Ты плачешь, Гон

Гон находился в школе. Странной, непривычно тихой школе. Он стоял на совершенно белом, иногда разделяющимся серыми линиями на плиты, несвойственном для школьных заведений, полу. На нем не было следов бесстрашных школьников, которые отважились зимой прийти без сменной обуви, не было разводов и резких линий, оставленных детьми, которые любят побегать. Создавалось ощущение, будто даже Гон не стоит на этом полу. Скорее всего, Гон был призраком. Он на самом деле не стоит, а витает над полом. А если он посмотрит в зеркало, то либо не увидит ничего, либо сможет увидеть сквозь себя окружающее пространство. И Гон чуть-чуть надеялся на то, что вокруг него яркой аурой мерцает ярко-желтый свет. Поблизости никого не было. Совершенно пустынно и бесшумно. Если слишком громко вдохнуть, этот звук разлетится по всему помещению, не оставляя шанса на то, что никто не услышит. Перед Гоном, в метрах пяти, начинался школьный холл. Он по каким-то причинам был затемненным, и разница в полдесятка метров очень ощущалась из-за освещения. Единственное, что позволяло увидеть очертания холла — это остекленная дверь, сквозь которую пробивался снег, граничащий с бурей. Стоящие в ряд лавочки отражались в зеркалах, хаотично расположенных на стенах холла. Чуть далее можно разглядеть вахту, на которой никто не сидел, вместе с находившимся немного выше телевизором, что бы просматривать камеры. Возможность увидеть вахту полностью была ограничена, потому что далее нее находились совершенно новые турникеты, отражающие в себе все подряд. И черт, кажется, у Гона нет пропуска. Он оглянулся вокруг. Чувство, будто он чего-то ждет, и не может сделать ни шагу от подоконника рядом. «У меня оптические галлюцинации?» Чей-то до боли знакомый образ вспышками проскальзывал мимо него. Мозговая активность. Мозговая активность. Думай, думай, думай, кто это? Кто это? Кто это? Кто это? Кто это? Кто это? Кто это? «Я не могу вспомнить!» Думай. Думай. Думай. Думай. Ну же. «Я ведь его знаю? Да?» Думай. Думай. Думай. Думай. Думай лучше. Быстрее вспоминай. «Я не могу!» Отмазка. Отмазка. Отмазка. «Я правда не—» Ты вспомнил? Да? Отвечай! «Кажется… Да! Да! Я вспомнил!» И почему ты стоишь на месте? Ты позволишь расстаться вам вновь? Пазл сложился. Конечно, естественно! Кто еще из его знакомых ходит в белом лонгере с седыми волосами? Только один, единственный, и неповторимый Киллуа Золдик. Когда Гон сообразил, что это за человек, тот совершенно отчетливо выходил из школы. Ноги будто приросли к полу. Фрикс не может совершить ни единого телодвижения. Почему ты стоишь на месте? Почему ты стоишь на месте? Почему ты стоишь на месте? Я тебя спрашиваю, Гон, почему ты стоишь на месте? «Я не могу пошевелиться!» Что это значит? «Я полностью обездвижен!» Ты ищешь оправдания себе? Действуй! Иначе все повторится. «Повторится?» Повторится. Повторится. Повторится. Повторится. Повторится. Повторится. Повторится. «Хватит!» Сделай же что-нибудь! «Я—» Быстрее. Он уходит. «Он делает что?» Резкий и оглушающе громкий звук пронзил слух Гона, он, кажется, контужен. Гон упал и не заметил этого. Он следит за человеком, отдаляющимся от него. Больше не волнует ничего. Гон понимает, что надо что-то делать. Что может сделать он? Фрикс бежит. Бежит со всех ног, так быстро, как не бегал никогда. Но почему он стоит на месте? Это временная петля? Что ты делаешь? «Бегу.» Нет, нет. Ты не бежишь. Ты не сдвинулся ни на миллиметр. «Это неправда!» Смотри на вещи объективнее. Он уходит. Отдаляется. Как в тот раз. Может быть ты его больше не увидишь. Не увидишь. Не увидишь. Не увидишь. Не увидишь. Не увидишь. «Нет! Ты врешь!» Не увидишь. Не увидишь. Не увидишь. Не увидишь. Не увидишь. «Черта с два!» Гон будто вырвался из вакуума, в котором застрял, получив возможность нормально бежать и двигаться. Киллуа еще не ушел. Есть шанс его догнать. Фрикс не обращает должного внимания на лавочки, мимо которых бежит, не смотрит себе под ноги и не смотрит на препятствия впереди. Киллуа. Но чувство, будто чем он больше вглядывается, тем меньше он видит. Вокруг становится шумнее, и теперь Гон чуть не врезался в прелестную ученицу шестого класса. Он почти у финиша. Он прибыл бы, если бы не врезался в… турникет? У тебя нет пропуска. Это не по правилам. «Да какие тут, нахуй, правила?» Не по правилам. Не по правилам. Не по правилам. Не по правилам. «Заткнись!» Смирись, Гон, он ушел. «Он не—, он что?» Ушел. Бросил. Оставил. Тебя. «Нет! Не может быть!» Может. Раскрой глаза и посмотри, Гон. «Я ничего не вижу.» Почему? «Я не знаю.» Почему ты ничего не видишь? «Я говорю, я не знаю!» Потому что слезы не дают ничего рассмотреть? «Какие слезы?» Ты плачешь, Гон. Из его глаз льется река. Левый зрачок сужен, правый чуть расширен, и он, кажется, расстроен. Тебя оставили. «Меня не оставили.» Ты не смог удержать его. «Нет, это не так!» Других вариантов нет. «Я не верю в это.» Не верь. «Я не хочу! Нет!» — Киллуа! У Киллуа был весьма чуткий сон для того, чтобы проснуться от того, как Гон выкрикивает его имя, будто он при смерти. Гон слишком тяжело и часто дышит. Погодите, он что, плачет? — Эй, что случилось? Гон оглянулся. Перед ним сидит растрепанный, разбуженный и очень сонный Киллуа, который ждет объясний. — Я, — Гон стыдливо потер свои глаза, делая свои руки очень мокрыми. Потер, конечно, слабо сказано. Гон потер свои глаза так, что в них стали появляться нечеткие зеленые кляксы, перед ним все то светло, то темно, а руки навсегда запоминают форму глазных яблок. — Извини. Просто Кошмар приснился. Ох, как же виновато Гон это говорил. Он испытывал странную эйфорию от своего сна, хотелось как можно скорее это забыть, отбросить в самый пыльный угол своих воспоминаний, и никогда не затрагивать. Он убеждал себя в том, что это всего лишь сон. Гону даже пришлось несколько раз поморгать, что бы точно удостовериться в том, что перед ним реальный человек. Не иллюзия и ничто другое. Только плоть и кровь. И такие ослепительно красивые глаза. Признаться честно, Фрикс в них тонул, будто в глубоком океане, где пылает жизнь, а рыбы чересчур быстро проносятся мимо тебя, он в них падал, будто в бескрайнее небо, где облака рисовали причудливые формы и мысли Киллуа, навстречу к звездам. И это поистине было его путем к звездам. Но сейчас Гону было страшно. Это очень, очень ново. Ново дрожать, будто ты стоишь на морозе без куртки, наблюдать за тем, как предательски трясутся его руки, и понимать то, что в его голове комок несвязных мыслей, которые ни к чему хорошему не приведут. Это было так ужасно, так отвратительно. Гон даже подумал, что он слабак. (Но это называется привязанность. Впрочем, никто не знает, может привязываться — тоже слабость?) «Почему я допустил даже мысль о том, что Киллуа меня оставил?» Вина. Бесконечная вина за свои мысли. Так стыдно. Киллуа, должно быть, посчитает Гона предателем. — Вот ты придурок. Фрикс снова посмотрел ему в глаза, на его выражение лица, которое выражало, естественно, очень-очень большую раздраженность (которая больше походила на повод не нежиться). Это помогало, да! Если Гон будет смотреть в глаза Киллуа еще минуты три, он полностью восстановится! Надо будет как-нибудь его за это поблагодарить. (Киллуа так и не понял, что ему говорит Гон, но зато сильно раскраснелся, а его уши больше походили на огонь.) Вместо ответа Гон тихо захихикал, не выдержав тона друга, в котором было очень много напускного пафоса и надменности, но Гон слышал лишь заботу и любовь, но Киллуа уловил это хихиканье, которое было уж очень слышно в оглушающей тишине комнаты. — Ложись спать уже. Фрикс послушно исполняет эту просьбу, хоть он еще и не до конца отсмеялся, кладя свое голову на подушку, пока не придумав, куда деть руки. Но Киллуа придумал все за него, и поэтому чуть лениво обнял своего друга, положив свою голову ему на плечо. Это, оказывается, приятно: ощущать на себе вес и тепло другого тела. Прислушиваться к дыханию, перебирая его волосы, и быть спокойным. Не волноваться о том, что от тебя уйдут, совершенно не беспокоиться за то, что тебе будет не к кому обратиться за помощью. Потому что на Китовом Острове у Гона пусть и было много знакомых, приятелей, <i>товарищей</i>, но никогда не друзей. И разница между этими понятиями огромна. Должно быть, вы понимаете это. Но с появлением Киллуа Гон понял, </i>что</i> значит друг. Что такими понятиями разбрасываться не стоит. (И Гон не знал о том, что у Киллуа болезненно сжималось сердце каждый раз, когда он называл другом кого-то помимо него.) Но сейчас это все не важно: сейчас важен Киллуа, который лежит на плече Гона. В какой-то степени это очищает голову. Кажется, Гон уверен, в этот раз ему не приснится кошмар. Фрикс всматривается в потолок, будто там есть ответы на все вопросы. Но ответ сейчас сопит возле Гона, погружаясь в сон. Если бы Киллуа еще свернулся калачиком, можно было бы ненароком подумать, что Киллуа не человек, а кот. Как это мило. И сейчас Фрикс с полной уверенностью заявляет, нет, в этом мире Киллуа его не оставил, не оставил в предыдущем и не оставит в </i>следующем. </i>