Пленительное море

      Он не всегда был таким…       Васко Христофорос родился в семье успешного чиновника, однако с детства шёл по стопам деда – капитана флота. Вода манила Васко; рядом с ней он чувствовал себя свободным, спокойным. Банальность, но для кроткого мальчика набегающие волны, щекочущая пена, завораживающее шипение прибоя были своего рода лекарством от полного замыкания в себе.       Васко не составило труда поступить в морскую академию, а, окончив её, дослужиться до звания капитана и получить в своё распоряжение каравеллу «Фэй». Имя деда открывало перед юношей все двери: моряки уважали тех, в ком текла «морская кровь». Разумеется, Васко и сам приложил усилия к своему назначению, однако уже в академии он отличался от других капитанов – добродушием, миролюбивым нравом и прилежным следованием правилам. За это его и любили, и недолюбливали. Проблем он не доставлял, однако моряки подшучивали: «чиновничья» кровь победила морскую.       Однако в первое самостоятельное плавание Васко пришлось отправиться будто с чужим сердцем: незадолго до выпуска из академии умерла его мать. Чахотка – «берёт всех», «ничего не поделаешь» и другие холодные фразы, смысл которых Васко понимал, но презирал. Всё это было бы правдой, не будь его мать чудесным человеком, не заслужившим такой скоропостижной смерти. Не теперь… Она даже не успела увидеть, кем стал её сын, чего достиг, как изменился ход его мыслей. Эта самолюбивая обида – на мир, на время, на судьбу и на бездарных врачей, не ищущих лекарство – напоминала о себе чаще, чем хотелось бы.       С такой бурей переживаний Васко отправился в первое плавание. «Фэй» предстояло доставить мебель титулованной особе на другом берегу Лунного моря – с этим заказом помог отец Васко, порекомендовав своему недавнему посетителю услуги сына.

***       Капитан Христофорос имел насчёт этого плавания свои, в какой-то степени корыстные ожидания. Оказаться вдали от родной земли, проводить дни за незнакомыми прежде занятиями… словом, всё, что угодно, чтобы забыть о жизни до смерти матери. Васко нуждался в море, стал зависим от моря. Это уже не было успокоение мерно накатывающими волнами. Это была жгучая потребность, сродни болезни. Море на самом деле чувствительно к такого рода болезненной привязанности. Море само нуждается, чтобы его обожали и восхваляли. Отчего оно всегда так прекрасно, как на него не взгляни? Отчего художники не отрываясь пишут один этюд за другим, отчего мечта поселиться у берега моря считается столь утончённой? Море живёт этим трепетом, этим культом, который возвели вокруг него люди.       Почувствовав прилив столь мощного желания, исходившего от капитана Христофороса, море устремило свои щупальца к каравелле «Фэй». Может ли такая необузданная стихия, как вода, проявить нежность? И отличимы ли вообще у моря гнев и милость?       Море неприступно. Оно величественно и знает о своём величии, поэтому одного желания сродниться с ним недостаточно, чтобы заслужить его любовь. Сначала нужно пройти проверку.       «Фэй» натолкнулся на шторм. Шквальный, рокочущий, опасный. Волны нависали над кораблём, накреняли его, но… в последний момент отступали, не решаясь свершить страшное. Отчего же?       Капитан Васко Христофорос не покидал палубу. Он привязал запястья к штурвалу и, хотя дёргался и закрывал глаза, даже не думал прятаться, а наоборот, смотрел стихии прямо в лицо. И это лицо казалось ему прекрасным. Страх, набегающий такими же громадными волнами, пленил – это было то самое, чего искал Васко. Когда твоя жизнь тебе больше не принадлежит, когда вверяешь её старушке-морю, и забываются все обиды, всё горе, что ещё недавно переполняло тебя с головой.       «Старушки?», – послышалось в ревущем грохоте моря обиженное шипение. Васко отчётливо различил это слово, будто кто-то прошептал его капитану на ухо. В следующее мгновение тонкая, извилистая, словно змейка, волна поднялась перед самым носом корабля. В её центре, Васко мог поклясться, была девушка. Ореол света – единственный в кромешной тьме шторма – огибал её голову. Девушка звонко рассмеялась и прыгнула с волны в сердце бушующей стихии.       Васко тут же стал развязывать руки, всем телом уже тянясь к тому месту, куда упала девушка. Он побежал к фальшборту, и корабль наклонился за ним, придавая скорости. Стоило мужчине опереться о фальшборт, вцепившись в него так, что пальцы побелели – хотя они давно уже побелели от холода, но Васко этого не чувствовал, – как волна заботливо наклонила корабль в другую сторону, не давая капитану перевалиться за борт.       Из воды снова вынырнула та девушка. Теперь Васко понял, что это было существо из совершенно иного мира: её тёмно-болотная кожа чуть просвечивала, пальцы обрамляли перепонки, у щёк были прорези жабр, а из лба торчал отросток, напоминающий свечу в подсвечнике. Существо улыбнулось острыми зубами.       – Не боишься?       – Боюсь, но мне нравится бояться. Ты русалка?       – Хочешь бояться – оставайся в неведении.       Она говорила будто у Васко в голове, не открывая рта. Капитан потянулся к ней – но не от вожделения; красота этой неземной девушки вовсе не манила его. Просто всё происходящее казалось Васко таким нереальным, что жизнь до этого момента обратилась в ничтожную пыль. Разве могли существовать учёба в академии, смерть матери, заказ на перевозку мебели, когда было это странное, неизвестное, непостижимое и непредсказуемое?

***       Из своего путешествия Васко вернулся другим человеком. Застенчивый и немного неуклюжий прежде – теперь это был шумный, общительный мужчина, занимающий всё пространство залы. На балах он много шутил и танцевал, покоряя сердца девушек и юношей.       Спустя время о капитане Васко Христофоросе появились легенды, добрые и злые. Одни говорили, что во всём королевстве не сыщешь капитана трудолюбивее: «Фэй» почти не бывал в порту, бороздя Лунное море от края до края, доставляя важные грузы не менее важным персонам. Другие шарахались от одного упоминания имени горячего сердцем юноши. Новые члены экипажа сбегали после первого же плавания, если доживали; старожилы «Фэй» были исключительно преданы своему командиру, но многие отмечали, что глаза у этих моряков были стеклянные, будто не живые.       «Фэй» раз за разом попадал в шторм столь сильный, что, казалось, это была встреча со смертью. Однако экипаж корабля выживал, а груз оставался невредим, и капитана Васко забрасывали новыми заказами. Вокруг капитана и его корабля кружила атмосфера чего-то тягуче-таинственного; плёнка была настолько плотная, что никто не мог пробиться сквозь неё и разгадать секрет странного судна. Простые люди будто попадали под гипноз и замолкали в тот самый момент, когда подбирались к истине как нельзя близко. Торговцы же и высокопоставленные лица… что сказать, они всегда были далеки от потустороннего – лишь бы в карманах звенели монеты.       Встреча со смертью… Васко единственный знал, что каждый убийственный шторм был действительно встречей. Но не со смертью, о, нет. Напротив, какая-то живительная сила наполняла капитана Христофороса всякий раз, когда с горизонта надвигалась высокая волна. Имя той живительной силе – Инспера. Русалка, которая показалась Васко в его первое плавание. Дух, единый с морем, она испытывала ту же потребность в обожании смертными, что и вся стихия целиком. Капитан «Фэй» прошёл её проверку – он был готов рисковать жизнью, чтобы лицезреть красоту бушующего моря. Опасность, бесконтрольность шторма манили Васко сильнее всего на свете.       Они с морем, с Инсперой слились в единый клубок жгучей страсти. Васко питался хаотичностью водной стихии, потому что хаос – свобода. Свобода без границ… как уходящая вдаль водная гладь. Инспера пожирала горячее сердце Васко, которое для неё было песчинкой – русалка была неотъемлемой частью моря и чувствовала громаду времени, пережитого им. Но эта мимолётная искорка, это подобострастное служение живой души пленило её, как пленит змею песня заклинателя.       Жгучая страсть… Что будет, если открытый ожог окунуть в солёную воду? Человек скорчится от боли. Так и странная любовь Васко и Инсперы содрогалась в судорогах, достигнув своего апогея. Их нельзя было назвать любовниками, скорее – фехтующими, ведь в поединке друг с другом они действовали на опережение: кто быстрее кольнёт. То Инспера, видя, как капитан привыкает к непредсказуемости моря и начинает гордиться тем, что покорил его, с холодом отгоняла волны, сковывая «Фэй» в тисках безветрия; то Васко, поддавшись мимолётной тоске по дому, возвращался на сушу и чуть ли не отрекался от своего призвания мореходца.       Так или иначе, их головокружительный роман неизменно кончался ссорой: Васко твердил, что не позволит русалке управлять своей волей, что он – Человек, который сам решает свою судьбу. Это злило Инсперу, и, срываясь на крик, она напоминала зазнавшемуся капитану, что он лишь смертный, а она – дитя вечной стихии. «Стоит мне пожелать, и ты прыгнешь в морскую пучину, позабыв о своей воле и гордости», – рычала русалка. Её возлюбленный, соприкоснувшись с непокорной стихией и оставшись после этого в живых, осмелел настолько, что мог грубо приказать Инспере «заткнуться» и даже ударить её. Инспера терпела: удар отрезвлял её, напоминал, что она не должна опускаться до склок со смертным. И она отпускала Васко.       Капитан Христофорос жадно глотал всё, что предлагала ему родина: встречался с друзьями в кабаках, ходил на балы, посещал выставки иностранных художников. Влюблялся… Однако от суши он тоже неизменно уставал; разница была лишь во времени. Неделя – и всё вокруг начинало казаться каким-то… неправильным. Нереальным. Земля – тесная, неподвижная, всегда одинаковая. Так не должно быть. Васко замечал, что даже собственное тело казалось ему чужим – руки будто опутаны цепью, голова идёт кругом. Он терялся на улицах, задыхался в собственной постели. И, главное, возвращались мысли. О деньгах. О будущем. О матери.       Невидимый пожар охватывал всё, на что падал взор, и Васко бежал обратно к воде, единственному островку спасения в этой скверне под названием жизнь. Инспера всегда отвечала на его зов. Море принимало Васко в свои объятия.       А затем всё повторялось.

***       Может быть, они оба не замечали, как меняются сами, но мир вокруг них неуклонно проходил через метаморфозы.       В один из дней губернатор портового города, где жил Васко, позвал капитана «Фэй» к себе, чтобы сообщить государственную тайну: королевство готовилось к войне с соседней Восточной Империей. Губернатор предлагал Васко присоединиться к флоту. Настойчиво предлагал.       Васко… задумался. Война – суета и прихоть горстки людей с большими деньгами. Васко должно было быть противно от одной мысли о своей причастности к этой грязи. Но… Васко вдруг подумал о женщинах, с которыми делил ложе во время отпуска. Ни одна из них не могла даже близко подойти к сердцу капитана, и всё же… Война изменит всё: будут ли ещё такие беспечные ночи с первой встречной красавицей? Васко не хотел, чтобы они исчезали. Пустое развлечение, не больше… но жизнь Васко была бы ещё более пустой без этого развлечения. Он нуждался в нём не меньше, чем в безрассудном погружении в морскую бездну.       Инспера знала об этих связях своего возлюбленного. Иногда она не придавала им значения, давая себе отдохнуть от не в меру наглого смертного; иногда они раздражали её, и русалка принималась расспрашивать Васко, что такого есть в человеческих женщинах, чего нет в ней. Васко раздражался чуть ли не сильнее самой Инсперы, и разрыв между ними продолжался ещё дольше, чем обычно.       Теперь же разрыву предстояло стать окончательным. Капитан Христофорос решил – он отправится на войну. Не только чтобы защитить женщин, с которыми успел и не успел переспать, но и от внезапно проснувшейся гордости: он бороздил Лунное море, перевозил важные грузы, но одержать победу на войне – это ведь гораздо более ценное достижение. К такому нужно стремиться, чтобы не увязнуть в однообразной трясине рутины, ведь так?       Васко пришёл на старый пирс, где теперь обитали только редкие рыбаки да разбойники, и сел в лодку. Раньше он бы отгрёб на глубину, привлекая внимание Инсперы, но теперь просто сидел, сцепив пальцы. Это даже сильнее заинтересовало русалку, и она почти сразу выплыла к поверхности воды.       – Надо поговорить, – начал Васко.       – Поговорить? Ты никогда прежде не разговаривал со мной.       Капитан выдержал паузу.       – Всё когда-нибудь происходит в первый раз, – лишь холодно пожал плечами он.       – О чём ты хотел поговорить?       Русалка облокотилась на борт лодки, прижавшись к ней своими голыми грудями. Васко вдруг врезалась в голову эта нагота, которой прежде он, казалось, не замечал. Сейчас же в горле зажгло от смеси стыда и отвращения, и капитан в нетерпении поднялся на ноги.       – Я ухожу на войну с Восточной Империей. Губернатор обещал походатайствовать перед королём, чтобы Его Величество поручил мне командовать флагманом.       – Что такое Восточная Империя?       – А, ты не… Это соседнее государство, через Океан Тюльпанов.       – Океан Тюльпанов? – Инспера приподнялась на локтях. – То есть ты будешь не в Лунном море?       – Нет. Но это же не навсегда. Я вернусь.       – А если нет? На войне люди умирают, я знаю.       – А если нет… Какое тебе до этого дело?       – Мне всё равно, погибнешь ты там или нет, но, если уж тебе суждено утонуть, это должно произойти в моём море! Я не смогу перебраться в Океан, не смогу быть там с тобой. Ты об этом подумал?       – Зачем мне об этом думать, что я, без тебя не проживу? Найду, чем заняться, не беспокойся.       Русалка недоверчиво оглядела капитана с ног до головы.       – Так тебе по душе вся эта история с войной? Ты не хотел бы… сбежать от неё?       Васко усмехнулся.       – Чего же ради? Мне поднимут жалованье, дадут огромный корабль, поручат нечто серьёзнее, чем перевозка грузов. Если я вернусь живым, наградят – буду в почёте у высшего света.       – И это всё, что тебе нужно?       – Это то, что нужно всем людям, Инспера, – Васко присел на корточки и легонько дотронулся до влажной щеки русалки. – Ты же не думала, что я всю жизнь проведу с тобой? Каждый раз ты меня чуть не убиваешь, но, знаешь… я уже привык. И мне это не по нраву: я не хочу привыкать… Да и, давай честно, я же сблизился с тобой, только чтобы сбежать от тоски по матери. Я теперь это знаю.       Он вдруг оборвал себя, поняв, что зашёл в тупик. Не за тем ли он идёт на войну, чтобы мысли о недобром не достали его там, в гуще перестрелок и взрывов, коль скоро он привык к штормам Лунного моря?       Лодка дважды ударилась носом о причал. Инспера погрузилась в воду до самого подбородка.       – Тогда всё и впрямь должно закончиться. Раз уж ты знаешь! В самом деле, не вечно же ты будешь плавать под покровительством морского духа? Вам, смертным, так не везёт.       – Ну, пусть будет так. Главное, что ты меня поняла. Так, значит, мы договорились?       – Да, иди.       Что-то как будто ударило по дну лодки, подтолкнув её ещё ближе к причалу. Васко соскочил на пирс и обернулся. Инспера словно съёжилась от его взгляда.       – Ну, я ещё не скоро уезжаю. Пару раз выйду в Лунное, так что не прощаемся, да?       – Да. Буду ждать тебя.       Васко задержал взгляд на русалке, прежде чем уйти. Она слишком спокойно приняла эту новость – не похоже на неё. Впрочем, он сам непривычно терпеливо беседовал с ней…

***       … И она это почувствовала. Он не ударил её, не накричал, не пригрозил проткнуть гарпуном. «Как будто ему было всё равно»… хотелось бы сказать, но Инспера точно знала, что ему и было всё равно. Раньше Васко вспыхивал по одной простой причине – знал, что Инспера права. Его злило, что она заявляла свои права на капитана, потому что могла это сделать, потому что больше капитан никому не принадлежал. Теперь он так и говорил: «Думай, что хочешь, у меня своя жизнь». И у него была своя жизнь. Он нашёл-таки, в какой порт приткнуть корабль своей души. А Инспера так надеялась…       У моря нет лица, чтобы выразить свои чувства, но это не значит, что нет самих чувств. Иные – люди зовут их поэтами – могут разглядеть эти чувства в самом море. Они говорят: «Море злится», или «Морю весело». Море действительно способно разозлиться, ведь оно горделиво, а гордость отыщет всегда виноватого. Даже радость моря была радостью самовлюблённой – много людей любовалось им в этот день или рыбы стало больше.       Одного не могло постичь море – страха. Вечной стихии нечего было бояться. Почему же Инспера, закутавшись в водоросли, лежала на морском дне и не могла перестать думать о том, что Васко уедет и может не вернуться, и… что ей от этого страшно. Русалка даже не знала, чего страшилась больше: разлуки с любимым или самого этого страха, такого непривычного, такого чужого, колючего. Несколько водных потоков закрутились в вихри, вздымая песок и пугая рыб.       И тогда само море заговорило с Инсперой. Попыталось бы утешить, но стихия не способна на сострадание. Море сказало Инспере: «Ты наполнена моей силой. Стихия не просит и не сомневается – она исполняет свою волю. Иди. Сделай, что должно». Инспера не хотела вредить Васко по-настоящему – в азарте шторма она могла ранить его, но такая рана не причиняла боли, – но терять Васко она не хотела ещё сильнее. Васко ли? Или время, которое они проводили вместе, чувство насыщенности, которое дарили русалке горящие страстью глаза мужчины, горящие по ней? Море ведь пропитано гордостью в каждой своей капле.       Когда «Фэй» снова вышел в море, Инспера привычным жестом закрутила корабль в самую гущу шторма. Она видела, как заколебался капитан… Он действительно сомневался: не спрятаться ли ему в трюме, не переждать ли непогоду в безопасности. До этого момента Инспера ещё могла отступить, но теперь – невозможно.       Она вцепилась руками в морское дно, и дно содрогнулось. Волосы русалки затрепетали и потянулись кончиками к небу; жабры раздулись; она заскрипела зубами. «Даруй, даруй, даруй!», – взывала она, выгибаясь в спине. И море разверзло давно сокрытую скверну.       Капитан «Фэй» видел, как на корабль надвигается очередная волна. Не выше остальных, но почему-то темнее. И вот… столкновение! Водный поток снёс оставленные матросами бочки, разбивая их в щепки. Но что это? На палубе остались тёмные… мешки? Клубки водорослей? Не успел капитан Христофорос разглядеть их получше, как корабль окатила новая волна. Даже под водой Васко чувствовал смрад, от которого щиплет в носу. Он зажмурился, и тут же ощутил что-то липкое и холодное у себя вокруг шеи. Первой мыслью было: «Инспера».       Как только вода сошла, Васко часто заморгал и присмотрелся. На нём действительно висело что-то… морское. У этого была голова, руки, ноги, туловище… одетое в подобие камзола? Смрад, смрад, смрад назойливо лез в нос! Васко смахнул последние капли воды с глаз и отчётливо, слишком отчётливо увидел перед собой безжизненное лицо мутного серого цвета. Глазницы пустовали, нижняя челюсть криво свисала набок. Васко закричал и сбросил с себя труп. Одна рука зацепилась за погоны капитана и оторвалась от тела, и Васко судорожно стряхнул её. Дыхания не хватало, и не оттого, что Васко только что нырнул под воду; сердце стучало до боли в рёбрах.       Христофорос оглянулся. «Мешки» или «водоросли» оказались такими же мертвецами. На ком-то порос лишай. Кого-то раздуло так, что отлетели пуговицы на камзоле. Зелёные, склизкие тела заполонили палубу! И на всех них были одинаковые камзолы, какие Васко видел в учебнике по истории – старая форма офицеров королевства…       Старые офицеры: древние, забытые, погребённые волнами. Они как будто выли от боли и горечи, а может, это выл ветер. Васко так и застыл на месте, оглядывая палубу, ставшую кладбищем смытых историей капитанов. Васко же видел перед собой ужасное предзнаменование: вот, что станет с его жизнью, если он пойдёт на войну. Насмешка судьбы. Совсем как смеялась Инспера, когда Васко наивно – для неё – представлял, как поднимет корабль в воздух на штормовых ветрах.       Сейчас Инспера не смеялась, но была рядом, хоть Васко и не мог почувствовать её присутствия. Русалка смотрела на капитана, и злобный оскал искажал её лицо, но этот злобный оскал выглядел на ней родным. «Ты не смеешь меня бросать, никто не смеет!», – рычала она, сидя на морском дне. Мимолётный страх сменился обратно на злую гордыню. Как мог Васко даже подумать о том, чтобы покинуть свою единственную спасительницу! Вот, о чём кричала Инспера, насылая на «Фэй» орды давно погибших, уродливых солдат.       О, если бы только капитан Христофорос мог её слышать…

***       Он не всегда был таким!       «Когда-то капитан Христофорос был самым отважным мореплавателем нашего королевства! – рассказывал детям старик. – К нему обращались богачи, в чьих руках судьбы народа, потому что стремительнее его «Фэй» не было и не будет судна. Он сумел покорить шторм, и в самую страшную бурю доставлял грузы быстрее, чем иные делают при попутном ветре».       От любопытных детишек следовал вопрос: «Что же стало с господином Христофоросом?»       Инспера была бы рада узнать, что Васко не ушёл на войну. Но она об этом не узнает, о, нет. Вернувшись из того плавания, капитан Васко подал в отставку. К нему приезжали именитые доктора, потому что состояние капитана резко ухудшилось, и после четвёртого диагноза «истерия» сам король подписал бумагу об увольнении. А спустя несколько дней Васко уехал из портового города, омываемого колючими волнами Лунного моря, в тихую степную деревеньку, где едва хватало воды из колодца. Ни реки, ни ручья… Васко не переносил вид воды, её журчание, даже дождь вызывал у него приступ неконтролируемой дрожи.       Да, Инспера была бы рада узнать, что Васко не ушёл на войну. Но узнай она правду, она тут же попросила бы море лишить её жизни, забрать обратно в своё лоно, сделать снова солёной каплей, не способной мыслить. Наверное, поэтому вечно страждущие духи дождя, окропляя Лунное море, неловко молчали, чтобы Инспера не узнала, что стало с её… возлюбленным? Или рабом?