Сохранил ли ты себя?

      Саккия, должно быть, совершала ошибку, раз согласилась с Маноем отправиться в дни Стояния на праздничный пир, который устроили тер Дусы в своем новехоньком доме. Богатое здание в два этажа растянулось в обе стороны на углу Бернадинской и Пенсийской, было украшено барельефами под каждым окном. Каждое из окон поглядывало на улицы Пендрагона белесыми занавесками из ниш украшенных резными порталами. Высокие стрельчатые двери были опрометчиво распахнуты, о чем Саккия тер Гаар не преминула заметить.       – В последних донесениях ординарии сообщали, – отвечал ей на это ее муж, – что на улицах Пендрагона тишина. Ни одного полиморфуса не было обнаружено.       – Если это так, – вздыхала Саккия с надеждой, – глория – Апостолу.       – И бдящим в эти ненастные ночи, – добавил Маной, бурча себе под нос, но ни Саккия, ни их маленький сын не могли не услышать этого.       Из дальних концов анатолийской столицы изредка доносился колокольный звон, бросавший Саккию в хладный пот. Женщина боязно выглядывала из-за гипюровых зановесочек, невольно сжимая тоненькую ручонку сына. Дама брала воздуха, стараясь взять себя в руки. А потом стихало эхо набата, и Саккия нервно разглаживала складки дамастовых юбок. В дрожащей по брусчатке карете Маной аккуратно подлил в граненный бокал воды, отставив графин в держатель. Легким кивком дама тер Гаар поблагодарила супруга, опустошив бокал одним махом.       Неприятное волнение за сегодняшний вечер передавалось сыну Саккии. Ему не хотелось находиться на светской вечеринке дядей и теть из тер Дусов, потому что прочих дитяток юный наследник Маноя мог в знатном доме не ждать.       Когда возничий остановил коней, и тер Гаары вышли, их встретила прислуга в дорогих зеленых бархатных ливреях. Каждый носил на воротничке камзола золотую брошь в виде шестиконечной звезды, которая сигиллой была наложена на тройку посеребренных волнистых линий. Они проводили гостей через резные двустворчатые двери, которые были венчаны шлемом и все той же звездой. Фешенебельный дом тер Дусов был отделан по всем строгим законам Анатолии – панели из эбенового дерева и зеленые обои с позолоченными вензелями. В ногах стелились заморские ковры, а в начищенном паркете чета гостей буквально наблюдало свое отражение.       Банкетный зал, в котором собрались сливки буржуазии, старался походить на те, какие тер Гаары временами могли наблюдать в дворянских поместьях. Панели сделаны из белого тиса. Изгибающиеся полуарками стены причудливо украшены барельефами в виде всяких животных. Фрески на потолках повторяли иконописные сюжеты аньянат. Дорогие люстры с мириадами кристалликов освещали широкой пространство огоньками свечей. Дюжины столов крыты накрахмаленными скатертями с бахромой и заставлены бесчисленным множеством яств.       Стучали фужеры. Играла деотерийская классика – скрипки томными мелодиями сплетались в кадансах с ми пианино. Десятки и десятки разных тембров сливались в светский гвалт. Лились вина. Исчезали блюда. Старые товарищи встречались взглядами и приветственно приглашали присоединиться к ним. Хозяйка тер Дусов и Саккия взаимно коснулись напудренными щечками, взявшись за руки, а хозяин тер Дусов и Маной чинно поклонились друг другу. Ребенок невольно оставался в стороне лишь наблюдателем высокой идиллии, царившей вокруг.       – В Венделине случился государственный переворот, – звучало в одной стороне зала.       – До меня доходили слухи, многоуважаемый Моф, – отзывалось с другой части гостиной. – Деотерия уже воспользовалась неразберихой и захватила Лайон и Эрёф.       – Сучьи имперцы, – недовольно бурчали раскрасневшиеся от вина мужчины, – им мало доминиона над Лаккизой, хотят еще сильнее расшириться.       – Земля, многоуважаемый Моф Яхазия, – отвечал тучный дворянин, через плечо которого была перекинута лента с рунами ильдуна – посол, – всегда была и останется камнем преткновения любой войны. Мало ли какие сокровища она может хранить.       – Вольно нам будет обсуждать распри на Эраддоле, – мило оттягивали дамы в струящихся платьях из сатина, – он так далеко от нас.       – Каких-то восемь ночей через пролив, – фыркал кто-то еще в ответ на это, – и никакой Ме’еш не остановит флот имперцев. Они наоборот с радостью уничтожат ме’ешийских джаггеров.       Стоило заветному слову прозвучать, как многие из гостей озабоченно начинали поглядывать на распахнутые двери, выходящие в сумерки над Пендрагоном. Пускай газетные заголовки с интервью ординариев уверяли, что в столице ни одного мутанта не было обнаружено, Стояние еще не закончилось. Напротив – был самый пик безлунья, и продлится оно еще долго. Страх перед монстрами был силен, когда о них вспоминали – многие буржуа покрылись потом, и они поспешили стереть проступившие хладные капли со лбов парчевыми салфеточками. Богатые дамы резво поспешили удалиться, цокая шпильками своих каблуков. Их резко заинтересовали женские пересуды.       Званный вечер длился долго. Стоило вину кончиться, как откупоривались новые бутылки. Меланхоличная классика менялась бойким вальсом, и подвыпившие кавалеры не стеснялись приглашать своих спутниц на танец, а может и не на один. Саккия приняла партию дорогого сына, и не одна из дам высокого полета с умилением посматривала на прелестную картину поверх веера, привезенного прямиком из далекой Ка.       По улицам уже спешили, свища на всю округу, Полицейские службы. Все как на подбор в габардиновых куртейках. Руки в белых кожаных перчатках хватались за пистоли в кобурах, на поясах. Широкополые шляпы слетали буквально на лету. Полицианты перекрывали улицы служебными омнибусами, подгоняя лошадей стеками. Служивые рвались в бой с монстром, но стоило им увидеть мечущееся туда-сюда чудовище, как даже самые рослые падали ниц от страха.       Слепец скосил невидящий взгляд и спустил курок, махнув дулом револьвера. Громыхнуло. Пуля вильнула в воздухе, засвистела. Угодила прямиком в громадную ручищу мутанта, тот взвыл и бросился на джаггера. Бдящий повел ухом, отскочил в бок в последний момент. Запах крови наполнил ноздри, начинал пудрить мозги. Слепец мотнул головой, почуяв другой запах – табачный, немного мягкий и воздушный, как если бы рядом стояла булочная, а в ней на витринах остывали с пылу, с жару вафли. Только один джаггер в ночь охоты позволял себе такое вольнодумство.       Мимо мелькнуло драпированное сиреневое пальто. Щелкнул, опускаемый вниз предохранитель.       – Малыш Манассе, уйди в сторону.       Громыхнуло в первый раз. После по ушам резанул второй выстрел. Третий просвистел опасно близко. Мягкий и воздушный запах табака забился в нос едкой струей, слепец зашелся кашлем. Чудовище ревело. Полицаи прикрывали уши, ежась по углам. Благородные буржуа не без интереса зыркали с балкона и из окон на разворачивающуюся картину.       – Я старше… кхе… тебя, Ид, – изрек джаггер.       – Но выглядишь, что твой школяр, – ухмыльнулся бдящий в драпированном пальто, и сигарилла в его зубах рухнула на камень мостовой. – Вмять…       Джаггер ловко убрал револьверы в кобуру на поясе и потянулся в карман за портсигаром. Полиморфус ухватился за возможность нанести удар – помчался на джаггеров. Слепец вскинул револьвер, выстрелил – пуля просвистела сквозь редкие волосы.       – Слишком не вовремя, Ид! – закричал слепец.       – По хер, – но джаггер Ид даже глазом не повел, чиркая тоненькой соломинкой, возле табака.       Громыхнуло громовым раскатом. По мостовой чиркнул огненным заревом всполох. Камень раскрошился в каких-то жалких дюймах от джаггера Ида. Полицейские и буржуа затыкали пальцами на острые крыши домов напротив. Легкий ветер трепал длинным демикотоновый плащ с высоко поднятым воротом. Щуплый мужчина перехватил длинное ружье сокольничьей перчаткой за деревянную часть дула, вглядываясь сквозь щель между высоким воротом и тульей двууголки.       Где-то высоко в небе закричал ястреб.       – Беспечен… – фыркнул джаггер в высокий ворот, вновь хватаясь рукой за тупую рукоять аркебузы. – Когда-нибудь эти сигареты его убьют.       Джаггер просунул длинное дуло в вимперг и прильнул щекой к холодному металлу предохранителя. Перекрестие сошлось. Охотящийся взял дыхание и спустил курок. Аркебуза взревела раскатом грома, и пуля помчалась в ужасника, оторвала половину руки. Монстра дернуло назад, культя мертвецки описала полукруг. Мутант заметил охотника наверху, кинулся к нему. В нос вновь ударил запах мягкого табака. Джаггер Ид в несколько шагов обогнал полиморфуса, вскинув револьверы.       Чудовище заметило противника и вприпрыжку накинулось на джаггера, тот отпрыгнул назад.       – Закрой глаза.       На улице промелькнул красный бархатный жюстокор, никто из гостей в жилище тер Дусов не заметил, кто это был. Не заметили быстро двигающегося джаггера и полицейские. Джаггер с двууголкой на голове чертыхнулся в высокий ворот, поняв, кто это, и продолжил заряжать ружье. Ид зажмурился. Рядом о камень разбился глиняный сосуд. Красный порошок, смешавшись с порохом, мгновенно вспыхнул – завибрировало в груди. Поднялась яркая вспышка. Загудело в ушах.       – Проклятье на твое голову, тер Хофс! – завопил Ид, трясся кулаком в ночной воздух, и отбросил уже негодную сигариллу.       Ужасник со слезящимися глазами зашатался по улице, замахав целой рукой. Мутант выл и метался. Джаггер Манассе вскинул револьвер, чутко вслушиваясь в тупые шатания полиморфуса. Джаггер Ид прицелился из своей пары близнецов, развалившись на камне мостовой. Джаггер с двууголкой на голове вновь продел дуло аркебузы в отверстие вимперга, сходясь с перекрестием. Джаггер в красном бархатном жюстокоре стоял на крыше знатного дома тер Дусов, вытянув элифалет, заряженный тридцать вторыми.       Буржуа на балконе и в окнах затаили дыхание. Ребенок протиснулся сквозь толпу, выпученными глазами уставившись на монстра, который еще несколько минут назад был любимой матушкой.       – Это моя добыча, – заявил джаггер и спустил курок.       Громыхнуло.       Полиморфус тяжелой бесформенной тушей рухнул на мостовую. В нос ударил едкий трупный запах, кровь пьянила голову. Мутант загорелся и медленно начал тлеть. Джаггер в драпированном сиреневом пальто опустил пару близнецов, из дул которых поднималась струйка дыма.       – Добыча уничтожена, – причмокнул он губами и затянулся новой сигариллой.       – Это была моя добыча, Ид, – проворчал слепец.       – В сторону, малыш Манассе, – поднявшийся на ноги охотящийся двинулся к тлеющему полиморфусу, – последний выстрел был за мной.       – Зазнавшийся мальчишка… – буркнул в высокий ворот джаггер в двууголке, закидывая ружье за плечо.       – Забирай трофей, коли хочешь.       – Женщину выследил я, Ид, – слепец, пошатываясь, двинулся следом за курящим. – Загонять ее тоже начал я.       – А поддержку запросил твой юрист, малыш Манассе. С претензиями иди к моему адвокату.       – Сука…       Джаггер Ид вынул из-за пояса нож с полуизогнутой рукоятью и одним ловким движением резанул по плоти, вырывая необычной формы блестяшку, которая оказалась кулоном с граненым рубином. Ид с наценкой присвистнул и сунул кулон в карман пальто. Мальчик, оцепеневши, наблюдал за разворачивающейся картиной. Маной тер Гаар отвернулся от леденящего душу зрелища и наткнулся взглядом на воротничка. Юрист с кустистыми бакенбардами медленно подошел, прижимая к боку портфель.       – Настало время обговорить плату по условиям выполненного контракта, сударь.       Потом, когда на восточной стороне забрезжил рассвет, и горизонт подернулся сливочным маревом, Маной сидел в своем кабинете, где по обыкновению решались вопросы расписок. Они шли в массы, и горожане с охотой заглядывали в Новый Гражданский Банк за очередным чеком. Но сегодня никаких обсуждений трастов. Никаких решений по вопросам кредитования нового посетителя. Никаких распоряжений по выбиванию долгов.       В это утро тер Гаар сам чувствовал себя должником. Все основания были выполнены, пришло время платить по счетам. Двусторонний контракт, подписанный юристами обеих сторон, лежал на низеньком столике последней страницей вверх. На ней под столбцами виднелись витиеватый автографы самого Маноя и окружного викария.       Поверенный Нового Гражданского Банка подписал чек на сумму, которая была обговорена. Стоящие в разных углах комнаты джаггеры едва ли реагировали на процесс, лишь слепец невидящим глазом косился, как он думал, на стол. Буржуа нервно отбивал ногой ритм.       – Успокойтесь, – проговорил слепец, – это немного действует на нервы.       – К сожалению, не могу, уважаемый, – ответствовал джаггеру Маной без намека на эмоцию. – Я не привык к обществу вашего товарища.       – Мы обязательно должны здесь присутствовать? – вопросил джаггер в сиреневом пальто. – Эту бумажную волокиту юристы могли сами решить.       – Ид, ты ведь настаивал, что полиморфус был убит тобою, – заметил юрист с кустистыми бакенбардами. – Лучше будь так добр, распишись в этом протоколе.       Джаггер натянул на глаза шляпу, проворчав что-то нечленораздельное, и корявым движением оставил на листе свое имя и фамилию. Когда же все процедуры оказались завершены, юрист собрал бумаги и убрал их в портфель. Медленно он поднялся, многозначительно посматривая на Маноя тер Гаара, ныне вдовствующего. Тот перевел взгляд на своего представителя.       – Приведи мальца, – коротко распорядился он.       – Вы уверены, Моф?       – Он был уверен, когда оформлял заказ, – вставил свои три кроны слепец. – Договор подразумевал, «при возникновении осложнений с объектом, заказчик обязуется выплатить дополнительную компенсацию». Поправьте, ежели я не прав.       – Вы правы, – несколько устало проговорил Маной.       – Осложнений не возникло, – тут же заявил джаггер в двууголке. На какой-то миг в глазах буржуа промелькнула надежда на что-то. – Но ужасник не обычный мутант.       – Нам повезло, что рядом оказалась Алчущая, – сказал слепец.       – В жопу ее, – сплюнул джаггер Ид, поправив кобуру с револьвером, – я бы так и сяк прикончил тварь.       Тер Гаар недовольно уставился на охотящегося в сиреневом пальто, но тот лишь беззаботно подмигнул своему заказчику из-под полы своей шляпы.       – Ваша женушка – мутант, – сказал джаггер буржуа. – И она мертва.       – Я помню об этом, – ответил Маной почти что сквозь зубы. – Ваш викарий сообщал мне ваши расценки. Плата согласно договору.       – Мне хватит половины от выплаты, – улыбнулся джаггер Ид, выкинув руку.       – Двадцать пять процентов от выплаты, – слепой товарищ по охоте мотнул головой. – И на тебе еще аколит.       – Ребенок мне не всрался, малыш Манассе, – Ид поднял палец и угрожающе покачал им.       – Пусть с ним дрочатся наставники.       – Ты заявил, что заказ выполнен тобою, – буркнул в высокий ворот джаггер в двууголке.       Ид обернулся к худощавому мужчине.       – Не поддакивайте ему, Хобб.       Пока между джаггерами сильнее становилась перебранка, юрист сударя тер Гаара, сударь тер Лааф, прошел через соседнее помещение особняка. Пройдя коридорами, отделанными палисандровыми панелями, он вошел в гостевую комнату. Там высокие стены, обнесенные шелковыми бежевыми обоями с потрясающим кобальтовым орнаментом, были сродни недолговечной темнице для маленького мальчика, нетерпеливо ожидавшего возвращения отца.       Служанки в бежево-кобальтовых платьишка покорно ожидала следующего распоряжения своего хозяина. Им было ведомо, какое страшное дело случилось не далее как часами назад. Им пересудами сообщили, как в этом страшном деле был замешан их господин, тер Гаар.       В это утро все было под стать настроению горничных – камин с малахитовым постаментом был прикрыт бумажной ширмой, которая изображала неловкий пейзаж, работа первых и единственных кистей госпожи тер Гаар. Тафтовые занавеси траурно прикрывали три окна, выходящих на столицу Анатолии.       Ребенок успел задремать в кресле с серыми подушками в линию не услышал входа сударя тер Лаафа. Его появление заставила служанок спешно поклониться, вскочив с насиженных мест, но он оборвал их жестом. Тихо сообщил поверенный Нового Гражданского Банка ситуацию и, аккуратно взяв сына владельца особняка, вышел из гостевой комнаты.       В кабинете атмосфера висела мрачной духотой. Напряженно сжимались мышцы Маноя, ходили желваки. Он немигающе пялился в окно. Ребенок был передан юристу Ордена, который с небывалой заботой придерживал мальца за спину.       – Не желаете с ним попрощаться? – тихо осведомился юрист у Маноя тер Гаара.       – Нет.       – Более вы можете его не увидеть.       – Я уверен в своем решении.       – Настоятель может отослать паренька далеко от Пендрагона, Моф, – сообщил в высокий ворот джаггер. – Вероятность, что после всего вы встретитесь когда-нибудь… Джаггер в двууголке покачал головой.       – Мне и в такой ситуации больно расставаться с сыном, джаггер, – процедил мужчина и обернулся через плечо. – Еще больнее, если он будет знать, что его ждет. Где дверь, вы знаете.       – Не будем поучать милостивого вдовца, – проговорил слепец.       Джаггер в двууголке взял товарища по охоте под руку и увел прочь. Следом за ними в рассвет Пендрагона вышел и юрист с кустистыми бакенбардами. На руках он нес маленького мальчика, который с этого момента оказался никем. Имел он лишь имя, с которым был доставлен в столичный мартирий.       Солнце к тому моменту уже пронзали высотки и копья шпилей, но по улицам еще стелился туман. Праведные горожане уже спешили по своим делам. У обочины мальчонки уже взбирались на дощатые коробки, оглашая округу последними новостями, чтобы продать газетенку-другую. Цокали по брусчатке кони, запряженные в экипажи. Один из таких экипажей подъезжал к инну. Инн тянулся на добротный квартал и был огражден стеной. Высотой она едва-едва доходила до головы обычному горожанину.       На первый взгляд могло показаться, что инн – обычный парк, каких в Пендрагоне хватало с лихвой. Новенькие скамейки, чьи силуэты повторяли изломанные дуги. Мощенные булыжником тропинки, проложенные сквозь низко стриженный газон. Плачущие ивы, охотно отбрасывающие серьгами тень. Неспешно прогуливающиеся служащие. Идилличную картину нарушала сигилла, что венчала высокие ольховые двери, бывшая опознавательным знаком джаггеров.       Их мартирий – вытянутый кафоклион, переходивший в ротонду. Она была окружена со всех сторон контрфорсами и стрельчатыми окнами, вечно прикрытыми изнутри тафтовыми занавесями.       Мальчик проснулся, обнаружив себя, в казематах мартирия. Они лежали под улицами Пендрагона, тянулись лабиринтианом на несколько лиг окрест. Высокие стены в полтора человеческого роста плавными изгибами переходили в бесшовные арки. В бараках ютились аколиты разных возрастов – и мальцы, и рослые отроки. Каждый из них когда-то был кем-то. Нежеланные дети шлюх и внучатые племянники видных офицеров делили кованные койки со старыми матрацами. Различия между ними оставались в прошлом – теперь каждый носил нанковую рубашку и суконные пумпы, подпоясанные широкой лентой.       Новый аколит, которого привел юрист, мальчонка – он был не старше девяти. Ни щуплый на подобии бывших столичных беспризорников или бордельских выродков, ни полнотелый на вроде дитяток чинуш, которые решили повстревать в бабкино наследство. Мордашка, правда, мягкая, немного женственная – сразу видно, соли не нюхал. Аккуратно стриженые волосы, зачесанные назад, пряди волнами падают в уголки глаз, слишком испуганных.       Старшие уже смекнули, приметив новенького, ему будет здесь тяжело. И Маделиф, и беловолосый Хвид, и вечно молодая госпожа Исо, и старый Герринк – никто из них не даст мальцу спуску. Сидящий в дальнем углу барака сероглазый аколит с кольцо в ухе и рубленным шрамом на губе – Исайя Мариска, бывший старшим среди всех прочих цыплят – уже посочувствовал мальчонке, которого привел юрист. Он не переживет Отсева, Мариска был уверен в этом.