Фантазия

Какузу снял маску, педантично свернул её и положил на край стола. Откинулся на стуле, вытянул уставшие ноги, пошевелил пальцами в запылённых сандалиях. Свежие швы глухо ныли, подсохшие бурые пятна на штанах затвердели, ткань стояла колом, но ни сил, ни желания шевелиться не было. У них есть почти сутки, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок, прежде чем Пейн выйдет на связь. Какузу потянулся за стаканом, отхлебнул холодного пива, прищурился, довольно крякнул. Он любил эти минуты покоя после миссии. Блаженная тишина и прохлада их временного убежища действовали умиротворяюще, и вскоре Какузу почувствовал, что его клонит в сон. Внезапно дверь распахнулась, с грохотом ударившись в стену, и в комнату ввалился Хидан. Как всегда, излишне шумный, как всегда, чересчур энергичный. Какузу поморщился, как от зубной боли, со вздохом отставил стакан и натянул маску. Хидан насмешливо хмыкнул: — Что я, рожи твоей мерзкой не видел? Прикрываешься, как красна девица, — он заржал, довольный шуткой, но сразу сник: напарник даже бровью не повёл. Какузу знал, что выглядит пугающе, и это его ничуть не волновало. Пусть волнуются те, кто смотрит, справедливо рассуждал он. Маска же была мерой вынужденной: тело надёжно скрывал просторный плащ, но знающим шиноби его исчерченное швами лицо могло подсказать, с кем они имеют дело, а лишаться преимущества было, как минимум, неразумно. Правда, таких «знающих» осталось совсем немного. Какузу был стар. Всё в нём было рационально и надёжно, как в хорошо отлаженном механизме: ровно и мощно стучали сердца, гнали по венам густую, тёмную кровь; медленно, мерно вздымалась грудь. Он не любил суеты. В Акацки хватало клоунов, должен же хоть кто-то разбавлять этот балаган. Правда, были ещё Пейн и Итачи, но они даже Какузу казались слишком уж мрачными ребятами. Того и гляди, вскроют себе брюхо, словно северяне-самураи. Глупый обычай, Какузу никогда его не понимал. Потенциально бессмертный, он ценил свою жизнь — ему было что терять. Это такие, как Дейдара, могли позволить себе бросаться сломя голову в самое пекло. Голова же Какузу стоила слишком дорого, чтобы лишний раз ею рисковать. Дорого — в прямом смысле, и это тоже приятно грело. — Я свою маску снимаю, хотя бы изредка. Ты свою — никогда, — Какузу удовлетворённо усмехнулся: один-ноль. Хидан прищурился, но, как ни странно, смолчал, лишь зыркнул исподлобья. Стащил через голову плащ, бросил на пол, прошлёпал к своей койке, оставляя мокрые следы. Напарник плохо считал, у него был мерзкий характер, отвратительное чувство юмора и начисто отсутствовали манеры, но Какузу привык к нему, как привык когда-то к необходимости носить маску. Когда проводишь с кем-то двадцать четыре часа в сутки несколько недель подряд, порою не имея возможности ни подрочить, ни отлить в одиночестве, когда точно знаешь, какое именно пойло и каких именно шлюх предпочитает напарник, когда пришиваешь ему отсечённую руку и подавляешь желание заодно заштопать изрыгающий смесь молитв и грязи рот, остаётся либо смириться, либо свихнуться. Конечно, напарника можно просто убить — Какузу пару раз именно так и поступал, — но в случае с бессмертным Хиданом этот вариант отпадал. Они долго притирались друг к другу, это был процесс мучительный и выматывающий, но со временем Какузу оценил проницательность Пейна, поставившего их в связку: мало кто мог достойно противостоять их совместной атаке. Долгая жизнь научила Какузу двум вещам: «за деньги можно купить всё» и «никому нельзя доверять». Фанатик казался простым, как рисовая лепёшка, но Какузу был наблюдателен. Хидана выдавали глаза: внимательные, умные, цепкие. Чтобы так виртуозно играть безбашенного шизофреника, нужно обладать незаурядным интеллектом. Какузу раскусил Хидана не сразу — как и остальные, он поначалу считал его психом. Опасным, трудноуправляемым, но, безусловно, полезным. Безрассудность Хидана, его зацикленность на насилии и кичливая бравада больше не казались Какузу странными. Он знал: у каждого шиноби есть свой собственный кошмар. Был такой и у Хидана. Какузу не знал никого, кто, имея выбор, отказался бы от дара бессмертия. Он и сам не отказался, несмотря на то, что его неуязвимость была условной и несовершенной. Но одно дело, когда ты принимаешь это решение сам, и совсем другое — когда тебе его навязывают. Какузу не верил в богов, раздающих бессмертие. Хидан сосредоточенно ковырялся в углу, расшвыривая свои скудные пожитки. Наконец извлёк ветошь и масло, с размаху плюхнулся на жалобно взвизгнувшую кровать и принялся за косу. Некоторое время тишину нарушал лишь лёгкий шорох ткани, но вскоре Хидан начал насвистывать — держать рот на замке дольше пятнадцати минут было выше его сил. — Слушай, старик, я всё хотел спросить: почему именно бабки? — вскинул голову Хидан, словно подслушав мысли напарника. — Э? — Какузу недоумённо приподнял бровь. — Ну, я имею в виду, почему именно на деньгах тебя заклинило? Это же пиздец как скучно. Я, конечно, понимаю, у каждого свои загоны: Сасори в детстве покупали кубики, а он хотел играть в куклы. Дейдара, мать его, художник... Пейн носится со своими грёбаными идеалами, Конан носится с Пейном. Итачи повёрнут на брате, спит и видит, как тот выпускает ему кишки и выдавливает глаза, — Хидан отклонился назад, рассматривая оружие, цокнул, принялся усердней работать тряпкой. — Тупо, но хоть какое-то развлечение. А ты? «Деньги, деньги, деньги»! — передразнил, гримасничая. — Скучный ты, старик. Какузу повертел стакан, наблюдая, как оседает пена. Скучный... С этим не поспоришь. Он всегда был таким, ещё до того, как перестал в полной мере являться человеком. Безошибочно уловив перемену в настроении напарника, Хидан полушутя предложил: — Сколько мы работаем в паре — год? Полтора? Я почти ничего не знаю о тебе. Не находишь, что это как-то некрасиво, э? Может, достанешь пару скелетов? Какузу помолчал, отставил стакан, сплёл пальцы на животе. — Может, и достану, — он с удовольствием посмотрел на вытянувшееся лицо собеседника, явно не рассчитывавшего услышать в ответ что-то кроме привычного «отвали, Хидан». Тот даже лоскут свой отложил. — Но просто так делиться информацией я не собираюсь, — Какузу усмехнулся под маской. — Это будет бартер: ты ответишь на мой вопрос, я отвечу на твой. Хидан жадно, с готовностью подался вперёд, лезвие косы царапнуло пресс, порез мгновенно оброс алой бахромой, но он, казалось, этого не замечал. — Валяй, мне скрывать нечего. Какузу сделал вид, что размышляет, хотя вопрос созрел давно, задолго до этого разговора. — Джашин... — произнёс он певуче, словно пробуя слово на вкус. — Странное имя. С фантазией у тебя дела обстоят гораздо лучше, чем с арифметикой, Хидан. — Что? — Хидан моргнул, кривая улыбка медленно сползла с лица. Какузу охотно пояснил: — Меня всегда интересовали уникальные техники, особенно такие... необычные, как твоя. Никто не любит делиться секретами, расспрашивать тебя было бы глупо. И я навёл кое-какие справки. Знаешь, у меня ведь есть неплохие связи среди служителей местных культов, — он помедлил, наблюдая, как мрачнеет Хидан. — Никто из них никогда не слышал ни о каком Джашине. Костяшки пальцев, сжимающих рукоять косы, побелели. — И что? Это древний культ, только посвящённые... Какузу перебил, покачав головой: — У меня другая версия. Скажи-ка мне: неуютно жить, зная, что никто — ни здесь, ни там, — Какузу посмотрел вверх, на потрескавшийся потолок, — никогда не сможет избавить тебя от проклятия? Хидан вскочил, уголок рта у него подёргивался. — Да пошел ты со своими вопросами!.. Дверь оглушительно хлопнула, посыпалась штукатурка. Какузу вздохнул, снял маску, аккуратно свернул её и потянулся за уже тёплым пивом.