Перекур только что утвержденных Атоса и Арамиса

— Не понимаю, почему я должен быть Арамисом? — воскликнул Павел Баршак, едва сдерживая гнев, — я пробовался на Атоса, я хочу им быть! Почему Арамис?! — Если не хочешь играть Арамиса, я тебя не держу, — сухо отозвался Жигунов, глядя на избранного кандидата с заметным раздражением, — подписи своей ты нигде не ставил, я тоже. Дверь вон там. — Нет, я не то хотел сказать… — пошел на попятную Баршак, испуганный, что этой неожиданной для него самого вспышкой гнева загубил свою карьеру, — Я сыграю. Я просто думал... — Атоса сыграет Юра Чурсин, если тебя это не устраивает… — Жигунов снова повел подбородком, указывая на дверь. — Устраивает, — притих Павел и опустил смиренно голову. Проходя по коридору он сцепился взглядом с Юрой Чурсиным, который, наверное, ожидал ещё одной аудиенции у режиссера, хотя заходил к нему прямо перед Пашей — Баршак ни слова ему не сказал, только сильно сжал челюсти, отвёл глаза и быстро прошел мимо. Но тот, судя по звуку шагов, зачем-то увязался следом, и Паша ощутимо напрягся. Меньше всего ему нужна была сейчас компания человека, с которым у него и так не особенно хорошо клеился разговор, а теперь, когда Юра ещё и отобрал его роль, к неловкости примешивались досада и обида, а они не способствуют налаживанию отношений. Сначала Паша глупо и по-детски ускорял шаги и чуть ли не бежал, чтобы избавиться от преследователя, затем, уже когда вышел на улицу, а Юра не вышел за ним следом, ему пришло в голову, что в здании есть много дверей и внутренних помещений, и Чурсин, возможно, просто шел в мужской туалет, который находился в начале коридора, а Паша уже испугался… Улыбнувшись собственной глупости, Баршак достал из кармана пачку сигарет и закурил, глядя перед собой с задумчиво-романтичным видом, который всегда принимают курильщики, если остаются один на один с сигаретами. Двигаться ему не хотелось — хотелось просто постоять и осмыслить — снова пропустить через себя случившееся и попытаться смириться с подменой, с которой в своей карьере он сталкивался впервые. Вместо большой, интересной и драматичной роли Атоса, на которую рассчитывал, ему дали Арамиса — который ничем, собственно, не выделяется. На нем нет фокуса «Трёх мушкетёров» — это все знали. Сам Паша книгу не читал, но историю знал и хорошо изучил тот материал, что выдавали на прослушивании — и реплики Арамиса его нисколько не впечатлили и показались наиболее пресными из всего текста. Как это играть? Скучно... — Угостишь? — услышал Паша вдруг голос под ухом и вздрогнул. Обернувшись он увидел синие глаза Чурсина и его спокойную вежливую улыбку, — Мои сигареты остались в сумке, — пояснил тот, заметив недоуменный взгляд его карих глаз. Паша без слов протянул ему пачку и дал прикурить, совершенно не испытывая в этот момент неприязни — угощая сигаретой, он делал Юре пусть маленькое, но одолжение, а оно имеет странный эффект благодушия на деятеля. Юра кивнул в знак благодарности, затем затянулся и выпустил дым изо рта — тот не достиг лица Паши видимым паром, но коснулся его запахом, и неприязнь к актеру снова вернулась. — Я случайно подслушал ваш разговор, — небрежно сказал Чурсин, глядя мимо Паши и суживая синие глаза, — тебе не нравится, что я отобрал роль Атоса. Паша не стал его переубеждать, тем более, что кислая мина, как он ни старался улыбнуться, выдавала его истинное настроение с головой. — Нравится — не нравится, я здесь ничего не решаю, — сказал он только, делая вид, что очень сосредоточен на процессе курения, — Ты получил роль, я получил другую, что теперь? Юра улыбнулся и теперь уже впился в него глазами. Он был ниже, худее Паши и, вроде бы, совершенно непонятно, как его с такой-то конституцией тела могли предпочесть на роль Атоса, но непрошибаемая уверенность и даже хищность, которой обладали его взгляд и выражение лица, наверное, компенсировала все остальное. — Ты красивый, я — талантливый, — сказал Юра в очевидном намерении пошутить, — так что не обижайся, что так вышло. Он хотел похлопать его по плечу, но Паша увернулся от этого дружеского жеста. — А я что, совсем, по-твоему, бездарность? — покраснел Баршак, глядя уже открыто неприязненно, — Кто ты вообще такой, Юр? Думаешь, раз тебя выбрали Атосом, значит, ты лучше всех? — Успокойся, — примирительно сказал Чурсин, — я не думаю, что ты бездарность. — Спасибо, — скривил губы Паша и агрессивно затянулся сигаретой. Несколько мгновений он всерьез рассматривал идею устроить драку — да, вот так по-мальчишески решая внутренний конфликт и рискуя во время нее нанести непродолжительный — в пару недель, но всё-таки ощутимый урон пусть даже и своему, но зато и юриному лицу. Затем он всё-таки отпустил эту мысль и угрюмо уставился перед собой. — Зато ты красивый, — снова повторил свою реплику Чурсин, уже не пытаясь облечь ее в форму шутки. Паша недоверчиво покосился на него: — Ты подкатываешь ко мне, что ли? — Я говорю, что ты подходишь на роль Арамиса, — слегка смутившись отозвался Юра, — пусть до миниатюрности тебе далеко, у тебя хотя бы есть красота и шарм, а это важнее всего. Паша пропустил мимо ушей его рассуждения, зацепившись только за момент с «хотя бы». — Но бесталанный, хочешь сказать. — У тебя пунктик? — недовольно отозвался Юра, — Так хочется, чтобы тебя оскорбили? Я не называл тебя бесталанным. — Мне твои утешения ни к чему, — незаметно для себя надул губы Баршак, — ты победил, радуйся. А меня оставь в покое. Он бросил окурок под ноги и коротким движением ступни растер его об асфальт. — Ты хоть слышал, что я назвал тебя красивым? — снова спросил Юра, не торопясь выполнять его требование. Паша посмотрел на него удивлённо и приподнял бровь: — И что? — Это для тебя констатация факта? — улыбнулся тот насмешливо, ещё раз зачем-то пробегая по его лицу взглядом, точно пытаясь по частям — зрительными образами глаз, носа, губ, родинки над ними — собрать воедино портрет стоящего напротив. — А для тебя разве нет? — от его почти осязаемого взора Паша почувствовал предательское тепло на щеках и зачем-то опустил глаза, прикрывая их ресницами, — Если ты и правда так думаешь… Он надеялся, что Юра не заметит румянца, и не станет заострять на этом внимание. Но мальчишеское настроение находило сегодня не на одного только Пашу. — Ты и впрямь подходишь на роль Арамиса, — рассмеялся Чурсин, — напрашиваешься на комплименты и краснеешь как девица. Паша смутился. Его охватил стыд, как легко он сдался под влиянием похвалы. Причем такой простой и грубой. — Зато ты вообще не подходишь на роль Атоса, — с горечью отозвался Баршак, вглядываясь злыми глазами в удивлённые глаза Юры, — не знаю, как тебя выбрали, и почему я не подошёл, а ты — да. Усмешка сошла с губ Юры тотчас же, едва тот выплюнул свое первое предложение. Он нахмурился и предостерегающе произнес: — Баршак. — Но если мне предстоит терпеть тебя несколько месяцев, — продолжал Паша, не обращая внимания на его реплику, — то это не значит, что я обязан начинать прямо сейчас, так что оставь меня уже в покое! Исторгнув из себя все это, Баршак на мгновение почувствовал облегчение, но, как только соприкоснулся взглядом с синими глазами, ему стало стыдно. — Читка послезавтра, — сказал Юра холодно, — так что тебе придется начинать терпеть меня раньше. Паша пожевал нижнюю губу. — Юр… Его голос стал заметно тише, лицо приобрело откровенно смиренное выражение, взгляд больших карих глаз смущённо опустился в пол — в общем, поведение Паши растрогало бы любого на месте подчёркнуто спокойного Юры Чурсина, но тот предпочел быть непреклонным. — Увидимся, — произнес он все так же сдержанно, бросил на землю уже давно ставшую окурком сигарету и, не прощаясь, направился обратно к лестнице. — Юр, прости… Я просто расстроен, — совершил попытку извиниться Баршак, и даже шагнул несколько шагов вслед за ним, — ты ни при чем. Тебе ведь тоже работа нужна… Юра при звуке его голоса остановился. Обернулся на верхней ступеньке и оценивающим взглядом охватил виноватый облик Паши Баршака, стоящего внизу и держащегося трогательно неуверенной рукой за перила. Немного помедлил, лицезрея как в замедленной съёмке, этот умилительный образ. — Ладно, — кивнул он наконец, искренне прощая Паше вспышку гнева. Торопиться уходить Юра не стал — лицо его покаявшегося коллеги выражало какую-то невысказанную мысль, и Юре очень захотелось ее узнать, — Что еще? — Юр, ты правда..? — начал было тот и замолк, не решаясь продолжить. Заметно усилившийся румянец на его щеках заинтриговал Чурсина. — Правда что? — Ты просто подбодрить или правда считаешь, что я… — ошеломил он его своим вопросом, который не сумел даже закончить вопросительной интонацией — чарующие карие глаза становились все более испуганными с каждым все медленнее произносимым словом предложения, — Нет, не отвечай! — тут же воскликнул Паша, хоть Юра ещё не успел раскрыть и рта, — Глупость все! Пока, до послезавтра. Сильно сконфуженный и оттого ещё более трогательный Паша, не дожидаясь прощания со стороны коллеги и не поднимая больше на него взгляда, быстрым шагом направился прочь. Чурсин так и остался стоять на лестнице и, не окликая, смотрел ему в спину все то время, пока Баршак не скрылся за углом, затем чему-то про себя улыбнулся и с облегченным, а теперь ещё и смущённым и не по одной уже только причине удачного кастинга взволнованным сердцем направился к двери, за которой его ждал коридор, а после — продолжительный разговор с режиссером о назначенной ему роли Атоса.