***
Для такого небольшого помещения курильниц было слишком много – чересчур массивных, гротескных. Совершенно неуместных в этом маленьком мирке болезни и умирания. Бай Усян небрежно поддел одну из них ножнами Фансиня, опрокидывая на каменные плиты – люди, что лежали не только на грязных постелях, но и на полу даже не вздрогнули. Все они были в большинстве своём мертвы. А те, которые пока что оставались в живых – каким-то чудом, не иначе – уже смирились с неизбежностью конца, и больше ничто не могло потревожить их смертельный покой. «Жалкие», – прошептал Бай Усянь, опрокидывая ещё одну курильницу. Тяжёлый, пряный аромат благовоний медленно рассеивался, испарялся в воздухе вместе с дымной завесой. И сквозь его остатки уже можно было ощутить другой запах – душный, гнетущий. Так пахла затяжная болезнь, конец которой всё никак не наступал. Долгое и мучительное умирание, когда смерть воспринималась сладостной и желанной наградой. Достойный конец для всей этой мерзости. И, что гораздо важнее, избежать его почти невозможно. Людская память коротка, а благодарность – того меньше. С падения Сяньлэ прошло всего-то пол тысячелетия, сменилось не так уж много поколений. Но даже потомки тех, кто некогда жил в павшем королевстве неблагодарно позабыли обо всём – и в первую очередь о принце, что пожертвовал божественностью, лишь бы только сохранить как можно больше жизней среди его народа. Конечно же, все его благие намерения, как бывало всегда, пошли прахом и обратились ещё большими бедами. Но людям не следовало забывать о его жертвенности. Как и о болезни, что послужила одной из причин краха – Его Высочества Сяньлэ и его государства. Ныне Бай Усян, Белое Бедствие, считавшийся уничтоженным Небесным Владыкой вместе с его верным протеже, заскучав, вновь ступил в Царство Людей, принеся с собой мор, о котором так удачно позабыли. Поветрие Ликов снова свирепствовало, но теперь не было войны, чтобы догадаться о единственном спасении от него – убийстве. Ближнего ли своего или врага – не имело значения. Нужно было лишь убить, лишить жизни другого, чтобы счастливо вкушать её дары самому, не зная бед. Все позабыли об этом способе спасения. Никто в целом мире не помнил, что некогда убийство – это то, что положило начало Поветрию Ликов. Кроме одного, носившего за долгую жизнь слишком много имён. Он был бы рад и позабыть всё и сам кануть в небытие, но память продолжала терзать его – как и лица верных друзей, оставшиеся с ним на века. Курильница с грохотом покатилась по каменным плитам, её содержимое рассыпалось по полу уродливой бесформенной массой. Кто-то взвизгнул в дальнем углу, а затем слезливо забормотал что-то – молил о пощаде, просил о смерти. И всё же так хотел жить, жить, жить… Бай Усяну было всё равно на мольбы – он не собирался убивать этого несчастного, не сегодня. До чужой жизни – жалкой, бессмысленной, угасавшей сейчас подобно свече – ему также не было дела. Ведь за неразборчивым полукриком он явственно слышал чьи-то шаги – торопливые и неуклонно становящиеся ближе. «Даровано ли будет блаженство душе или же тело продолжит пребывать в страдании?» – пробормотал Бай Усян, замерев у двери в ожидании. Возможно ли, что сегодня всему наступит конец? Нет. Конечно же, нет. Лицо под маской исказилось в гримасе, забормотали, пробудившись, лица – старые, опостылевшие товарищи. Один из местных лекарей, не заклинатель – пускай бы даже самый никчёмный – испуганно замер на пороге. Он не мог видеть Бай Усяна, сокрытого в тенях, не мог слышать его смех – горький и злобный. Только чувствовать, что в помещении было нечто, не подвластное его жалкому, слишком здравому разуму. Лекарь так и не пошевелился, когда его голова отделилась от тела с лёгким взмахом чёрного клинка. Брызнула кровь на замызганную стену, на ближайшую постель и человека, что лежал на ней. Лекарская голова с удивлённо распахнутыми глазами, с раскрывшемся в безмолвном вопле ужаса и боли ртом, покатилась по грязному полу. Лежащий на кровати не пошевелился – он был мёртв, смрад разложения медленно проявлялся среди становящегося всё слабее аромата благовоний. Бешено, полоумно захохотал человек, что молил о смерти ещё недавно. Но и он почти мгновенно замолк, захлебнувшись смехом и собственной кровью, что капала теперь с чёрного лезвия Фансиня. Тишина растеклась в смрадном воздухе – мертвенная, вязкая как смола, что вот-вот обратится янтарём, крадущим последний вдох. Обагрённый кровью клинок выскользнул из ослабших вмиг мертвенно-бледных пальцев. Бай Усян застыл, вцепившись в маску – как бы хотелось ему терзать ногтями лица старых товарищей, чтобы болью заглушить, унять зуд от чужих шевелящихся губ на своей коже… Но даже этого он не мог себе позволить – почему?.. Он не мог вспомнить, и от этого внутри клокотала ярость, поднималась удушливой волной внутри, хватала за горло, застилала глаза. Оставляла лишь гневный шёпот старых друзей, снова и снова хрипло кричавших – бессильное божество, убийца, предатель. Демон. Свеча упала от движения белого рукава погребальных одежд – совсем скоро пламя поглотит все свидетельства безумия наследного принца Уюна. Но не его самого, к сожалению. Впрочем, для чего ещё нужны заклинатели как не для того, чтобы уничтожать демонов? Безликий Бай, Белое Бедствие, всё ещё надеялся отыскать в этом забытом богами месте, где властвовали мор и смерть, того, кто избавит его от безумия. Ведь всегда должен найтись кто-то, противостоящий хаосу, принимая на себя гордое звание героя. И, возможно, именно это столетие породило заклинателя, что положит конец бесчинствам Белого Бедствия. Того, кто осмелится уничтожить этого злокозненного призрака раз и навсегда. Тени погребальных одежд взметнулись вверх по стене, ароматы благовоний, дыхание смерти – всё истаяло в пламени разгорающегося пожара. Бай Усян почти неспешно следовал по коридорам, проскальзывал легко между блуждающих тут и там полутрупов, бессвязно бормочущих в унисон с чужими лицами на своём теле. Изредка встречались ему и целители, ещё не подозревающие, что скоро всё здесь обратится в зловонное пепелище, могилу, которая погребёт в себе живых и мёртвых без разбору. Не было лишь заклинателей – отчего? Почему? Неужели они совсем обмельчали и не чувствовали, что всё в этом месте буквально пропитано демонической энергией? Неужто ни одна из столь расплодившихся в последнее время заклинательских школ не была встревожена случившимся? Бай Усяну оставалось лишь горько усмехнуться, когда навстречу ему шагнула знакомая фигура в белых одеждах. – Опять ты, – зазвенел в мертвенно-бледных руках Фансинь, на лезвии которого всё ещё чернела кровь. Его Высочество Сяньлэ, наследный принц, что всё ещё не терял напрасных надежд, улыбнулся почти виновато. Низвергнутый и снова вознёсшийся, отчего-то не утративший веры в людей, что так старательно принижали его усилия, его статуи, его самого, после того, как он посмел единожды оступиться. Он не рухнул в пучины ненависти, не сломался там, где рассыпался в пыль Его Высочество Цзюнь У, наследный принц Уюна, чтобы обратиться первым из бедствий, Безликим Баем. Они замерли друг напротив друга. Два злейших врага – ведь кто не знает, что именно Поветрие Ликов, насланное Безликим Баем послужило одной из причин падения Сяньлэ. Да и само Белое Бедствие принесло принцу немало хлопот, прежде чем исчезнуть. Два вернейших соратника – ведь кто не наслышан, что Его Высочество Сяньлэ после второго вознесения отчего-то разделил с Небесным Владыкой тяготы правления. Да и сам Цзюнь У не возражал, чтобы кто-то хранил его секреты, помимо него самого. Кто-то должен помнить трагедию Уюна, даже когда принца погибшего государства не станет. Ведь не может же это мучительное существование на грани – уже не человек, небожитель, обратившийся демоном, но до сих пор почитаемый превыше всех – длиться вечно? Должен же настать однажды конец этой муке? Се Лянь устало вздохнул, протянул руку, забирая Фансинь – клинок двух хозяев: – Не стоило вам покидать Небесную столицу. Отчего не сказали, что лица снова доставляют беспокойство? И что кошмары вернулись? – Ты не можешь помешать этому Сяньлэ. Нельзя спасти всех, как не пытайся, – рассмеялся надрывно Цзюнь У, эхом раздался плач лиц, уродовавших его. – Я всё же попробую, – улыбнулся Се Лень, лёгким касанием возвращая благородный облик Небесного Владыки, как делал всегда. – Огонь затухнет сам собой, как и болезнь. – Но Бай Усян всё ещё не уничтожен. Ты слишком добр и наивен, Сяньлэ. – Я давно уже не боюсь Белого Бедствия. И, хотя уничтожить его я не в силах, бесчинствовать вновь ему не позволю. Нам же пора возвращаться, Владыка. Снова и снова, одни и те же слова, как в кошмарном сне, от которого никак не выходит очнуться. История повторится, вновь сложат легенды, как Небесный Владыка с верным Сяньлэ повергли Белое Бедствие. Се Лянь опять избавит Цзюнь У от безумия, но об этом уже никто не узнает. Но можно ли считать это спасением, если воспоминания продолжат терзать наследного принца Уюна? Потому что избавлением от них, от чужого шёпота в голове Безликого Бая, может стать только смерть – как всегда недостижимая для Цзюнь У. Ведь Се Лянь, единственный, кто возносит молитвы не Небесному Владыке, но наследному принцу Уюна, слишком милосерден, чтобы позволить ему просто погибнуть – от своей ли руки или же от чужой.Вечное возвращение
27 марта 2023 г. в 00:15
Некогда на просторах Центральной равнины существовало древнее государство. Земли его были обширны и плодородны, а люди там жили в достатке и счастье, вознося молитвы наследному принцу, что радел за свой народ, даже вознесясь на Небеса.
Но только глупец мог подумать, что идиллия будет длиться вечно.
На процветающее государство одно за другим посыпались беды и несчастья, а наследный принц, попытавшийся помочь своим людям справиться с ними, оказался низвержен. И тот народ, что некогда возносил ему похвалу, отверг его, посчитал виновником несчастий, обрушившихся на них.
– Я желаю спасти простой народ, – говорил наследный принц. Только вот даже самому себе он помочь оказался не в состоянии. А государство его пало, и даже память о нём истёрлась под гнётом времён.
Никто и никогда не вспомнит о той давно позабытой истории, слишком похожей на множество других людских трагедий, как и не узнает ещё кое о чём: возможно, что и сам наследный принц, рождённый под Зловещей Звездой, считал себя источником бедствия и по сей день.