***
Ибо тихо стучит в безликую отельную дверь, ни на что не надеясь, но его впускают внутрь уже после пятого удара. Он на минуту замирает на пороге, рассматривая мужчину перед собой, а потом без тени сомнения входит в такие желанные, такие родные объятия. Ибо втягивает носом воздух: Сяо Чжань пахнет знакомо — скошенной травой, персиком, немного черным перцем. Ибо на краткий миг задумывается: нормально ли это — так до боли отчетливо помнить, чем пахнет твой друг. Сяо Чжань фыркает тихонько на это обнюхивание и шепчет ему в шею: «Устал, диди? Я заказал ужин». Ибо угукает и обнимает Сяо Чжаня крепче, укладываясь подбородком ему на плечо. Сяо Чжань босиком, но и Ибо в последние пару лет еще вытянулся, так что они, наконец-то, сравнялись в росте. Он почти мурчит, расслабляясь от того, как Сяо Чжань легонько массирует ему шею. Видимо, его хватка на спине Сяо Чжаня слабеет, потому что старший слегка отстраняется и с мягким смешком чуть встряхивает Ибо: — Эй, диди, пойдем. Ты спишь совсем. Давай ты поешь и спать ляжешь. Поздно уже. — Ибо ворчит, совсем как недовольный щенок: — Не буду я спать. Как же я усну, когда блистательный Сяо Чжань гэгэ бодрствовал, чтобы дождаться этого недостойного диди? — Вместо ехидной улыбки в конце реплики, правда, получается смачный зевок, и Сяо Чжань смеется своим дурацким высоким смехом, утягивая его к дивану. От усталости Ибо почти не в состоянии есть, но обижать гэгэ ему совершенно не хочется. Поэтому он с трудом запихивает в себя чуть остывшую лапшу и практически медитирует на звук голоса Сяо Чжаня, рассказывающего, как прошла церемония, какие у него новости и планы. Ибо не очень хорошо улавливает детали, но звук родного голоса действует на него умиротворяюще. Ван Ибо страшно хочется подлезть Сяо Чжаню под руки, чтобы тот погладил его как кота, и в итоге все так и происходит. Сквозь подступающий сон Ибо мерещатся легкие поцелуи в волосы, а потом Сяо Чжань аккуратно будит его и тащит в ванную. Потому что, по-хорошему, оба они должны были лечь спать как минимум три часа назад.***
Ибо стоит у огромной раковины плечом к плечу с Сяо Чжанем и с недовольно поджатыми губами. Это старшему нужно только зубы почистить, а Ибо предстоят все десять проклятых небом ступеней ухода за кожей. Сяо Чжань рассматривает его в зеркале и явно старается не заржать. Ибо тоже бы заржал, потому что его насупленная физиономия в мягком ободке с поросячьими ушками не может вызывать ничего, кроме умиления и смеха, но Ибо же крутой, а не милый. Это всем известно! Когда Ибо, не переставая шутливо пихаться локтями с Сяо Чжанем, наконец, смывает весь мейк и старший шумно выдыхает судорожное «Ибо!», он даже не вздрагивает. Ибо и сам знает, как отвратительно выглядит. Он все никак не вытравит из себя остатки той зимней простуды, а график давным-давно вышел за какие-либо границы нормы. Ибо уже как-то даже привык, что похож не на двадцатипятилетнего пышущего здоровьем парня, а его свежеподнятый труп. Изумление, смешанное с сочувствием, на лице Сяо Чжаня такое явное, что Ибо в досаде отворачивается. Он терпеть не может направленную на него жалость. Ибо вздрагивает, когда к его лицу прикасается холодный металл, и перехватывает руку Сяо Чжаня за запястье. Чжань что-то говорит ему, мягко улыбаясь, но Ван Ибо слышит только бешеное биение пульса в тонком запястье, которое он совершенно без усилий обхватывает своими пальцами. Сяо Чжань замолкает, улыбка медленно сползает с его лица, а Ван Ибо прикипает взглядом к его губам и той самой, воспетой каждым фанатом, и обруганной каждым хейтером, родинке. И вот где-то тут, в два сорок пять утра, ему кажется, что небо над его головой раскалывается и падает прямо на темечко. Осознание нагоняет его со скоростью сверхзвукового истребителя. «Я же люблю его. Люблю Сяо Чжаня так, что дышать больно. Жить без него не могу». В следующее мгновение, не вполне осознавая, что он творит, Ибо оттесняет Сяо Чжаня к стене и целует его теплые приоткрытые губы. Жадным стоном, который он издает, когда Сяо Чжань отвечает на его поцелуй, Ибо совсем не гордится. Он прерывает поцелуй только тогда, когда перед глазами становится совсем темно от нехватки кислорода, чуть-чуть отстраняется от Сяо Чжаня, хотя тело сопротивляется каждой клеточкой, и смотрит-смотрит-смотрит на его лицо, пылающее лихорадочным румянцем. Сяо Чжань держится за его плечи, дышит так же загнанно, глаза прикрыты, но Ибо замечает влажный блеск. И пугается до чертиков. Кажется, пора что-то сказать. Ван Ибо отстраняется еще немного и шепчет тихо и хрипло: — Чжань-гэ… Я… П… — Ибо запинается на непроизнесенном «прости», когда замечает катящуюся по щеке старшего слезу и понимает, что его руки безжизненно висят вдоль тела. Ибо делает еще полшага назад. Ему кажется, что его собственное сердце покрывается коркой льда, а губы совсем не иллюзорно дрожат. Он стискивает челюсти, чтобы не завыть в голос. «Я все испортил», думает Ибо, но даже гипотетически не рассматривает возможность побега. Сяо Чжань нужен ему как солнце. Ибо шумно втягивает воздух и старается говорить так, чтобы голос не дрожал: — Я прошу прощения, Сяо Чжань. Не хотел тебя оскорбить своим поведением. Это не повторится. — Ибо смотрит на Чжань-гэ напряженно, видит, как старший сильно прикусывает губу, слышит странный сдавленный звук, который он не может сдержать. Ибо так хочется прикоснуться к нему, обнять крепче… — Открой глаза, Чжань-гэ, пожалуйста. Пожалуйста… — Сяо Чжань слушается, моргает, чтобы смахнуть слезы, и не смотрит на Ван Ибо. Ибо же инстинктивно дергается к нему, стирает большими пальцами влагу с лица старшего и замирает. Сломленный, совершенно больной голос Сяо Чжаня сжимает сердце Ибо в болезненном спазме: — Зачем, Ибо. Зачем ты… — Ван Ибо не хочет врать, не хочет оправдываться. Поэтому он озвучивает то, что чувствует: — Я понял, что люблю тебя, Сяо Чжань-гэгэ. И не смог удержаться. Я дурак, гэ. Прости меня. — Ибо скорее видит, чем слышит, как Сяо Чжань говорит ему: — Что? Что ты сказал, Ван Ибо? — И младший совершенно не может прочитать выражение его глаз. Слишком много там всего намешано. Ибо прижимается лбом ко лбу Сяо Чжаня и едва слышно шепчет: — Ты нравишься мне, гэгэ. Я люблю тебя. Так давно люблю, оказывается. — Сяо Чжань судорожно втягивает воздух, прячет лицо в ладонях и сползает по стене на пол. Ибо опускается на колени вслед за ним. Желание обнять Сяо Чжаня становится непереносимым, и Ибо осторожно спрашивает: — Я могу трогать тебя сейчас или это будет слишком, гэ? — Да, пожалуйста, — лицо Сяо Чжаня все еще закрыто руками, и Ибо в ужасе от происходящего. «Неужели все закончится вот так?!» — Пожалуйста — что? — Обними меня, глупый ты щенок. — Ибо совершенно неожиданно для себя скулит тоненько и жалобно и набрасывается на Сяо Чжаня с объятиями, тычется носом ему в сгиб шеи и чувствует, как Сяо Чжань крепко обнимает его в ответ. Потом целует его в висок почти невесомо, и Ибо чувствует, как лед, сдавивший его сердце, идет трещинами.***
Сяо Чжань разливает ароматный чай, отдает пиалу Ибо в руки и сворачивается в углу дивана. Ибо неотрывно следит за выражением его лица, поэтому какая-то горькая усмешка не остается незамеченной. — Знаешь, я ведь был уверен, что ты в курсе и держишь меня во френд-зоне осознанно… — Ибо давится чаем: — Чего?! В курсе чего я должен был быть, гэ? — Я много лет влюблен в тебя, Ибо. Неужели ты не знал? — Ибо смотрит на своего старшего с таким неподдельным изумлением, что Сяо Чжань закатывает глаза. Ибо дотягивается до него ногой и пихает в бедро. — Ты серьезно, гэ? Как давно? — Да уж давненько, Ван Ибо. Года так с 2017. — Ибо застывает весь. Получается, он почти шесть лет не замечал чувств Сяо Чжаня. «Да ты проявляешь чудеса проницательности, А-Бо». — Почему ты не рассказал мне, гэгэ? Мы же договорились, что у нас нет запретных тем. — Ну… Все видели, как ты смотришь на меня. Как ведешь себя на съемочной площадке. Я все ждал чего-то, наверное… Но ты так и не сделал шагов навстречу, и я подумал, что ты все взвесил и решил, что и так хорошо. — И ты… — Я не хотел терять тебя, диди. Хотел остаться в твоей жизни. Хотел быть твоим другом. — Ибо смотрит на Чжаня и понимает, что ему нужно многое переосмыслить. А еще его накрывает воспоминаниями того лета и последовавшего за ним года. Все те эмоции, которые душили его тогда и продолжают душить и по сей день, эмоции, которым он никак не мог дать названия, вдруг обретают свои имена: «мучительная тоска», «жажда», «ревность», «желание присвоить», «первая влюбленность», «страсть», «любовь». Чувства такие острые, что Ибо отставляет чай на столик и обхватывает себя руками, чтобы хоть немного успокоиться. Сяо Чжань смотрит из своего угла с болезненной нежностью, а Ибо думает только о том, какой он красивый и желанный. С кошачьей грацией он подбирается по дивану к Сяо Чжаню и чуть нависает над ним: «Поцелуй меня, пожалуйста, гэгэ. Поцелуй так, как тебе хотелось». Глаза Сяо Чжаня становятся черными дырами за считанные секунды. Он дергает Ибо на себя, жадно прихватывает его губы и запускает пальцы во влажные волосы на загривке, царапая голову. От этой простой ласки Ван Ибо падает на него всем весом, как подкошенный. Стонет в поцелуй, сразу углубляя его и пропуская ладони старшему под поясницу и лопатки. Ибо никогда и не знал до этой ночи, что, оказывается, любит целоваться, а поцелуи с Сяо Чжанем нужны ему как воздух. Которого тоже очень быстро перестает хватать… Ибо влажно и загнанно дышит, уткнувшись Сяо Чжаню лбом в солнечного сплетение, и все никак не может прийти в себя. Осознание того, что он слышит, как сумасшедшей птицей совсем рядом бьется сердце его гэгэ, его любимого, совсем не помогает успокоиться. Ибо прижимается к нему крепче некуда и хрипит: — Не верю, что мы могли быть такими идиотами, гэ. — Ну… — Улыбка у Сяо Чжаня наполовину лукавая, наполовину извиняющаяся. — Зато есть хорошая новость, Чжань-гэ. — Удиви меня, диди. — Наш парный идиотизм лучше всего доказывает что мы — истинные соулмейты. — Сяо Чжань фыркает в голос: — Слезь с меня, соулмейт! Тяжелый же. — Но вопреки собственному возмущению только прижимает Ибо еще крепче, даже ногу на него закидывает. Ибо совершенно не против. — Гэгэ? — М? — Мы же останемся друзьями? — Что бы ни случилось, Бо-ди… Больше всего Ван Ибо любит засыпать, крепко обнимая теплого, разнеженного Сяо Чжаня и уткнувшись носом ему между лопатками. И он надеется, что с этого дня и на долгие годы вперед он будет делать это с полным правом. Правом любимого и любящего.