая, что его догонят. Но не останавливается. Грегори нужно срочно поговорить с ним, судя по тону. Хоффман бежит пол коридора с книгой, которую он вытащил из библиотеки, стараясь догнать друга, которого увидел тайком выбирающимся из запретной секции под действием заклинания невидимости. — Дарио, стой! Хоффман пыхтит, прижимая книгу ближе к груди и стараясь спрятать ее в плаще, как прячет свое раздражение. Не удивительно: он, кажется, почти не умеет злиться открыто. Милый и покорный, проявляющий характер только с Себастьяном, и даже не потому, что понимает, во что его petit ami ввязывается, а потому, что тот ведет себя как самый настоящий кретин. Потому что Грегори беспокоится обо всех них, как наседка. Не ходи туда, постарайся вернуться не сильно поздно, не попади в большие проблемы. И, конечно, никаких книг из запретной секции. Для всех, кроме Тьяна, потому что ему невозможно что-то запретить. Иногда Дарио кажется, что это — слишком. Между заботой о них троих, у него почти не остается времени на себя, и вот именно это — слишком. То, что в самом начале он бегал по своим-не-совсем-своим-делам, делал что-то для кого-то и находился во внешнем круге почти незнакомых ему людей постоянно, а теперь он ограничился ими тремя, только и делает, что помогает Себастьяну с чтением разных томов в поисках чего-то, что поможет Анне, и пьет вечером чай с Оминисом и самим Дарио, если он присутствует. — Я, кажется, просил тебя остановиться, нет? — Грегори недовольно закатывает глаза, когда наконец догоняет друга. Вместе они идут в тишине, проходят коридоры и залы Хогвартса, до сих пор удивляющие своей грандиозностью даже спустя семь лет учебы. Проходят мимо двери в гостиную слизерина и идут дальше, заворачивают в коридоры, не задавая друг другу вопросов. Почти… — Где ты был ночью? Дарио резко останавливается, удивленно рассматривая блондина. На его лице расползается улыбка, ядовитая и от этого не менее красивая. Он знает, хотя бы потому что за все его года он получал больше комплиментов, чем иногда хотелось бы. — О, мам, я поел и поспал в безопасности вчера, не волнуйся, — Элфорд с доброй насмешкой тыкает друга в бок, и его мантия всего на секунду подается за рукой в сторону, позволяя рассмотреть небрежно скрываемые книги, которые он вытащил из запретной секции. Этого хватает, чтоб Хоффман, до этого почти успокоившийся, блеснул глазами, как редко это делал, прежде чем они с Себастьяном пропадали. — И ты туда же… — Парень прикрывает лицо ладонью, мученически выдыхая. Дарио видит, как он прижимает вторую руку к себе, но неясно почему: лишь бы не ударить его или лишь бы держаться за что-то, что поможет сосредоточиться и не скатиться в сиюминутную быструю истерику. — Что ты делал в запретной секции, Дарио? — приглушенно спрашивает он, тяжело сглатывая и скрещивая руки на груди. Его глаза метаются из стороны в сторону, но он наотрез отказывается смотреть в его. Боится, что иначе не сможет злиться. Боится, что иначе встретится с озлобленным взглядом, полным отвращения к его отрицательным чувствам. — Грегори, слушай, — Не видя больше смысла прятать книги, Элфорд использует заклинание чтоб они просто летали рядом. Отсутствие тянущей к земле тяжести даже немного приободряет. — Есть такие вещи, которые лучше я оставлю при себе, понимаешь? — Парень мягко берет Грегори за плечи, поглаживая их в надежде успокоить чужой агрессивный настрой. Он будто слышит, как что-то разбивается: чужое сердце, полное любви ко всем вокруг и желающее помочь всем страждущим и нуждающимся. — То есть, другими словами, ты не хочешь говорить, — Хватая чужие запястья, настороженно шепчет Хоффман. Не то что бы его успокаивал ответ в виде простого кивка. Не то что бы он не был на самом краю. Наверное, ему кажется, что сейчас из-под ног уходит одна из частей земли, на которой он стоит. Потому что Дарио в его глазах поддержка. Дарио не может сделать что-то не так. Не может поступить так, как он. — И ты ведешь себя сейчас точно также, как Тьян, ты понимаешь? — Второй положительный кивок. Элфорд внимательно всматривается в его лицо, поджимая губы. Ему на удивление неприятно говорить то, что он говорит. — Я не думаю что это должно вас касаться, понимаешь, Грегори? — Дарио внутренне морщится от того, как это звучит, но не позволяет эмоциям показаться. Ему надо звучать как можно более стойко. — Вам же лучше. Вы с Оминисом до сих пор разбираете проблемы, которые Себастьян устроил на пятом курсе, а сам он даже не может понять своей вины и ответственности за все, все еще вечно находясь непонятно где, — Грегори отбрасывает чужие руки с плеч, приближаясь. Он смотрит на родинку под глазом Элфорда, и его дыхание чувствуется где-то в районе шеи. — Ты лучше нас с Оминисом знаешь, где он находится. И не говори мне, что вы ни разу не встретились в запретной секции, — Его голос почти надрывается от эмоции, которую дарио трудно понять. Он волнуется? Он злится? Чувствует себя… преданным? — Мерлина ради, не ври мне в лицо, Дарио. — Я не вру тебе, в этом просто нет смысла. Я просто не понимаю к чему ты ведешь! — Он лучше всего понимает, что врет. Что Грегори так хочет ему верить, что цепляется за любое слово, которое это позволит, точно как делает это с Себастьяном, когда врет тот. Он пропускает мимо ушей все, что может хоть как-то сказать: вранье. Потому что иначе ему надо признать, что они в чем-то да виноваты, сам в том числе. — Тогда что ты делал в библиотеке? — Они так близко друг к другу. Такое привычное присутствие. Хоффман смотрит ему в глаза, хмурясь и тяжело дыша. Отчаянная попытка узнать больше. Тишина между ними затягивается, неосязаемо слышен шорох песчинок в часах, ведущих обратный отсчет. — Что, — Грегори указательным пальцем тыкает ему в плечо, как капризный ребенок, и на удивление это почти не чувствуется. По его румяным щекам крупными каплями текут слезы. — Ты, — Палец превращается в ладони, которыми он бьет по груди, зажмурившись, — Делал, — Ладони становятся кулаками, и слышны всхлипы, — в чертовой библиотеке! — Не воспринимая молчание хорошо, парень заносит руку. О, да он действительно зол настолько, как злиться способен только на Себастьяна. — Не смей. Замахиваться на меня, Грегори, — Его ладонь оказывается перехвачена на полпути, и мягко опущена. Сокрушенный и, видимо, выдохшийся, с высыхающими дорожками слез на раскрасневшихся щеках, Грегори шмыгает носом, вытирая его рукавом. Его ладонь, до этого покоящаяся на груди Дарио, хватает шнурок мантии и тянет на себя. Они сталкиваются, и почти падают назад. Элфорд успевает схватить его и перевернуть так, чтоб он смог упереться в стену. Ладонь, которой Грегори хотел его ударить, ложится на щеку. Большой палец поглаживает бровь. Дарио не понимает, как, но их губы находят друг друга в странном, отчаянном и горьком поцелуе. Грегори прижимается к нему: теплый, доверчивый, разбитый. Держится так крепко, будто их пытается разнять сама магия, поставить между ними преграды времени, расстояния и, самое ужасное, чувств. Чувств таких мягких губ на своих, ладоней, отчаянно пытающихся запомнить каждый миллиметр кожи. Хоффман опять плачет, и аккуратно тыкает языком в губы друга, почти умоляя. Они, правда, не должны. Но что-то заставляет потакать ему. Элфорд позволяет Грегори обнять себя за шею, позволяет себе обнять его и прижать ближе, придерживая за талию. Позволяет себе просто почувствовать этот поцелуй, потому что он ничего не значит и Грегори никогда не знает, куда деть себя. Он почти как натренированный щенок: если кто-то из близких на него серьезно зол — он должен подчиниться и показать, что он не угроза. Хоффман так трогательно заламывает брови, отчаянно зажмуриваясь, будто это поменяет личность того, кого он целует. За его лицом, всегда экспрессивным, хочется наблюдать. — Просто пообещай, что с тобой ничего не случится, или ты попросишь помощи. Хотя бы у Тьяна или Оминиса, — Они прижимаются щека к щеке, и Грегори все еще держит его так, будто он — спасательный жилет. Единственное, что держит его на плаву в холодном бесконечном океане. Это не самое странное чувство, которое он испытывает, потому что после смерти отца и брата парень часто приходит к нему в поисках такого желанного комфорта, желанной защиты. Самое странное — до сих пор чувствовать этот поцелуй так, будто он не проходит. — Хорошо, — Все, что может ответить Дарио, не до конца прикрывая глаза и сжимая чужие бока в своих ладонях. Он не может оторвать взгляда от той части коридора, где, он готов поклясться, секунду назад кто-то стоял.