***
Тэхен никогда и ни в чем не был так уверен, как в своем решении сейчас. На дорогу спустился сумрак теплой весенней ночи, где-то в высокой траве шумели песнью покоя сверчки. Рябью по колосьям проходился ветерок, перебирающий спутанные локоны, пока конь шел вдоль дороги к имению четы Ким. Альфа разминулся с Чонгуком еще двумя часами ранее в городе, где подуставшего от гуляний омегу на карете решил забрать Хосок, встретившийся на площади. Чонгук сначала противился, но после все же сдался и под напором Тэхена, который сказал, что дорога обратно будет более изнурительной. Гук не хотел расставаться, и альфа пообещал ему, что вскоре навестит его. Окрыленный чувствами юный Господин совсем не печалился о собственной усталости. На его губах играла мягкая улыбка, а в глазах искрился блеск надежды и предвкушения. Имение родителей находилось куда ближе собственного, к тому же Тэхен рассчитывал на разговор с родителями поэтому без сомнений свернул к родному дому. Он был настроен серьезно и хотел в последний раз переговорить об этом с родителями, к тому же ему не давала покоя ссора с матерью. Все же она наверняка желала сыну лишь лучшего и Тэхен, наверняка, просто тогда поторопился, не так ее понял. Сердце переполняло чувство радости и любви. Оно выливалось в желание попросить у родителей прощения за грубость в последние дни и оповестить о решении помолвиться с юным омегой семьи Чон. Что им мешало быть вместе теперь? Помолвку с Намджуном их семья должна была расторгнуть, страшная тайна итак известна всем членам семьи Ким и скрывать больше нечего. Более того, Тэхен готов разделить этот секрет пополам, забрать часть груза на себя, лишь бы чести его избранника ничего не угрожало. Если нужно будет - Ким уничтожит любое доказательство того, что Чонгук не является носителем крови рода Чон. Плохое предчувствие настигло мужчину только на территории имения. Молчаливый, но слишком дерганный кучер забрал поводья коня и несколько раз отдав низкий поклон, посеменил к конюшням. Двор пребывал в спокойствии и необычайной тишине, здесь не было слышно даже птиц, которых обычно было слишком много у сада. У входа в поместье охраны тоже не было. Тэхен прошел в двустворчатые двери без лишнего внимания и первым человеком, попавшимся ему на глаза, была служанка с кухни, лицо которой казалось опухшим от долгих слез. Ее покрасневшие глаза в удивлении уставились на сына хозяина, а после она низко-низко поклонилась, пустив слезы вновь. Тэхен ничего не понимая, хотел было спросить, что не так, но служанка быстро скрылась в неизвестном направлении. Сердце кольнуло волнением, Тэхен тут же ринулся на второй этаж, позабыв обо всем остальном. Он миновал всю лестницу за считанные минуты и после сразу же поспешил к кабинету отца, но там было пусто. Коридоры имения угнетали своей тишиной. Даже звука шагов не было слышно в этой части дома, словно альфа прибыл навестить призраков. — Немедленно найти его! — раздалось грозным сорванным голосом в другом конце спален и Тэхен тут же ринулся на звук, игнорируя недостаток кислорода в легких. Сердце в испуганном ритме, подобно птице в клетке, колыхалось в груди. — Выслать охрану в город! Обшарить каждый закуток этих земель! — стальным разъяренным голосом отдавал указы собравшейся охране дядя Сувон, лицо которого было красным от ярости. Тэхен, не ожидавший в такое время встретить здесь родственника, лишь в удивлении замер прямо в дверях, наблюдая эту картину. Стража отдала поклон Господину и тут же четким рядом покинула помещение в спешке, шурша формой. Стоило дяде заметить фигуру удивленного племянника, он тут же изменился в лице. Брови его выгнулись в страдальческой горечи, а рука легла на область сердца. Старик всхлипнул, проведя рукой по лицу, он совсем не мог подобрать слов, будто где-то провинился. — Тэхен...я...мне... — его тяжелое дыхание отдало сухим кашлем. — Тэхен, прости меня, мне так жаль, я не мог бы и подумать... — слова путались, язык заплетался. От былой стали не осталось и жалких крупиц, маска сильного человека упала к чужим ногам. Тэхен боялся даже пытаться понять о чем так сбивчиво говорил его дядя. — Юный Господин? Что вы здесь делаете? — раздалось сбоку. Альфа обернулся на голос отцовского помощника. Глаза его также сверкали влагой. — Юный Господин, вам нужно... — договорить не дали. Альфа без раздумий оттолкнул растерявшегося парня и с силой толкнул двери, из которых тот вышел минутой ранее. В темных покоях откидывал отблески огонь из камина и несколько свеч, расположенных подле кровати с тяжелым балдахином, ткань которого была опущена. С обратной стороны доносился чей-то слабый совсем незнакомый шепот. Шаги Тэхена стали куда медленнее и неувереннее, он боялся узреть что-то действительно страшное за плотной тканью балдахина, скрывающего того, чей голос звучал слишком слабо и отчаянно на фоне треска бревен. — Мне очень жаль, Господин Ким, — сухой голос старика, местного лекаря, нарушил трепещущую тишину и сказанные им слова треском отдались в чужом сердце. Тэхена пугали предположения, кому бы могли быть обращены эти слова. Альфа едва слышно обошел кровать, замерев, когда его взору открылся вид на одну часть постели. — Матушка? Два лица в удивлении обернулись к сгорбленной фигуре, которая чужаком стояла подле. Одно было искажено болью утраты, осунувшееся и красное от слез, второе с тенью немой печали - лекарь не может поддаться накатывающим слезам, иначе его слабость ударит по его Господину с новой силой. — Сынок... — голос отца сломлен, его едва слышно. Тэхен медлит. Осознание плавным ручьем затмевает его разум, пока дрожащие ладони тянутся к чужим холодным, символично сложенным поверх одеяла. Юноша оседает на колени, губы его приоткрываются, но ни единого звука не исходит наружу, словно шкатулке вырвали механизм. Подрагивающие непослушные пальцы хватают за ледяную ладонь, а там под кожей даже кровь больше не циркулирует, словно перед мальчишкой неудачное творение Всевышнего, сброшенная с небосвода кукла, подкинутая в качестве злой шутки ребенку. Отец сидит на стуле рядом. Его теплые отцовские руки опускаются на плечи сына, говорят, что они рядом и все еще никуда не ушли, хоть и дрожат предательски. Тэхен не чувствует влаги на скулах, не чувствует привкуса металла на прокушенной губе, которую поранил, сдерживая первые всхлипы. Эти же губы мажут по руке матери, игнорирующей отчаяние единственного любимого сына. Его плечи уже дрожат, а слова теряются в рваных вздохах. Сотни вопросов крутятся на языке и вместе с ними ничтожная всепоглощающая пустошь, затапливающая легкие влагой. Альфа сжимает чужие ледяные ладони сильнее и устами касается их в отчаянии, желая нащупать фантомный пульс, но в этом теле жизнь давно иссякла. — Матушка...нет, матушка, вы не можете так поступить, — не своим голосом, превозмогая тысячи иголок в горле. Так боль опутывает тернистыми прутьями шею с запястьями. Воздух режет глотку, пока горячие слезы выжигают дорожку вдоль острых скул, с подбородка спадая на мертвенно-бледную кожу матери, чьи веки все также закрыты. Позади слышится надрывный всхлип, отец не может сдержать горя, созерцая труп возлюбленной, оплакиваемой отчаянным сыном. Он дрожит, дышит тяжело и руки его все больше прикладывают силы, чтобы оттянуть Тэхена от супруги. Тот сопротивляется, не желая выпускать даже после смерти нежных рук, но Господин Ким не приклонен и все же оттаскивает сына, прижимая его к собственной груди. Позволяет своему ребенку уткнуться в воротник собственного пиджака и запускает руку в копну волос, пытаясь успокоить. Не взрослый мужчина, а маленький мальчишка плачет в его объятиях, сгребая грубую ткань в стальной хватке. Отец не дает ему отстраниться, обернуться назад и вновь наткнуться на фигуру матери, переодетую в белое платье покойника. Лекарь в спешке готовит успокоительный отвар, роясь в чемоданчике. Пламя свечи, стоящей на тумбе в серебряном подсвечнике, дрожит, словно вместе с хозяевами оплакивает чужую трагичную смерть. Все имение содрогается в муках и боли потери. — Твоя мать в лучшем мире, Тэхен, — шепчет едва слышно. Плечи сына от этих слов вздымаются лишь выше и Господин Ким прижимает дрожащего альфу еще ближе, плотнее. — Как... — голос охрип от слез, — что произошло? Уверен ли ты, что хочешь услышать правду, мой маленький мальчик? — Ха Юн! — резкий вскрик дяди мгновенно привлек внимание и все обернулись на вбежавшего мужчину. — Он был замечен лесником на пути к имению Чонов... — Чертов... Не успел альфа договорить, как Тэхен вырвался из его хватки и тут же выпрямился. Глаза его, что все еще в свете пламени блестели от недавних горьких слез, выдали пугающую решительность. Господин Ким поднялся со стула следом, схватив сына за плечо. — Что ты задумал? — с легким испугом прозвучало от отца. — Что бы то ни было, останься в поместье. Я с этим разберусь сам, — строго велел он. — Кто это с ней сделал? — совершенно не слушая, пересек его попытку остановить, Тэхен. — Тэхен... — Отец, — нерушимо. Не недуг забрал жизнь твоей матери, а людская злоба и жадность, сосредоточенная в одном грешном человеке. — Он имеет право знать, Ха Юн, — вмешался дядя, стоящий в дверях. Альфа перевел тяжелый взгляд на сына. В таких родных глазах напротив плескался огонь прожигающей ненависти, не сулящий ничего хорошего, но Сувон был прав. Хватит с них недомолвок. Мужчина прекрасно понимал, что если его сын первым доберется до преступника, то тут же без сожалений убьет его. Руками или оружием - ему определенно точно было плевать и пусть Тэхен никогда не был известен, как жестокий зверь или сторонник насилия, отец был уверен, что так легко виновник их горя не уйдет от него даже после того, как ему наденут кандалы и выжгут клеймо убийцы на лбу. — Это был Намджун, Тэхен, — оглушило, словно раскат грома за окном, где тучи сгустились над поместьем. — Он отравил ее. Дыхание на коже замерло. Брови альфы на долю секунды поднялись в удивлении, а после сознание прошибло истиной. Такой громкой, что сердце пропустило болезненный удар. Это все моя вина… — Тэхен, мне так жаль! Я не заслуживаю ходить по этой земле, это я воспитал этого монстра, — на отчаянные мольбы и покаяние сорвался голос дяди, упавшего на колени прямо перед племянником. Все его лицо, искаженное за годы болезни, покраснело от слез и надрывного плача. Ладони его дрожали, пока он ими цеплялся за брюки альфы, который даже не смотрел на него. Это все его вина… Тэхен не слышал ничего так отчетливо, как внутренний голос, набатом бивший в гонг. Правда была слишком болезненно отрезвляющей и боль с новой силой нахлынула на разбитое сердце. Это он, Тэхен, виноват в том, что его мать теперь бездыханно лежит в собственной постели. Это он раззадорил дикого зверя, довел, заставил сделать этот ход. Альфа отступил назад, вырываясь из хватки дяди и отца, после чего обернулся к Госпоже Ким, лицо которой было красиво и спокойно в своем безмятежном вечном сне. Он склонился над чужим лбом и коснулся холодной кожи мягким поцелуем, в котором передал ей все тепло, на которое был способен. Лишь сейчас на его отравленную болью душу вылилось море сожалений, что в этой жизни его любимая матушка получила ничтожное количество таких же теплых поцелуев от единственного своего ребенка. Хватит одной руки, чтоб сосчитать...Взгляд его с детской преданной любовью взглянул на точеные аристократские черты, которые, кажется, стали лишь острее и губ коснулась треснутая улыбка искаженная виной. — Спите спокойно, матушка. Тэхен прощает ее и просит прощения за собственную жестокость. Схватив револьвер с тумбы, оставленный отцом, альфа как никогда решительно развернулся и последовал к выходу, задев небольшое зеркальце, которое тут же упало, разбившись в один миг. Пол комнаты покрыла сотня маленьких осколков, опасно поблескивающих в свете вздернутого пламени. Отец тут же преградил путь сыну, заслонив собой дорогу. Его лицу, покрытому трещинами горя, вернулась привычная строгость и брови свелись у переносицы, отчего на лице отчетливее выступили морщинки. — Тэхен, не вздумай устраивать самосуд, — велел Господин Ким, пытаясь отрезвить, — мы поймаем этого ублюдка и он предстанет перед людским судом, а после и Божьим. Тэхен сделал шаг вперед, встав вплотную к отцу и заглянул в его темные глаза своими, горящими желанием расправы. — Я сам свершу над ним честный суд и успокоюсь лишь тогда, когда земля под моими ногами увлажнится его кровью, — прошептал он змеем, — он направился в имение Чонов за Чонгуком и я не позволю ему навредить моему любимому человеку вновь, — оттолкнув плечом альфу, Тэхен пошел прочь, тяжелой поступью разрезая звенящую тишину в комнате. Отец не смел его более останавливать и лишь тут же велел охране отправляться в имение Чонов. Двери с грохотом отошли в стороны и из темных покоев решительной походкой вышел альфа, в чьих ладонях был зажат револьвер. Взгляд его ледяных очей резал подобно отточенной сабле, вскрывающей душу. Ему под руку на свой страх и риск кинулся Даюн, преданный помощник отца, хватая его за руку. — Юный Господин, не рискуйте! — взмолился он, вцепившись мертвой хваткой в ткань чужой одежды. Страх за того, к кому уже давно не был равнодушен, скрутил его органы в страхе и всякие манеры он отбросил прочь. Однако вместо желанной теплой ладони лба коснулось холодное дуло револьвера, наставленного без всяких сожалений. Даюн поднял испуганный взгляд на альфу и замер, когда понял, что тот совсем не шутил. — Свали прочь или, клянусь фамилией, я без колебаний нажму на курок, — прозвучало твердо с нотками разрывающей изнутри ненависти, — ты же не хочешь усложнять жизнь прислуге, которой потом придется оттирать твои мозги со стенки? Под усилившимся давлением на нежную кожу дула, Даюн в сковавшем страхе ослабил хватку и Тэхен тут же вырвал свою руку, отряхиваясь от чужих касаний, словно те могли передать чуму. — П-простите, юный Господ-дин, мне мое своеволие, — в девяносто градусов склонился Даюн, закусив губу в кровь. На что он надеялся? Он ведь никогда ничего не стоил в чужих глазах. Альфа в последний раз наградил его распаленным взглядом сверху-вниз, после чего тут же удалился, направляясь на улицу. После того, как его шаги скрылись в коридоре, все тело обмякло и Даюн пал на колени, больно ударяясь теми. Губы предательски дрожали от глупой обиды, а соль влагой скатилась на впалые скулы, скатываясь к ладоням, сложенным на ногах. Таково его истинное место.***
— Так юный Господин Ким тот еще романтик, — одобрительно посмеялся Хосок, когда Чонгук с горящими щеками рассказал ему о том, как провел время с альфой. — Я рад, что ты счастлив, Гук. Чонгук обернулся к нему и мягко улыбнулся, демонстрируя так всю любовь к брату, на которую было способно его щедрое сердце. Он впервые по-настоящему был счастлив. — Знаешь, у себя дома я бы хотел разбить огромный сад, — омега развел руки в стороны, демонстрируя масштабы своих желаний. — Думаю, Тэхен был бы рад. У них в поместье такой огромный сад, ты бы видел! Госпожа Ким очень хорошо заботится о цветах, а еще… — альфа с искренним интересом продолжил слушать рассказы брата, которые придавали ему живых красок. На губы так и просилась умиротворенная улыбка, словно какой-то крайне тяжелый груз упал с плеч. Было ли это место хотя бы единожды принято Чонгуком как настоящий дом? Хосока эта мысль вогнала в легкую тоску, с привкусом полыни, от которой горчило во рту. Теперь же альфа мог лишь надеяться на то, что его брат обретет свое заслуженное счастье в объятиях другого человека, который не посмеет сделать больно. Тэхен всяким был подлецом, но не рядом с любимыми. Хосок подпер лицо кулаком, оперевшись на собственное бедро и с нескрываемым интересом принялся слушать о грандиозных планах младшего брата по озеленению своего дома. У Чонгука не было друзей, с которыми он мог бы поделиться впечатлениями и планами на будущее и потому именно альфа был готов выслушивать их все. Гук с таким запалом рассуждал о цвете штор для гостевых, о плитке в холле и о саду, словно это все уже воплотилось в реальность и ждет его. Альфа едва мог сдержать улыбки, которая сама так и напрашивалась на лицо. Хосок мог бы вечно так слушать своего брата, однако их идиллию прервала резкая остановка и шум наружу. Чон тут же выпрямился и велел замершему омеге сидеть внутри, а сам же неспешно вышел наружу. Его глаза поблескивали в свете ламп, озаряющих главный въезд на территорию имения семьи Чон. Густой сумрак заполонил небосвод и сотни звезд притаились за свинцовыми облаками, нависшими над землей. Казалось бы, что это дурное знамение, но под конец насыщенного дня ничего более не могло удручить настроения. В округе поднялся неспокойный холодный ветер, треплющий локоны, а кони взволнованно били копытом, вздергивая шелковой гривой. Альфа обернулся – позади лишь пустая дорога, укрытая плоским камнем. — Почему остановились? — обратился он к кучеру. — Извините, Господин! Это кони чего-то встали и не идут дальше, — отвесив поклон, почесал затылок мужик. Он дернул поводья, отвесив ругательства в сторону коней, но те лишь капризно вздернули хвостами. — Что-то случилось? — раздался беспокойный голос сбоку. Хосок тут же обернулся на Чонгука, который обнимал собственные плечи из-за холодного ветра. — Я же велел тебе не покидать кареты, — сердито подметил альфа. — Я услышал ваш разговор, поэтому и вышел, — недовольно цокнул омега. — Лошади встали и не идут, молодой Господин! — подал голос кучер, после вновь ругая непутевую животину. До главных ворот было рукой подать, но скакуны были непреклонны и все не желали ступать дальше. Пока Хосок пытался разобраться с кучером, Чонгук залез обратно в карету, не имея желания мерзнуть на разбушевавшемся ветру. — Не идут и все! — вскинул руками кучер, брови которого взмыли вверх. — Что-то не так. Хосок вновь оглянулся, но не нашел ничего кроме привычной пустоши. Деревья взволнованно трясли макушками в такт ветру, пока листва с шелестом перекатывалась по дороге, разгоняя призрачную тишь. Альфа выругался. Непредусмотрительно не взяв с собой никакого оружия, он был довольно легкой наживой и если за себя было не так страшно, то за брата сердце с ума сходило. — Отправляйся в имение и отправь сюда охрану, — негромко велел альфа рабочему. — Сейчас же. Запинаясь о камни, неуклюже кучер обошел карету и тут же двинулся в сторону поместья, слегка прихрамывая. Хосок провожал его спину с беспокойством на дне очей. Шум ударил из лесной чащи, откуда не было и вести. Альфа тут же обернулся на звук, нахмурившись, пока высокая трава, притаптываемая дюжиной ног, шуршала со всех сторон. Из всепоглощающей темноты, скопившейся омутами вокруг, поползли тени, которым не было конца. Выступать в рукопашном бою против огнестрельного оружия было слишком самонадеянно и потому Хосок в один миг оказался обезоруженным и схваченным безликим врагом. Он не успел выступить и в слабом сопротивлении, как руки его сковали в стальной хватке, заломив за спину. Бороться до крови на сбитых костяшках было бы глупо, ведь уложить его смогли б на лопатки за считанные минуты. На этом поле правила не писаны, враг уже играет грязно, нападая со спины на тех, кто у кого даже ножа не припрятано. Сзади двое давят в спину, толкают, чтобы альфа упал на колени и сминают его одежду в грубых касаниях. — Не рыпайся! — рычит задушно над ухом амбал, не жалея силы. — Иначе без ручонок останешься. Хосок пал на земь, пачкая брюки в поднятой пыли. Затылок его удерживали лицом к низу, не давая поднять голову выше и оттого альфа мог лицезреть разве что носки чужих изношенных ботинок. В голове его роем толпились мысли в догадках, кто же мог бы напасть на них в такое время. Неужели Тени? Ранее стороной обходившие кареты элитных семей, теперь же бандиты вели себя развязно и слишком нагло, вжимая так легко не тех людей в песок. — Хосок! — звоном раздалось совсем близко и сердце альфы пропустило тяжелый удар. Хосок дернулся в чужой цепкой хватке в попытке вырваться, но его тут же осадили, заломив руку сильнее прежнего, и в предплечье стрельнула колкая боль. — Не дергайся лишний раз, если не хочешь, чтобы с этим малышом что-то произошло, — мерзко прохрипел наемник над ухом и гадко захихикал, словно гиена над падалью. — Я тебе лично голову с плеч снесу, если с его головы упадет хоть один волосок, — сквозь сжатые зубы прорычал альфа, не шутя ни на секунду. Но слова альфы вызвали лишь всеобщее улюлюканье и мерзких смех, под который Чонгука вытащили из кареты, грубо ухватив за локоть. Альфа едва сдерживал ругательства, пока его все больше и больше унизительно утыкали лбом в землю, не позволяя поднять лика. — Хосок! Отпустите его, дикари! — не унимал криков Чонгук, пытающийся вырваться из чужого захвата, который определенно точно оставит не один синяк на молодом теле. — Не трогайте его! — Тихо, — шикнул на него один из наемников, дергая за руку. Лишний шум раздражал неимоверно, но по указу главнокомандующего трогать мальчишку было нельзя. — Что вам нужно? Золото? Драгоценные камни? — Хосок терялся в догадках, что именно могло привлечь банду грязноруких бандитов в такое время здесь. Одно дело - бездумно нападать на торговые лавки и перехватывать перевозчиков из города на безлюдной тропе, а это же было похоже на умышленное нападение на членов семьи из главенствующего рода. Альфа прекрасно слышал, что карету никто не обыскивал, о куше и наживе даже речи не было, оставалось лишь гадать, что именно нужно этим наемником от них. Однако, говорить никто не торопился, словно они кого-то ждали, поймав свою добычу. — Заткнись, аристократишка, — пнул альфу ногой в согнутое колено наемник. Им обещали что-то слаще всякого золота. — Отпусти меня! — вновь прорычал Гук, взглядом резанув по чужой физиономии, спрятанной наполовину под черной маской. Даже будучи ниже наемника на голову, омега смотрел на него с высокомерием и тем презрением, которым господа окидывают нечестивых слуг, проходя мимо. Чужое личико, бесспорно, вызывало в бандите желание лишь разукрасить его синяками, чтоб не повадно было прыгать выше собственной головы, но в силу указа он мог лишь еще сильнее сжать чужую руку там, где следы насилия не будут видны взору. Его тонкие костлявые пальцы сдавили кожу, но Чонгук стойко выдержал разлившуюся по замерзшему телу боль, и лишь еще выше вздернул подбородок, а после, что было силы, каблуком туфли наступил на чужую ногу, не пожалев силы. Не ожидавший такого трюка наемник, вскрикнул от боли и омега тут же вырвался из его рук. Он хотел бы подбежать к брату, удостовериться, что на нем нету никаких ссадин и порезов, но замер каменным изваянием, когда увидел фигуру, неспешно вышедшую из лесного мрака. Неспешно перебирая ногами, лениво ступая по хрустящему песку, силуэт приближался все ближе, однако Чонгуку не нужно было жалкого света с фонаря кареты, чтобы разглядеть того, кто к ним шел. — Господин Ким? — ничего не понимая, прошептал омега. — Это ваши люди? Велите им отпустить моего брата! На фоне абсолютно каждого из присутствующих Чонгук был в разы меньше и совсем беспомощным. Омега не умел обороняться, драться и никогда не держал в руках настоящего оружия, не имея даже представления как пользоваться чем-то подобным. Иными словами - он был здесь самой легкой добычей, но даже его осознание всего происходящего не могло заставить его молча созерцать, как родного брата вжимают в землю. Чонгук прекрасно понимает, что Хосок бы не позволил им подобного, если бы имел хоть какое-нибудь преимущество, но их окружала дюжина бандитов, которые не знали морали, зато были вооружены до зубов. Они велели не двигаться, иначе омега пострадает, и альфа был вынужден замереть в столь омерзительно-унизительной позе, пав ниц. — Не думаю, что это будет хорошей идеей, — пожал плечами Намджун, окинув альфу, стоявшего все также на коленях, взглядом полным превосходства. Именно так смотрят на тех, кого победили в честном бою, вот только от чести тут и следа не осталось. Намджун продал ее вместе с душой дьяволу. — Урод, мне стоило сразу догадаться, что так грязно играет только такой слизень, как ты, — усмехнулся Хосок и его голову тут же резко подняли за волосы, заставляя смотреть прямо в лицо. Взгляд Намджуна был таким же холодным и всепоглощающим, словно омуты проклятых болот в местных непроходимых лесах. Он был безумен, как у человека, который ловил животный кайф с насилия и всей той низкосортной грязи, в которой любят копаться самые падшие из наемников с темных закоулков. Таково было настоящее лицо этого человека и впервые Хосок почувствовал ужас от одного только осознания, что именно этот человек должен был стать супругом его брату. Именно этому монстру должны были доверить самое драгоценное, что было у альфы. — Ты слишком смел для того, кто жрет землю из-под чужих ног, — прошипел Ким. — А ты слишком много о себе возомнил, нападая на безоружных со спины и с целым стадом головорезов, — не остался в долгу Хосок и в следующую секунду ему в скулу прилетел мощный удар кулаком. Намджун силы не жалел, с одного удара рассек губу и оставил на память синяк, который вскоре должен был показаться на лице в виде мерзкого пятна. От силы удара голову нещадно мотнуло в торону, но Хосок не проронил ни звука, лишь сплюнул кровь на земь. — Хосок! — раздался взволнованный вскрик, Чонгук тут же побежал к брату, но его перехватили за талию руки оклемавшегося бандита и сдвинуться стало невозможно. — Пусти меня, урод! — принялся брыкаться омега в попытке освободиться, от собственной слабости впервые так тошнило и хотелось разве что волком выть. — Что тебе нужно? — вновь заговорил Хосок, когда боль едва притупилась. — Отпусти Чонгука, решай свои дела со мной. Альфу эти слова настолько позабавили, что он, не сдерживая голоса, посмеялся Чону прямо в лицо. — Ошибаешься. Именно твой братик мне и нужен. А ты... — он оглядел Хосока, выгнув бровь, — ...просто небольшое препятствие. Но я на таких управу найду, — проговорил прямо в лицо ему Ким и выпустил чужие волосы из руки. — Он слишком шумный, научить бы его молчанию. Стая гиен, поняв указ хозяина, мерзко захихикала и темной тучей скопилась над аристократом, разминая конечности. Уж в мордобое им равных нет. Оставляя Хосока позади, Намджун направился к омеге, что стоял совсем недалеко. Стоило бы сказать, что ему открывался чудесный обзор на происходящее с его братцем, которого с особым усердием избивало аж четыре наемника, двое из которых продолжали удерживать альфу за плечи. Они били его под дых, выбивая всякий кислород и куда-то по ребрам, омега едва успевал молиться не услышать хруста чужих костей. Рот его заткнули ладонью, всякое движение сковали и теперь Чонгук, давясь горькими слезами, то жмурился, то вновь возвращал испуганный взгляд к брату, который запросто мог так и погибнуть от рук жестоких бандитов. — Вот мы и встретились, сокровище, — с болезненным восхищением протянул Намджун, когда между ним и омегой осталось расстояние в один жалкий шаг. Рука его потянулась к лицу, что было красиво даже в страхе и слезах. Особенно красиво. Чонгук лишь дернулся в сторону от непрошеного касания и что-то неразборчивое промычал в чужую ладонь. — Что-то хочешь сказать? Ким мотнул головой и наемник тут же послушно убрал руку с чужого лица. Однако, вместо сладких речей альфу ждал унизительный плевок в лицо - единственное, чего он был достоин по чужому мнению. Чонгук смотрел на него все также снизу-вверх, однако взгляд его пылал яростью и ненавистью, огнем отражающейся в притягательном взоре. — Животное! — прорычал Гук, вкладывая в это слово все омерзение, на которое только был способен. — Отпусти моего брата, монстр! — Разве так встречают своих женихов? — приподнял бровь Намджун и, прикладывая все свое терпение, вытер чужую слюну с лица, вздернув уголки губ. — А твои родители так мне тебя нахваливали, прям как самый лучший кусок мяса на рынке. Глаза омеги расширились в удивлении. Он не мог поверить, что сказанное этим человеком было правдой и Ким Намджун - это действительно тот человек, который был выбран ему в супруги за его же спиной. Никто в доме ни разу не говорил о том, что уже появились кандидаты, чего уж говорить о помолвке. Никто ни разу не обмолвился и словом о том, что что-то уже решается. — Знаешь, — альфа пальцами подхватил чужой подбородок, заставляя Чонгука смотреть исключительно на себя, — нас должны были друг другу представить как будущих супругов еще на том приеме, который организовала твоя матушка, — хватка неожиданно стала жестче и омега нахмурился, превозмогая боль. — На том самом приеме, где ты куда-то пропал вместе с этим ублюдком Кимом, — последние слова альфа буквально выплюнул, на лбу его выступили вены от напряжения. — И после этого он не переставал все время красть тебя прямиком из моих рук, даже когда ты уже был обещан мне, этот чертов Ким Тэхен каким-то образом влез в нашу с тобой помолвку и даже тут умудрился прибрать все к своим рукам. Имя его черным ядом сочилось с губ подобно дегтю. Оно звенело набатом колоколов в голове, горечью оседало на языке и даже стояло собачьей костью где-то в горле. Если бы человеческое сердце не знало ненависти, то оно бы сошло с ума в поисках слов, которые смогли бы правильно описать то распирающее чувство, пожирающее альфу изнутри стаей изголодавшихся скарабеев. Стоило ему только вспомнить лицо ненавистного брата, как кулаки тут же изнывали в желании проехаться по смазливой физиономии. Да разве может этот мальчишка стоять хотя бы рядом с таким альфой, как Намджун? Безнравственный, купающийся во внимании не имеющих чести и вкуса шлюх, дешевый дамский угодник, бельмо на благонравном чистом роду Ким, смута, что принесет раскол в семью – таков этот человек. Так откуда столько даров от судьбы этому ублюдку? Жизнь ему пятки лижет, а он все продолжает посягать на чужое! — Не произносите его имени своим грязным ртом, — неожиданно для альфы произнес Чонгук. — Тэхен хотя бы знает значение слова "честь", которой вы лишены. Он гораздо лучше вас и если так говорят все, кроме вас, то стоит задуматься, а точно ли он виноват в вашей обиде. Чонгук тоже был когда-то тем глупцом, который поверил слухам и был об альфе мнения исключительно дурного. И пусть он ни разу не был свидетелем чужих проступков, он до какого-то момента был в своем мнении непреклонен, однако, стоило ему узнать Тэхена чуть ближе, как он тут же отогнал дурные мысли прочь, сам того не заметив. Не было бы дня, когда он бы не ругал себя за то, что когда-то так предвзято относился к юному Господину Киму, который наяву оказался в разы лучше, чем о нем говорили его, вероятно, завистники. Глаза Намджуна от злобы налились кровью. Ненавистное имя, слетевшее с желанных губ с таким благоговением и неприкрытым трепетом, стало для него последней каплей. Чонгук готов был поклясться, что услышал, как заскрипели чужие зубы, стирая эмаль в порошок, но даже это не заставило его забрать свои слова назад. — Тебе стоит думать прежде чем что-то говорить, — прошипел альфа, нависнув над Гуком, а после пальцами схватил его за скулы, сдавив те. — Может найти твоим очаровательным устам другое дело? Стоило бы смыть с них грязь этого имени. Намджун смотрел на свою добычу как на самый долгожданный трофей, как смотрит изголодавшийся зверь на сочный кусок мяса, как самый жадный преступник взирает на гору золота. В его потемневшем взоре тесно переплелись ненависть и восхищение, трепет и предвкушение. Приручать буйных омег с характером – дело не долгое, но от того оно и не становится хуже и не теряет своей прелести. Не смотря на то, что ранее Намджуну в имение пришло извещение от Господина Чона, Главы семьи, что помолвка не состоится из-за того, что предпочтение по личным причинам отдано другому кандидату, альфа не собирался так легко сдаваться. Он слишком долго ждал той минуты, когда этот юноша наденет на себя белый костюм и выйдет с ним на одну тропу судьбы, разделив взгляды, очаг и фамилию, поэтому чужие желания были ему чужды. Он сошел с ума в ожидании и теперь сходил еще больше, глядя на этого очаровательного беззащитного омегу сверху-вниз, тогда как тот смотрел в ответ с вызовом и злобой. Картина выше всяких похвал! — Предлагаете мне еще раз плюнуть в ваше лицо? — превозмогая боль и неприятный осадок от чужих касаний, парировал Чонгук. — Если хочешь, чтобы твоему дорогому братцу что-нибудь сломали, то можешь попробовать. Сильный ветер поднял с земли листву с пылью. Ночной полумрак залил дорогу, где горел разве что фонарь кареты, освещая изуродованные рубцами лица преступников, которые стянули маски к обросшим подбородкам. Их мазутные лапы удерживали Хосока у самой земли, не давая изнеможенному альфе подняться. У него была разбита губа, шла кровь из носа и слегка из уголка губ, несколько ссадин выступило на острых скулах и в разы больше под самой одеждой, где от тупой боли изнывало тело. Благо, все кости, вроде, были целы. Намджун пока не давал указов относительно альфы, по сути Хосок ему особо не мешал и если в будущем альфа был серьезно намерен относительно брака с Чонгуком, то ему предстояло с этим человеком еще породниться, так что это было невыгодно. — Убери от него свои руки, ублюдок, — прорычал альфа, сплюнув кровь. — Закройся, — дернул его за плечо нависающий над ним наемник. — Тебя посадят за умышленное нападение на членов влиятельной семьи и нанесение ущерба, — пытался вразумить альфу Хосок. Собственное положение ощущалось как никогда ничтожным и альфа не мог простить себе того, что не может даже встать на ноги. — Рекомендую тебе замолкнуть, пока мое терпение не иссякло, — холодно бросил Намджун, даже не оборачиваясь на Чона. Взгляд альфы был сфокусирован исключительно на лице омеги, который же, наоборот, пытался выглянуть из-за его плеча, чтобы найти брата глазами и убедиться, что все не так плохо, как кажется. Плевать на собственное положение и на то, что почти вплотную стоит спятивший в какой-то момент жизни альфа, который вот-вот выйдет из себя. — Вы не в себе, — прошептал Чонгук, глядя четко перед собой, — вы просто безумны… — Я просто всегда добиваюсь своего и ты уже должен был к этому привыкнуть. — Да я лучше умру в одиночестве, чем свяжу свою жизнь с таким человеком как вы. Альфа на эти слова отреагировал лишь тяжелым вздохом, едва коснувшимся чужого лица. Чонгук смотрел на него с неприкрытым раздражением, этот человек был недостоин каких-либо других эмоций или слов, омега не собирался тешить его самолюбие лестью и собственным страхом. И пусть его могли кинуть на земь, никакие испачканные колени не стоили и доли чужой смазанной улыбки. — Ранее мне казалось, что ты гораздо умнее, — липким взглядом альфа прошелся по лицу, искаженному злобой, особо заострив внимание на пухлых губах, — ты не в том положении, чтобы демонстрировать свои очаровательные клыки. — За нами с минуты на минуту прибудет охрана и тогда вам… Альфа не позволил договорить, перебив голос басовитым смехом, который эхом пронзил лесную глушь. В своем неконтролируемом смехе он в разы больше напоминал свихнувшегося пациента из лечебницы для душевнобольных. Чонгук даже при всем желании не смог отыскать в своем не бедном лексиконе тех слов, которые бы правильно описали ту смесь эмоций, что вызывал этот мужчина в омеге. — Ты все еще веришь в то, что тот отправленный вами старик прибежит с охраной? — Гук нахмурился, — не хотелось бы тебя разочаровывать, но я сомневаюсь, что мертвые способны разговаривать. Впрочем, как и ходить. В глазах омеги блеснул огонек осознания и он замер марионеткой в чужой хватке. — Если ты продолжишь вести себя плохо, то я прикажу вон тем парням сломать несколько пальцев твоему братцу, может его болезненный вой тебя бы вразумил. — Что вам нужно? Намджун, бесспорно, упивался этим чувством вседозволенности и власти. Он никогда не ограничивал свои забавы понятием чести и ни разу не было в его жизни побед без заранее продуманной стратегии. Пару продуманных шагов и в итоге – маленькая, отчаянно бьющаяся об прутья, пташка в его золотой клетке. Альфа провел любовно большим пальцем по нежной коже лица юноши, но тот постарался отстраниться, за что получил предупреждающий взгляд. — Мне нужен ты. Твое имя. Твои руки. Твои глаза. Твой голос. Твое тело. Твои стоны. Твое внимание. Твоя вера. Твоя преданность. Весь ты. — Не дергайся, — прозвучало грозно и альфа, зафиксировав подбородок подутихшего Гука, склонился над ним ниже в желании коснуться этих до боли манящих не впервые губ. Хосок резко поддался вперед, что-то вскрикнул, но его тут же оттянули обратно на землю, не пожалев очередного тяжелого удара в живот, который заставил согнуться от ярко вспыхнувшей боли. Альфа громко сматерился и обессилено приземлился на то же место, где его держали до этого. Наемники вновь не скупились на простолюдинскую брань и обещали сломать ногу при очередном сопротивлении, а кто-то все также мерзко похихиковал от столь нелепых угроз, звучащих откровенно дряхло. Хосоку оставалось лишь наблюдать с земли за тем, как это животное касалось его брата, запугивало и болезненно глубоко вдыхало природный аромат испуганного, но не сломленного угрозой мальчишки. Чонгук действительно держался молодцом, что автоматически вызывало к нему уважение, ведь омега даже не думал истерить на радость этому уроду. Хосок был готов поклясться, что даже с этого ракурса видел, как его юный брат смотрел с вызовом в глаза истинного безумца. Смакуя долгожданный момент близости, до которой альфа судорожно отсчитывал дни, часы, минуты, он не без удовольствия поглощал чужой цвет расширенных зрачков, затопивших всю радужку. Еще бы секунда и его обветренные губы столкнулись с чужими, искусанными когда-то в порыве раздумий или нервов, Намджун точно никогда не узнает, что вовсе и не Чонгук искусал их так, но его грубо оборвала неожиданная боль в области колена, куда омега, что есть силы пнул отвлеченного мужчину. Конечно, удар какого-то мальчишки крепкому телу все равно, что щекотка, но сработал эффект неожиданности и Намджун, отступив на шаг назад, перевел разгневанный взгляд на ушибленное место, а затем вновь на омегу, которого еще туже опоясали грязные руки наемника, стоявшего со спины. — Сука, — издал низкое подобие рычания зверя альфа и за одежду потянул неожиданно омегу на себя, которого тут же выпустил из плена рук угловатый бандит. — Я пытался разговаривать с тобой по-хорошему, но ты моего добра не оценил, — сквозь стиснутые от злобы зубы проговорил он, — тогда я буду разговаривать иначе. Альфа немедля подхватил Гука и, словно ничего не висящую куклу, перекинул через плечо. Услышав лишнюю возню позади и то, что братец омеги вновь всполошился, не смотря на несколько доброкачественных синяков, он коротко бросил не оборачиваясь: — Развлеките его, но не переусердствуйте. Стая гиен взвыла счастливым улюлюканьем и дюжины шагов, под которыми заскребла пыль с камнями, сокрушила лесную тишь. Намджун же, не взирая на брыкающегося на его плече омегу, слезно умоляющего отпустить его брата, в несколько широких шагов сократил расстояние до кареты и грубо закинул тогда Чонгука, зайдя следом и захлопнув за собой дверцу. Он широкой тенью навис на омегой и в следующее мгновение, распутав галстук на шее, придавил юношу своим телом к жестким сидениям, запустив руки под плащ. Даже если этот глупец и отказался бы от брака, если бы его родители дали от ворот поворот альфе вновь, он бы днем позже появился на пороге их дома в наилучшайшем настроении и сказал, что всего-то желает взять ответственность за то, что обесчестил юного омегу. В их время любому честь важнее прихоти и если бы эта семья вновь посмела отказать альфе, то он бы без раздумий пообещал донести информацию об обесчестенном юноше из знатной семьи до самой столицы, откуда слухи расходятся ручьем с торговцами за какие-то жалкие сутки. А попользованный товар, даже очень красивый, никому не интересен. Ладони торопливо дергали ткань, выправляя блузу, которая нитями впивалась в нежную кожу. Чонгук пытался оттолкнуть откровенно тяжелое тело от себя, но все его сопротивления альфой даже не ощущались, он мерзкими поцелуями принялся осыпать его тонкую шею, не оставляя своих попыток раздеть брыкающегося под ним Гука, на щеках которого выступило раздражение из-за соленых слез. Намджун все без конца шептал грязь, похоть и обещал, что Чонгуку определенно точно понравится, что ему нужно просто перестать сопротивляться и получать удовольствие, но омегу от этих слов лишь воротило и он все пытался увернуться от омерзительных поцелуев и касаний. В голове тут же всплыли касания Тэхена. Нежные, с легким трепетом и его низкий голос, который звучал шепотом каждый раз, когда он спрашивал разрешения на какой-то скромный поцелуй. Этот человек вел себя с ним, словно коллекционер с фарфоровой статуэткой, и потому в его руках Чонгук ощущал исключительную безопасность. В сознании вдруг выстрелила по-истине пугающая мысль: «А нужен ли я буду Тэхену использованный, грязный, грешный?» Чонгук принялся усерднее отталкивать альфу, он бил его в грудь и пытался задействовать ноги, но Намджун перехватил его грубой хваткой за тонкие запястья, сдавив те, и омега остался полностью обезвреженным. — Перестаньте! Вы мне противны, — голос дрожал из-за непрекращающихся слез, которые путались кристаллами в густых волосах, срывались со скул и мешали разглядеть рожу дикого животного, нависшего мрачной тенью. В трепыханиях раскачивающейся кареты раздался лязг тяжелой пряжки и альфа принялся поудобнее устраиваться подле Гука, дабы совершить непоправимое. — Перестаньте! — сорвался на крик Чонгук, по-настоящему испугавшись, и хотел было отползти назад, словно в стенке кареты был выход, как вдруг ему по лицу прилетела жгучая пощечина, после которой резво покраснела и без того алая щека. Неожидавший и такого унижения омега схватился на ушибленное место и до боли закусил нижнюю губу, чтобы не радовать Кима болезненным воем, который разрывал его измученную глотку. — Тебе понравится, заканчивай так соп.. Голос альфы прервал выстрел, а затем еще очередь, и он завис. Взгляд его прояснился и он, спешно застегнув ремень на брюках, оглядел также замершего омегу под собой. — Я сейчас вернусь. Только попробуй что-нибудь выкинуть и твой братец своими мозгами удобрит здешнюю землю, — пригрозил Намджун, а после извлек из-за пазухи сверкнувший в слабом огне лампы револьвер, развернулся и вышел из кареты, напоследок плотно захлопнув дверь. Холодом обдало разгоряченное желанием тело и вдоль позвоночника прошелся табун мурашек. Тогда-то альфа и нашел силуэт того, кто был его пожизненным раком. На пиршество пожаловал главный герой извечно трагичной пьесы Ким Намджуна. — Даже сейчас портишь мне весь праздник, — с наигранной досадой вскинул плечи альфа, неспешно выйдя из-за тени кареты. — Неужели, увиденное дома тебя совсем не впечатлило, раз уж ты так скоро оказался здесь? Подле кареты лежала россыпь трупов. У тупорылых наемников оружия не было, они все вопросы решали на кулаках, поэтому Тэхену не составило труда прикончить несколько еще на расстоянии, но вот те, которые держали хорошенько так разукрашенного Хосока, который был без сознания, под руки, воспользовались заложником, как живым щитом и демонстративно подставили к его шее нож. В конце-концов, это вам не сказка, где один человек может одновременно раскидать с дюжину нехилых бандитов, которые только разбойством и промышляют. — Да как ты… — низкий голос пронесся над пылью дороги, — …как ты мог так поступить? Обиженный жизнью мальчишка, решил, что стал Богом и может вершить судьбы людей? Между ними было слишком большое расстояние. Что в жизни, что на пути к цели. В руке Тэхена переливалось холодным блеском начищенное дуло револьвера, пока сам он сжимал рукоять оружия, силясь не выстрелить в ту же секунду. — Советую тебе не пользоваться этой игрушкой необдуманно, иначе я не замедлительно решу судьбу еще двоих, — предупреждающе оповестил Джун и на губах его выступила мерзкая самодовольная усмешка, когда он увидел, как на долю секунды исказилось лицо альфы в страхе осознания: Чонгук все же не успел скрыться. — Ты все равно сдохнешь сегодня. — Хочешь сэкономить средства семьи, устроив два прощания в один день? — вскинул бровь Намджун, после чего на щеках его выступили ямочки от по-истине омерзительной улыбки. Он, бесспорно, ловил животный кайф с этой дешевой манипуляции и наслаждался чужой реакцией даже на расстоянии. Человеческая психология – наука сложная, но крайне интересная и если уметь грамотно дергать за нужные ниточки, то вывести кого-либо из равновесия не составит никакого труда. Смотреть на то, как страдает тот, кого ты всей своей душой ненавидел уже десятки лет было не просто приятно, а до садистского визга наслаждения хорошо. Вот только в своей бурлящей ненависти альфа упустил и то, что душа-то его сгнила, оставив после себя лишь пустой манекен, не имеющий никаких амбиций и планов на будущее. — Не смей даже думать о ней, — хладнокровно обрубил Тэхен, не сводя пристального взгляда с альфы, которого он более никогда не посмеет назвать своим братом. — Где Чонгук? — Отдыхает, — пожал плечами Намджун. — Мы с ним немного поговорили наедине. — Что ты с ним сделал? — Со своим женихом? О, ты не представляешь… — Тэхен! — фальцетом разнеслось над глушью. Альфа тут же отреагировал на родной голос и взволнованный взгляд устремил к карете, где с глухим стуком распахнулась дверь, ручкой ударившись об стену. Чонгук спешно выскочил наружу, наплевав на собственную безопасность, стоило ему услышать знакомый голос. Это было опасно и он прекрасно отдавал себе отчет в содеянной глупости, но сердце пташкой забилось с беспокойством в грудной клетке и он, наплевав на предупреждения Намджуна, толкнул дверцу. Их разделяло расстояние в десяток шагов, которые казались километрами, тогда как расстояние между каретой и Намджуном сократилось в считанные мгновения и тот сцапал тонкое запястье широкой ладонью, прижав запыхавшегося омегу к собственной груди слишком быстро. Альфа выставил мальчишку перед собой и демонстративно дулом уткнулся в чужой весок, играя на изодранных струнах чужой души. Это чувство превосходства придавало ему азарта и сладости, которую он слизывал с собственных губ, наслаждаясь чужим отчаянием и болью, что так старался скрыть Тэхен за напускной силой и разъедающей злобой. — Как там состояние моей дорожайшей тетушки? — протянул альфа, улыбаясь садистом, — уже остыла? Чонгук распахнул глаза еще шире, устремив взгляд на Тэхена, который крупно вздрогнул то ли от ярости, то ли от пули болезненного напоминания. Только сейчас омега понял какой смысл вкладывал в свои слова альфа, держащий его слишком близко к себе. Чонгуку хотелось бы поверить в то, что он заблуждается и все озвученное Намджуном - умело выверченная игра слов, но реакция возлюбленного выдала всю тяжесть сказанных альфой слов и Гук напрягся всем телом. — Вы...вы чертов монстр, — произнес Чонгук, не отводя взгляда от Тэхена, который до сих пор не спускал прицела с альфы. Омега готов был поклясться, что видел как трясутся чужие ладони, как не гневом, а болью горят эти невероятные глаза, блеск которых омега видит даже на расстоянии. Тэхен должен быть не здесь, он должен быть дома подле кровати той, что дала ему жизнь и оплакивать ее ранний уход, а не бороться здесь за право быть счастливым с каким-то сумасшедшим. — Тебе бы лучше сейчас помолчать, иначе я на твоих глазах выпущу в него целый барабан, — прорычал над ухом Намджун, стиснув омегу в грубой удавке. — Еще одно неаккуратное слово и прольется кровь одного из твоих дорогих альф, — выплюнул ядом последние слова альфа и перевел пылающий ненавистью взгляд к главному герою пиршества. — Отпусти его и тогда твоя смерть будет менее болезненной, — отчеканил Тэхен, щелкнув предохранителем. — Живым ты не уйдешь. И это была не угроза, а обещание. — Неприятно, правда? — усмехнулся Намджун, — неприятно, когда нагло отбирают твое без всякого стеснения, будто так оно и должно быть. Да ты же обычный гуляка без амбиций, который пропьет все состояние нашей семьи, но все всегда почему-то игнорировали этот чертов факт. Безумие! Тэхен, Тэхен, Тэхен. Какое бы дерьмо не совершил, а все равно был звездным мальчиком номер один, за которым прибирали все косяки купюрами. Какого тебе теперь? Мамочка больше не будет за тобой прибирать твой бардак, так что твоя сказка закончилась, — слова с губ срывались словно гнилые плоды с изуродованного древа, обиженного на цветущий сад. Этой гнили не было конца, как и ненависти, пламенем играющей в черных бездушных глазницах. — Что же касательно омеги, — альфа болезненно ухватил Чонгука за скулы, сдавив те, — ты столько шлюх перебрал, так какого черта тебе все не имется? Хочется свежего мяса? Этот мальчишка мой, так какого черта ты свой нос всунул даже сюда? — Господин Ким, опустите оружие! Именем Главы рода Ким вы арестованы и обязаны сдаться с повинной! — набатом прогремело из ночной темени и в следующую секунду из темноты вышли десятки людей на конях. Единицы бросились за бандитами, которые подобно тараканам, кинулись врассыпную в попытке спастись бегством в лес, за ними спустили собак и пустились с оружием, а кто-то же встал за спиной Тэхена продемонстрировав служебное оружие в руках. Кто-то обошел со стороны, но Глава дал четкое распоряжение: доставить убийцу живым любой ценой. Вот только Тэхен не рассматривал такого варианта, его предохранитель давно был спущен, а палец призывно находился на манящем курке. Лишь Чонгук удерживал его от решающего шага и альфа изводил себя в размышлениях, как ему спасти возлюбленного из рук безумца. — А вот и дядины псы подошли, — Намджун, кажется, даже не был удивлен, хотя и надеялся, что у них будет побольше времени. Альфа в принципе планировал закончить на месте как можно скорее и убраться еще до того, как задержка омеги в возвращении с фестиваля будет обнаружена в имении Чон, вот только он не рассчитывал, что в карете помимо него будет его брат, и что Тэхен все же успеет, так скоро закончив с оплакиванием матушки. — Отпусти Чонгука, Намджун, — повторил Тэхен, сверля альфу уничтожающим взглядом. — Все кончено. — Еще не все, — загадочно протянул альфа, недобро сверкнув глазами, — сыграем напоследок? Это была не та концовка, которой желал альфа. Да, все же он где-то просчитался и теперь понимал, что иного выхода у него просто нет. Его в любом случае ждал арест и в лучшем случае пожизненное, хотя он больше склонялся к тому, что Господин Ким сделает все, чтобы суд вынес приговором смертную казнь. Стоила ли эта игра таких жертв? Пока не совсем. Намджун все же не чувствовал и грамма вины за то, что просто желал открыть глаза слепцам и продемонстрировать, что значит "равноправие". Съедала ли альфу вина за смерть тети? Нет, далеко нет. Он считал своим долгом показать Тэхену какого это - терять все, но вот только у Тэхена, который всю жизнь лишь крал чужое, из своего была разве что драгоценная матушка, которую, вот досада, этот слепец совсем не ценил. Не было в семье Ким ни одного человека, который не знал бы, как Госпожа Ким дорожит своим единственным ребенком и как тот к ней холоден из личной детской обиды. И тут Намджуну стоило лишь прислушаться к старой народной мудрости: «ценишь лишь когда теряешь». А если боль потери приумножить на чувство вины, то Тэхена должно было не просто сломать произошедшее, а разбить на сотни хрустальных осколков. Если Намджун добьется своего, то эта игра определенно стоила своих свеч. Умирать не увидев этого ублюдка сломленным альфа не собирался. — Знаешь, в чем вся прелесть этого момента, — шепотом коснулся уха омеги альфа, не убирая улыбки с губ, на которых уже застыла эта гримаса сумасшествия, — не я добью его, а ты. — Отпустите оружие! — повторил громогласно офицер и руки Намджуна неожиданно отпрянули от чужого тела, отпуская. Как только стальная хватка пропала с лица, а висок перестал сдавливать кусок холодного металла, Чонгук распахнул глаза и дыхание его замерло. — Беги, — и, кажется, в этом слове омега слышал улыбку, въевшуюся кошмаром ему в память. Чонгук тут же ринулся вперед со слезами, застывшими в глазах. Больше никаких преград. Над пыльной дорогой, сотрясая тишину весенней ночи и спугивая птиц, прогремел выстрел. — Чонгук! — Господин Ким! — стража кинулась к тяжелому телу, неожиданно завалившемуся на дорогу грузным мешком, но взору их предстал уже труп с аккуратным следом от пули в окровавленном лбу, — Кто стрелял?! И все обернулись на юного Господина Кима, на коленях восседающего посреди до безобразия грязной дороги. Весь шум в миг поник. — Чонгук, Гуки... — нежный, милый, до безумия любимый и единственный, покоривший сердце того, кто отрекся от любви, — Гук, ну же... Было много пыли, но еще больше крови, которая уродливым пятном разрасталась в области чужого сердца под тканью, пропитывая ее стремительно быстро. Она пачкала бедра альфы, на которых лежал юноша, его руки, рукава и пиджак, которым Тэхен хотел укрыть быстро замерзающего омегу, чтобы согреть. Губы его дрожали, как и ладони, слова обрывались, тонули в звуках давки. Горячие слезы окропили юное красивое лицо, каплями покрыв мрамор кожи, каждый миллиметр которой Тэхен хотел бы целовать на рассвете, на заходе, в постели и за столом. Он аккуратно тормошил Чонгука, который никак не отзывался на его касания, а потом плотно-плотно прижимал к груди, будто уснувшее дитя. Выстрела было два. И оба успели настигнуть свою цель. — Чонгук, прошу... — Тэхен утирал собственные слезы с чужого лица, не обращая внимания на стражу, снявшую головной убор. — Юной Господин, этот юноша... — офицер едва коснулся чужого плеча, но Тэхен не слышал его, продолжая шепотом обращаться к любимому. — Гук, ты же хотел, как в романах, ты не можешь вот так легко отказаться от этой мечты, не сейчас, — Тэхен цеплялся отчаянным зверем за веру, за молитвы, он готов был отмотать время назад и подставить свою спину под чужую пулю, лишь бы его мальчик сейчас улыбнулся ему, лишь бы исполнил свою слишком простую мечту и был наконец счастлив. — Помнишь наш первый танец? А озеро? А то, как мы вместе искали твою вещь, ну же, Гуки. Он обещал ему сад, обещал как в романе. Говорил, что будет рядом, что возьмет ответственность, а теперь из-за него тело его любимого стремительно теряло свое природное тепло, как и легкий природный цветочный аромат. — Ты не можешь меня оставить, не сейчас... Вот только Чонгук его совсем не слышал. Его ледяной безжизненный взгляд застыл в вечной безмятежной пустоте, утратив всякий блеск. — Чонгук! — рядом вновь поднялся ком пыли, но Тэхен так и не поднял головы. Ниц пал Хосок, лицо которого было изувечено наемниками, ранее вырубившими альфу в пылу животной агрессии и вседозволенности. Альфа, застав столь по-истине жестокую картину, разбитыми коленями упал на камни, руками схватился на волосы и взревел подобно раненому зверю, вой которого спугнул обезумевших птиц. Стража в скорби опустила головы и прикрыла глаза, а кто-то едва слышно помолился, созерцая чужие муки, которые с альфами могла разделить лишь Богиня. Намджун добился своего - перед уходом в недры ада он забрал у Тэхена абсолютно все, что тот имел, никогда не желая большего. Познать вкус смерти любимого человека - это проклятие, которое впоследствии становится личным наказанием и призраком преследует долгие годы душевных скитаний. Смерть жестока в своем облике, но вместе с близкими она забирает частичку живого человека, обрекая его на жизнь с той болью, которая исходит от кровоточащей раны, залатать которую невозможно. Тяжелее всего сидеть абсолютно обессиленным, прокручивать моменты из прошлого на пластинке повтора, такие яркие, будто вчерашние, и осознавать, что так больше не будет никогда. Человека из этих теплых воспоминаний больше нету, он не способен улыбаться, смеяться, чем-то делиться и даже просто сидеть рядом в немой тишине - он не способен. Именно осознание этой истины бьет больнее всякого иного удара, всякой пули и перелома. В тот день Тэхен похоронил свою душу. Похоронил до того, как познал всю прелесть полноценно живого человека – любимого и любящего. И не было среди аристократии, которая скорбела вместе с семьями по ушедшим, человека, который не знал бы о трагедии, произошедшей на дороге у перевала. Место то было вычищено и окрапили его сотни разнообразных цветов, высаженных прислугой вдоль пути. Десятки карет останавливались на пути и аристократы возлагали пышные букеты с цветочными корзинами в память о юном Господине из семьи Чон, который покинул этот мир на рассвете своей молодости. Крестьяне, торговцы миновавшие ту дорогу, останавливались, чтобы оставить подле цветов фрукты и дорогие удобрения, которыми затем почву удобряли приезжающие слуги из поместий двух скорбящих семей. Смерти невинных оплакивали, убийцу проклинали. Имя Ким Намджуна, вырезанное на доске почета государственных служащих, сцарапали ножом, а на рубцах ежедневно оставляли плевки и следы от гнили овощей, не брезгуя как следует размазать те по камню. Место захоронения убийцы только скрыли, дабы могилу его не разграбили и не надругались над телом умершего, однако молва твердила, что закопали его, как пса безродного, не удостоив ничьим вниманием, кроме одного слуги, и надгробным камнем. Госпожа Чон, поговаривали, больше не выходила в свет и вскоре захворала, потеряв младшего ребенка. Господин Чон, который должен был стать следующим наследником рода Чон, поссорился с отцом по неизвестной причине и со скандалом отрекся от наследства, отказавшись стать следующим главой семьи и покинул родное имени. Спустя время ходил слух, что альфа, закончив оплакивать младшего брата, взял себя в руки и даже изъявил желание выйти замуж за омегу из какой-то негромкой семьи торговцев, проживающих подле столицы и имеющих лишь одного ребенка-омегу в роду. Господин Ким, ставший к всеобщей скорби вдовцом, отрекся от всяких предложений о второй женитьбе ради продолжения рода. Альфа тоже сильно захворал, слег и долгие два года не было ни весточки из поместья семьи Ким, которое наглухо закрыло свои двери для чужеземцев и даже бывших соратников. Люди шептались, мол, Господин Ким Ха Юн не справлялся с горем утраты любимой и потому стал затворником, а единственным, кто покидал имение и возвращался точно по расписанию был Даюн, скупающий лекарства со всей столицы. Но, вот беда - разбитое сердце не лечится. Брат же его - Господин Ким Сухо, особо тяжело переживающий клеймо отца кровавого и безжалостного убийцы, в гневе народа, обращенного на родителя монстра, прожил всего год и скончался от обострившейся болезни. Совести навестить брата и племянника он со дня похорон Госпожи Ким так и не нашел, а на похороны сына даже не заявился, так и умер в холоде особняка в полном одиночестве, не дождавшись внуков и настоящего родительского счастья. Что же касается Ким Тэхена, то он просто пропал. Кто-то первое время шептался, что встречал в пути у той дороги, где разбиты клумбы с сотнями неописуемой красоты цветов, точеный силуэт широкоплечего альфы, который лично прибирался среди пышных бутонов. Кто-то говорил, что видел юного Господина поздней ночью с сигарой и белоснежными цветками подле склепа, возведенного едино для Госпожи Ким Чеен. Люди говорили разное и лишь в одном их речь была схожа - альфа день и ночь скитался у могил любимых людей. С той поры Ким Тэхен, который впоследствии так и не вышел в свет, больше ни разу не показался на мероприятии, не ответил ни на одно письмо и не дал о себе знать никому из бывших знакомых. Образ некогда разгульного альфы обратился в глазах народа в олицетворение утраты любимого и история любви Ким Тэхена расцвела в чужих сердцах сказкой с плохим концом, которая нашла свою жизнь на сцене артистов на ежегодном фестивале «Обреченных Возлюбленных».