Дочь культа

      Дочь президента кряхтит, точно потерянный бельчонок, топчет симпатичной обувью на мелком каблучке, едва не визжит, и я тоже вздрагиваю от страха, когда первый этаж церкви заполняют фанатики с красными глазами. Теперь роль беззащитной и непонимающей целиком принадлежит Эшли, а мне нужно хотя бы с виду держать себя в руках. Хотя бы с виду. Я мну в кармане почти пустой блистер успокоительного, но не решаюсь закинуть под язык диазепам: в такой ситуации встряхивающий адреналин — полезнее. Леон приказывает присесть, прятаться за каменными перилами, почти задерживает дыхание, рассматривая количество потенциальных противников. Внизу они бурчат что-то неразборчивое, переговариваются чаще какими-то невидимыми звуковыми сигналами, транслирующими прямо в мозг, и, пока двигаемся украдкой, я слышу отрывки фраз невольно, разбираю, как они твердят бесконечно о жертвах, агнцах и смерти подобно заевшей новостной строке. Наполняюсь к ним ещё большей злобой, ненавистью, — никогда не поймут истинной силы, пока внутри них примитивный кусок управляющей плоти, пародия на плагу.       — Яра, поможешь?       Прихожу в себя, немного укрощая пыл, но на языке уже знакомо вертится привкус крови. Паразит внутри меня хочет её, готов к бою. Леон гнётся, призывая залезть на его плечи и зацепиться за ржавую лестницу, виднеющуюся над нашими головами. Там чердак, из которого долетает затхлый аромат пыли и зябкий запах гнили, очень знакомый испанке, которая пряталась в тёмном месте во время поднадоевших церковных служб. Отталкиваюсь от агента, ударив его подошвами ботинок, ловко цепляюсь в полёте за желтоватую балку. Конструкция с заметным скрипом спускается прямо перед лицом, точно незримо привлекает внимание культистов внизу.       Леон благодарит чётким кивком с военной строгостью в глазах, создавая в видении Грэхэм ещё большее впечатление того, что мы напарники, а потом поднимается по скрипящим балкам первым, исчезает в темноте чердака, мелькает протянутыми бледными руками и светлой шевелюрой, приказывая Эшли подниматься следом. Она лезет решительно, и юбка-шорты немного комкается и подпрыгивает, ещё больше оголяя худощавые ноги, стоит их владелице оказаться наверху. Я взбираюсь следом, с незаметной горечью представляя, что Кеннеди теперь будет в два раза — в две девчонки труднее, хотя бы потому, что я не смогу — не могу отыгрывать роль его соратницы, нет — я что-то другое, пугливое и смелое одновременно, но точно не агент США. Заметно удивляюсь и широко улыбаюсь, когда Орлёнок подаёт мне руку быстрее Леона, тянет со всей силой, которая есть в её хрупком стройном теле, помогая мне вскарабкаться на третий уровень церкви.       — Спасибо, — искренне кидаю, немного касаясь фалангами пальцев её дрожащего предплечья, облачëнного в горчичный пиджак.       — Это вам спасибо, — Эшли беззаботно благодарит, окидывает меня с Леоном заметно беспокойным взглядом. Я грустно киваю, пока агент пялится в открытое окно, за которым снова тарабанит ливень.       — Мы ещё не выбрались, — вполголоса заявляет, вытаскивая айфон с кармана брюк. — Ханниган, это Кондор-1. Цель у меня.       Спокойный женский говор по ту сторону линии чеканит недолго, отдаёт какие-то приказы, указания, и мы с Эшли не вслушиваемся, бегло осматриваем трухлую гниющую комнатку: стены обвешаны капканами, крыша заметно течёт, сквозь щели в древесине пропускает приземляющиеся на волосы капли дождя. Печально и мрачно в душе и снаружи, обмениваюсь с девчонкой скользящими оценивающими взглядами, она смотрит многозначительно, но без подозрения. Несмотря на страх и подбирающуюся истерику, сдерживает эмоции умело, привыкшая прятать действительность за мишурой этикета; держит плечи ровно, — после пережитого оправдано превратится в настоящую орлицу. Луна уже высоко, и её бархатистое холодное свечение палит в упор, слегка слепит, ведь грозовые тучи ещё не полностью стянулись. Орлёнок снова смотрит, в этот раз не сводит взора бесцеремонно — слишком невежливо для утончённой особы, когда рефлекторно закидываю прядь чёлки за ухо.       — У тебя очень красивые глаза, — высказала неожиданно и захлопала редкими белыми ресницами стеснительно. — Как у… — запинается, смотря на закончившего звонок Леона, застывшего за моей спиной. — Как у као-мани. Это такая таиландская порода кошек с гетерохромией.       — Это… приятно. — Лыблюсь, не заливаясь краской, внутри радуюсь, что глаз уже не светится, как рубин. Но мутация в кристаллике могла быть лишь началом, от этого коробило, хотелось зябко потереть плечи от тревоги и хлеставшего с окна сквозняка, прижаться к кому-то кошкой. Теперь мы не одни, и мне следовало вести себя сдержаннее, не бросаясь в объятия Леона при любом стрессе.       — Девчонки. — Агент перевёл на себя внимание, оказываясь ближе, приготовился соскользнуть со скрипучего подоконника вниз, где от ветра шатались строительные леса. — Сейчас предстоит долгий и изнурительный забег до ратуши, оттуда не менее долгий до фермы. За ней — точка эвакуации, оттуда нас заберут на вертолёте. Но мне нужно, чтобы вы держались вместе, не отходили от меня и друг друга. Разделяемся только в случае засады или перестрелки. — Закончил инструктировать, замечая, как Эшли нервно закивала, соглашаясь, но быстро отвлёкся на меня. — Яра, рассчитываю на тебя, если что. Но я бы предпочёл не палить во всех подряд — у нас очень мало патронов.       — Ясно, — согласилась коротко, и американец сиганул с окна вниз, громко приземляясь на шатающуюся платформу. Не успела ничего возразить, юркнула к подоконнику быстро, высматривая песочную шевелюру с лёгким беспокойством, — её владелец покорно выжидал, крепко стоя на двух. — Давай. — Взмахиваю рукой Грэхэм, намекая на её очередь.       — Нет… — Она втягивает шею, только завидев высоту, с которой придётся отправиться в свободное падение — но не на собственные худые ножки, а в чужие мощные руки, уже вскинутые, готовые поймать. — Слишком… высоко, — почти плачет, но всё равно облокачивается о поручень подоконника, закидывая ноги, поглядывает вскользь на Леона, но страх высоты заставляет жмурить голубые глаза.       — Эй, не бойся, я поймаю! — Леон палит слишком громко снизу, но ливень почти глушит гулкий мужской голос. Эшли слышит, но не верит.       — Правда поймает, — поддерживаю вяло — не до этих сценок сейчас, когда в любую минуту сектанты доберутся до чердака и схватят кого-то особо медлительного за задницу. Девчонка отрицательно машет головой, перекидывает обувь обратно на дощатый пол. — Хочешь, я первая?       — Ты так уже делала? — Встаёт на две ноги, берётся заинтересованно наблюдать за тем, как я сажусь на край жалостно скрипящего от непогоды окна.       — Конечно, — отчеканиваю быстро и резко соскальзываю, слыша мелкий писк вверху, когда оказываюсь в объятьях Леона.       — Боже… Ну… Ладно. Ловите! — Эшли визжит, как выброшенный крольчонок, прыгает быстро и приземляется в распахнутые руки Леона едва я успеваю отпрыгнуть, чтоб не получить лакированными сапогами по голове. — Круто! — Выпалила, хлопнув Кеннеди по плечу по-ребячески, улыбается глупо и неуместно, а Леон тянет губы очень вяло, качает головой мне вскользь безмолвно вместо спасибо, что подсобила. Но впереди гораздо больший риск жизни, чем свалиться со строительной площадки.       — Не расслабляйся, дальше — ничего весёлого. — Агент подстрекнул мои мысли, озвучив их, и блондинка кинула короткое «ага», не сразу приходя в себя. Я проследила за тем, как мужчина оказался ниже, отцепился от балок лестницы, и хотела двинуть следом, но дочка президента опередила меня, взмахнув узорчатым шарфом перед носом; полезла наперёд, осторожно спускаясь на почву, быстро пристроилась за спиной своего почти состоявшегося спасителя маленьким хвостиком. Теперь я всегда третья.       Несмотря на первостепенную задачу в виде похищенной блондинки, специальный агент не выпускает меня из виду, когда, задыхаясь, бежим. Ветер толкает нас в спины, осыпая тревожным испанским криком культистов, заливчатым лаем овчарки, рвущейся следом, и глухим звоном огородных вил и серпов. Активировалась вся деревня, но кажется, что деревенщины боязливо отходят в сторону при близком столкновении со мной. Заострённые лопаты скользят мимо, и я не уворачиваюсь, потому что топоры устремляются в моих спутников, приземляются им под ноги, впиваются в рыхлую почву кладбища. Эшли в замешательстве перегоняет, светит желтизной немного потрепавшегося одеяния, камни вылетают из-под её узких подошв, когда она сравнивается с агентом. Я плетусь сзади, бегло замечаю лица нападающих, но вместо лиц — красные пятна зияющих в темноте глаз.       Много противников топтались позади, вяло шатаясь на выходе из церкви. Замедлились или заглючил паразит, россыпь искр, летящих с их факелов, мелкими точками осталась мелькать в ночной темноте, когда нырнули в арку, и в глаза хлынуло синее свечение горящего подле торговца фонаря. Подбежала к привычно украшенному скатертью столу, упёрлась о него руками, задрожала каждой напрягшейся мышцей, едва переводя дыхание, но страх током вспыхнул на мгновение, когда Эшли внезапно пискнула на фоне.       — Кто это? — Попятилась назад, почти упираясь спиной в уже отдышавшегося Леона. Кобальтовый свет играл лучезарно в двух парах голубых глаз, путался в песочной чёлке агента и блондинистых прядях дочки президента, даже в порванных колготках выглядевшей мило и опрятно.       — Друг, — продавец напротив отвечает коротко, хмыкает задумчиво, рассматривая меня вблизи. — Удивительно. Ты создаëшь слепые зоны. — Выпаливает что-то несвязное, и я краем немного багрового глаза замечаю недоумевающий облик Кеннеди.       — Что? Какие зоны? — Смотрю на торговца в упор, слегка замечаю, его кристаллики тоже мешаются с краснотой — словно капля крови в серой воде. В голове всё ещё гудит после недавней пробежки, сердце стучит очень гулко, а в горле сушит и жжёт, — едва выдерживаю все эти ощущения, усиленные втрое.       — Черты, за которыми ганадос тебя не достанут. По-твоему, почему они ещё не здесь? — Шуршит губами по повязке на лице, качая головой.       — Я думал, это ты таким промышляешь. К тебе у меня больше вопросов…       — И как это объяснить? — Перебиваю агента нетерпеливо, отвлекаюсь на мечущуюся у входа в ратушу девчонку. Она совершенно ничего не понимает и не пытается вникнуть — слишком страшно.       — Надеюсь, ты сама мне расскажешь при следующей встрече. — Подмигивает хитро, трясёт переполненными карманами мантии, и я качаю головой разочарованно. У меня тоже нет сил на допрос. Эшли на фоне истошно кашляет, громко, сухо, горбится. Леон оказывается рядом, придерживает нежные содрогающиеся плечи, тянущиеся ко рту руки. Не отхожу от прилавка, не чувствую ничего, кроме жажды.       — Вода есть? — Спрашиваю обыденно, и продавец как из воздуха выхватывает пару голубоватых бутылок без этикетки со дна прилавка, глухо приземляет на стол. От бульканья сотрясшейся воды внутри всё переворачивается, хватаю ёмкость резко, откручиваю розовую крышку, но не успеваю отхлебнуть и унции, ведь агент оказывается близко нависающей тенью, хватает меня за запястье, почти разливая требуемую организму жидкость.       — Это точно безопасно? — Он не отпускает мою руку, сверля торговца подозревающим взглядом. Мужчина в плаще удрученно вертит головой, скалит зубы под повязкой.       — Пахнет водой, — констатирую, едва вырываясь из чужой хватки. — Леон, — молю, скользя по напрягшемуся лицу понимающим взором. — Хотел бы отравить, давно бы сделал это. Без питья мы долго не протянем. Тем более я хватанула пол-литра крови из реки, мне уже ничего не страшно. — Заканчиваю монолог, бегло осматривая сглотнувшую слюну Грэхэм, застывшую за спиной агента, снова готовлюсь наполнить желудок влагой, но взлелеянная в мечтах бутылка оказывается смятой в чужой широкой ладони. Леон осушает почти всю, капли тянутся с уголков его розовых губ прозрачными дорожками, легко приземляются на водолазку, висят на ней, не впитываясь, как роса.       — Ты что сделал? — Орлёнок подаёт голос, смотрит на сдвинувшего брови спасителя, как ребёнок на взбалмошного взрослого.       — Реально, чего удумал? Если травиться, то первым? Ты всяко важнее, чем я. — Фыркаю, посмеиваюсь, выхватывая с прилавка ещё одну бутылку из двух оставшихся, скриплю пластиком раздражённо, заслышав тихий смех наблюдающего за спектаклем торговца.       — Я бы так не говорил. — Отрезает, а потом машет рукой на то, как я осушаю ёмкость следом, грызу горлышко зубами, не оставляю ни одной капли внутри, наслаждаюсь бульканьем на дне желудка. Выдыхаю со всем удовольствием, вальяжно хлопаю себя по животу, а потом по плечу агента. Эшли теребит пальцы, грызёт ногти, привычно кряхтит от страха, но решается прикоснуться к оставшейся бутылке не сразу.       — Траванёмся вместе, как романтично, — хлопаю в ладоши, и Орлёнок толкает меня в бок, юркнув рядом.       — Нет уж, я с вами! — Почти вскрикивает, впиваясь тонкими пальчиками в пластик. С улыбкой замечаю, как драматично Леон выдыхает, закатывая глаза, жмёт кулаки раздражённо, но быстро приходит в себя, облокачиваясь об уже пустой прилавок предплечьем.       — Нужна кобура. Для пистолета. — Смотрит на меня изучающе, виснет взглядом на спрятанных под курткой бёдрах, снова поворачивает голову к торговцу. Мужчина в плаще не мешкает, тянет что-то чёрное и длинное из залежей, с тихим звоном заклёпок вываливает на стол.       — Это будет стоить тебе всех оставшихся денег, чужак. Или ты принёс ещё что-то интересное? — Намекает на драгоценности, дëргая головой.       — А как же…       — Нет, — Кеннеди не даёт договорить, когда я пытаюсь напомнить о двухцветном браслете. Кому он ещё удумал его продать? Держит на потом — зачем? Молчу, наблюдая за тем, как продавец без лишнего восторга загребает остатки шершавых купюр, а Кеннеди мнёт в руках кожаные лямки, беззвучно что-то примеряет в уме. — Снимай куртку, чтоб не мешалась. Я помогу надеть. — Командный тон немного встряхивает нервную систему, щекочет мурашками вспотевшую спину, когда не сразу перевожу услышанное, но машинально стягиваю верхнюю одежду, кидаю коричневую куртку на стол подле прилавка. Трясёт уже от мазнувшего языком морозного ветра, приземлившегося на обнажённые плечи.       Грэхэм-младшая вытирает влажные от воды пухлые губы, мелькает на фоне цветным пятном, пристально всматриваясь в мои татуировки, вбитые в кожу тонкими чёрными линиями, словно карандашом. Разрисованная кожа заметно становится гусиной, стоит крепким рукам коснуться моего бедра, затянуть первую шлейку, зацепив за пояс, просунуть под него пальцы, чтобы проверить крепость натяжения. Набедренная кобура не должна была стягивать движения, но я не упоминала, что умею её надевать. Джек учил Яру, но тянул ремни намного крепче, намного грубее касался и приказывал. Кеннеди оказывается ниже, почти на корточках, обхватывает бедро рукой и кожаным ремнём, кобура больше не болтается, в отличие от дрожавшего в груди сердца. Неловко и немного смешно наблюдать за присевшим мужчиной сверху, уже не чувствую его пальцы на своей ноге, а чувствую себя не то доминанткой, не то маленьким ребёнком.       — Не кривляйся. — Выровнялся, оказываясь на двух ногах, снова стал почти на голову выше. Тоже не сдерживает расползающиеся в стороны уголки губ, замечая мою улыбку, мнущую покрасневшие щëки, сам мнёт их, сжимая ладонью так, что выпячиваю накрашенные губы. Куто цокает длинными когтями сухих лап недалеко уже так привычно, что мы с Кеннеди не удивляемся его возвращению. Эшли уже не визжит, но опасливо мнётся ближе к агенту.       — Это тоже… друг? — Мяукает, подрагивая, тыкая пальцем в белое облако, разлëгшееся на каменной кладке.       — Да, — заявляю одновременно с Леоном и ловко закидываю «Чернохвост» в не менее чёрную кожаную кобуру, а потом возвращаю на плечи полюбившуюся верхнюю одежду. Мужским одеколоном она уже не пахла, но отчётливо казалась частицей человека, которого иногда хотелось прижать к телу так же.       Эшли бродит по укутанной дымом свечей ратуше, сжимая плечи, как птенец недавно оперившиеся крылья, теребит пальцы нервно, ездит по ним золотыми кольцами. Зависает напротив массивного зубастого черепа предшественника Эль Гиганте, гудит от страха и непонимания ещё заметнее, пыхтит, но не отходит. Я наблюдаю за ней чаще, чем агент, пристально вслушивающийся в шум улицы в соседней комнате. Он не торопит, но и не ждёт, движется к высокой двери, старается не смотреть подолгу на алтарь с моим именем. Хотелось покинуть поднадоевшее место не меньше, чем мне.       — Я не смогу полететь с вами, — ошарашиваю мужчину, подходя сзади, краем уха вслушиваясь в тихие шаги Грэхэм в зале напротив. Он заметно дёргает мощными предплечьями, крепко обтянутыми водонепроницаемой тканью. — И ты. Пока внутри нас эти… существа. И внутри Эшли, наверное, тоже. Видел, как она кашляет?       — Я видел кровь у неё на ладони, когда ей стало плохо у торговой будки. Мы идём за ферму, потому что там видели твоего Луиса. Можем сделать всё разом, поймать крысёныша и подлететь к месту, где он вытащит эту мерзость.       — Это опасно. Сера не даст себя так просто поймать. Нужно отозвать вертолёт, мы не успеем. Погода портится. — Констатирую очень нервно, трясу руками и лезущей в глаза чёлкой, стараюсь стряхнуть желание вывалить все свои знания об игровом каноне и стать в глазах агента если не сумасшедшей, то точно врагом. Нас собьют ещё на подлёте к острову зениткой, — Леон едва догадывается, что бывший майор превратил всё вокруг себя в поля для боёв. — Сначала нужно достать блокаторы.       — Согласен. Но штаб всё равно может помочь найти Луиса. — Констатирует немного наивно, всё ещё полагаясь на всесилие своей базы.       — Нет, это вряд ли. Он невидимый, поэтому мне нужны его умения. — Отрицательно качаю головой, заслышав, как Орлёнок приближается ближе.       — Звучит так, словно он настоящий гений, — фыркает сухо, мотнув головой к появившейся в широком проходе худощавой фигурке. В её дрожащих кристалликах беспокойство мешается в сумасшедшем танце с восторгом.       — Видели ту штуку в главном зале? Что это? — Приятный девичий голос не сбивается, когда она выпаливает вопрос. Агент отвечает удручëнным пожатием плеч, выдыхает громко, огибая меня задумчивым взглядом.       — Эта штука раньше была человеком. — Отмахиваюсь, не понимая, как реагировать на удивлённое «ого», вылетевшее с уст Эшли, и движусь к высоким отворившимся воротам, в щель которых Кеннеди опасливо засветил фонариком.       В горле снова жжёт, но не от жажды, но голода и давки подкатившего от страха кома, когда движемся по скрипящей от непогоды деревне. В пятнистых от грязи окнах, перешëптываясь, неустанно качаются отражения лысеющих деревьев. Сокрушительный ветер рвёт с них листья мгновенно и нещадно, ломает ветки, носит в разные стороны тяжёлый ливень, толстыми каплями стучащий по голове и поломанным кровлям крыш. Нас тоже носит в разные стороны по глубоким лужам и болоту, оставляем заметные следы, виляя между кирпичных побитых домов, обходя деревенщин с почти потухшими факелами. Рокот и шипение разразившейся бури и дождя мастерски глушит все звуки и чавкающие шаги, но не свист пуль, когда в узком проходе натыкаемся на промокшего до нитки культиста с острой лопатой. Эшли снова тревожит чувствительные барабанные перепонки коротким визгом, когда остриё лопаты ударяется о край зубчатого ножа Кеннеди. Вытаскиваю пистолет быстро, шумно стреляю в корпус дважды, и дед отшатывается, мямлит неразборчиво:       — Мендез…       Кеннеди оглядывается тревожно, словно староста где-то неподалёку, но старик имел ввиду меня. Старое, но натруженное работой тело гулко сваливается на влажную болотистую почву, Леон тянет меня в сторону, я хватаю Эшли за запястье по пути.       — Молодец, — хвалит, когда перебежкой, не отпуская друг друга, движемся дальше между узких переулков. — В голову не стреляй, иначе щупальца полезут.       — Ты сказал «щупальца»? — Орлёнок шумит рядом, но не сбавляет шаг, даже когда не получает ответ.       — Не волнуйся, у меня с меткостью не очень, — отчеканиваю тихо, подмечая про себя, как цепко агент в этот раз впился в мою руку. Подглядывает исподтишка, держу ли я Эшли. Чувствую собственными пальцами, как подрагивает её жилистое костлявое запястье, но держу не менее крепко, даже мои острые коготки впились в её тонкую кожу — девчонка не подаёт виду, сжимая губы в тонкую полоску.       — Прибедняешься, кошка, — Леон кидает с хитринкой в голосе и красноречиво подмигнул бы, если бы не пришлось прибавить шагу. Впереди в ночной синеве одиноко ожидают открытые ворота — за ними далеко россыпь огоньков, штук десять или пятнадцать с виду. Втягиваю шею опасливо, замечая в ночном мареве угловатые очертания активно движущихся лопастей сыпавшейся мельницы.        Знакомые песнопения и испанские наговоры долетают до слуха невольно, пробиваются через громыхание дождя, насквозь пропитавшего жёлтый пиджак Эшли и мех на моей куртке. Знаю, окажись я наедине с миловидной блондинкой, уже много раз струсила бы, сбежала, как угорелая, в кусты, попыталась спрятаться под ширмой ночи, привычно поддалась бы панике, замерла, не в силах больше действовать. Но даже когда агент отпускает мою руку, чтобы вскинуть пистолет, я всё ещё держу запястье дочки президента, всё ещё иду следом, всё ещё верю, что эти огоньки факелов и светящиеся при редком лунном свету топоры не доберутся до нас. Всё ещё хочу верить в лучший исход, считаю Леона главным героем истории, хотя канон к чертям своим появлением развалила я.       Они бдят, и ферма не дышит сном, во мраке выглядит больше, чем при дневном свете, а мельница дорисовывается возбуждённой фантазией огромным рукастым монстром, наблюдающим за своими зубастыми детьми свысока. Движимые коллективным интеллектом, они обнаруживают чужаков почти сразу, точно лесные хищники, прячущие настоящие естества. По ночам они забываются в поклонении паразиту ещё больше, в полночь устраивают свои ужасные жертвоприношения, убивают в них воспоминания о своей прежней жизни, а днём снова создают впечатление обычной забытой деревни, существующей на почве притворной нормальности.       Их толпа, дюжина, и они льнут, как жужжащий рой шершней, окружают предполагаемых жертв, а мы не рискуем разделяться. Вижу, как Леон мечется, точно охваченный непониманием, невидимо разрывается между мной и Эшли, когда она медлит, перепрыгивая в своих скрипучих сапожках низкий забор перед коровником. Рогатые мычат и воют, ведь белый дым призраком нагоняет, впивается широкими лапами в лужи и комки грязи, — покрасневшие глаза Куто залиты дождём, и он протяжно воет, заставляя засомневаться в том, что он — собака. Курицы и петухи треплют крыльями с выпархивающими из них клочками перьев, засекая хищника, а впереди ещё много — в виде множащихся деревенщин.       — Hogar, hogar, hogar, — шипит бабка в бесцветном платке, вскидывая мокрый от воды серп наперевес.       — Mantener a la hija del Pastor!       Делаю пару выстрелов под бесконечные грязные ноги, неумолимо движущиеся навстречу, когда их сумасшедшие владельцы теснят меня к высокому амбару, — магазин пуст. Замечаю издали, агент сместился к поднятым кованым воротам в другом конце фермы, отстреливается не то помогая, не то защищая важнейшую цель, закрывшую уши позади его плеч. Слышу его зов, в нём чётко выхватывается страх, мужской голос срывается, когда вываливаю спиной проход в сарай, толкая остатки скрипучих ворот. На них следы от дневного удара молотом, внутри амбара непроглядно темно, воняет навозом и затхлым старым сеном. Тлеющие факелы и светящиеся пунцовые кристаллики освещают путь почти сразу, но нет возможности разминуться, когда сектанты блокируют выход. Сквозной проход сзади заблокирован, с другой его стороны точно брякает цепь.       Они замедляются, что-то невнятно, но негромко урчат и приговаривают, — множество лиц и пошарпанных чёрных в смоляном мраке одежд. Чётче всего вижу их зияющие глаза, как у взбунтовавшихся андроидов, стоит факелам потухнуть. Спешно пихаю патроны в магазин, пару гильз сыпется со звоном на пол, как золотистое стекло. За границами амбара слышу лай Куто, отвлекающего добрую половину противников, и свистящие выстрелы Леона — сначала пистолетные, потом в ход идёт дробовик. Он пробивается, рискует дочерью президента ради какой-то заблудшей кошки из «Амбреллы». Не успевает, осознаёт, когда в толпе виднеются два острых кровавых рога — и это не напуганная овчаркой корова, бегающая по округе, как укушенная, а крупнотелый здоровяк с разлагающейся башкой парнокопытного на месте головы. Я слышу его рык, судорожно бью по запертой двери, примеряюсь, чтобы выскочить в окошко — слишком мелкое, слишком высоко. Не прощаюсь с жизнью, громыхающее сердце подсказывает — ещё слишком рано. Мозг выдаёт сценарий — я нужна им живой.       — Классный молоточек, еблан. Вот бы ты им снёс все бошки болванчиков, — выплëвываю через зубы, крошу ими от злости, паники, слëзы невольно наворачиваются, когда жму спиной о деревянные балки, точно загнанная дичь.       Кровь брызжет, отплёвывает как жидкое пламя густой плазмой и слизью хрустящих, точно старый хлеб, голов. Из раскалённых пастей доносятся всхлипы, слюна и остатки размноженных черепов, столкнувшихся с замахнувшимся по кругу тупым орудием. Их снесло фигурками домино, меня окатило горечью, отвращением, грязью и багровой желчью чужой крови. Она на мне и вокруг, вокруг побитые тела, раскрошенные, что оказались ближе к атаковавшему их чудовищу. Скоро она остынет, почернеет, — он снова замахивается, гудит, гремит, расплющивая чей-то красный, ещё живой корпус, облачённый в рубаху, брызжет искрами безжизненных, но злых глаз и, весь вздрагивая, замирает, когда я, промокшая от брызг, бегу, перепрыгивая по три тела, проношусь мимо, — он продолжает безмолвно стоять с опущенным орудием недавних убийств.       — Куто! — Прихожу в себя не сразу, но кричу машинально, замечая гоняющуюся за культистом белую шëрстку. Пёс быстро меняет траекторию, сильными лапами высоко отталкивается от мягкой почвы, ловко перепрыгивая забор. Леон тянет к себе небрежно, очень эмоционально, пытается смотреть мне в лицо, но я отвожу взгляд — в нём ещё остатки пунцовой воды, и немного во рту. Тёмно-каштановые пряди окончательно почернели, слиплись, лезут в рот железным привкусом алюминия, надолго застывшим на корне языка.       Всё ещё не слышу агента, беспокойно зовущего, когда оказываюсь посреди подвесного моста, судорожно осматриваю двухэтажную, ограждëнную забором виллу, тихо возвышающуюся небольшой башней впереди. Эшли лепечет как в тумане, трясёт меня за плечи, сплетает наши пальцы разок, но я сосредотачиваюсь на единственной точке — длинной каштановой шевелюре, мелькнувшей рядом с домом. Луис. Кеннеди поворачивает меня к себе, и я слышу, как жалко мост прогибается и скрипит под нашим столпившимся посреди него весом. Ливень подло перестал шуметь как раз тогда, когда я сильнее всего нуждалась в окатывающей влаге. Чтоб смыть грязь с себя и мыслей, немного успокоить шумящую кровь и плагу.       — Яра. — Наконец-то заглядываю в недра встревоженного взгляда Леона, цепляюсь за него, точно за спасательный круг. Он облегчённо шумно выдыхает, опускает голову и зарывается носом куда-то в воротник моей куртки так, что ощущаю его светлую щетину у себя на ключице, декольте, незаметно подмечаю касание разгорячëнных губ. — Бля… Я же просил… Не разделяться, — говорит, захлëбываясь ещё сбитым дыханием. Краем глаза замечаю, как Эшли на фоне тянет побледневшие губы в вялой улыбке. — Ты меня доведëшь.       — Пришлось. — Кидаю устало, коротко, оплетаю чужую шею и подбородок пальцами, немного сжимаю, поглаживая. Просто хочу поглядеть в эту реку голубых на редком свету луны кристалликов подольше, не надеюсь на большее, неуместно и грязно, но он целует очень быстро, как целует вернувшийся с работы муж свою жену. Я лыблюсь, как дура, и кидаю нервный смешок одновременно со смутившейся Эшли, перечитавшей любовных романов. Отстраняюсь, заслышав скрип забора, но Леон не замечает, просто наблюдает за тем, как отхожу и ловлю тёплое прикосновение блондинки, тут же опасливо отлепляющей ладонь от куртки, покрытой засыхающими пятнами.       — Долго вы там ещё, голубки? — Длинный нос выглядывает из-за ограждения осторожно, но агент сразу узнает этот лисий тон, быстрым шагом приближается к источнику звука. Вытаскивает испанца из укрытия под его недовольное кряхтение. — Эй, насчёт того раза… — Едва успевает сказать что-то ещё, когда тяжелый кулак толкает его спиной прямо в кованый забор со звонким гулом затрясшейся конструкции.       — Да, насчёт того раза…       Я подбегаю к мужчинам почти одновременно с Эшли, заинтересованно, но недолго осматриваю под редким свечением пробившихся сквозь тучи звёзд эти не менее заинтересованные, сощуренные серые глаза, обрамлённые длинными чёрными ресницами. Сальные волосы слиплись на лбу и носу, застыли на небрежной густой щетине. Он лыбится, почти что скалится, но даже в своей ковбойской куртке со старомодными узорами выглядит… любопытно.       — Ах, американец! — Изображает подлинное удивление, озарив улыбкой ровных зубов, черты которых пробились через тонкие обветренные губы. — Вижу, ты нашёл сеньориту, которую искал. И сеньориту, которая искала тебя… — Останавливает пристальный взгляд на мне, не перестаёт растягивать уста. Леону такой подмигивающий вид не по душе, и он давит испанца в грудную клетку сильнее. — Я Луис, bellezas, — представляется, немного пыхтя, но продолжает игнорировать разгорячëнного агента напротив.       — Эшли, — американка вежливо кивает, делая пару шагов вперёд. Пока учёный под стражей агента, для неё он не представляет опасности. Так она для себя решила, огибая мужчину вопросительно, топча каблуками ботинок.       — Яра. — Я подплыла ещё ближе, почти позволила земляку вдохнуть аромат крови, застывший на моих волосах и одежде. Он отстранился, на миг отворачиваясь, но не снёс с лица очаровательной улыбки. — Яра Мендез, — уточнила, и испанец заëрзал заметно нервно, растянутые губы зависли приоткрытые в удивлении.       — Santa María! Я думал, они тебя убили. Столько времени не выходить на связь…       — О чём он? — Орлёнок встряла ожидаемо, но Леон не отступил, не ответил, только устало помотал головой, не ослабляя хватку. — Поняла. Потом.       — Читал твой профиль. У тебя талант очаровывать сильных мужчин, не так ли? Неужели наша сделка всё ещё в силе?       — Да, и тебе придётся постараться, чтобы мы тебе помогли. — Кеннеди добавил строже, покрутил кулаком по торсу биолога, намекая на то, что давит вполсилы.       — Если так, то… Может, продолжим разговор в этой уютной двухэтажной вилле? — Вертит шеей, кивая покрытым растительностью подбородком на окаймлённый деревьями дом. — Я обещаю. Помогу, чем смогу. Мне уже осточертело сидеть в этой дыре.       — Ты ему веришь? — Леон поворачивается ко мне, спрашивая со всей присущей ему серьёзностью, которую он заметно унимает только при разговорах со мной, отчего я часто забываю, с кем имею дело.       — Верю, — отвечаю быстро. И американец отпускает пахнущего табаком биолога, слушая его облегчённое пыхтение и испанское бормотание, когда он разминает плечи. Ветер после дождя утих, приятно тянет влагой, хотя вокруг тревожная темнота, и не видно точно, в какой мы части деревни. Где-то на окраине, в доме очередного местного богача. — Вино есть? — Выпаливаю внезапно, когда Сера открывает толстую дверь, с которой сочится убаюкивающий жёлтый свет свечей и аромат какого-то мясного варева. Немного вздрагиваю, когда учёный беспечно хлопает меня по плечу, вежливо пропуская вперед.       — Вот это по-нашему. Истинная испанская душа. Залежи хереса к вашим услугам, сеньорита, — почти поёт, растягивая сухие побагровевшие губы, но быстро меняет выражение лица на нейтральное, сталкиваясь с испепеляющим взглядом Леона.       — Так ты поможешь нам из-за Яры?       — Да, и это тоже. Так сказать… искупляю вину, — цокает языком, но не решается прикоснуться к агенту, бережёт пальцы, на которых блестит набор серебряных перстней. Вальяжно разворачивается на каблуках лакированных деловых ботинок, глупо подмигивая съёжившемуся Орлёнку. Вскользь замечает бродящего по запертому дворику Куто. Смотрит с отвращением.