Чуть другая

Все было хорошо, ничего не предвещало беды. Девчонка пару встречала отца в коридоре. Раз он ничего не сказал ей, значит ни о чем не знает. Но, видимо, час расплаты все-таки пришел. — Что за вещи ты себе позволяешь? — Клаус зашёл в кабинет, закрыв дверь, — Это концлагерь, для заключённых здесь не должно быть ничего хорошего. — Я ничего не сделала. Их плохо кормят и… Анну жалко, — Ада посмотрела на мужчину. Страх скрутил живот, заставил спрятать руки под стол. — Это не повод кормить её той едой, что я покупаю для тебя, — Ягер прошёл по кабинету. — Одна конфета, наверное, не сделает ничего плохого. Мне правда её жалко. Может хоть так её жизнь станет чуть слаще… — девочка почувствовав себя виноватой, опустила голову. Она правда не видела в этом ничего плохого. Лдано бы какого-то ничтожного заключенного, но Анну-то можно… — Думаю, более частые встречи с тобой поднимут ей настроение, — мужчина оглядел помещение, бросив взгляд на дочь. — Что ты имеешь ввиду? Сделать наши занятие дольше или по выходным? — Поселить тебя к ним в бараки. Этот метод будет крайне действенным. — Не надо… — испугалась Ада, продвинувшись ближе к столу, — Я не буду так больше, я поняла, что это плохо… Девочка ушла спать на такой же грустной ноте. Страх буквально пожирал изнутри, не давал покоя. А что, если Клаус и правда поступит так? Что будет тогда? Там же ужасные условия и еда не вкусная. Холодно и сыро. Плохо, одним словом. Мысли сначала просто блуждали сами по себе, подпитывая ощущение страха, а потом и вовсе сплелись в один большой ужасный ком. Он перекатывался из одного участка мозга в другой, заставляя каждый раз вспоминать фразу отца, тем самым мешая уснуть. Воображение уже стало рисовать страшные картинки будущего, если слова штандартенфюрера станут правдой. Но чуть успокоившись, Аде удалось погрузиться в сон. Он был крайне беспокойным. За ночь несколько раз девчонка открывала глаза, пытаясь понять, где находится. Мягкая игрушка, в обнимку с которой спала немка, напоминала о том, что все хорошо и можно спать дальше. В любом случае, ночь не дала много сил от сна, поэтому вставать было тяжело. На этот раз Адель встала сама, до того, как прошёл Ягер. Привела себя в порядок и даже заглянула к нему в кабинет, дабы позвать на завтрак. Мужчина был в достаточно хорошем настроении, поэтому можно было поговорить о чем-нибудь. — А сегодня ты разрешишь мне посидеть в танке, да? — Возможно, посмотрим, — завязался диалог, пока отец с дочерью спускались по лестнице. Хорошее настроение военного не отменяли строгости. — Я очень хочу. И стрелять тоже, — напомнила Ада, шагая рядом с Клаусом. — Ты уже говорила мне об этом, я не забыл, — так же напомнил он. Этим несколько подавил настроении девочки. Но не сильно. Впереди ещё целый день, поэтому может случиться много всего хорошего. — Почему ты такой серьезный? — А какой я должен быть? — Ну не знаю, более добрый что ли… — Ты считаешь, что я не добр по отношению к тебе? — удивился мужчина. — Да, — заявила девчонка, — Раньше ты был добрее. — Раньше было другое время, — штандартенфюрер бросил взгляд на дочь. Взгляд, с оттенком какого-то высокомерия. Бои безусловно ожесточили его. Теперь он был похож на вышестоящих военных. Серьезный, строгий… Кошмар, одним словом. Но, в конце концов, он не был так жесток, как начальник спецблока. По крайней мере, с Адой. Про завтрак рассказывать не хочется, там не произошло ничего интересного. За исключением пожалуй того, что девчонка прихватила с собой несколько кусков хлеба. Есть их она не собиралась, в комнате была более вкусная еда, просто один из военных предложил поиграть с заключенными. Смысл был очень прост, о нем расскажем позже. Ада шла к месту игры. Прошла мимо лагерных. У них все так же, как вчера и день назад. Увидев ребенка, залаяли собаки, некоторые принялись махать хвостами, обрадовались. — А кого можно взять? — брюнетка посмотрела сначала на пленных, потом на военного. — Любых, каких хочешь, — ответил тот, докуривая сигарету. Девочка показала на нескольких мужчин, их грубо выдвинули вперед. Сейчас их отделят от остальных, и начнется игра. Ада отломила кусочек хлеба, бросила его на землю и отошла. Заключенные бросились на еду. Готовы были убить друг друга, лишь бы забрать выпечку себе. Как только кусочек съели, немка бросила еще один, в другую сторону. Вот и вся игра. Это казалось забавным, наблюдать, как люди калечат других за какую-то ничтожную крошку. Пока ребенок развлекался, Клаус договорился о стрельбе. Девочке без всяких проблем разрешили, были рады такому стремлению к военному делу. В качестве мишеней выбрали заключенных, им вручили по яблоку. Кому-то велели поставить его на голову, кому-то держать в руках. Ада быстро поняла принцип, занятие так же быстро начало приносить удовольствие. Немка не всегда попадала по яблоку, чаще в людей. На самом деле, так и было задумано. А если фрукт все же оказывался пронизан пулей, заключенного добивали другие военные, но уже в другом месте. Анна, стоящая неподалеку, опустила голову. Не могла смотреть на этот ужас. Теперь не осталось сомнений, девчонка похожа на Ягера не только внешне. Поднимается же у нее рука… Девчушка попала в яблоко на голове одного из узников, оно откатилось в сторону. — Подай мне яблоко, — скомандовала девочка, глядя на одного из подопытных. Мужчина кое-как опустился на колени, поднял с земли фрукт, протянул дочери военного. Та ударила заключённого по руке с такой силой, что тот упал. Военные посмеялись В какой-то момент один из заключенных упал на колени, заплакал. Начать что-то быстро говорить, умоляюще глядя на ребенка. — Ты русский? — Адель посмотрела на мужчину, чуть ли не упавшего ей в ноги. Анна перевела ответ лагерного, он и правда оказался русским, девочка узнала по языку. — Что ты хочешь? — Он просит, чтобы вы не убивали его… Умоляет вас оставить его в живых… — переводчик подняла глаза на немку. — Я могу не трогать его? — дочь Ягера обратилась к военным. Те ответили, что жизнь несчастного в её руках, она может сделать с ним что зачет, в том числе и отпустить. Девочка велела отпустить лагерного обратно, к остальным. Не хотелось стрелять в него. Может быть, он еще пригодится, язык-то их надо как-то учить. Брюнетка веселила себя стрельбой около часа. Дальше по плану обед. Юной немке хотелось узнать, что вообще происходит в лагере. Поэтому она спросила, можно ли ей посмотреть, какой едой кормят заключенных. Оказавшись на специальной кухне, Аде показали большую кастрюлю, литров на пятьдесят. Но еда, что находилась там, на еду была мало похожа. Девочка скривилась и отошла. — Они это едят?.. — ребенок посмотрел на Ягера, тот кивнул. — Фу… После обеда, ближе к вечеру, дочь штандартенфюрера наконец посмотрела танк изнутри. Там оказалось даже интереснее, чем она думала. Вот только все, что хотелось покрутить или поднять было очень тяжелым. Но эту проблему тоже решили. Одним словом, прекрасный день, веселый. Было бы хорошо, если бы завтрашний был таким же. За окном стало смеркаться, Клаус с девочкой вернулись в административное здание. Теперь можно и чай со сладостями попить, почитать что-то из школьной программы, доделать оставшиеся уроки. В общем, вечер обещал быть продуктивным. Все бы хорошо, но вот утро что-то не задалось. Адель отличалась бледностью, отказалась от еды и занятий, стремилась вернуться в кровать, желательно, поспать. Ягер, заметив изменения в поведении дочери, вызвал ей врача. Доктор осматривал пациентку довольно долго, около получаса. Диагноз сошелся с симптомами еще в первые десять минут осмотра, но медик хотел перепроверить все, болезнь, что начала проявляться — опасная и очень неприятная штука. — У девочки дифтерия… — лекарь пригласил Ягера в комнату. Диагноз потряс военного. Он надеялся на что-нибудь обычное, типа соплей и кашля, ну максимум — на лихорадку. Но явно не на такою серьезную болезнь. — Не говорите, что она заразилась от кого-то из лагерных. — Да. Я думаю, да, — врач выдохнул, с некоторым страхом посмотрев на штандартенфюрера. Военный может запросто расправится с ним, это не запрещено… Ягер перевёл взгляд на улицу, где ходили заключённые. Он был готов выйти и расстрелять их всех к чертовой матери! — Наверно, она потрогала что-то после них… — доктор сочувственно посмотрел на бледную девочку. Клаус сжал губы тонкую линию. Да, скорее всего, так и было. Дочь совсем не видит в заключенных опасности, её останавливает только собственное отвращение, чувство гордости. Тем не менее… Это ошибка и мужчины тоже. Нужно было чуть лучше смотреть за ней. В любом случае, сейчас уже ничего не сделаешь. — Думаю, неделя, может полторы, и девочка выздоровит, все не так критично. Хоть что-то хорошее. Пусть гарантии выздоровления никто не давал, надежды все равно были. Врач сразу дал ребенку нужные лекарства, велел соблюдать покой и постельный режим. Всему этому Ада несколько обрадовалась, не нужно никуда идти, ничего делать… Время шло к обеду. Еды больной не предложили, знали, что не будет. Вечер, по большому счету, наступил так же быстро. Комнату регулярно проветривали, приносили лекарства и питье. О том, пора спать Адель догадалась по звуку горна за окном. Наступила мертвая тишина, для заключенных наступила ночь. Для девочки в общем-то тоже. Может быть, к ней перед сном заглянет Клаус, но это только догадки, если у него будет время. Хотя, он обязательно выделит его для больной дочери. Девочка открыла глаза, болезненно простонала что-то. Её разбудил горн за окном. Ада закрыла глаза и накрыла голову одеялом, свет раздражал. В коридоре кто-то отдал какой-то громкий приказ, но больная не смогла понять его. Потом, минут через десять, отдали новый приказ, более четкий, но не менее громкий. На этот раз ребёнок узнал голос, это Клаус. Дочь Ягера потеряла счёт времени, лёжа под одеялом. Кто-то открыл дверь, прошёл в комнату. На табурет, стоящий у кровати, поставили что-то, какую-то посуду. — Ада, доброе утро. Как себя чувствуешь? — Это доктор. — Плохо… — проскулила девочка, выглянув под одеяла. — Давай температуру померим, — ей протянули градусник. Та нехотя взяла его. Ничего из этого измерения хорошего не вышло. Больше тридцати восьми. Брюнетке дали лекарства, а потом предложили покушать. Девочка бросила взгляд на еду, что ей принесли. Это жидкая манная каша на воде, кисель и печеное яблоко. Ада отвернулась, медленно перекатывая голову по подушке, прикрыла глаза. Она не ест уже второй день. Доктору удалось уговорить её на стакан травяного чая прошлым вечером, а сейчас на пищу не хотелось даже смотреть. Время тянулось долго. Казалось, будто прошла целая вечность, хотя, на деле, не было и часа. К ребенку частенько заглядывал Клаус, но у дочери не было сил и желания даже улыбаться. Пару раз, когда было получше, спросила о том, что твориться на улице, в лагере, как поживает Анна, и не произошло ли чего нового. Создавалось ощущение, что после рассказа больной становилось лучше, но совсем немного. Часть времени Ада спала, часть просто лежала смотря в потолок, изредка поглядывая на фарфоровую куклу, сидящую на столе. С одной стороны, хотелось, чтобы кто-то был, какой-то компании, а с другой, не хотелось никакого видеть. Перед самым отбоем во дворе лагеря кто-то громко кричал что-то на неизвестном ребенку языке. Да даже если бы Ада знала его, какой смысл сейчас вслушиваться в этот крик? Сил на это нет. Ночь накрыла черным покрывалом, тишина разлилась по лагерю. Ягер зашел, сказал что-то. Девочка сонно кивнула, сделав вид, что услышала и поняла. Когда эта болезнь наконец закончится?