в руки мне упади звездой

Нейту не до смеха — сны донимают его еженощно, каждый раз почти одни и те же. Одни и те же, в них целая жизнь. Целая жизнь с Джулс, которая птичкой слетела с жердочки и умчалась в Вашингтон, а может, в Лос-Анджелес, может в Калифорнию, а может быть даже в Чикаго. Может быть, она вообще сейчас в Лондоне. Никто не знал, куда Джулс подевалась после той пьесы. Он видел только, как ее глаза стали больными-больными, а Ру Беннет уходила не прощаясь, раздолбайской походкой, сунув руки в карманы. Потом он тоже ушел, но у него, честно говоря, хотя бы красивая походка. И ровная спина. Сны грустные. Нейту снится ее красивая тоненькая ладонь на его животе. — Бред. Горячечный бред, горячие пальцы на плечах, Джулс выдыхает ему в ухо «приснись мне тоже, ради приличия». Нейт пытается ответить, набирает полные легкие воздуха, но на этом месте всегда просыпается. Просыпается, продирает глаза и продирается к туалету, где его выворачивает. Его тошнит и он воет в кулак. Потом он в него кончает и с омерзением моется под ледяным душем. Нейт не смотрится в зеркала, потому что они его обманывают. Во сне тоже. В зеркалах Джулс. — Ты с ума сходишь? Кэсси под боком. А может быть, Мэдди. Иногда их лица сливаются в одно, иногда превращаются в лицо Джулс. — Нет. Да. Нет. Да. Нет. данетданетданетданет На самом деле, когда он просыпается, придушивая в горле собственный крик, кровать пустая. Она пустая уже две недели. Джулс тут нет чуть дольше. Не в кровати, в городе. Но он бы пережил ее отсутствие в кровати, будь она хотя бы в городе. На улицах Кэсс и Мэдди ходят за руку снова и вытирают друг дружке слезы, пока Нейт волком смотрит на всех исподлобья, оплачивая покупки. Бизнес отца покусывает Нейту пятки, но пока мать справляется одна. Она сказала, у него есть немного времени, он может отдохнуть. От чего отдохнуть? От чего, мама? Она смотрит на него больными глазами, глазами Джулс со спектакля, и Нейт послушно отворачивается, разбирая хрустящий пакет с едой. Нейт думает о сноходстве. Нейт думает об астрале. Он думает, не может же он сойти с ума. Может быть Джулс правда ведьма? Звонить такому, как он, моветон, но прийти в эфирном теле и заставить его дрожать от прикосновений призрачных рук — достаточная плата за все, что он сделал. Что он сделал? Что он не сделал? Не помог, не поддержал, не сдержался, не стал, не смог, не сделал, не подержал за руку и не остановил, когда уезжала. Нейт открывает глаза в аэропорту. Потом моргает — снова Джулс. Она идет к нему из пустоты, ее лицо грустное и ласковое, у нее взгляд, как пожухлая трава. Ее ладонь на его щеке ледяная, будто и впрямь призрак. — Успокойся, Нейт. — Не могу. Проглатывает «без тебя». Но ей-то что, она все равно слышит. — Я же прямо здесь, Нейт. — Тебя здесь нет. — Я здесь, Нейт. Она врет, но ее глаза честные и чистые. Они всегда врут друг другу, не сказав ни слова лжи. — Я здесь, Нейт. Он просыпается от звона уведомления. На сияющем экране — сообщение. Руки дрожат, потому что если не смотреть, не открывать, она правда будет с ним всегда. Потому что он не прочитает прощания или слов о ненависти. Она застынет в вечности его непрочитанного диалога. «Привет, ShyGuy»

***

Привиделось или прислышалось — отсветом, отзвуком, несуществующим стаккато, летящим штрихом ее пастельно-голубой юбки — уведомление. Он открывает глаза утром и ничего нет. Нейт предпочитает не думать о том, как сходят с ума. Как пальцы ломаются хрустом, как шея затекает от смотрения в потолок, как глаза болят, а в горле першит сигаретами. Как ему погано, как ему ломко и больно, где-то внутри грудины, как отец в его голове смеется тремя рядами акульих зубов — отрывок его детского, глупенького, незрелого кошмара — «это наказание твое, ты заслужил и ты получил». Каяться Нейту не хочется, и не хочется бить лоб поклонами об пол Великому Господ (ин)у Возможно. Нейту хочется что-то сделать, можно расшибить голову, в принципе, но не от отчаянной вины и желания выслужиться — просто от скуки, от зуда на подкорке, от желания сломать что-то. Что-то. Красивое. Нейту не нужно прощение. Ему нужно действие и нужен результат, что-то скорое и большое, что-то такое, как Д ж у л с. Ее светлые волосы, резкие шелушащиеся губы и взгляд старухи. Нейт думает о ритуалах древних племен. Нейт думает о богинях Смерти и Красоты. О женском. О женском начале в начале времен. Нейт думает — много, но не о том. В его голове мелькают обрывки, почти языческое, бесплотное желание действия. Действительного. Действительности. Нейту нужен всего лишь один несчастный толчок и он поймет, как ее вернуть. Его пальцы натыкаются на прозрачную пленочку, закрывающую, скрывающую Джулс от него, и он рвет ее руками. Глаза закрыты, голова на подушке — он обращается в слух. В зрение. В обоняние. Во все чувства сразу, кроме осязания, потому что ее нельзя потрогать. Пока что. Джулс. Джулс сидит за столиком кафетерия в аэропорту Лос-Анджелеса. Она красивая — естественная и не стесняющаяся, с отросшими темными корнями, с пучком, заколотым кистью. В безразмерной кофте, кофте своего отца, в полосочку, она в кроксах и рядом с ней рыжим пятном ютится легкий чемодан. С такими не уезжают надолго, с одной стороны. А с другой — в новую жизнь уходят налегке. Джулс хочет их бросить, оторваться от паутины, и ей нельзя мешать. Но она не попрощалась. Он не забрал ее с собой. Не случились важные вещи, потому Джулс нужно вернуть. Нейт смотрит на нее откуда-то издалека, обернувшись то ли цветочным горшком, то ли цветком, то ли землею. Джулс улыбается своему телефону, а потом поднимает глаза, смотрит прямо на Нейта. Настороженно, будто все понимает. Ее тонкие губы сжимаются в полоску и все вокруг заволакивает черным. Следующее видение совсем будто бы и не в тему, он не искал этого, не смотрел, не просил. Это не то, что ему нужно видеть, что ему позволено, но он видит. И он находит. Маленькая Джулс четырнадцати лет наматывает сопли на кулак в психлечебнице, рисуя огрызком карандаша на ошметке бумаги большого волка. Ошметок маленький, бумага тонкая, но ведь понятно, что волк большой, это Великий Пес. Карандаш красный. Джулс смотрит Нейту в глаза снова, маленькая, коротко и криво обстриженная Джулс. Глаза уже старые, может, она с ними родилась. — Есть еще здесь хоть кто-то, кроме меня, Нейт? Он разлепляет сухие губы едва-едва, кладет Джулс на голову ледяную ладонь и шепчет: — Конечно. — Тогда п о к а ж и. Нейта подкидывает на кровати. Он знает, что должен сделать.

***

Нейт рад, насколько может радоваться человек в его бедственном положении. Бедственном положении недостатка нужных гормонов и элементов в мозгу. И алкоголя в крови. Он омерзительно трезв, а карандаш выскальзывает из мокрых пальцев. Карандаш по кирпичной стене, хоть и строительный — затея так себе, но Нейт не художник, ему нужен контур, ему нужно построение, ему нужно начало. Он постоянно закрывает глаза, сверяясь с видениями, и ведёт нетвердой рукой линию дальше, линию жизни. Рядом стоят ведра краски и задубелые кисти. Красный.

***

Проходит много времени. Года, века, десятилетия. Невероятно много лет. На самом деле, двое суток. Нейт приходит к стене каждый вечер и сидит. Он ждет. Это заброшенный дом в заброшенном, полужилом районе, но здесь, он уверен, должно случиться волшебство. Эта стена — его обещание. Его прощение и просьба простить. — Привет, ShyGuy. Нейт поворачивает задеревеневшую больную шею в направлении звука и старается не зажмуриться от яркого света чужих добрых глаз. Джулс, Джулс Вон. За его спиной бежит по кирпичной кладке огненно-красный Волк, Большой Пес, а над ним полыхает одно слово. «Есть»