Космос, небеса и Бог

У Сяо не было мечт. У Сяо не было целей. Ему сказали, как жить; что можно, а чего нельзя. Его жизнь расписали по пунктам и в этом плане не было места лишним желаниям и мыслям. «Только так ты сможешь добиться успеха», «счастье — знать всю свою жизнь наперед и не переживать по лишним поводам», — вторили ему. Всегда опираться на чужое мнение, всегда держать планку и выглядеть достойно. Зарыть свою идентичность, забыть свою личность, ведь, Сяо, дорогой, я желаю тебе только лучшего, никому не интересны твои проблемы. Мир взрослых не принимает слабых. И вот Сяо стоит здесь. Эта квартира, аренду за которую ему будет скидывать отец. В этом городе, с вузом, в который он поступил на бюджет, потому что так надо. Потому что я знаю лучше, Сяо, как ты не поймешь. Он стоит в пустом коридоре и чувствует, как пол ускользает из-под его ног. Потертые обои, старая мебель, вычурный ковер с жестким ворсом и запах неизведанного. Его будто бросили в море, а плавать не научили. Будто из его рук вырвали инструкцию, по которой он жил всю жизнь. У него все еще есть обязанности, но теперь нет четкого, выверенного расписания, нет вечного надзора за его передвижением. Никто больше не упрекнет его за пропущенный прием пищи, никто больше не будет проверять лег ли он спать ровно в одиннадцать вечера и ежедневно следить за оценками тоже больше никто не будет. Сяо сказали, как жить, чтобы стать счастливым. Сяо чувствует, что его где-то обманули. В этих давящих на него со всех сторон стенах, он чувствует будто задыхается и ни о каком счастье даже думать не получается. Он думает лишь о вузе. Он думает лишь о будущем, которое его ждет. Ему страшно думать о других исходах его жизни. Ему страшно жить иначе. Ведь лишний шаг — и он утонет в темнеющей глубине вод его страха. Сяо делает еще шаг и одним рывком открывает шторы. Взирает на пасмурное небо, затянутое густым слоем темнеющих туч; на бесконечные высотки, чьи крыши теряются в нарастающем тумане; на людей и на машины. На жизнь, кипящую шестью этажами ниже. Он пишет Ху Тао, о том, что не чувствует себя хорошо. Он пишет ей, что совершенно не знает, что ему делать. Она отвечает, что все придет. Переезд — это всегда нелегко. *** Но даже спустя пару недель лучше не становится, и Сяо все еще не чувствует опоры под ногами. Он не заводит друзей в своей группе. Он не знает, как это делать и не знает, о чем с ними общаться. Его маршрут — от дома до вуза и обратно. Никакой оригинальности. Ничего, что заставило бы его чувствовать себя не так потеряно. Зато появляется он. Они не разговаривают. Сяо знает, что Итэр учится с ним в одной группе так же на бюджете, а еще знает, что тот живет где-то в его подъезде. Они всегда в нескольких метрах друг от друга и Сяо всегда идет сзади, наблюдая за чужой спиной в светлой, растянутой рубашке. Поступь Итэра всегда очень легкая, он почти летает, расслабленно переставляя ногами вдоль серых улиц. Еще он, кажется, никогда не замечает Сяо сзади себя, находясь в извечных наушниках. Сяо хочется узнать совпадает ли его шаг с ритмом музыки и что именно за музыка может играть у такого, как Итэр. Веки Итэра всегда полуприкрыты, будто он совсем не видит смысла смотреть на мир вокруг широко открытыми глазами. Сяо слышит его голос на парах и редко в коридорах, когда он разговаривает всегда с разными людьми. Его голос такой же мягкий, тягучий и ощутимо липкий, льется из него затяжно, медленно достигая ушей оппонента. Сяо чувствует почти осязаемое непонимание, а позже — зависть. Итэр не выглядит несчастным с вечной умиротворенной улыбкой на губах и спокойным смехом. Его движения пропитаны чем-то неподдающимся, и Сяо просто не может понять. Ведь не прошло и пол месяца, как Итэр уже успел набрать долгов и несколько раз побывать в деканате. Он будто живет, не озираясь ни на что вокруг себя, живет для себя и как он сам того желает. Живет, нарушая все рамки, что были возведены вокруг Сяо много лет назад. Нарушая рамки, которые должны были сделать счастливым именно Сяо. Но выходит все почему-то совсем наоборот. Это Сяо замечает не сразу. Впервые он обращает на это внимание в тот вечер, когда его пригласили к кому-то домой на вечеринку в честь дня рождения. Условное приглашение, условная благодарность. Сяо пришел лишь в попытке забыть об уходящей из-под ног земле. И пусть там, в темноте и свете софитов он не чувствует себя лучше, громкая музыка и десяток потных тел заставляют его забыть хотя бы на время кто он, почему он и зачем. И тогда он видит Итэра. Он улыбается широко, а тело его подрагивает от накатывающих волн смеха. Он лавирует между людьми, потягивая из стаканчика что-то алкогольное, подхватывая кого-то в быстрый танец и выглядя до того живым и реальным, каким не выглядел никогда до этого. И в этот момент весь мир дружит с ним. Но после выходных все возвращается на круги своя и привычный образ Итэра, сложившийся в голове идет трещинами и выглядит слишком странно, слишком неестественно. Итэр, оказывается, не общается ни с кем в вузе, лишь отвечает на чьи-то вопросы и ведет быстрые диалоги из вежливости. Сяо смотрит на Итэра на парах. Его взгляд расфокусирован и мысли будто совсем далеко, лишь безвольное тело тяжелым грузом сидит в аудитории, бездумно чиркая в тетради бессмысленные фигуры. В такие моменты он совсем не улыбается, а под его глазами залегают темные мешки, делая взгляд полуприкрытых глаз почти пугающим. Впервые они говорят в теплый сентябрьский вечер. Чистое небо заливается алым светом, окуная город в теплеющие закатные лучи и Сяо видит Итэра на лавочке возле их дома. Он сидит неподвижно, смотря в одну точку и почти не дышит. Сяо задерживается на его расслабленной фигуре в растянутой толстовке всего на пару секунд, но этого хватает, чтобы привлечь внимание. Итэр смотрит на него долго и его губы медленно растягиваются в кривой улыбке, а рука хлопает рядом с собой на пустующее место на скамейке. И Сяо садится. А Итэр начинает говорить. И говорит он бессвязно. Говорит он о боге. Говорит он о свободе. Говорит о безграничных возможностях. О космосе. Его речь — медленная, прерывистая, то замолкает насовсем, то льется беспрерывным потоком и уловить ее суть так и не получается. — Я не понимаю, — так и говорит Сяо, смотря на далекий красный закат. — Границ ведь не существует? Не существует ведь, — вторит Итэр, будто не слышит Сяо вовсе, — небеса даровали нам жизнь, они прощают нам все грехи. Моя душа свободна. Он возводит руки к небу и этот жест выглядит рвано, резко. Сяо видит, как кончики его пальцев мелко-мелко подрагивают. И тогда Итэр поворачивается прямо к нему. — И ты свободен. Все мы. Говорит Итэр и Сяо смотрит ему в глаза, желая найти ответы на вопросы, что мучают его так давно. На вопросы о счастье. Об оковах. О свободе. Но в глазах Итэра лишь тот космос о котором он говорил до этого. Сяо совсем не видит радужки. В глазах Итэра лишь темный зрачок, вытекающий через самый край, грозясь залить своей бездонной чернотой весь глаз. Его взгляд плывет, а речь становится все странней, все непонятней. В зрачках Итэра космос, в них звезды, в них планеты, в них галактики. Сяо смотрит завороженно. Сяо смотрит не дыша. Перед ним, впервые так близко — мир недоступный и недосягаемый. Перед ним неправильная жизнь. Жизнь, о которой ему даже думать запрещалось. Жизнь, которую он прямо сейчас может потрогать своими руками, ощутить биение сердца, тепло кожи. Итэр говорит о нереальном. О возвышенном. — Где ты? — спрашивает Сяо. — На небесах, — отвечает Итэр. Он улыбается пьяно и замирает взглядом где-то вдалеке, теряясь в своей голове на долгие мгновенья. Всю свою жизнь Сяо жил взаперти. Он был скован чужим мнением, чужими желаниями и приказами. Всю свою жизнь Сяо грезил о свободе. Свобода перед ним. *** С того дня они больше не ходят в вуз в трех метрах друг от друга. Оказывается, Итэр живет на два этажа выше Сяо и просто ненавидит экономику. Ненавидит ее и этот вуз. Они не договариваются об этом, но каждое утро Сяо спускается на лифте вниз и видит Итэра, ожидающего его на первом этаже. Он все так же с наушниками, но те теперь лишь на его плечах. Сяо не слышит музыку под ритм которой можно было бы идти, но Итэр ходит все так же мелодично. Его чуть вьющиеся светлые волосы, собранные в нетугой хвост, развеваются на еле заметном ветру. И он почти не улыбается. И говорит особенно немного, так, что их дорога обычно проходит в умиротворенной тишине, прерываемая редкими фразами и вопросами. Итэр говорит мало, но мысли его логичны и сформированы. И того раза на лавочке, будто и не было никогда. Будто не Итэр говорил, что находится на небесах и будто не он грезил о боге. А в тот вечер Итэр приходит к Сяо домой. Он стучится несколько раз в дверь, когда часы показывают около восьми вечера. Сяо открывает сначала насторожено, не имея никакого понятия о вечернем госте, а позже почти насильно втаскивает Итэра к себе в квартиру. Тот смеется странно и прерывисто, облокачивается на стену, теряя равновесие. На нем лишь длинная и тонкая рубашка до середины бедер и тапки. О белье он, похоже, даже не слышал. — Ты совсем в таком виде ходить по подъезду? — непонимающе зарится на него Сяо, но в следующую секунду все понимает без слов. Итэр прекращает смеяться и возвращает себе возможность стоять на ногах, хотя и не очень прямо. Он подходит к Сяо и кладет ему на щеки свои горячие-горячие ладони. Светлая радужка вновь теряется за темными провалами зрачков, не реагирующих на свет должным образом. — Я в космосе, Сяо, — говорит Итэр так мечтательно, что ему на самом деле хочется верить, — Бог говорил со мной, — он делает долгую паузу, настолько, что Сяо кажется, будто он не собирается продолжать говорить, — он прщает меня за все. Он любит мня. И Сяо смотрит на такого Итэра — невменяемого, не соображающего и искренне верующего в свои слова — смотрит и совсем не знает, что сказать. — Может ты пойдешь поспишь? — на пробу предлагает он. — Я чувствую единение с природой. Бог даровал мне это. Даровал мне свободу, — вторит Итэр, совсем не замечая Сяо. Его взгляд плывет и будто смотрит сквозь, игнорируя и самого Сяо и стены вокруг него. Он смотрит куда-то в недосягаемую даль. — Он дал мне видеть ее. — Кого? Аккуратно задает вопрос Сяо и Итэр наконец отлипает от одной точки, стараясь сфокусировать взгляд где-то на чужом лице. У него не получается, и он просто закрывает глаза, поднимая голову к потолку. Руки на щеках Сяо сжимаются сильнее, но он даже не пытается их убрать. — Он отпускает мне все мои грехи. Он прощает меня. Я вижу… она… — он снова молчит и Сяо может поклясться, что слышит быстрое биение чужого сердце в этой непроницаемой тишине, — кто меня… предал? — Кто тебя предал? — Они. Сяо больше ничего не говорит. Лишь сглатывает и медленно убирает со своего лица чужие руки. Итэр не сопротивляется даже, когда его медленно ведут в сторону спальни. Медленно шаркает ногами по полу, и по ощущениям находится где-то настолько далеко, что достучаться до него просто не представляется возможным. Полы рубашки опасно задираются, когда Сяо укладывает Итэра на кровать и ложится рядом. Они смотрят в потолок, когда Итэр произносит: — Он говорит мне о смысле жизни… В чем смысл жизни. Твей. А, Сяо? Сяо молчит. Ему нечего сказать. Когда ему было шесть, смысл жизни находился в любых прогулках и играх с сестрой во дворе летними вечерами. Смысл жизни находился в любимых мультиках. В сказках, которые рассказывала мама. Когда ему стукнуло шесть, и родители развелись, смысл жизни ему поставил отец. Мама увезла с собой сестру, а ему предстояло воплотить в своей жизни все то, чего не достиг тот человек, который был ему, нет, не отцом — скорее надзирателем в тюрьме. Его жизнь больше не могла принадлежать ему. — Любовь, — говорит Итэр, совсем не обращая внимания на то, что Сяо проигнорировал ранее заданный вопрос, — свобода. Смысл — это свобода. Любовь к свободе… она говорит идти мне к свободе. — Что такое свобода? Сяо задает вопрос, почти не узнавая своего собственного голоса. Итэр наконец моргает и медленно поворачивает голову, протягивая каждое слово так медленно, будто весь его рот одна сплошная тягучая сота: — Свобода — это свобода… — Сяо поворачивает голову к Итэру и они лежат, смотря друг другу в глаза, — делай то, что хочешь. Общайся с кем хочешь. Пересекай границы… Лети… Я в космосе. И я свободен… Прямо сейчас… И он снова видит звезды и планеты в чужих глазах. Медленно тянет руку и отодвигает мешающуюся челку от лица, чтобы лучше видеть. Такого, думается Сяо, просто не бывает. Он будто в другом мире, в другой вселенной. Где-то, где он на самом деле чувствует себя свободным. А может ли Сяо? Свобода прямо перед ним. В эту ночь Сяо уходит спать на диван в гостиной, но его веки так и не закрываются. Он смотрит в потолок и ясно понимает, что до утра Итэр точно не проснется, но сон не приходит ни в три ночи, ни в шесть утра. Он наблюдает, как медленно восходит солнце, покрывая комнату оранжевым свечением. Открывает окно, впуская в душные стены утренний прохладный ветер. Итэр просыпается лишь к двенадцати часам дня. Выходит в зал с круглыми от непонимания глазами и успокаивается, видя на диване Сяо, медитативно печатающего проектную работу. — Я оставил тебе на столе яичницу. Она, правда, остыла уже, но ты уж прости. -…А я здесь, как… Сяо отрывается от ноутбука, смотря на помятую фигуру в дверях спальни. Длинные волосы взъерошены, щеки красные и хотя зрачки все еще не полностью пришли в норму — взгляд осознанный и не уплывающий. — Пришел ко мне часов в восемь вчера. Итэр опирается на стену, хватаясь за тяжелую голову. Кажется, он хочет извиниться, но Сяо не дает ему это сделать и задает вопрос. — Что это? — Что? — непонимающе поднимает взгляд Итэр. — То, что ты принимаешь. Итэр молчит. Его взгляд не мечется по комнате, беспокойно пытаясь найти отговорку, и он не поджимает губы, не желая отвечать на этот вопрос. Но все равно молчит, ровно смотря на Сяо. — Прости за это. — Так что? — игнорирует извинения Сяо и не потому что обижен настолько, что не хочет принимать раскаяние. Игнорирует, потому что вся его голова забита мыслями, совсем странными, за которые ранее в родительском доме он огреб бы по полной программе. — Кислота. Отвечает Итэр на выдохе. Сяо смотрит на него, не отрывая взгляд. Почему-то кажется, будто попробуй он притронуться сейчас к Итэру, то получит ожог. Он обращает внимание, как его рука, замершая на стене в поисках опоры, мелко подрагивает, но понимает, что это скорее всего из-за окна, что все еще открыто почти нараспашку. На Итэре ведь все еще лишь тонкая, просвечивающая рубашка. — Что ты… чувствуешь во время трипов? — спрашивает Сяо и не верит, что задает подобный вопрос. Теперь Итэр выглядит так, будто не хочет отвечать. — Ну… всякое. — Бога? Небеса? Ты чувствуешь свободу? Итэр молчит долго. В моменте Сяо думает, что тот снова утонул в своем сознании, но Итэр смотрит вполне реально и осознанно, по-видимому прикидывая самое безопасное, что можно ответить. — Свобода — это, конечно, сильно сказано. Это скорее, как свободный полет в никуда. — Я хочу почувствовать это. — Что? — в голосе Итэра проскальзывают нотки неприятного напряжения. — Свободу. Итэр смотрит на него пристально. — Не лезь в эту яму. Говорит он серьезно, наконец отлипая от стены и выпрямляясь. Подходит к дивану, кладя руку на спинку и внимательно всматривается в лицо Сяо, которому приходится задрать голову, чтобы видеть Итэра. — Думаешь можешь меня судить? Я заплачу, если хочешь. Голос Сяо даже не дрожит, когда он говорит об этом. В глубине души его пугает своя решимость, его пугают свои слова, его пугают свои намерения, но он все продолжает смотреть в чужие глаза, уже не бездонные и далекие. Продолжает смотреть и говорит на самом деле серьезно. Итэр выглядит так, будто хочет сказать еще много чего, но поджимает губы и под его пальцами сминается жесткая обивка дивана. Потом он лишь кивает и уходит в сторону кухни, сдержанно благодаря за завтрак. Сяо смотрит на опустевшее место еще с полминуты, прокручивая фразу Итэра в голове несколько раз, когда наконец возвращается в реальность. — И может тебе дать шорты, чтобы ты дошел до своей квартиры? А то махаешь своим прибором всем напоказ. Итэр с кухни издает непонятный звук, который означает, что он только сейчас заметил явное отсутствие нижнего белья. *** Итэр сказал не лезть в эту яму, но Сяо прыгает в нее вниз головой. Прыгает в попытке доказать себе, в попытке доказать своему отцу или всему чертову миру, что он может не только выполнять чьи-то приказы и жить лишь по чужим правилам. Что он может сам что-то решать, что это не так уж и плохо, ведь Сяо помнит тот плывущий взгляд и звезды внутри зрачков. Сяо помнит, как Итэр говорил о свободе. Сяо помнит его улыбку. Сяо помнит и ему хочется так же. И Сяо уверен, что ему не захочется продолжать. Это всего лишь на пару раз, вторит он себе, когда через неделю Итэр стоит на пороге его квартиры, а из кармана его кофты торчит розовый фантик поддельной конфеты. Сяо нервно сглатывает. — Тебе не стои… — все еще пытается вразумить его Итэр, но замолкает на полуслове стоит ему взглянуть на Сяо. В квартире по-особенному тепло. А еще по-особенному неправильно. Сколько Сяо здесь уже живет, а так и считает эту квартиру чем-то далеким, не родным и совсем не принадлежащим ему и его жизни. — Одной будет с головой, — они садятся на диван и Итэр медленно разворачивает шуршащую упаковку, а затем поднимает глаза на Сяо, — ты сможешь повернуть назад? — Что за вопросы? Итэр пожимает плечами и берет белую таблетку в пальцы: — Открой рот. Сяо не смотрит на чужие руки, не смотрит на таблетку, медленно приближающуюся к его рту. Он смотрит на Итэра, на его аккуратные черты лица и легкую россыпь веснушек на носу. Он чувствует легкую горечь. Чувствует, как таблетка у него во рту медленно распадется на сахаринки, тая на языке, и он сглатывает все еще не отводя взгляда от чужого лица. — Инструктаж будет? — Инструктаж? Ну, — Итэр ведет плечом и перебирает пальцами, — в первые минут пять-десять тебя будет мутить, там, тошнота все такое… Минут через тридцать будет тяжело, а потом начнет торкать. Главное не паниковать, иначе эта ночь превратиться в ад. — Успокоил, конечно. Итэр легко улыбается, качая головой, мол, говорю, как есть, сам спросил. Он все еще перебирает пальцами, и в итоге, не зная куда их деть, распускает хвост и начинает медленно заплетать длинную косу. Сяо наблюдает за этим, скользит взглядом по выглядывающим из-под кофты ключицам, покрытым точечками-веснушками, по длинной шее, по проколотому уху без серьги и в конце заглядывает в светлые радужки медовых глаз, опушенных куда-то в пол. Хочется о чем-то поговорить и Сяо задает не очень, как кажется, безопасный, зато ужасно интересующий его, вопрос: — На что ты живешь? — Итэр непонимающе вскидывает голову, завязывая конец аккуратной косички, — я имею ввиду ты студент, но у тебя есть деньги на съем квартиры и, ну… на ЛСД. — Да так… я знаю два языка, так что перевожу тексты всякие, — он говорит это без доли энтузиазма в голосе, — есть два старшеклассника для которых я что-то типа репетитора. А квартира эта досталась мне от бабушки, так что… — Два языка? Ого… — Сяо возводит глаза к потолку, размышляя о чем-то далеком. Живот начинает неприятно крутить, — а почему не пошел на какого-нибудь переводчика… куда там еще можно? — Не срослось, — Итэр чуть морщится и давит на точку между бровями, будто желая унять головную боль, — долгая история, не хочу вдаваться в подробности. И Сяо больше не задает вопросов. Лишь отвлеченно говорит спустя какое-то время: — Я бы вот хотел заниматься музыкой, — мысли непроизвольно плывут и Сяо с трудом выхватывает нужные, — помню в детстве все мечтал, как создам свою группу. — Тогда почему ты здесь? Слова до Сяо доносятся с опозданием и еще пару секунд уходит на то, что их обработать. Он медленно откидывает голову на спинку дивана, устремляя взгляд в потолок. Голова идет кругом, а живот крутит от фантомных позывов рвоты: — Потому что музыка — это ненадежно. Мне пришлось отказаться от этих мыслей в восемь лет… Он сказал, что уже выбрал для меня будущее. — Он? — Мой отец, — уточняет Сяо. Он поднимает свою ладонь всматриваясь в тонкие пальцы, смотрит сквозь них и поднимает голову, чувствуя, как в нее будто залили несколько тонн свинца, — ептвою… — вырывается у него, и он тут же падает обратно, жмуря глаза. Место рядом прогинается под чужим весом — это Итэр подсел поближе. — Аккуратно, — говорит он и копирует позу Сяо, поворачивая голову. Сяо поворачивает голову в ответ и всматривается в чужие черты лица. — О чем думаешь? — спрашивает Сяо, но слышит свой голос где-то в ста метрах от себя. Слова Итэра доходят до него долго: — О прошлом. Итэр светится. Его волосы — золотистые, почти как длинные колосья на бескрайнем поле — обрамляются ярким свечением, и он становится подобен солнцу. Хочется зажмуриться, отвернуться или прикрыть лицо рукой, лишь бы не ослепнуть. — Кем ты был в пршлом? — Разве это важно? Ты все равно не узнаешь, — Итэр тянет свою руку в сторону Сяо, — кем я был когда-то. Ладонь Итэра аккуратно поправляет волосы на лице Сяо и самые кончики пальцев случайно трогают его лоб. Они обжигают кожу и Сяо еще несколько минут чувствует их фантомное присутствие у себя на лбу. У Итэра несколько глаз. Сяо не уверен, но их точно больше двух, и он все фокусирует взгляд, стараясь вернуться в норму, но в один момент ему начинает казаться, что так и было изначально, а он просто не заметил. Вот ведь дурак. Сяо хочет поднять руку, чтобы шлепнуть себя по лбу, но не может. Его тело больше не его. Он есть отдельно от тела. Он смотрит откуда-то с далека. Он не чувствует пола. Он Л Е Т И Т . . . В Н И З . . . Х Р Е В В . . . И Сяо свободен. И оков больше нет. Он видит их глаза. Они везде. Они вокруг, и они смотрят. В их взглядах копья и они пронизывают ими его сердце. Сяо смотрит на них. Одиндватричетырепятьшестьсемьвосемь… Сбивается. Один….дватричетыре…пять… Сяо берется за грудь, но лишь пачкает руки в крови. Она розовая, она липкая, она обволакивает его руки и начинает жечь. Они смотрят на него и Сяо задыхается. Он Сяо з а б ы л хочет, чтобы к а к ему снова было д ы ш а т ь шесть. Сяо В хочет, чтобы в е г о том дворе он г р у д и снова играл т ы с я ч а с Ху Тао в прятки, к о п ь е в забегая и под высокую в з г л я д о в металлическую горку. Он снова видит ее, слышит ее глубокий голос, читающий глупую детскую сказку на ночь. Она обещает, что все будет хорошо, она говорит, что вот она, мама, рядом и никуда не уходит. О н а У Ш Л А Онисмотрятонисмотрятонисмотрятонисмотрятонисмотрятонисмотрят Сяо чувствует их взгляды. Они залезают ему под кожу, сдирают ее с него, оголяя все внутренности, все обиды, все печали. О н а в ы б р а л а х у т а о О н а о с т а в и л а т е б я Е М У . . . Сяо думает, что умирает. — Все хорошо, это пройдет. Сяо чувствует тепло под боком. Сяо чувствует мягкие прикосновения. Сяо чувствует сладкий запах. Сяо чувствует легкий ветер и шелест сотни колосьев на бесконечных полях. Сяо чувствует свободу. Чувствует бескрайние возможности. Чувствует вседозволенность. Чувствует вселенную. В центре этой вселенной миллионы галактик, в центре этой вселенной мерный плеск воды, в центре этой вселенной бескрайнее счастье. С я о Л Е Т И Т . . . Сяо не помнит, как оказался на кровати. Взгляд плывет, и он лишь чувствует тепло чужого тела рядом, легкие поглаживания по волосам. — Я не. Помню. Говорит Сяо и его тело наполняется чем-то невозможным. Он будто окрылен. Он будто больше не ограничен ничем. Высшая степень просветления. Он способен на все. Он держит вселенную в ладонях. И теперь вода течет меж его пальцев, теперь счастье обволакивает каждую его фалангу, а миллионы вселенных рассыпаются меж его родинок. — Что именно? — Я дышу? — Ты дышишь. Сяо не слышит биение своего сердца. — Это ведь хорошо? — Это прекрасно. Голос мягкий, далекий, достигает ушей Сяо и заполняет весь его разум, заставляет чувствовать сладкий медовый вкус на кончике языка, заставляет вновь…………………………………………………………………………………. Л Е Т Е Т Ь . . . И Сяо больше не один. Он чувствует их. Он чувствует, как глаза вокруг закрылись, он чувствует, как копья выходят из его груди и как кислотная липкая кровь испаряется подобно кипящей воде, взвиваясь густыми клубами пара высоко в пустоту. И Больше нет цепей. И больше нет целей. Сяо тоже ненавидит экономику. Сяо слышит музыку. Она льется отовсюду. Сяо слышит звон колоколов. О Н говорит с ним. Он протягивает ему руку. Он обнимает его, держит за плечи и отправляет в нирвану. Сяо ступает по ней бесшумной поступью, по ее бесконечным тихим садам, по ее мягкой зеленой траве и чувствует полное единение. Он дышит вместе с этим садом. Он дышит в унисон с деревьями. Он — вселенная. Теплые течения воды теперь в нем, они наполняют его, составляют его суть, счастье в каждой клеточке тела, заполняет собой все пустоты, все недосказанности; галактики — его душа. Тысяча душ и миллион галактик и все его, и все это он один. Сяо свободен. Сяо на небесах. Бог простил ему все. Т Ы С Л Ы Ш И Ш Ь ? — Я слышу, — отвечает далекий медовый голос. И Сяо слышит жужжание пчел, он чувствует приторный запах, он чувствует вкус. Он думает, что всю жизнь жил ради этого момента. — Они просто не понимают, — говорит Сяо в бреду, расплетает чужую косу и путается в светлых прядях. — Тебя? — Космос. — Ты видишь звезды? — Я вижу солнце. Сяо чувствует, как на его лице цветет улыбка, как губы растекаются в разные стороны, как кожа плавится. — Это невообразимо. — Думаешь? И он наконец вспоминает, как дышать; и он наконец слышит стук своего сердца, когда проваливается в полную темноту. *** Утро наступает нескоро. Сяо открывает глаза с трудом, продирается через тысячи слоев тумана и лишь спустя сотню минут приходит в себя. Вокруг тихо, и он медленно садится, опуская ноги на пол. Голова идет кругом, а за закрытыми веками все еще мерцающая россыпь бесконечных звезд. Итэр находится на кухне. Сяо застает его за бездумным поеданием какой-то лепешки с начинкой. Он оборачивается на него и одаривает мягким и приветливым взглядом. — Я заказал, пока ты спал. Садись, еще горячая. И только в этот момент Сяо чувствует, как скручивает живот от дикого желания что-нибудь съесть. Он почти мгновенно оказывается за столом и в остаточном бреду делает первый укус — не понимает с чем лепешка и даже о вкусе особенно не задумывается, но в этот момент это кажется самой вкусной едой, которую он когда-либо в своей жизни пробовал. Делает второй укус и почти готов блаженно мычать от того, насколько сильно ему сейчас не хватало именно этого. — Помедленней, — тормозит его Итэр, — подавишься. И Сяо тормозит. А потом его взгляд падает на стену, где на пошарпанных обоях маркером нарисованная кривая стрелка вверх. — Это че такое…? Непонимающе зарится он, кивая на стену. Итэр оборачивается, секундно одаривая взглядом стену и откусывает от своей лепешки, начиная говорить не прожевав: — Ты вчера сказал, что бог отправляет тебя в свои владения и был намерен показать направление, чтобы всегда знать куда идти, — он прожевывает, жмет плечами и только после этого заканчивает, — я пытался тебя остановить, но ты был непреклонен. — Я не помню, — как-то тупо говорит Сяо, не отрывая глаз от стены и уже прикидывая есть ли шанс стереть эту стрелу, — как я вообще дошел до сюда? — Ну я же как-то дошел аж до твоей квартиры, — тем не менее спокойно говорит Итэр, — да и вполне ожидаемо, что ты не помнишь. Думаю, ты не помнишь и половины того, что делал и говорил. — Что я делал? — тут же спохватывается Сяо, — я портил что-то еще из вещей? — На моей памяти нет, — Итэр делает укус, задумчиво жует и говорит, — из интересного ты пытался закрыть все шторы в квартире, потому что на тебя постоянно кто-то смотрел. Но только и путался в них. Сяо лишь хмурится на этих словах, не желая слушать дальше. Ну и к лучшему, думает, что он всего этого не помнит. Сяо запихивает в рот последний кусок лепешки и смотрит на свои пустые ладони. Пальцы совсем мелко и почти незаметно подрагивают и от них по всему телу проходит неприятная волна жара. Сяо пишет Ху Тао, что у него все хорошо. Ху Тао его поздравляет и отвечает, что скоро закончит с переездом. Так его и затягивает в эту беспросветную бездну. *** Они много разговаривают. Они ходят в вуз вместе и вместе оттуда уходят. Они сидят вечерами у Сяо дома, и под напором Итэр начинает потихоньку нагонять все свои долги по учебе. Сяо помогает ему писать рефераты и задания, Итэр в ответ всегда искренне старается вникнуть в то, что ему пытаются объяснить, ведь на парах он обычно не слушает процентов восемьдесят от всей речи преподавателя. Сяо отмечает, что у Итэра вечно путаются волосы. Он переплетает и расчесывает их по несколько раз за вечер, раздражаясь торчащей челки и лезущими в рот длинными прядями. Сяо спрашивает, почему он не подстрижётся. Итэр лишь примирительно улыбается и говорит, что эти волосы — все, что осталось от прошлого его. Он просит не задавать больше вопросов и Сяо их не задает, мирясь с полным неведением всей ситуации. Они разговаривают о вечном. Разговаривают об утрате, об оковах, прошлом, но никогда ничего не уточняют и не говорят конкретными примерами. Их разговоры — сбор метафор и говорящих сравнений, лишь бы утаить полную правду своей жизни, но обсудить всю ту тяжесть в груди, лишь бы не раскрывать всех своих ран, но скинуть хотя бы треть груза на чужие плечи. Эти разговоры — трезвые, лишь иногда с легким сладковатым привкусом дешевого вина — всегда замирают в стенах квартиры Сяо и никогда не выходят за их границы. Они говорят о Боге, о небесах и новых жизнях — и все это вечерами, а утром снова идут в вуз, обсуждая грядущую работу. И Итэр снова в наушниках на плечах, хоть никогда их не надевает, никогда не включает музыку и лишь просто носит их бесполезным грузом на своих плечах, игнорируя их даже в вузе, когда они с Сяо совсем не общаются и находятся в разных концах аудитории. Сяо тогда спросил: — Зачем ты их вечно носишь? Итэр ответил почти без промедления, но в голосе улавливались странные удивленные нотки, как если бы он только сейчас заметил, что носит эти наушники с собой постоянно: — Привычка, — он помолчал, но Сяо чувствовал незавершенность в этом молчании, поэтому не менял тему, пока Итэр наконец не закончил, взвесив все «за» и «против» такого мнимого признания, — это давний подарок. Они говорят о предназначении. Итэр притаскивает в квартиру Сяо маркерную доску и в бредовом ночном затмении они рисуют на ней планеты и звезды, галактики и вселенные. Они рассуждают об их пути и конечной точке. Они рассуждают о смерти и следующих жизнях. Они рассуждают о природе. Они рассуждают о вечном. Они рассуждают о Боге. И маркерная доска полностью изрисована произвольными мазками, когда Итэр в пьяном беспамятстве смеется и выводит на ней все новые узоры. Сяо спрашивает, что это такое. Итэр отвечает, что это божественное благословение, что это его мир, его вселенная, его жизнь, его чувства. Утром Итэр смотрит на бессвязные линии и цепи кругов на белоснежной доске и говорит, что понятия не имеет, что это значит. Он стирает это одним взмахом руки и совсем не помнит медленных речей о жизни, о предназначении и чувствах, которые выводил по наказам небес на доске черным маркером. Сяо смотрит на это почти заворожено и не проходит слишком много времени, как он снова там. Они смотрят друг другу в глаза, рассиживая на старомодном ковре рядом с диваном, стараясь найти во взглядах свое будущее и чужое прошлое, похороненное, но не забытое. Они смотрят и Сяо вспоминает разговор с отцом два дня назад, где он запевал про прекрасную студенческую жизнь без лишних интриг и гуляний, без лишних людей, а лишь учебой и развитием. Как хорошо, что этот старик не желает приезжать через сотню километров, пока Сяо не закончит вуз с отличием и не преуспеет в недавно заготовленном плане бизнеса. Итэр на ощупь разворачивает розовый фантик, кладет себе на язык бесцветную таблетку и Сяо тянется к нему на встречу не отрывая взгляда от бездонных глаз. Он без спроса сует в чужой рот свой язык и чувствует легкую горечь. И чувствует тепло. И чувствует Итэра. Таблетка растворяется медленно, мешаясь со слюной, оседая меж двух языков. Губы немеют, а тонкая струйка слюны безвозвратно вытекает из приоткрытых припухших губ. Сяо не помнит времени, Сяо не помнит своих целей, Сяо не помнит своих обязанностей. Сяо не помнит себя. Он снова летит. Он снова в космосе. И Итэр смотрит на него. И Итэр с ним. Сяо чувствует его вкус, снова проводит языком вдоль чужих десен и перебирает солнечные колосья, раскиданные по опущенным, расслабленным плечам. Каждое прикосновение, как взрыв фейерверков под кожей, как новое перерождение, как новый миг. Как мгновенная смерть и блаженное рождение из остатков прошлого себя. Сяо смотрит космос в чужих глазах и тянется к ним губами. Целует тысячи галактик, целует сотни планет и миллионы звезд. — Я под водопадом, — говорит Итэр, когда Сяо отлипает от его лица, облизывая влажные губы. — Ты под кайфом, — отвечает Сяо. Слышит чужой медленный, тягучий смех и больше не чувствует под собой жесткого ворса ковра. Он чувствует… Н Е Б Е С А . . . Б Л А Г О С Л О В Е Н И Е . . . Они тянут к нему свои руки, но длинные пальцы таят под божественным белым светом и Сяо в полном забвении. Сяо чувствует жизнь. И он слышит звон тысячи маленьких колокольчиков — чужой смех, разливающийся в каждой клеточке его тела. И ему весело, ему хорошо. Сяо не чувствует ног, но зачем они ему, если он может летать? Сами небеса благословили его. Его руки, его голос. Он направляет его. Он помогает ему. Он с тобой. Он твое спасение. Он твоя жизнь. Он твое прошлое, твое настоящее и твое будущее. Он твое все. Он твой Б О Г . . . Бескрайние тихие сады, пропитанные зеленью и яркими точками-цветами. Сяо хочет притронуться к ним, связать венок, хотя и не знает схемы, но пальцы лишь мимолетно касаются нежных лепестков и Сяо не чувствует возможности оторвать стебель от родной земли. Он учит его. Он дарует ему свободу. Сяо чувствует, будто бежит. Он чувствует чужую руку, которую крепко сжимает в своих пальцах и эти пальцы через раз грозятся растаять и стечь липкой патокой меж пальцев, потерявшись в бездонной ночи. Его золотистий ореол освещает ночную улицу. Фонари — как десятки ненужных сейчас звезд, и Сяо игнорирует их. Бог смотрит на Сяо свысока и спрашивает куда они держат свою дорогу. Сяо смотрит на н е г о. Тянет к н е м у свою руку и говорит, что они идут к свободе. О н растворяется в бездонно-черном небе, плывет медленной струйкой прозрачного пара вдоль высоких пиков многоэтажек, и о н и не в состоянии достать до Сяо. Их руки плывут по темнеющему тротуару, но извивающиеся пальцы-змеи ломаются, изливаются черной кровью раньше, чем успевают схватить Сяо и утащить его в свой бездонный ад. Он больше не чувствует чужой ладони в своих пальцах, но он слышит смех и слышит ругань. Он думает, что о н проверяет его и Сяо бежит прочь под громкие крики и проклятия. Он бежит прочь и лишь спустя сотню минут понимает, что слышит свой голос, что слышит свой тихий и прерывистый смех, что в его ладонях какие-то вещи. Он опускает двоящийся взгляд и видит плывущие шуршащие упаковки и бутылки с черной кровью адских рук внутри. В упаковках — Сяо уверен — и х сломанные пальцы. И он смотрит в небо и благодарит. Он улыбается и он в лучшем мире, в лучшей вселенной. Он не чувствует возможности дышать, но ему больше и не нужно тратить на это силы. Когда в его руках весь мир, когда перед ним миллионы галактик, божественный свет озаряет его. Он еще никогда не был так близко к свободе. Еще никогда не притрагивался к ее плывущим краям и не пробовал ее сладкий, медовый вкус, который липнет к языку, оставаясь долгим приятным послевкусием того самого чарующего и забвенного края, где нет места страхам и переживаниям, где нет места приказам и правилам. Где нет места оковам. Они спадают с его рук, стекая длинными заржавевшими цепями в пустоту прошлого и несбыточного, к упущенным мечтам и зарытым возможностям. Сяо слышит их звон и весь мир… П в Е в Р е Е р В х О т Р о А р Ч м И а В ш А к Е а Т м С и Я . . . *** А затем наступает утро. И Сяо продирает глаза сквозь густую пелену остаточных галлюцинаций, обнаруживая себя на полу на кухне. Жесткий и холодный пол заставляет чувствовать дискомфорт, и он хочет пошевелиться, но приходя в себя еще больше, видит на своей груди голову Итэра. Его волосы раскиданы в разные стороны и Сяо чувствует несколько прядей у себя в рту и где-то в районе глаз. Хочется взвыть раненным зверем, но Сяо лишь поджимает губы и медленно-медленно стаскивает с себя бессознательное тело. Итэр валится на пол и спустя уже пару секунд неодобрительно мычит, приоткрывая сначала один глаз, а потом и второй. Смотрит затуманено, не осознавая себя после остатков сна и прошлой ночи. Сяо поворачивается на бок, устремляя свой взгляд на лицо Итэра. — Доброе утро, — говорит Сяо хрипло, мечтая выпить по меньше мере литров пять воды одним залпом. Итэр отвечает лишь спустя полминуты сдержанным кивком и его лицо забавно сморщено, пока он лежит на одной щеке. Губы Сяо безвольно плывут в жалкое подобие улыбки, и он опускает веки, давая себе еще пару минут вернуться с небес на землю. — Ты помнишь, что мы делали вчера? Спрашивает Итэр спустя по меньшей мере минут пять. Сяо отрицательно качает головой, помня лишь одобрение небес и бег по нескончаемым садам. — Мы ограбили круглосуточный ларек. — Чего? Как мы вообще дошли до него? — Меня больше удивляет, как мы дошли обратно не потерявшись и не попав в участок. Сяо лениво смеется и поднимается с пола, медленно и аккуратно встает, возвращая себе способность держать равновесие на двух ногах. На столе лежит пара пачек с какими-то снеками, три бутылки черничного морса и упаковка печенья. — Серьезно…? — ошарашено произносит Сяо одними лишь губами и шаркает к столу. Смотрит на это все с полминуты и открывает бутылку морса, выпивая по меньшей мере половину. — А ты думал я шучу? Итэр все так же лежит на полу, лишь отрывает щеку от пола, укладывая подбородок на сцепленные в замок руки. Путанные волосы неаккуратными мазками обрамляют его лицо, и легкая улыбка теряется где-то на фоне вьющихся прядей. Сяо открывает упаковку печенья и опускается на пол, подтягивая к чужому рту первый хрустящий кругляшек. Итэр покорно открывает рот, откусывает от печенья добрую половину, лениво жуя и переворачивается на спину. Сяо отправляет в рот оставшуюся часть печенья и ложится рядом. В голове пустота и мутное желание вернуться в прошлую ночь. Вернуться на небеса. Вернуться в космос. Почувствовать свободу. Сяо еще никогда так явно не чувствовал свободу. *** Сяо нужна доза. Он не говорит об этом, но чувствует каждой клеточкой своего тела это желание снова парить над землей, снова поговорить с н и м. Снова стать частью чего-то несбыточного, чего-то возвышенного, чего-то недосягаемого. Снова стать часть вселенной. Снова стать частью той всеобъемлемой свободы. Итэр расплывчато улыбается. Итэр говорит. Сяо смотрит на него каждый день. Сяо хочет потрогать его, хочет собрать его волосы и снова взглянуть в космос в его глазах. Сяо старается слушать на лекциях и парах, старается вникать в речь преподавателя, но его мысли все куда-то безвозвратно плывут, уносят его в далекие створки огромной необъятной вселенной. Заставляют его окунаться в воспоминания. Заставляют его м е ч т а т ь. И Сяо смотрит на Итэра и тот снова выводит бездумные линии на полях в своем конспекте. И Итэр снова где-то далеко, еще дальше чем Сяо, где-то в такой глубине, до которой уже не докричаться и не дотянуться. И Сяо видит эту глубину в его глазах и бессонных мешках под глазами. И все думает. Так много думает и все пытается сосредоточиться на написании проекта. Все пытается собрать буквы в статье в целесообразную кучу, составить из разрозненных букв единые слова, предложения, абзацы. Все пытается найти смысл, все пытается найти ответы. И слышит стук в дверь. И видит светлую макушку. И Итэр улыбается мягко-мягко, как никто другой не умеет, как никто другой никогда не улыбался. И Сяо смотрит на него не отрываясь. И Сяо нужен лишь он. И Сяо не нужен никто другой. Лишь Итэр. Лишь его свобода. Итэр заходит в квартиру бесшумно. С его плеч спадает растянутая футболка, а взгляд его плыветплыветплывет. Его тело здесь, стоит, опираясь на Сяо, а мысли где-то вдалеке, где-то за гранью, где-то в другой вселенной. — Дай мне. Шепчет Сяо и тянет Итэра к спальне. Утягивает того в поцелуй, сминает губы, приоткрывает рот. Достает из кармана Итэра розовую упаковку и нетерпеливо разрывает ее пальцами. Один миг растягивается в бесконечность, тянется сквозь тысячу лет, уносит далеко вперед, а потом откатывает на миллионы лет Н А З А Д …сюда возвращается он поколений множество бесконечное и дней миллиарды через, миль тысячу через И. благословил впервые о н когда, помощи руку протянул впервые о н Когда. одной были галактик тысяча когда, взрывом маленьким лишь была планета когда, людей еще существовало не когда, времен начало В …момент бесконечный этот в, кровать эту На … На эту кровать, в этот бесконечный момент… В П Е Р Е Д И он снова помнит, как дышать. И он снова чувствует чужие губы. Сяо чувствует чужой жар, и он трогает его везде. Он лезет руками и проводит кончиками пальцев по каждой клеточке тела, лишь бы руки дотягивались. Лишь бы Итэр его не останавливал. Сяо кажется, будто он жил ради этого момента. Сяо кажется, будто он был рожден для этой с в о б о д ы. Итэр улыбается, Итэр что-то говорит. Он обхватывает руками шею Сяо и тянет ближе. Они еще никогда не были так близко, их тела еще никогда не соприкасались в стольких местах. И их больше не существует по раздельности. Сяо хочет его держать, не отпускать и быть рядом с ним, быть с ним, быть в нем, быть им. У Сяо звезды перед глазами, у Сяо перед глазами солнце и это солнце слепит глаза. Он трогает это солнце, оно обжигает, сдирает с него кожу и оставляет уродливые волдыри, но это солнце поддается навстречу и Сяо не находит в себе сил остаться в стороне. Итэр спрашивает: — Ты хочешь? И Сяо даже не думает об отказе: — Хочу, — срывается почти неслышно. И Итэр направляет. Итэр подсказывает. Итэр помогает. Итэр здесь. Итэр везде. Итэра так много, что Сяо захлебывается в нем, будто все пространство вокруг заполнено лишь им одним. Он везде: перед глазами, в ушах, в руках, в голове. Сяо чувствует его сладковатый аромат и почти ощущает липкий мед на кончике своего языка. Каждая клеточка его тела окутана вездесущим присутствием Итэра, его тела, его голоса, его взгляда. И Сяо помнит волны. Он плывет по ним с оглушительной скоростью и все море принадлежит лишь ему. Яркий взрыв красок, наслаждения, мелодичный перезвон колокольчиков на периферии — это снова чужой голос. Итэр выдыхает рвано, улыбается и до хруста прогибается в спине. Сяо чувствует, что он свободнее любой птицы. Сяо чувствует перерождение. Сяо чувствует новую жизнь. — Тише, — выдыхает Итэр и Сяо наклоняется ближе, облизывает влажные, приоткрытые губы и покрывает поцелуями все лицо, шею и ключицы. Итэр сжимает губы и хмурит брови, но Сяо видит лишь момент. Сяо видит лишь космос. Лишь звезды. Лишь вселенную и миллионы галактик, в каждую из которых он может попасть прямо сейчас. Итэр обхватывает лицо Сяо ладонями, поднимая его лицо к своему. Смотрит мутным взглядом, не осознает. Сяо видит лучи слепящего солнца вокруг головы вместо разбросанных по кровати волос. И это солнце — оно свободно вместе с ним. — Ты чувствуешь? — говорит Итэр. И Сяо чувствует его каждым сантиметром своего тела. И Сяо рождается и Сяо умирает. И Сяо наслаждается. И Сяо на небесах. И о н и его не достанут, и и х глаза на него не посмотрят. Когда в его руках весь мир, когда он един с целым солнцем — весь мир погрузится в мрак лишь ради него одного. И Сяо в раю. *** И Сяо в аду. Это осознание приходит очень не сразу, но оно достигает его мозга резко и сбивает с ног. Он прыгает в эту яму вниз головой и наконец достигает конца, разбивается о металлические копья на самом дне. Всю свою жизнь Сяо был скован правилами, был скован чужим планом жизни, чужими мечтами, чужими надеждами и чужим мнением. Сейчас он скован небесами. Они дали ему надежду, сняли с него кандалы, но связали его цепью. Сяо скован богом. Сяо скован надеждами. Он скован грезами и скован полетами. Он не может уйти. Он не может остановится. Сяо больше не весело. Ему не хорошо, и он не счастлив. Он хочет закончить. Он верил, что сможет закончить. Итэр спросил у него: «Ты сможешь повернуть назад?» и Сяо сказал ему о глупости этого вопроса. Он мечтал освободиться. И Сяо больше не знает, как повернуть. И Сяо больше не свободен. Он отводит свои мысли куда подальше. Он обнимает Итэра и чувствует мерное биение сердца у того в груди. Он прижимается к его шее, вдыхает медовый аромат и почти тает, чувствуя, как чужая кожа покрывается мелкими мурашками. Он говорит Итэру: — Я не знаю, что мне делать. И Итэр гладит его по голове, водит ладонью по жестким прядям волос. Он шепчет слова поддержки, слова успокоения. Он шепчет ему не беспокоиться. Он обещает, что будет рядом. Он обещает, что будет здесь. Сяо слушает тягучий голос, закрывает глаза и видит вспышки огней под веками. Холодный октябрьский ветер бьет по тонким стеклам старой квартиры. — Я так больше не хочу, — снова шепчет Сяо. Он все вспоминает те ночи, он все хочет вернуться обратно, но кончики пальцев безвольно дрожат в первородном страхе пропасть в бескрайних садах нирваны навсегда. Он хотел свободы. Он хотел д р у г о г о. — Я больше тебе не дам, — говорит Итэр совсем безрадостно, не переставая гладить темные пряди. Сяо поднимает на него почти обиженный взгляд: — В прошлые разы ты говорил, что тебе понравилось. Итэр хмурится, не понимая к чему это было сказано, но через секунду его глаза закатываются, выказывая легкое раздражение: — Ты дурной? Я больше не дам тебе кислоту, говорю, — и легко улыбается. От его улыбки у Сяо все цветет внутри. И легче как-то становится. И уже не так тяжело. Не так страшно. Страшно становится позже. Мысли туманят здравый рассудок. Не проходит и недели, когда Сяо берет лицо Итэра в свои руки и почти слезно умоляет: — Я дам тебе все, что ты хочешь, — говорит он, — только прошу тебя, мне н у ж н о. Лицо Итэра кривится в непередаваемой эмоции. И в ней и печаль, и обида, и вина, и раскаяние, и просьба: — Нет, — отвечает он через силу и тянется к Сяо оставляя на его губах пару невесомых поцелуев, — тебе нужно прекращать. — Ты не понимаешь, — молит Сяо, сжимая чужое лицо в своих ладонях, — ты меня совсем не понимаешь. Как ты можешь судить меня? — Сяо, не надо, — говорит Итэр тихо и его лицо впервые выглядит так тяжело, — ты еще можешь выбраться сам. Ты еще можешь встать на ноги и жить, как раньше. Пожалуйста, не падай глубже. Остановись сейчас. — Ты не понимаешь. Я просто хочу быть свободным. — Я понимаю тебя лучше, чем кто-либо другой, — шепчет Итэр, — это не свобода. И тогда Сяо успокаивается. Он отпускает лицо Итэра и примирительно улыбается, кидая пару извинений. А на следующий день Сяо приходит к Итэру домой. Впервые за все время их недолгого знакомства и это приводит в искренне замешательство. Итэр смотрит на него обескуражено, пытаясь найти причину внезапного вечернего визита. — Хотел увидеть тебя, — говорит Сяо просто, — впустишь? Итэр чуть скованно пропускает его внутрь, захлопывая дверь. — Впущу, конечно, — как-то растеряно говорит он и провожает Сяо в спальню. Квартира Итэра почти такая же, как и у Сяо, лишь только интерьер — пропитанный особенной старостью и воспоминаниями. Чем-то темным и гротескным. Совсем не в стиле Итэра. — Я вчера встречался со своей сестрой, — говорит Сяо и его взгляд мечется из стороны в сторону, будто выискивая что-то, — она совсем недавно переехала в этот город. — У тебя есть сестра? — удивляется Итэр, садясь на кровать рядом с Сяо. Жесткий матрас прогибается под его весом и по комнате разносится неприятный скрип старых досок, — ты не говорил. — Как-то не приходилось, — жмет он плечами и резко поворачивается на Итэра, — не сделаешь чай? — Конечно… — Итэр снова поднимается с кровати и немного неловко мнется у самой двери, оглядывая Сяо с ног до головы, — ты в порядке? — Что за вопросы? — улыбается ему Сяо в ответ, и Итэр уходит на кухню. Итэр понимает, что происходит слишком поздно. Он видит, что Сяо забыл у него свой телефон часа через полтора после его спешного ухода и спускается на два этажа, уже догадываясь почему Сяо даже не позаботился о своем гаджете. Понимая, зачем он пришел к нему. Понимая, почему он так озирался. Понимая, почему попросил сделать чая. Понимая, почему ушел даже не допив свою кружку. Дверь в квартиру открыта. *** Сяо в аду. Сяо смотрит на потолок и видит тысячу глаз, осуждающих его. Они приказывают, они учат, они верят в свои догмы, они у т я г и в а ю т за собой. Сяо не чувствует теплых рук, Сяо не слышит медового голоса, а его пальцы не нащупывают вьющиеся колоски светлых волос. Сяо страшно. Они смотрят на него. Ему нужна была эта таблетка. Он больше не мог терпеть. Он больше не мог ждать. Он больше не мог. О н в а д у. Он не чувствует своего тела. О н говорит ему умереть. О н больше не прощает его, больше не благословляет, больше не ведет его по своим бескрайним садам. О н говорит ему умереть и о н и утягивают его н а С А М О Е Д Н О . . . . ?????????????!??????????? . ??? ? ? .\ .\\ .\\\ .\\ .\ .\\ .\\\ .\\ .\ .\\ .\\\ .\\ .\ .\\ .\\\ .\\ .\ .\ .\\ .\\\ .\\ .\ .\\ .\\\ .\\ .\ .\\ .\\\ .\\ .\ .\\ .\\\ .\\ .\ Он слышит голос. Далекий, кажется, даже родной, но он не видит где. Он не может его найти и в беспросветной тьме он чувствует лишь, как темные руки сжимают его со всех сторон, а когти впиваются в кожу до самых костей. Космос больше не принимает его. Небеса от него отказались, и он попал прямиком в ад. О Н И С М О Т Я Т О Н И С М О Т Р Я Т О Н И С М О Т Р Я Т О Н И С М О Т Р Я Т О Н И С М О Т Р Я Т Сяо чувствует чей-то голос. Сяо слышит извинения, его щека мокнет, и он стоит под водопадом. Ему больно. Он кричит, но голоса нет. Он кричит, но легкие проткнуты. Он кричит, но не может дышать. Не умеет дышать. Он никогда не умел дышать. Бог забрал у него эту возможность. О Н зол. Мягкие прикосновения. Сяо думает, что умирает. Он хочет дотронуться до рук на своих щеках, но те плавятся и утекают тонкой черной струйкой куда-то в темноту. Ноги еле держат, но он встает и хочет побежать за этой струйкой, за этими руками. Он не двигается с места и хочет кричатькричатькричатькричатькричатькричать. Почему он здесь? Что он здесь делает? Он хочет вернуться. Он хочет обратно. Он хочет с в о б о д ы. Далекий голос его умоляет. Далекий голос извиняется. Сяо ненавидит себя. Где он? Г Д Е Я?????????????? Г Д Е. . . ОНИСМОТРЯТОНИСМОТРЯТОНИСМОТРЯТ Они осуждают, они ненавидят. Они хотят убить. Сяо страшно. Сяо больно. Он думает о далеком голосе. Он думает о страхе. Он думает о смерти. В его голове один лишь вопрос: ПочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемуПочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочемупочему. Весь мир переворачивается наизнанку. Он видит смерть. Он видит деревья, что уходят на тысячи миль ввысь, а он среди них — лишь пылинка. Он — меньше, чем пылинка. Он — ничто. Он — сама ничтожность. Он умирает. Он чувствует медленные поглаживания по голове. Сяо не помнит, как дышать. Он слышит голос. Он слышит плач. Кто плачет? Ты плачешь Сяо плачет. — Возвращайся, — он слышит пелену и голос на другой планете. Так близко — так несоизмеримо далеко. — Якажетсяумираю. — Ты будешь в порядке, — уверяет его голос. Сяо чувствует беспокойное биение сердца и прижимается к чужой груди сильнее. Его руки дрожат и обнять Итэра получается лишь с третьей попытки. Он прижимается к нем отчаянно и не знает куда деться от тысячи глаз, не знает куда деться от леденящих рук, не знает куда деться от самого д ь я в о л а. — Они смотрят. Он убьет меня. — Это пройдет. Ты будешь в порядке, — повторяет спокойный голос где-то совсем-совсем далеко. Они тянут свои когтистые пальцы, они обхватывают его ноги и руки, они тянутся к его шее и утаскивают в самую даль, они действуют по его приказу. Они хотят убить его. Сяо смыкает веки, но глаза даже там. Сяо хочет поднять взгляд на Итэра, но у того нет лица — сплошное темное пятно и снова эти г л а з а. — Они ненавидят. Они все ненавидят. — Кого? — Меня. — Я тебя люблю, — далекий медовый голос тает на языке не скрываемой горечью и раскаянием, — и это все из-за меня. Голова Сяо забитая мыслями о смерти. О н и х. О предательстве. О деревьях. О руках. О любви. — …и я… Итэр молчит. — …Поцелй мня… И Итэр целует. И все становится хорошо хотя бы на пару мгновений прежде чем Сяо падает в бездонную яму беспросветных кошмаров. *** Утром Сяо ненавидит себя. Он просыпается медленно и чувствует неприятный холод рядом на кровати. Где-то с кухни слышатся мерный плеск, но Сяо не успевает собрать свои поломанные части тела в кучу, чтобы встать и подставить свой рот под струю холодной воды, когда дверь в спальню открывается. Итэр выглядит раза в три еще более уставшим чем обычно. Глубокие и темные мешки залегли под щелки уставших светлых глаз, волосы больше похожи на пристанище для птиц, а сгорбленную спину хочется выпрямить. Сяо смотрит виновато и искренне не понимает почему во взгляде Итэра так много раскаяния, почему он смотрит еще хуже. Сяо не понимает почему все происходит т а к. — Пожалуйста… — Сяо говорит еле слышно, — я больше так не могу… как…как это закончи… Договорить ему не дают руки, что крепко обнимают его спину. Итэр садится рядом и утыкается тому в плечо, сжимая настолько крепко, насколько вообще может. — Прошу, Итэр, — Сяо кажется, будто он сейчас расплачется, — я не знаю, что мне делать. — У всех нас есть второй шанс. Ты главное не сдавайся, — Итэр звучит глухо, говоря ему в плечо, — ты главное не забывай, что хочешь это прекратить. Ты можешь — я знаю. Ты еще можешь начать сначала. Ты еще можешь вернуть себя прошлого. — Мне не нужен прошлый я. — Тогда создай себя нового, — не отступает Итэр и звучит, как никогда серьезно. Он отлипает от Сяо и смотрит тому прямо в глаза, — создай лучшего себя. -… А ты? Говорит Сяо сипло и в комнате повисает долгая тишина. Тишина эта давит на виски, заставляет кровь стыть в жилах, заставляет коленки дрожать, а сердце биться чаще. — А я уже не выберусь… Говорит Итэр так тихо, что у Сяо еле получается расслышать эти слова. И ему нечего сказать в ответ. Он смотрит на лицо Итэра — незнакомое сейчас, совсем осунувшиеся — и задает себе вопрос, почему не понял всего это раньше. Почему все то время был так сильно помешан на себе, своих проблемах и своем желании доказать непонятно кому, непонятно что. Почему он не заметил раньше, что Итэр всегда был таким. Когда Сяо был в раю, Итэр уже горел в адском пламени. — Расскажи, — просит Сяо. — Это ведь я, — он запинается, опускает глаза к полу и находит силы продолжить лишь спустя долгие минуты, — это ведь все из-за меня… Если бы не я — с тобой все было бы хорошо. Сяо хватает Итэра за подбородок и поднимает его голову, заставляя смотрят на себя: — Я прошу рассказать о твоем прошлом, — говорит Сяо, — о том, кем ты был когда-то. — Но ведь… — Ты говорил мне не делать этого, — в голосе Сяо — сталь. В его душе — пожар, — но я сам принял это решение. Я сам сделал все это. Лишь я сам виноват. Итэр поджимает губы и Сяо настойчиво повторяет, отпуская его подбородок: — Расскажи мне. — Помнишь я говорил, что знаю три языка? — Итэр ждет кивка и лишь после этого продолжает, — я мечтал путешествовать. Мечтал быть переводчиком. Меня с самого рождения приучали к двум языкам, а лет в семь я захотел изучать еще один, — Итэр замолкает, но Сяо ничего не говорит и терпеливо ждет. Ему хочется пить и есть, но он терпит, и будет терпеть сколько нужно, — но мои родители почти разорились, когда мне было шестнадцать. Мой тогдашний единственный шанс — сдать экзамены и поступить на бюджет туда, куда я хотел… В страну моей мечты, — Итэр поджимает губы, — у меня ничего не вышло. Но будто это был повод так сильно расстраиваться? — он поднимает взгляд и улыбается, но в его улыбке столько отчаяния, когда он произносит следующие слова, — родители разочаровались во мне окончательно, ведь никогда особо мной и не гордились. Сказали, что со мной с самого начала все было понятно. Сказали… сказали, что всегда знали, что я лишь языком и могу мелеть, а как дело доходит до серьезных вещей — проваливаюсь. У Итэра дрожат руки. Сяо аккуратно берет их в свои: — Не торопись. Дальше Итэр говорит через слезы: — Все время меня поддерживала только она. Родители говорили, что всегда считали ее лучше, сказали, что могут надеяться только на нее, — Итэр шмыгает носом, и челка лезет ему в глаза, — но она и вправду была лучшей. Я так любил ее. — Кого? — Мою сестру. У Сяо сжимается сердце. Ответ, как казалось, все время был на поверхности, но пока он не услышал эти слова — думать об этом было не так невыносимо. Ху Тао была его спасением всю жизнь. У Итэра — так же. И Сяо физически больно задавать этот вопрос: — Что с ней… сейчас? — Автокатастрофа. И больше слов не нужно. И больше вообще ничего не нужно. — Я… — слова застревают в горле — Сяо совсем не знает, что может на это сказать, — а родители…? — Отец умер от порока сердца… Мать уехала в другую страну к своей сестре и знать меня больше не желает. Через старые связи пропихнула меня в этот вуз и уехала, разорвав все связи, — Сяо хочет что-нибудь сказать, но следующие слова Итэра выбивают из него весь дух, — не знаю, что стало последней каплей… Но в первый мой приход я видел сестру. Она извинялась… она умоляла меня не делать ошибок… я сделал. — Что ты обычно видишь, когда… — Свое детство. Будущее, которое могло у меня быть, — он больше не плачет, его голос становится более пустым и бесцветным, — ее. Меня не отпускает, Сяо, понимаешь? — он поднимает опухшие от слез глаза, — Я вижу небеса. — Итэр… — Ты еще можешь. Послушай меня хотя бы раз, — Итэр перехватывает руки Сяо и теперь сам сжимает их, — послушай… Ты помогал мне не вспоминать обо всем этом. Когда ты был рядом в те моменты… Я становился намного свободнее, но это нельзя называть так. Сяо хочет поцеловать Итэра. Хочет его обнять и никогда не отпускать. Хочет почувствовать его. Хочет слиться в одно целое и понять все то, о чем Итэр думает, о чем говорит и что вспоминает. Итэр говорит: — Больше не смей принимать, — Сяо кивает, — поклянись мне. Поклянись, что будешь жить для себя. Что не погрузишься еще глубже. — Можем заключить клятву поцелуем? — еле заметно улыбается Сяо, стараясь разрядить обстановку. — Только если ты будешь серьезен. — Я серьезен, — говорит Сяо и эти слова — чистейшая правда из всех правд, которые он когда-то выдавал. И Итэр целует его. Невесомо, совсем по-детски, но в этих движениях губ, в этих прикосновениях, в этих действиях Сяо чувствует столько нежности и трепетности, сколько не чувствовал ни разу в жизни. *** В голове Сяо ни одной нормальной мысли. Он хочет убежать от них, хочет спастись, хочет забыть, но космос преследует его. Он хочет подняться, но Бог тянет к нему свои бесконечные когтистые руки и просит вернуться. Он просит вернуться. Он обещает свободу. И Сяо не может собрать мысли в кучу. Ночью Сяо хочет подорваться на два этажа выше. Ему без разницы, отроет ли Итэр, будет ли умолять или сопротивляться. Все его мысли об одном, и он хочет получить е щ е. Он слышит гудки возле уха, не помня, как взял телефон и набрал номер. — Сяо? — из трубки слышится сонный женский голос, — час ночи, все хорошо? Сяо знает, что если он увидит Итэра, то не сможет перестать думать о небесах, о космосе, о мнимой свободе. И он делает это — звонит ей и не знает, чего хочет добиться. — Приедь ко мне, — просит он, — умоляю. — Что у тебя случилось? — голос звучит обеспокоенно, и Сяо слышит шуршание простыней, — ты дома? — Да… — говорит Сяо и подтягивает к себе ноги, пытаясь слиться с диваном, — я сделаю еще хуже, Тао. Я не могу думать о чем-то другом. Я больше так не могу. Я снова хочу т у д а. — Я вызвала такси, подожди немного, — говорит Ху Тао и Сяо хочет сказать ей не ехать, — просто не бросай трубку и говори со мной. Что происходит? — О н и зовут меня. Но я поклялся ему. Я поклялся Итэру. — Кто тебя зовет? — спрашивает Ху Тао и Сяо слышит, как она быстро приветствует водителя, — кто такой Итэр? — Тао, я, я… — у Сяо подрагивают руки и бешено колотится сердце. Ему нужно время, но пока он один это время тянется, как миллиарды веков. — Я подъезжаю. Что ты, Сяо? — Я не могу. — Открывай, — говорит Ху Тао в трубку и Сяо слышит глухие стуки во входную дверь. Он поднимает взгляд и еще с секунду молчит. Как только замок щелкает, Ху Тао влетает в темноту квартиры и включает свет, заставляя Сяо зажмурит непривыкшие глаза. Она тут же осматривает Сяо на наличие ран или других повреждений, а потом берет за плечи. — Что случилось? — спрашивает она уже в который раз. И Сяо говорит это. Говорит это, хоть и не узнает свой голос. Свой голос, который звучит неправильно. Будто бы, как такое вообще могло произойти? С ним-то? — Я принимал ЛСД. — Что? — И не один раз. — Сяо, ты подорвал меня в час ночи и ужасно напугал. Это совсем не смешно. Ху Тао смотрит почти строго, и обычные смешинки и задорность в ее глазах напрочь пропадают. Русые волосы, заплетенные в быстрый пучок, выглядят растрёпано, запутано и добавляют ей серьезности. — Я не шучу, — почти по буквам выговаривает Сяо. Он чувствует, что разговор с ней начинает приводить его в чувство хоть немного, — я пообещал… кое-кому, что больше не буду принимать. — Сяо… — взгляд Ху Тао меняется со строгого на непонимающий, — ты сейчас серьезно…? — Прости меня, — его голос начинает мелко подрагивать, — если я сейчас пойду к нему — возненавижу себя до конца жизни. Он обхватывает плечи девушки, сминая ее пальто, которое она даже не успевает снять. Он чувствует, как она мелко подрагивает и как во всех ее движениях чувствуется непонимание и беспокойтво. — Не уходи, — просит Сяо, — просто побудь здесь, пока это не пройдет. Оно пройдет! Я знаю… Ху Тао ничего не говорит — лишь качает головой и обнимает, сочувственно хлопая по спине. — Ты останешься? — Куда ж я денусь? — произносит она на выдохе, — ты, конечно, ужасный дурак, Сяо, но как я могу сейчас уйти? Сяо благодарно кивает и сжимает объятия крепче. — Идем попьем чай, а? — предлагает Ху Тао, стараясь придать голосу обычную непринужденность, — у тебя же есть чем меня накормить? Сяо грустно улыбается и непроизвольно ведет плечом, мол, нужно посмотреть. Эту ночь они не спят и Сяо чувствует, как его голова все сильней начинает раскалываться от мыслей. Лишь к утру, когда первые предрассветные лучи трогают улицы, Сяо закрывает глаза и проваливается в беспокойную дрему, уверенный, что Ху Тао не уйдет. Он постоянно просыпается и снова проваливается в сон. Он слышит, как Ху Тао что-то готовит на кухне. А потом он просыпается от стука дверь. В густом тумане неприятной дремы он слышит хлопок двери и голос Ху Тао. И еще один. Мужской. Мягкий. Тягучий. Он слышит Итэра и хочет подняться с кровати, выйти к нему, обнять, сказать, что ему страшно, поцеловать, сжать в своих руках. Но он снова засыпает и в этот раз окончательно. И снятся ему небеса. И снится ему отчаяний зов. И снится ему сладость меда. *** Когда он просыпается за окном идет уже четвертый час дня. Он выходит из комнаты, смотря заспанно и разбито, а Ху Тао улыбается ему в ответ. Она сидит на диване, медитативно смотря какой-то фильм. — Мне нечем было заняться, и я приготовила лазанью. Тебе следует поесть. — …спасибо, — рассеянно отвечает Сяо и шарит глазами по комнате. — Что ищешь? — Телефон, — отвечает он, поправляя спутавшиеся пряди волос, — забыл где вчера оставил. Ху Тао тем временем не перестает легко улыбаться и лишь останавливает фильм: — Зачем тебе телефон? — Позвонить хочу. И Сяо не врет. Сильнее чем есть, ему сейчас хотелось только позвонить Итэру. Услышать его голос, его смех. Он не был уверен, что подниматься к нему хорошая идея, но вот так, по телефону все должно было быть в порядке. — Кому? Сяо пробирает нервный смешок: — Если ты думаешь, что я собираюсь звонить дилеру, то не волнуйся, — отмахивается он и начинает ходить по комнате, заглядывая в любые, даже самые неожиданные места, — у меня его нет. — Я знаю, — спокойно отвечает Ху Тао, — и твой телефон у меня. Сяо тут же оборачивается. Девушка как ни в чем не бывало достает из кармана его, Сяо, телефон и крутит им, будто дразня. — Тао, какого черта, — серьезно говорит Сяо, — я же тебе говорю, я просто хочу позвонить… кое-кому. Ничего противозаконного. — Итэру? — говорит Ху Тао так спокойно, будто знает кто это. И тогда Сяо вспоминает, как просыпался от чужого разговора и у него кровь стынет в жилах. И он не хочет знать, о чем они говорили, если Ху Тао ведет себя сейчас вот так. Сяо не хочет знать, но может прикинуть. — Я не буду просить у него дозу, — спокойно объясняет он, — я просто хочу поговорить с ним. Но девушка будто его не слышит, снова прячет телефон в карман джинс и говорит то, что не поддается все еще сонному сознанию Сяо. Говорит то, что он отказывается принимать. Она говорит: — Он не хочет тебя слышать и видеть, — и ее голос остается все таким же ровным, — сам мне об этом сказал сегодня утром. — Тао… — Сяо не верит своим ушам, — если ты что-то не так подумала, и сама надоумила его… — Нет, — отрезает Ху Тао, — он сам пришел и сам сказал об этом. Попросил, чтобы я подержала твой телефон у себя на время, пока ты не придешь в себя. — Он не мог, — стоит на своем Сяо. Он не верит. Итэр бы не сказал, что не хочет больше с ним видеться. Итэр мог сказать, что угодно, но он не мог сказать этого. Ни под кислотой, ни в трезвом состоянии. Сяо просто знал. — Тебе не за чем больше думать об этом, — говорит Ху Тао и тогда Сяо наконец понимает. — Он сказал тебе так сказать? — Что? — не понимает девушка. Сяо стремительно подходит к ней, растеряв всю прошлую неуверенность, страх и неверие. Садится рядом на диван, заставляя Ху Тао чуть сдвинуться. — Он говорил мне, что винит себя, — говорит Сяо, — готов поспорить он думает, что я смогу встать на ноги, если перестану думать о нем. — Как ты… — Не знаю, что он так тебе наговорил, но я хочу с ним поговорить. Просто потому что хочу с ним поговорить. Ху Тао смотрит недоверчиво. Ее взгляд метается из стороны в сторону, и Сяо почти слышит, как шестеренки в ее мозгу активно работают, пытаясь составить самый верный план действий. Потом она, по-видимому, что-то решает для себя и наконец поднимает на Сяо взгляд: — Итэр рассказал мне все с самого начала, — говорит она и Сяо нервно хмурится, не уверенный в том, упускал ли тот моменты, которые должны были остаться только между ними, — он сказал мне, что тебе нужен не он, а ЛСД, которое у него есть. Сяо почему-то уверен, что Итэр упускал многое в своем рассказе. А еще Сяо уверен, что все это решительно не так. Да и почему это за него решают кто ему там нужен? Примерно это он и озвучивает, даже не стараясь скрыть раздражения в голосе: — Может мне виднее, кто мне нужен? — …И я тоже так считаю, — заканчивает Ху Тао. — Да нет же, — твердит Сяо и не понимает, почему его отказываются слышать. — Почему нет? — спрашивает девушка спокойно, — если даже Итэр сказал об этом. — Потому что я, — он делает ударение на этом «я», стараясь вложить все свои эмоции, — в отличии от тебя, — и это выходит почти так же экспрессивно, — знаю Итэра. Он сам-то не сказал, как ко мне относится? — Я не спрашивала. А Сяо помнит. Сяо помнит, как Итэр гладил его по волосам и как шептал слова извинения, помнит, как в бескрайней тьме намокла его щека и это явно были чьи-то, но не его, Сяо, слезы. Он помнит, как Итэр обнимал его, пока адские котлы плясали перед глазами и помнит, как тот говорил, что любит. Помнит, как тот трепетно целовал его и держал за руки, беря клятву, что Сяо больше не будет принимать. Поэтому он поднимает на Ху Тао глаза и решительно просит: — Мне нужно ему позвонить, — в его голосе искренность, в его голосе вековые мольбы, — я хочу с ним поговорить. — Нет, — качает девушка головой и у Сяо все ломается внутри, — я не верю, прости. — Не веришь? Я не наркоман, Тао! — Все наркоманы так говорят! Я… я… — она запинается и договаривает на одном дыхании, — я пообещала этому твоему Итэру, что не отойду от тебя ни на шаг, пока тебя не отпустит окончательно. Пообещала, что не дам тебе сорваться к нему, понимаешь? — Сяо молчит, — так что давай… давай просто договоримся, хорошо? — О чем? Ху Тао перебирает кольца на своих пальцах: — Пока ты не придешь в норму — не вспоминай об Итэре. Не пытайся пойти к нему или позвонить ему. Но если потом ничего не поменяется, то я тебя держать не буду. Сяо нехотя соглашается, но и так все знает. Мысли о космосе все еще с ним. Он желает снова взлететь, желает увидеть небеса и пожать богу руку, но эти мысли и рядом не стоят с желанием снова обнять Итэра. Снова оказаться рядом и дать ему подзатыльника, потому что, да, Сяо дурак, но он то еще дурнее со своими мыслями о своей вине. Ху Тао на самом деле постоянно находится с ним. Она не дает ему даже мусор выкидывать в одиночку, они вместе ходят в магазин, вместе готовят, вместе проводят целые дни, и девушка сначала ждет, пока Сяо заснет и лишь после этого уходит в зал, устраиваясь на диване. Сяо ее не винит — он и сам себе слабо верит. Сяо ее не винит — оставь она его, и тогда он окажется рядом с чужой квартирой на два этажа выше, и он не уверен, что между прикосновениями и словами о любви не начнет умолять Итэра дать ему дозу. Сяо засыпает с мыслями о полете. Сяо просыпается с мыслями о полете. Сяо снятся полеты. В один момент Сяо случайно начинает говорить с Ху Тао о боге, пока они готовят очередной ужин. — Ты верующий? — удивленно округляет глаза Ху Тао, оставляя фарш на сковородке шипеть без внимания. У Сяо потрясывает руки. — Я верующий? — переспрашивает он, будто сам не верит в это. — Ты только что сказал, что Бог простит тебе все, если ты придешь к нему, — лицо Ху Тао выглядит страшно. Она явно понимает, что к чему и складывает легкие два плюс два у себя в голове. — Он-то простит… — как будто в бреду говорит Сяо, обращая взгляд на зеленый лук, который только что активно нарезал, — но больше, надеюсь, бога в моей жизни не будет. И боковым зрением Сяо видит, как плечи Ху Тао опускаются, будто этот ответ — на самом деле искренний — ее полностью устраивает. Больше о боге они не говорят. Ху Тао старше Сяо на три года и окончив колледж уже вовсю работает. Сяо не спрашивает кем именно, ведь видит, что это что-то из бьюти-индустрии, совсем далекой от ее обучения в колледже и совсем не знакомой для Сяо. И пусть он не уверен, но чувство, будто работать удаленно в ее работе не очень-то возможно почему-то очень трогает его. И ему почти что стыдно, что заставляет девушку проводить с ним все свое время. Но Ху Тао на неожиданное признание за одним из обедов лишь смеется и просто объясняет: — Я переехала сюда совсем недавно и сейчас занимаюсь лишь тем, чтобы все свое оборудование перевезти из прошлого города. Я, знаешь ли, поднакопила прежде чем переезжать. — А вот я чувствую, что скоро останусь на лице, — как-то грустно заявляет Сяо, а на непонимающий взгляд отвечает, — отец оплачивает мне все нужды, пока я учусь. Но посчитай-ка, сколько я уже не появлялся в вузе? Да и не хочу я туда возвращаться… Ху Тао смотрит на него сочувствующе, даже спустя столько лет мучаясь виной за то, что именно она осталась с понимающей и сердечной матерью. — Реши, что для тебя важней, — говорит она, — и я тебе помогу всем, чем смогу. И мама поможет… Только не ударяйся в крайности, прошу. — Больше никакой кислоты. И больше ее и правда не было. Ху Тао находится рядом до конца. Она селится у него в квартире, пока Сяо не приходит в норму. Пока мысли о космосе наконец не отступают. Пока бог не перестает обещать ему благословение и протягивать свою длинную руку, приглашая на небеса. Пока Сяо больше не думает о том, как горьковатый вкус разливается по его рту, растворяясь в слюне. Пока он наконец не встает на ноги и не выбирается из этой ямы окончательно. Тогда, в тот день, когда Ху Тао собирает свои небольшие пожитки, она извиняется перед Сяо и говорит это: — Теперь твоя очередь. Взгляд янтарных глаз сквозит непониманием: — Оригинальное прощание у тебя, конечно. — Итэр хочет тебя видеть, я знаю это, — говорит Ху Тао на выдохе, — он просил меня сказать меня все те слова. И я уверенна, он многое упускал… А еще я уверенна, что он не считает, что ты связываешь его и ЛСД. По крайней мере не хочет так считать, но не может перестать. — Тао… — И Сяо! Помнишь, о чем мы говорили? — Сяо медленно кивает, — скажи, что ты чувствуешь сейчас? Я просила тебя не упоминать об Итэре все это время, но что ты думаешь… сейчас? Все еще хочешь с ним поговорить? — Хочу, — почти без раздумий выдает Сяо и в голову ударяет неприятное, колющее осознание, как давно они не виделись. Тогда Ху Тао говорит: — Тогда иди и, — она чуть запинается, — не знаю, что там между вами происходит, но он уверен, что из-за него ты вляпался в это. Он вроде важен для тебя? Так помоги ему наконец. *** Сяо приходит в вуз на следующий день и в далеке аудитории видит е г о. Итэр сидит в отрешении, смотря в одну точку на стене. Его волосы растрепаны, на рукаве его рубашке темнеющее пятно. Сяо видит прошлую ночь Итэра в обрамлении его не пришедших в норму зрачков. Сяо видит. И Сяо невероятно больно. Они сидят на лекции и Сяо не уверен, что Итэр заметил его присутствие на другом конце аудитории. Итэра снова хочется обнять. Где-то на периферии сознания кружатся мысли о космосе, о желании снова вспорхнуть над планетой вместе с ним. Но более этого ему хочется навсегда остаться на земле. Более этого ему хочется спустить на землю Итэра. Вернуть ему опору. Поднять со дна бездонной ямы. Стать снова единым целым, но уже без космоса и небес. Сяо хочется больше никогда не вспоминать горчинку почти безвкусной таблетки на языке. Сяо приходит к Итэру тем вечером, но ему никто не открывает. И он не верит, что его просто решили проигнорировать. Он спускается вниз и выходит на морозную улицу, заставая Итэра на той самой лавочке, где они когда-то впервые заговорили. Итэр не улыбается. Сидит и бездумно смотрит в даль темнеющего неба. Сяо молча садится рядом и Итэр, похоже ожидавший чего-то подобного, совсем не вздрагивает, лишь кидает мимолётный взгляд сбоку, возвращаясь к своему интереснейшему занятию. — Я мечтал о свободе. Говорит Сяо. Итэр не отвечает, но слушает. Слушает внимательно, внимая каждому слову и его светлые волосы медленно вьются на его плечах. — Я думал, что познал ее. Верил в это так сильно. Но чем больше я думал об этом — тем больше рамок я себе возводил. Я избавился от двух цепей, заменив их сотней таких же и это нихрена не весело, ведь я все еще не могу полностью избавиться от этих воспоминаний о галлюцинациях. — Будешь общаться со мной — вернешься к этому, — в его голосе — пустота, в его голосе — отчаяние, в его голосе — надломленность. Сяо игнорирует эту фразу, хоть внутри у него все холодеет от этого тона: — Но что такое свобода вообще? Где проходят ее границы? — он поднимает взгляд к темным облакам, покрывающим город пушистым одеялом, — существует ли она вообще? — взгляд Сяо обращен на Итэра и его слова ощутимо обжигают, — реальна ли свобода, Итэр? Мы ведь всегда будем чем-то скованны. Итэр поворачивает голову, и Сяо замечает, что того всего потрясывает. От холода ли? Сказать тяжело и думать об этом совсем не хочется. — Сяо, я лишь порчу всем жизни. И тебе — уже чуть не испортил. — У всех есть второй шанс. Сяо смотрит в чужие глаза и понимает, как счастлив, что видит там медовую радужку. Как счастлив, не видя в черноте зрачка звезды, планеты и галактики. Этот взгляд — тягучий, сладкий и осознанный — заставляет сердце Сяо изливаться кровью в желании стать еще ближе с этим липким медом. — Да так ли у всех…? — Ты ведь сам говорил мне об этом. Тогда, помнишь? Когда я клялся, — Сяо хочет вложить в свои слова все те чувства, что роются в его груди, все те чувства, что остались, вытеснив собой бога и небеса, — я сдержал обещание, Итэр. Никогда ведь не поздно? Вспомни, о чем ты мечтал. — Не нужно, Сяо, — Итэр почти умоляет. Сяо чувствует, как тому физически тяжело слушать это, но разве был другой вариант? Если не сейчас, то уже никогда. — У меня никогда не было мечт, — говорит Сяо, будто в бреду, — я должен был следовать его плану и у меня не было права на желания. Но вот он я здесь. Отец звонит мне каждую неделю, и я продолжаю ему врать, — он берет руки Итэра, медленно перебирая чужие пальцы в желании согреть, — я здесь, и я чувствую, будто весь мир открыт передо мной. И это уже не та мнимая свобода. Я здесь, — повторяет Сяо, — и я знаю, что если захочу — смогу выбраться. Я знаю, потому что мне есть на кого положиться. Итэр поджимает губы опуская взгляд вниз. Он не вырывает пальцы из чужих ладоней, но те все сильней начинают дрожать. — Итэр, посмотри на меня, — он поднимает голову лишь спустя минуту и только тогда Сяо продолжает, — я хочу, чтобы ты почувствовал тоже самое. Чтобы ты знал, что тебе есть на кого опираться. — Я не могу… — его голос дрожат, а взгляд стекленеет от подступающих слез. — Ты можешь. Давай, Итэр. Поднимись из этой ямы вместе со мной. Итэр криво улыбается и выглядит грустно. Выглядит так, будто очень хочет верить в эти слова, но просто не может. — Ты веришь мне? — Все повторится, — говорит он одними губами, — я не смогу и тебя утащу за собой. — Итэр, ты веришь мне? Пальцы сжимают ладони Сяо, останавливая его поглаживания. Легкий, еле заметный кивок опущенной головы. — Тогда давай повторим это, ладно? Как со мной тогда, помнишь? Поклянись, что больше не будешь принимать. Выкинь все, что у тебя есть дома, а если станет невыносимо — иди ко мне. Итэр молчит долго и кажется беззвучно плачет, когда несколько маленьких слезинок капают на его темные брюки и растворяются мокрыми пятнами. Он поднимает затуманенный взгляд и спрашивает дрожащим голосом, кривя губы в измученной улыбке: — Заключим клятву поцелуем? — Только если ты будешь серьезен, — улыбается Сяо в ответ. — Я серьезен. Отвечает Итэр и Сяо целует его медленно, сладко. Целует его, вспоминая, как это было. Вспоминая лишь их моменты. Вспоминая лишь прикосновения Итэра, лишь его голос и смех. Вспоминая все то время, проведенное вместе. И в этих воспоминаниях совсем нет места космосу, небесам и мнимым богам, утаскивающим его в пучины ада. *** Но не проходит и пары дней. Сяо привычно спускается на лифте и видит на первом этажа знакомую фигуру, с опущенными вниз глазами. Что что-то не так он понимает достаточно быстро — стоит им выйти из темного подъезда на светлую улицу, освещаемую утренним солнцем. Итэр отводит взгляд. Почти не говорит. Сяо останавливает его неожиданно грубо, хватая за плечо. — Посмотри на меня, — говорит он. Итэр, будто не слышит. — Посмотри на меня, — повторяет Сяо мягче, успокаивая бушующую бурю у себя груди, и не желая больше ждать, сам хватает его за подбородок, поворачивая к себе. И видит это. Зрачки снова плывут отголоском ночной конфеты. Взгляд затравленный. Мешки под глазами почти чернеют убийственной бездной. Сяо видит это и ему хочется взвыть. Хочется биться головой о стену. Хочется молить. Хочется спрашивать. Ну зачем? Зачем? Зачем? Но будто Сяо сам не понимает, как это происходит. И тогда он спрашивает другое: — Почему не пришел ко мне вчера? — Мне так стыдно, — честно произносит Итэр, — и сейчас, и было… Я готов был рвать волосы на голове, я… я боялся идти к тебе. Я не знаю… я… прости, пожалуйста… Сяо лишь обнимает его. Обхватывает плечи бережно, в попытке укрыть от всего мира вокруг. — Разве это та свобода о которой ты когда-то мне говорил? — одними губами шепчет Сяо Итэру на самое ухо, — ты думаешь тебе не за что бороться? Разве твоя жизнь уже окончена? А как же твое будущее? Свободное будущее? Сяо чувствует, как Итэр всхлипывает. Каждой клеточкой своего тела он ощущает, как Итэр готов закричать прямо здесь — на безлюдной утренней улице. — Если ты не захочешь воспользоваться вторым шансом, который я тебе даю — я дам тебе третий. Потом четвертый. И пятый. И до бесконечности, до самой смерти, пока я смогу давать тебе новые шансы — я буду это делать. — Почему…? — не понимает Итэр, — почему ты делаешь все это? Из-за меня ты чуть не пропал окончательно, а теперь хочешь потратить всего себя на мой безнадежный случай? — Из любой ситуации есть выход, — говорит Сяо и берет лицо Итэра в свои ладони, — я чуть не пропал из-за себя самого, напоминаю, если ты забыл, — он целует Итэра в нос и щеки, собирая соленые слезы, не успевшие скатиться окончательно, — будущее открыто всем нам. И я хочу встретить его с тобой. Мы объездим с тобой весь чертов мир, побываем в таких местах, до которых ни один человек не доходил. Я обещаю тебе. Итэр смотрит на него почти безумно. — Мне кажется, что ты — всего лишь иллюзия моего очередного трипа, — говорит он еле плетя языком. — Ну так проверь это, — уверяет его Сяо, — откажись от небес и пойми, что я был здесь все время. Был, есть и буду. Они смотрят друг на друга долгое мгновенье. Слезы на щеках Итэра застывают прозрачными дорожками, а его глаза — большие глубины неизведанного солнечного света. Сяо тянется за невесомым поцелуем. Итэр шепчет ему в самые губы, но Сяо не понимает его. Сяо не слышит, что тот пытается сказать и тогда Итэр говорит громче: — Вызывай скорую, — говорит Итэр серьезно. — Чего…? — Я не слезу сам. Я знал, что ты сможешь, что ты выберешься, но я… я просто не смогу это сделать без помощи врачей. — Ты уверен? Зачем так радикально, это же… Сяо не договаривает — не может. Во взгляде Итэра — сталь, и такая безоговорочная уверенность в нем впервые. Сяо читает это в его взгляде, в его изгибе губ и тонких полосках светлых бровей. Сяо не может не верить такому. — Это лучшее, что я могу сделать, чтобы сдержать свою клятву. — Но ты ведь ее уже и так нарушил, — криво улыбается Сяо, не веря своим ушам. Не веря самому себе. — Тогда заключим новую. Просто говорит Итэр и тянется за новым поцелуем — глубоким, длинным и всеобъемлющем. И в этих движениях губ все — забота, нежность, клятва, любовь. В этих движениях — желание жить, желание подняться, желание встать на ноги, желание стать лучшей версией себя и забыть себя прошлого. В этих движениях — желание отказаться от небес, от мертвых образов, от бога и от звезд. И Сяо верит этим движениям. И в этот миг оковы спадают окончательно. И Сяо чувствует это. Настоящую свободу.

Конец.